Нет пути назад, Все исчезает во тьме, Не единой попытки притвориться, Что мы знаем, где заканчивается эта история. Не задерживай дыхание. Последуешь ли ты за мной во тьму?
***
Перед глазами плыло, а в ушах стоял противный звон. В задымлённом воздухе витали отвратительные комья пепла и пыли. Сломанные рёбра делали болезненным каждый вдох. Новый взрыв раздался где-то рядом, заставив мужчину прикрыть голову от разлетевшихся кусков сырой земли. Кое-как волоча истекающую кровью ногу, он добрался до ближайшего оврага. Удалось приостановить кровотечение, но вид торчащей из голени кости был ничуть не обнадёживающим. Сверху раздавались крики тех несчастных, кто не умер мгновенно. Впрочем, они быстро заглушались короткими пулемётными очередями. В какой-то момент все стихло. Исчезли даже редкие звуки шагов нападавших и треск горящих остатков домов и деревьев. Абсолютная тишина. Как будто весь мир вокруг замер, заставляя его вслушиваться лишь гул собственного сердца. Изо рта вырвалось облачко пара, а тело сквозь форму пробрала дрожь. Но ведь совсем недавно наступила оттепель... Резко оглянувшись, мужчина осознал, что видел не дольше собственного носа. Когда успела наступить ночь? На небе не было ни луны, ни звезд. Сплошной мрак, хоть глаз выколи. Что-то было не так. Слишком тихо. Слишком холодно. Слишком темно. Так не должно быть. По позвоночнику начало ползти это неприятное, презренное, отгоняемое последними силами чувство: страх. Нельзя было ему поддаваться. Боль притупилась, разум неожиданно прояснился: он не умрёт здесь. Он не хотел умирать здесь. Нужно выбраться, найти оптимальное решение. Всегда есть оптимальное решение. Тогда почему ничего не приходит в голову? Чужое присутствие он почувствовал быстрее, чем увидел мерцающие в темноте огни наблюдавших за ним глаз. Волк. Всего один, идеально сливающийся окружающим его мраком. Зверь не выражал ярких намерений полакомиться такой лёгкой, ещё тёплой добычей. Лишь не по-животному внимательно рассматривал интересную находку. Из мужчины непроизвольно вырвался облегчённый выдох. На подкорке сознания крутилась уверенная мысль, что волк ему не враг. В этой темноте он больше был не один. Стало ещё холоднее. Линия огромных белых клыков неестественно блеснула на невидимой волчьей морде. Янтарно-золотые глаза зверя встретились с человеческими кроваво-алыми. Тело парализовало. Мнимое облегчение исчезло. Молодой человек ошибся: он всё ещё был один. С утробным рыком волк сорвался с места. Секунда – и острые клыки впились ему в горло. ••• Огай резко открыл глаза. Не подскочил, не дёрнулся, у него не сбилось дыхание, а подушка не промокла от судорожного пота. Кроме отдающегося в висках ускоренного сердцебиения ничто не указывало на приснившийся мужчине кошмар. Чуть привстав на локтях, он вглядывался в темноту комнаты, совсем не похожую на ту, что окружала его во сне. Сквозь полузакрытые жалюзи она разбавлялась светом бледно-оранжевого уличного фонаря, неоново-зелёный циферблат электронных часов высвечивал 3:46, а над дверью моргала красная лампочка включенного кондиционера. Вот почему в комнате было холодно в начале августа. Брюнет перевёл взгляд со своего не скрытого ничем торса на вторую половину кровати. С исключительной наглостью перетянув себе всё одеяло и зарывшись в него едва ли не с головой, Эцуко мирно спала, закрыв часть лица непослушными волосами. Огай беззвучно усмехнулся: именно девушка попросила включить охлаждение из-за духоты. Тихо, чтобы не разбудить очаровательно причмокивающую во сне Эцуко, он встал с кровати и пошёл на кухню, попутно выключая кондиционер. Нога отозвалась мнимой болью. Щелчок зажигалки – и мужчина продолжительно затянулся такой желанной сигаретой, выдыхая дым в приоткрытое окно. Такая необходимая доза никотина стремительно растекалась по всему организму. Огай не назвал бы себя заядлым курильщиком. Его начальный опыт курения пришёлся на первый курс университета. Во время сессии в медицинском курилка вообще редко пустовала, но сам брюнет умело контролировал себя, не злоупотребляя подобным способом расслабления. На войне он курил порядком больше, и чаще всего это были популярные среди солдат самокрутки. А умение Тэкеши добывать хорошие сигариллы, в какой бы заднице они не оказывались, даже для Мори оставалось загадкой. Давно вылеченная нога снова стрельнула. Она не должна была болеть, всё, что осталось от того перелома, – это чуть неровный шрам, сейчас скрытый тканью домашних штанов. Но человеческий мозг умеет удивлять, воспроизводя некогда испытанные ощущения, и всегда исключительно болезненные. Затушив тлеющие остатки сигареты в прозрачной пепельнице, он подпалил новую. Другая пепельница, подаренная Эцуко – чёрная, с распластанным в нем золотистым скелетом – стояла в клинике и использовалась гораздо чаще. Один из самых полезных подарков в его жизни, пожалуй. Он сделал ещё одну затяжку, оперевшись локтями на подоконник. – Плохой сон? От неожиданности Огай едва не вздрогнул. Спустившись в дебри своих воспоминаний, он не услышал появившейся на пороге девушки. В тёмной футболке, выуженной из его же шкафа, небрежно спутанными кудрями и потусторонне светящейся кожей Эцуко походила на призрачного, чарующего фантома в полуночном мраке, разбавляемом огнями никогда не спящего города. Возможно слегка хмурого фантома, гипнотизирующего его спину в ожидании ответа. – С чего такие выводы? – Мори повернул голову. Эцуко зацепилась взглядом за огонёк тлеющей сигареты в до безобразия эстетичных пальцах. – Твоя подушка. Она пахла... тревогой. – Зачем-то заменив слово «страх» на более мягкий эквивалент, ответила девушка. Конечно, всем людям свойственно бояться, но Эцуко не могла представить, что могло бы испугать такого человека, как Мори. И не хотела представлять. – Ничего от тебя не скроешь, – он с прохладцей съёрничал и снова отвернулся к ночной Йокогаме. – Возвращайся в постель, Окаминоко. Я скоро приду. Эцуко убийственно медленно вскинула бровь. «Посмотрите, какой сильный и независимый! Сейчас отталкивает, а на утро приготовит блинчики в постель, словно ничего и не было. Он ведь сам Мори Огай, как может какой-то сон встревожить его чёрную-чёрную душу? Тьфу!» – Ух, как раскомандовался! Может, я тоже хочу драматично курить в окно посреди ночи? – ловко юркнув под руку мужчины, её миниатюрная фигурка с удобством полулегла на подоконник, нагло пригреваясь к чужому боку. Попытка перехватить у мужчины сигарету не увенчалась успехом. – Я не читал тебе нотаций о вреде курения и даже не пытался образумить при единственном и весьма сомнительном аргументе: «Моим лёгким рак точно не страшен». Но в своём собственном доме я вполне могу не давать тебе придаваться пагубным привычкам, – сказал и довольный собой затянулся. – Вы ипокрит, доктор Мори. – Совсем «по-взрослому» показав язык, Эцуко опустила голову на сложенные на парапете руки. Проследившие за этим тёмные глаза едва заметно потеплели. Седьмой этаж, на котором располагалась квартира хирурга, возвышался над стоящей перед ним пятиэтажкой, поэтому им открывался неплохой вид на слабо-оживлённую проезжую часть и ряд круглосуточных магазинчиков с заманивающими неоновыми вывесками. Если поднять взгляд, ближе к центру можно было заметить верхушки царапающих ночное небо бизнес-высоток. Алая подсветка офиса Портовой Мафии тоже отлично просматривалась. Интересно, совпадение или Мори намеренно выбрал эту квартиру из-за данного вида? – Людей так мало, – тихо заметила девушка. С наступлением ночи улицы становились тем пустыннее, чем дальше располагались от центральных торгово-развлекательных районов. Эцуко слышала это скорбное молчание Йокогамы – как шум изредка накатывающих на пристань волн. Облегавшая волчицу рука аккуратно прижала её ближе к торсу мужчины. Тот снова поднёс сигарету к губам. – Ближайшее время тебе не стоит появляться в клинике. Как и просто рыскать по подполью в компании бездельничающего Дазая, – он позволил себе усмехнуться, но быстро вернул непроницаемый вид. – Это не просьба, Эцуко. Ситуация в городе накалена да предела. Мелкие банды устраивают междоусобицы за жалкие клочки территории. Кланы близлежащих окрестностей начинают списывать Мафию со счетов, если уже не списали. У неё почти не осталось союзников, одни враги, – Огай перечислял факты с сухой, отстранённой интонацией, как перечислял бы список покупок, если бы он вообще составлял списки покупок. Скорее даже, список дел на ближайший месяц. Или год. Извернувшись, чтобы смотреть на мужчину, Эцуко серьёзно спросила: – Ты правда хочешь сейчас побыть один? С последней затяжкой, брюнет затушил сигарету. Нога продолжала ныть. – Нет. Одного слова и одного взгляда было достаточно, чтобы Кавамура плотнее вжалась в горячее тело, нежно проводя носом вдоль шеи и острых ключиц. Доктор, продолжая смотреть на город, начал задумчиво выписывать иероглифы у неё на спине. – Я курю, когда становится совсем тревожно, от переизбытка... всего. С шестью обострёнными чувствами это помогает. – Она отодвинулась и подняла голову. – Знаешь, что я чувствую сейчас? Твой стресс. Не люблю, когда у тебя стресс. От твоего стресса и у меня стресс. Уголки его губ иронично приподнялись. – Окаминоко, я ценю твои глубокие переживания о моём ментальном благополучии. Правда. Но я не дам тебе сигарету. Девушка цокнула. – Ну и ладно. К счастью, – Эцуко чуть отступила, с обольстительной улыбкой проводя ноготками по прессу мужчины, доходя до заманчиво выглядывающих из-под ткани брюк тазовых косточек. – Я знаю другой, не менее действенный способ налаживания душевного равновесия. – Она в предвкушении поджала губы, и черти в глазах Огая дружно повторили это действие. Воодушевлённо взяли масло для подливания в огонь и... – Мороженое. – ...обронили его. – Мороженое? – в лёгком замешательстве переспросил Мори. – Мороженое! – Эцуко ярко улыбнулась и с полным осознанием того, что делает, наклонилась к морозильной камере так, что задравшаяся футболка открыла вид на обтянутые сиреневым кружевом ягодицы. На секунду отвлёкшись от поисков лакомства, она плутовато повернулась к Огаю. Продолжая наклоняться. – А ты что подумал? Заметно повеселев и устроившись поудобнее, мужчина бесстыдно наслаждался устроенным специально для него представлением. С победным возгласом Кавамура выудила ведёрко шоколадного пломбира, почти не глядя отлевитировала себе ложку и, зачерпнув сверхъестественно большую порцию, отправила её себе в рот. Даже у просто наблюдавшего за этим со стороны мужчины зубы заныли, а Эцуко и не поморщилась. Только с наслаждением что-то промычала, снова активно работая ложкой. – М-м-м, что, даже не скажешь, что у меня заболит горло, или живот, или зубы отвалятся? – бросила она с вызовом в искрящихся глазах, демонстративно оскалившись в улыбке. Секунда – и острые клыки впились ему в горло. Мрачно зажегшийся огонёк тут же потух. «Не сейчас». Эцуко успела только удивлённо ойкнуть, когда её подхватили за ноги и усадили на кухонный стол. С зажатыми в разведённых руках мороженым и ложкой она округлившимися глазами смотрела на приобрётшее авантюрное выражение лицо. Такое близкое лицо... – Тебе нужно сделать кое-что очень важное, Окаминоко. – М-га, – девушка выдавила подобие согласия. Огай довольно усмехнулся. – Тебе нужно посидеть здесь пару минут. Не вставая. Справишься? – Сделаю всё возможное, – слизнув остаток мороженого со своих губ, кивнула. Мужчина проследил за этим действием и заставил себя отстраниться. Проводив взглядом исчезнувший в коридоре силуэт, девушка хитро поджала губы трубочкой. Съела ещё ложку мороженого. Скучающе покачала ногами. Послышался звук какой-то возни. Эцуко с любопытством спрыгнула со стола и пошла к двери. Замерла. Стараясь не издавать ни звука, спиной вернулась к столу и залезла на него обратно. В это же мгновение в дверях снова появился Мори. – Не вставала? С самыми честными глазами девушка отрицательно замотала головой. Когда хирург приблизился, она заметила, что одна его рука прятала что-то за спиной. Без долгого томления её глазам предстала белая подарочная коробка с тёмной лентой. Она была плоской, не очень большой по размеру, но выглядела дорого. Эцуко подозрительно вскинула голову. – Что это? – Не могу предсказать уровень моей занятости на ближайшее время, но может получиться, что твой день рождения я пропущу. – Это не страшно, – Эцуко пожала плечами. – О, это очень страшно Окаминоко. Это такой важный день. Самый важный в году... – Она не сдержала скептичного смешка. – Поэтому, – не выходя из образа, продолжил мужчина. – Я подумал, что мог бы преподнести подарок сейчас. Предварительный, конечно. Позже я обязательно заглажу свою вину чем-то более... впечатляющим. Отставив остатки тающего пломбира, Эцуко взяла в руки коробочку. Скосила задумчивый взгляд на чрезвычайно довольного собой Огая. И более не сдерживаясь, сняла крышку. Что ж, самодовольство этого ужа было оправданным. – Ты довольно равнодушна к украшениям, но моя интуиция подсказала, что это то, что может тебе понравиться. Эцуко ставила всё, что у неё было, на то, что его интуиция была невысокой блондинкой с капризным характером. К украшениям, цепляющимся, мешающим и привлекающим внимание она действительно не питала особой страсти. Но именно этот кулон как-то привлёк её внимание на витрине ювелирного. Пусть Эцуко и рассматривала блестящий голубой камень дольше положенного, носить такое ей было просто некуда, так что на следующий день она благополучно его забыла. Элис не забыла. Цепочка из белого золота с подвеской в виде минималистичной сапфировой капли защелкнулась у неё на шее с подачи услужливого доктора. Поправив волосы, она окинула отражение в окне неопределённым взглядом. Дорогая вещь. Бедной волчица себе назвать не могла. Просто она жила привычками Кавамуры-старшего, тратя столько, сколько было нужно для комфортной жизни. Эта подвеска сильно выбивалась из её уклада жизни. – Допустим, я начинаю волноваться. Приподняв уголки губ, Эцуко повернулась к Огаю. Она ведь до сих пор ни слова не сказала. – Мне очень нравится. Спасибо, Ринтаро, тебе и твоей интуиции. – В воздухе как будто повисло «но». Ты ведь не собираешься отказаться от подарка, Окаминоко? Я не переживу этот удар. Построить из себя гордую непреклонность? Нет, она не выиграет этот бой. – Просто непривычно. С моим образом жизни золото и бриллианты не состыкуются. – Не украшение красит женщину, а женщина украшение, очаровательная Эцуко. – Руки доктора оказались на её талии. – У тебя припасена пафосная фраза на любой случай? – Puoi essere certo, singorina*,– он окинул её вкрадчивым взглядом. – Носи его дома, в кафе, куда угодно, Окаминоко. И кто знает, может тебе так понравится, что ты захочешь ещё, и я с удовольствием... – Вот здесь мы остановимся. – Кавамура важно ткнула его пальцем в грудь. – Если нужно кого-то заваливать подарками, у тебя есть Элис. – Малышка Элис так злиться, когда я покупаю ей новое платье... Я ведь хочу как лучше! – Её можно понять, – невзначай пробубнила Эцуко в ответ на эти возмущенные причитания. – Что? – Что? Мори был занятым человеком, но когда выделялась свободная минутка, не упускал случая купить несносной блондинке всего и побольше. Эцуко как-то пошутила, что на эти редкие эпизоды шопоголизма уходит половина прибыли клиники. Но вообще-то, она давно заметила, что так хладнокровному доктору проще показывать свою привязанность. Что-то купить, что-то решить. Подкуп? Возможно. Она снова повертела в руках блестящий камушек. Тот красиво переливался оттенками голубого и даже розового. Что ж, подкуп был весьма удачным. – Если в ближайшее время ты будешь так занят, – задумчиво протянула Эцуко, скользя лодыжкой по ткани мужских штанов. – Тебе необходимо отдохнуть. Её снова подхватили под бедра. Черти радостно заверещали. – У тебя, конечно же, есть идея? – Парочка найдётся. Вкус терпкого табака смешался со сладостью шоколадного пломбира. Боль наконец отпустила ногу. Сегодня ему нужно будет снова появиться в штабе, чтобы назначить окончательно слёгшему в постель боссу новые препараты «исключительной важности». И никто никогда не узнает, что именно они и загнали его в постель. Но до этого было ещё так много часов. ••• 15 августа 2012 г., Йокогама Девятнадцать – странный возраст. Вроде ещё не двадцать, но уже не восемнадцать. Странное промежуточное состояние между тем, чтобы в глазах общественности быть «взрослой», а не «малолетней соплячкой». Одарённой, малолетней соплячкой с длиннющим списком уголовных преступлений, опекой над трудным подростком и работой на человека, с ещё более длинным списком уголовных преступлений. Ох, эти сладкие девятнадцать. Сколько раз она оказывалась на волосок от смерти? Три? Пять? Она так и Дазая переплюнуть может. Этот скрытный засранец успел слинять, пока она ещё спала, и ближайшие дни появляться не планировал, судя по стикеру на холодильнике: «Вернусь, не знаю когда. Скажи Мори-сану, что детский труд незаконен, меня он не слушает!( Уааа!» Она долго дрессировала этого подкидыша отчитываться перед длительным исчезновением и теперь могла гордо похвастаться результатом. Лучше оставленной записки был прикреплённый на магнит рисунок, на котором девушка с конечностями палками и овалом с двумя кругами вместо тела (судя по рыжим волосам, это была она), в маске и плаще парила под потолком и большими ножницами обрезала веревку, на другом конце которой в петле болтался улыбающийся Дазай. В углу стояло что-то похожее на подпольного хирурга с радостно вскинутыми руками. Общую картину завершала ярко-красная надпись: «С днём рождения, сестрица!» Это было самое милое, что ей когда-либо дарили. Серьёзно, Эцуко чуть слезу не пустила. Сразу видно, как пацан старался, всё, что можно назвать душой, в этот подарок вложил. Она обязана сохранить рисунок и, вероятно, показать его детскому психологу, но странная тревога, с которой Эцуко проснулась, отступила достаточно, чтобы ей было принято воодушевляющее решение провести день, как... нормальная девятнадцатилетняя. В представлении Эцуко это означало съесть торт и сходить в парк развлечений, словно ей исполнилось не девятнадцать, а девять. Как когда мама и папа с обоюдно поднятым белым флагом повели её на карусели и в аквапарк. Если она правильно помнила, это был последний счастливый день, проведённый всей семьёй. Только сейчас Кавамура осознала, что в последнее время почти не вспоминала родителей. Словно проживала совсем другую, новую жизнь, которую даже можно было назвать хорошей в определённом смысле. Чего уж там, она себе подругу нашла. Так ведь оно и должно быть. Боль со временем проходит. Мори дал ей работу, цель в жизни и веру в свою собственную силу. По сути он просто... оградил её от боли, встав своеобразным щитом до тех пор, пока она сама не смогла с ней справиться. Значит, смогла? С такой мыслью Эцуко рассматривала себя в зеркало: летнее белое платье с узором в виде мелких синих цветов, лёгкое, облегающее талию и расходящееся до щиколотки, с короткими рукавами-фонариками и вырезом от середины бедра. Совсем не в её стиле. Да и на маме оно смотрелось лучше. Тэкеши его обожал, и это была одна из немногих её вещей, которые он оставил. Остальные пылились в его гараже, где Эцуко не была уже бог весть сколько. Платье было узковато ей в плечах, а завязку в области груди пришлось немного ослабить, но в целом для сегодняшнего дня оно подходило идеально. Может к вечеру вечно занятой Ринтаро всё-таки сможет найти минутку, удивиться и восхититься. В платье он, помнится, не видел её ни разу. Взгляд переместился на слегка загоревшую за лето кожу в квадратном вырезе платья. Голубой кулон весело ей подмигнул, сверкнув в льющемся из окна солнечном свете. С довольной улыбкой на подкрашенных губах Эцуко к середине дня добралась до пункта назначения. Даже псих на огромном красном мотоцикле, решивший, что пролететь на красный свет при 120 км/ч будет весело, не смог испортить её приподнятого настроения. Поездка на колесе обозрения показалась Кавамуре слишком быстрой, по сравнению с тем, как это было в детстве. А адреналиновых аттракционов у неё в жизни и так было предостаточно, так что она ограничилась ролью стороннего наблюдателя. Хорошо, всё-таки, что с ней не было Дазая. Уж он точно прокатился бы на всём, чём можно, надеясь на неисправность по крайней мере одной карусели. Такая себе японская версия «Пункта назначения» вышла бы, учитывая сложные отношения Осаму и Смерти. Ларёк с заманчиво пахнущей свежей выпечкой напомнил ей о приглашении выпить в «Вишнёвом пироге» от Рэй. Бара она сторонилась, как могла, вот уже целый месяц. Эцуко сама не знала, почему. Ей просто стало не по себе там находиться. В день похорон Тиен Ринтаро загрузил её работой, так что присутствовать на погребении пустого гроба она не смогла. К собственному паршивому облегчению. Но теперь раз в год она будет заставлять себя посещать ещё одну могилу. И лучше всего волчице это делалось в одиночестве. Она и так едва вынесла роль вестника дерьмовых новостей. Конечно, её вины в случившемся не было. Ноа даже поблагодарил её за то, что она попыталась найти девушку. Попыталась, точно. Свербящая мысль о том, что она не успела, оперативно способствовала развитию её никотиновой зависимости и отдалению от друзей. Ноа же стал чаще пропадать на частных ночных тусовках. Он подстроился под настрой Кавамуры, и при редких встречах они обменивались лишь формальными репликами. Золотистые глаза как будто стали на толику безразличнее к окружающему миру, даже если на первый взгляд жизнерадостный кутила не изменился. Вот Рэй, на правах рационального, взрослого человека, и предприняла слабую попытку направить всё в прежнее русло. Когда она дошла до палаток с тирами и дешёвыми лохотронами, телефон оповестил о входящем звонке. Широ Юкимура точно знал, когда ей нужно было отвлечься от мрачных мыслей. Даже прибывая на каком-то далёком курорте с семьёй. – Проваливай отсюда, пацан! – Не могу, дядя. Вы ведь мошенник. Эцуко на секунду отвлеклась от телефонного разговора, с весельем наблюдая за спором владельца одного разводного аттракциона и раскусившего его мальчишки. Веселье улетучилось, когда она узнала в мальчишке гениального воспитанника Фукудзавы. Помпешно попрощавшись с другом, она направилась к привлекающей всё больше внимания компании. – У тебя нет никаких доказательств, так что перестань распугивать мне клиентов. – Да ладно, Рампо-кун. Плюнь на этого идиота! – Невысокая девчушка умудрилась с силой дёрнуть приятеля в сторону. Ещё пару лет – и она любому мужчине фору даст. – Попрошу без оскорблений, невоспитанная малявка! Поразвелось тут... – Никто не уйдёт от справедливости величайшего детектива! – Он с важным видом поправил свои очки. Девочка удрученно вздохнула, тряхнув короткой стрижкой. Удручённо вздохнула и Эцуко. Почему она всегда натыкается на детей, попавших в неприятности? Причём в её глазах Рампо, который был немногим младше её самой, тоже входил в подгруппу детей. Вконец разозлившийся мужчина схватил парня за грудки. – Последний раз предупреждаю, гадёныш, вали отсюда или я... – Или ты что? Угрожающая интонация заставила мужчину выпустить Рампо. Расслабившись от вида миловидной девушки, он гадко ухмыльнулся. – Хочешь сыграть? Если нет, не суй свой нос, куда не просят. – Ответь на вопрос. Что ты собирался сделать, ударить ребёнка? – Тоже мне ребёнок! Здоровый лоб уже. – Значит, ему можно угрожать? – несостыковка во внешности и мрачной ауре, исходящей от Эцуко, на инстинктивном уровне нервировали лохотронщика. Но вежливости ему это не прибавило. – Слушай, дорогуша, – он сглотнул, поглядывая на заинтересованных спором посетителей парка. – Ничего бы я не сделал, ясно, – ни разу не искренне улыбнулся. – Правила здесь просты, победил – забирай приз, проиграл – смирись и не капай мне на мозги. Так что забирай этих детишек, которых так защищаешь, и не порти мне бизнес. Я честный предприниматель. – Вообще-то... – Ладно, – подозрительно легко согласившись, отразила приторную улыбку Эцуко, и отошла от прилавка, подталкивая за плечи упорно пытавшегося возражать Рампо. Подруга парня метнула презрительный взгляд в мужчину и поспешила их догнать. Однажды, ещё до «кризиса двойного чёрного», как его называла Кавамура, Фукудзава попросил её отыскать случайно потерявшегося в центре города Эдогаву, так как сам в это время решал вопросы агентства. Очень опрометчиво с его стороны было просить о таком человека с врождённым топографическим кретинизмом. Рампо она, в итоге, нашла. Но после этого они уже вдвоём запутались в самом обычном метро, кое-как вышли на неизвестной даже Эцуко окраине, обзавелись не самыми приятными знакомствами и вернулись в город ближе к ночи, заедая долгий день купленными в круглосуточном минимаркете шоколадками. Больше Юкичи не просил её о помощи подобного рода. – Эцуко, я был близок к тому, чтобы разоблачить его! – Или к тому, чтобы остаться со сломанным носом! – фыркнула брюнетка. – Йосано-кун, ты-то почему не на моей стороне? – Он слишком изворотливый мерзавец, и у тебя действительно не было доказательств. Эцуко внимательней всмотрелась в девочку. На пару лет младше Рампо, она казалась взрослее него, с умными фиолетовыми глазами и привлекающей внимание заколкой-бабочкой в темных волосах. Знакомая с понятием «изворотливого мерзавца». – Йосано, да? – Эцуко вопросительно посмотрела на неё. Умные глаза заинтересованно посмотрели в ответ. – Да. Акико Йосано, – девочка вежливо поклонилась. Краеугольный камень «кризиса двойного чёрного». Всего лишь девочка. – Эцуко Кавамура, – она дружелюбно улыбнулась. Волчица не отрицала, что ссора Фукудзавы и Мори больно ударила по ней. Но винить в противостоянии двух действительно здоровых лбов Йосано, ставшую жертвой ситуации, она не собиралась. Она считала себя лучше этого. – Она знакомая директора. – Рампо сощурил свои кошачьи зелёные глаза. Как много знал этот найдёныш Серебряного волка, Эцуко не имела ни малейшего понятия. – С днём рождения, кстати. «Эм, что?» – Я пожалею о том, что спросила. Но как ты..? – О-о-о, разве это не очевидно? Вам, должно быть, так просто жить с вашими среднестатистическими мозгами... – Эцуко и Йосано с каменными лицами скрестили руки на груди. – Ладно. На твоём каблуке следы глины. Такой, которая из-за ремонтных работ осталась на дороге по пути в парк. Мы шли тем же путём. А в сумке салфетка из кафе, – девушка опустила взгляд на открытую сумочку, в которую спешно закинула телефон. – Расположенного на той же улице. В кафе, в котором идёт акция «бесплатный десерт имениннику». Ты увидела это и не смогла пройти мимо. Прежде чем Эцуко попыталась возразить, парень уверенно добавил: – Ты могла бы просто купить там что-нибудь, но зачем, если ты направлялась сюда, где полно еды. И... – он выхватил салфетку из сумки и демонстративно покрутил. – Остатки десерта здесь розовые. Прямо как крем на торте, изображённом на плакате об акции. Легко. – Ага... – только и выдохнула Кавамура. Ухмылка Рампо чуть поубавилась. Видимо, не на такой уровень восхищения его дедуктивными способностями он рассчитывал. – Поздравляю, Кавамура-сан! – сказала Акико, солидарно с ней оставив надувшегося детектива без комментариев. – Спасибо. И можно просто Эцуко. Так что вы с тем скандальным типом не поделили? – Нужно было сбить мячом мишень. Она небольшая, но Йосано кинула точно. И не попала. Мяч просто сменил траекторию. Это... – Классический обман. Магниты или вроде того. Их можно выключить и убрать, так что поймать на мошенничестве с поличным вы бы его не успели, Рампо. – Детектив высокомерно фыркнул. Йосано нахмурилась. – Тут надо действовать по-другому. С очень нехорошей ухмылкой Эцуко направилась обратно. Заинтригованные подростки поспешили за ней. – Снова ты?! – У меня деловое предложение. Даже скорее спор. Если я попаду в цель, ты раздашь все призы, – она кивнула на заставленные плюшевыми игрушками полки. – Желающим. – Ага, как же. – Если нет, я заплачу сумму не за одну, а за... пять попыток. Глаза этого индюка загорелись. Он оценивающе обвёл глазами её невысокую фигурку. «Вот так. Я просто хрупкая, очаровательная девушка. Пусть жадность не позволит тебе почуять подвох». – Десять попыток, – он ожидаемо повысил ставку. – Идёт. Первый мяч ожидаемо пролетел мимо, несмотря на нечеловеческую меткость. Второй раз она тоже промазала. Собравшиеся зеваки издали возглас разочарования. Каждый понимал, как устроены эти аттракционы, но уверенность, с которой Эцуко затеяла спор, вселила в людей желание увидеть облом этого халтурщика. В его голове уже проносились планы на растрату лёгких денег. Крепче взяв последний мяч, волчица поймала взгляд Рампо. В отличие от других зрителей, он знал исход этого спора и стоял, довольно ухмыляясь. Никто не успел и моргнуть, как небольшая мишень с треском врезалась в специальный колокольчик, звонко оповестившим всех о её победе. Мяч пролетел так быстро, что никто не заметил бегающих по нему синих бликов. Толпа за спиной взорвалась победными криками. Глаза проигравшего опасливо округлились. – Я победила! – подпрыгнув, Эцуко радостно хлопнула в ладоши. – Как жаль, что мы закрываемся. Этот гад попытался было прикрыть свою лавочку железной заслонкой, но куда ему до волчьей скорости. Её рука крепко сомкнулась на мужском запястье. – Отпусти, паршивка. – Не быстрее, чем ты выполнишь свою часть сделки. – Мечтай. – Он попытался выдернуть руку, но безуспешно. Попытался толкнуть свободной рукой – Эцуко прижала к прилавку и её. Мужчина вытаращился на неё с нарастающей паникой. – Слушай внимательно, дятел. Или ты сейчас раздаёшь все игрушки, как обещал, или я буду держать тебя до тех пор, пока копы не обыщут каждой сантиметр твоего замечательного рабочего места. Так что выберешь, остаться без плюшевых зверей или без работы по обвинению в мошенничестве? У тебя, кстати, с лицензией проблем нет? Через пять минут её ненавидел один взрослый, и обожало примерно две дюжины детей. – Как ты это сделала? – довольно рассматривая призовую панду, спросила Йосано. И чуть понизив голос, добавила: – Ты эспер, правда? – Ага. Только никому, – она подмигнула девочке и удобнее перехватила большого, почему-то оранжевого дельфина. – Нечестная победа в нечестную игру, – хмыкнул Рампо. У него в руках был лохматый, плюшевый енот. – Значит всё честно, – подытожила Йосано. Они громко рассмеялись. День завернул в очень неожиданном направлении. – Хотите сходить в океанариум? В честь праздника билеты за мной. В Йокогаме было несколько океанариумов. Один из них как раз прилегал к парку, так что через пятнадцать минут они были внутри. Эцуко чувствовала себя прекрасно в этой необычной компании. Рампо просто был Рампо. Усадил енота на плечо и, запихивая мармелад за щеки, влился в чужую экскурсионную группу. А Йосано... Она казалась слегка отстранённой без Рампо и время от времени выискивала его взглядом, словно тот был путеводным светом, выводящим из мрака. Несмотря на дерзость и уверенность девочки, скрывающих надломленность от травматичного прошлого, она была похожа на того, кто заново учился жить. Перед ними проплыла стайка разноцветных рыб. – Красиво. Думаешь, им нравится здесь? – С круглосуточно доступной едой, безопасным местом жительства и отсутствием человеческих проблем? Да я им почти завидую, – фыркнула Эцуко. – Более чем уверена, на ежедневно таращащихся людей вроде нас им абсолютно плевать. Они переглянулись и улыбнулись друг другу. Йосано ей нравилась. Они снова оказались на улице, когда солнце неторопливо опускалось к линии горизонта. Рампо потянул Йосано в сторону пристани. Волчица неторопливо пошла следом. На секунду Эцуко бросила взгляд на вездесущие ониксовые небоскрёбы. На секунду сладко потягивающийся волк нервно встрепенулся. Лёгкий ветерок всколыхнул край её платья. Захотелось, так сильно и беспричинно захотелось увидеть Ринтаро. Услышать успокаивающий голос с ехидными, бархатными нотками. Но вместо него, она услышала совсем другой, но тоже прекрасно знакомый: – Здравствуй, Эцуко. Кавамура осторожно обернулась. Сменил юкату. И, кажется, решил отращивать волосы. Вот и всё, что пришло в ей голову. – Привет, Юкичи. Всё прошедшее время никто не запрещал им общаться. Они совершенно осознанно этого не делали. Это было бы также неловко, как повисшее под крики чаек молчание. Полгода. Прошло целых полгода и Эцуко... Соскучилась. Она тряхнула головой, старательно отгоняя возникшую в уголках глаз влагу. – Ты прекрасно выглядишь. У тебя ведь... – День рождения, да. – Прости, у меня не будет подарка. – Забудь. За сегодня меня поздравило людей больше, чем за три предыдущих года вместе взятых, – девушка усмехнулась, рефлекторно потянувшись к кулону на шее. Фукудзава пристально проследил за этим жестом. – У тебя всё хорошо? Она не понимала его настроения и ответила в том же тоне: – Более чем. Ты пришел забрать Рампо и Йосано? Такой ответственный родитель, – она беззлобно улыбнулась. – Вроде того, – он тоже дёрнул уголками губ. – Рампо позвонил. Сказал, вы встретились в парке. – Да, случайно. Бывают же совпадения. Юкичи аккуратно кивнул, не сводя с неё глаз. Тут в ней что-то едва заметно треснуло. Улыбка стала соскальзывать с губ. – Ты ведь не думал, что я собираюсь похитить Йосано или вроде того? – она нарочито небрежно усмехнулась. Но от вида плохо скрытой настороженности на лице Юкичи её хорошее настроение начало улетучиваться. – Вот как. – А это было обидно. Даже больно. – Я несу ответственность, Эцуко. Ты должна понимать, – Уверенный, твёрдый голос. Командный, как на тренировке. – Конечно, я вообще понимающий человек, – Кавамура дернула щекой. Пора бы ей уходить отсюда. – Рада была повидаться. Советую следить за уровнем сахара в крови Рампо. – Произойдёт что-то плохое, Эцуко, – сказал мечник, не успела она развернуться. – Если скажешь: «Ещё не поздно передумать», – клянусь Юкичи, твоё предсказание сбудется прямо сейчас. И не смей смотреть на меня своим разочарованным наставническим взглядом. Хочется кого-то воспитывать, – воспитывай Рампо. Йосано. Своих обожаемых уличных котов. Не меня. Может сделать это традицией: встречаться раз в шесть месяцев, ссориться и расходиться до следующего раза? – Я бы не стал воспитывать тебя, Эцуко. Ты просто не сможешь быть объективной. – Я... – Любишь его. И не примешь ничью сторону, кроме него. Теперь и чайки кричать перестали. Никаких людей в округе. Только они вдвоём и её нервный срыв. – Ничью другую – это твою? Я вообще никогда не хотела выбирать между вами! Вы оба были мне дороги! И вы же всё испортили! – она с надрывным отчаянием выкрикнула это. – Чем ты лучше, Фукудзава? Где твоё хвалёное понимание? Ты – добро, Ринтаро – зло? Мы оба знаем, что это нихрена не так! Вы оба даже не представляете, насколько похожи. Так что да, я буду на стороне Мори Огая, и ты не смеешь осуждать меня! – Ты работаешь на доктора Мори? Эцуко посмотрела на незаметно приблизившуюся Йосано. Рампо замер позади неё. Она и забыла об их присутствии. Как и о хорошо проведённом дне. Сгусток эмоций, вот чем она была. – Да, работаю, – она пожала плечами. – И меня это более чем устраивает. Фукудзава тяжело покачал головой. В умных глазах девочки отражалась смесь страха, злости и жгучего презрения. К Мори, к ней – она не знала. Да и было ли это важно? Вздохнув поглубже, Кавамура примирительно повернулась всем корпусом к детям. Одновременно с этим рука Юкичи слегка дернулась к спрятанной в ножнах катане. Судя по выражению стальных глаз, он сам пожалел об этом порыве. Эцуко с горечью оскалилась. Это всё было неважно. – Стало быть, я теперь злодейка, Фукудзава-доно. Славно, что разобрались. Не дожидаясь ответа, она покинула набережную. По дороге домой она скурила не меньше трёх вишнёвых сигарет. «Любишь его». Хлопнула дверь. Босоножки были небрежно отброшены в угол вместе с сумкой и ни в чём не повинном дельфином. Кавамура глянула на себя в зеркало, в кои-то веки отметив, что выглядела она также превосходно, как и утром. Голубой камень насмешливо ей подмигнул. «Любишь его». Почему эти слова стали таким триггером? Разве это не было очевидно? Или она просто никогда не задумывалась об этом? Как вообще распознать чувство, о котором читал только в книжках? Не снимая платья, Эцуко рухнула на кровать и прижала колени к груди. Ей просто надо отдохнуть. «Любишь его». Может утро будет мудренее этого вечера... ••• Звук дверного звонка резко выдернул Эцуко из подвешенного между сном и реальностью состояния. Экран телефона услужливо показал два часа ночи. Девушка сжала переносицу, почему-то надеясь таким образом приглушить тупую головную боль. Её слегка потряхивало от напряжения неизвестного происхождения. Волк замер, словно в ожидании угрозы. Дверной звонок повторился. Она раздражённо прищурилась. Если это потерявший ключи и остатки совести киндер-говнюк, он будет спать на коврике в прихожей. Голые ноги покрылись мурашками от контраста ковра в спальне и голого пола коридора. Поправив задравшееся платье, Эцуко посмотрела в глазок. Живот скрутило, горло дёрнулось в глотательном движении. Выдохнув, волчица как можно спокойнее стала открывать дверь. Четыре щелчка верхнего замка, два щелчка нижнего, скрип опустившейся под давлением дверной ручки – и темноту квартиры разрезало слабым светом догорающей электрической лампочки на площадке. Эцуко видела его почти каждый день на протяжении уже двух лет: светло-фиолетовая рубашка, бежевые брюки, тёмные ботинки – самая привычная его одежда, как всегда опрятная. Угольно-черные волосы слегка вились на концах, расслабленный галстук перекосился, а тёмно-алые глаза... Дьявол, волчица понятия не имела какие эпитеты подобрать, чтобы описать выражение этих глаз, когда они встретились с её собственными. Все те жалкие секунды, что ушли на рассматривание ночного гостя, Эцуко не дышала. Судорожный вздох принёс с собой ядрёный запах перекиси, моющего средства, хозяйственного мыла и крови. Зверь вспорол когтями воображаемую почву её подсознания. Сколько она помнит, от Огая всегда пахло кровью. Этот запах настолько въелся в его кожу вместе с исключительно больничным ароматом, что Мори носил его как парфюм. Парфюм, доступный лишь её сверхъестественному обонянию. Привычный и несмываемый. Сейчас в этом парфюм содержал в себе отчётливые, совсем свежие нотки смерти, которые не смогли приглушить ни мыло, ни химикаты. Цепкий взгляд с интересом прошёлся по каждой детали её образа. – Я войду? Лампочка в коридоре заморгала сильнее, и словно сквозь телевизионные помехи Эцуко рассмотрела косые брызги крови на лице мужчины. Тряхнув головой, она снова увидела перед собой бледное, совершенно чистое лицо. – Проходи. Дверь закрылась ровно в тот момент, когда с последним жалобным треском лампочка на площадке потухла. Во мраке прихожей Кавамура отчётливо видела глаза, блестящие, точно как у чёрной, дьявольской кошки из сказок про ведьм. Ей всегда казалось, что в алых омутах таится какая-то необъяснимая сверхъестественная сила, не метафорическая, а совершенно буквальная, пригвождающая тебя к полу и вызывающая беспричинный ужас. Эцуко словно очнулась, когда доктор оттеснил её к стене, ограждая упёршимися по бокам руками. Голова закружилась не то от безумной смеси запахов, не то от заскользивших вдоль её шеи холодных губ. Мазнув по мочке уха, они остановились. – Ты дрожишь, очаровательная Эцуко, – заметил потусторонний шёпот, проникая под кожу и растворяясь в текущей по венам крови. Девушка даже не заметила, что волоски на руках встали дыбом, а колени действительно подрагивали. – Мне нравится, как восхитительна ты в этом платье. Хищник. Высший в пищевой цепи Йокогамы. Выше, чем была она. Вот кто стоял перед ней. Акула, наконец вырвавшаяся в глубокое кровавое море из пресного водоёма. Мори Огай решил напомнить ей, кто он, но не собирался утягивать её на тёмное дно насильно. Нырнуть ей нужно было самой. Призрачный намёк на выбор, которого у Эцуко не было. Слова Фукудзавы это прояснили. Её рука в лёгком треморе пропустила сквозь пальцы смоляную чёлку, зачёсывая её назад. Со странно нервным вздохом Огай прикрыл глаза, подставляясь под её ласку. Пряди тут же вернулись в исходное положение, но пальцы продолжали поглаживать чувствительную кожу головы. Отстранив мужчину, Эцуко поднесла руку к глазам, подушечками пальцев перетирая оставшуюся на них запёкшуюся кровь. – Чья она? – Ты знаешь чья. Знала. Конечно она знала, но лучше от этого не было. – Идём. Проигнорировав раздражение от ударившего по глазам света ванной комнаты, Эцуко на полную выкрутила горячий кран в душевой и, оставив её прогреваться, повернулась к молчаливо застывшему на пороге Огаю: – Раздевайся. Такие знакомые ей бесы возбуждённо замешивали огненное варево в бурлящих котлах, пока мужчина оголялся со снисходительной покорностью. Снисходительная покорность, удобная покорность, фальшивая покорность – она могла бы написать философский трактат с разбором данного термина на живом примере, но сейчас в её голове существовала лишь одна мысль: помыть Ринтаро голову. Один человек, скажем тот, который с убийственной педантичностью складывал одежду на стиральную машинку, как-то сказал ставить маленькие цели, если ситуация выходит из-под контроля. Это должно помочь успокоится и направить действия в нужное русло. Ирония в том, что советы Мори Огая она использовала преимущественно в ситуациях, возникавших из-за Мори Огая. Платье и бельё оказались сложены поверх одежды мужчины. Подвеска заняла место на полке у зеркала. Стеклянные стенки душа запотели, волосы мгновенно прилипли к спине, а окоченевшие конечности девушки согрелись достаточно, чтобы бутылка шампуня не вываливалась из рук. Подобно кобре, хищно следящей за плавными движениями играющего на дудочке факира, хирург следил за лицом Эцуко, с непоколебимой старательностью втирающей цитрусовый гель в кожу головы и избегающей его взгляда. Подобно факиру, заклинающему непредсказуемое ядовитое создание, Кавамура держала предупредительную дистанцию, не соприкасаясь с мужчиной ни грудью, ни бёдрами, ни даже кончиками пальцев на ногах. Сомнительная атмосфера для двух обнажённых людей в единственной душевой кабинке. Стало несколько правильнее, когда подставивший голову под тёплые струи воды Мори успел перехватить руки девушки и утянуть вместе с собой. Женские ладони, накрытые крепкими мужскими, были уложены на шею брюнета. Не обращая внимание на стекавшую по их лицам воду, Огай и Эцуко не отводили друг от друга наконец соединившийся взгляд. – Ты боишься меня, Окаминоко? Уменьшив напор воды, Кавамура осторожно покачала головой. – Не тебя. – «Того, что теперь будет», – осталось неозвученным, но прекрасно понятым и без слов. Огай слабо и как будто немного облегчённо улыбнулся. И Эцуко заметила то, что упускала из-за собственного мандража: плечи Мори, на которых всё ещё лежали её руки, тоже едва заметно подрагивали. Она застыла. Волк вскочил, напав на одному ему доступный след. Как Ринтаро умудрился убить его так, что кровь попала ему на волосы? Очевидная картина, всплывшая в голове, – перерезанное одним точным движением скальпеля горло. Не задушил, не отравил, ничего из того, что было бы гораздо проще выставить естественной смертью. Конечно, хирург был настолько изворотливым и хитрым змеем, что мог выстрелить человеку в голову и убедить окружающих, что так было всегда. Но риск был. Перерезанное горло – нечто личное, персональное. Эмоциональное. Теперь Мори – заложник своего нового положения. Огромная ответственность. Постоянная опасность. В конце концов, даже опытному дайверу может быть страшно нырять в глубокие тёмные воды. – А ты боишься, Ринтаро? Когда у него теперь появится возможность быть хоть сколько-нибудь собой? Этот момент, ограждённый запотевшим стеклом от всего остального мира, был таким. Мужчина дрожал не от обычного страха, конечно нет. От возбуждения, от прыжка в неизвестность. Вот что было по-настоящему другое в облике хирурга. Впервые Огай не пытался притупить чувства, а стремился выплеснуть их. Поэтому он пришёл к ней, едва только чужая пролитая кровь успела обсохнуть. Потому что Эцуко может понять. И она поняла. И Мори видел это, поэтому отвечать ему не требовалось. Безумная смесь эмоций в алых глазах и не менее безумная, ломаная полуулыбка не пугали её. Никогда не пугали. Её личный бес, кровожадный зверь в волчьем обличии, отлично уживался в чужом аду. И стало так спокойно. – Будь со мной настоящим, Ринтаро. – Радужки её глаз налились золотом, когда Эцуко плотнее прильнула к мужскому телу. Она довольно потёрлась твёрдыми сосками о почти идеально гладкий торс Огая, животом чувствуя давление его готового полового органа. В конце концов, они обнажённые и в душе. – Не сдерживайся. Они не целовались – вгрызались один в одного, стремясь отхватить кусок побольше. Отвлекающий контраст холодной плитки, с которой встретилась спина Эцуко, и горящего тела, вжимавшего её в эту плитку, позволил мужчине перетянуть контроль на себя. Шея, ключицы, грудь, внутренняя сторона бёдер – он кусал её кожу до боли и тут же зализывал, облюбовывал смазанными ласками, стремясь хоть как-то компенсировать несвойственную ему грубость. О, доктор Мори был чертовым джентльменом в постели, уверенно компенсирующим пылкий нрав открывшей для себя прелести сексуальных отношений волчицы. Эцуко не нужна была нежность. Не нужен был путеводный свет. Ей нужен был тот, кто поможет ей чувствовать себя в Аду, как дома. Она сгорала от нужды в том, как крепкие руки до синяков сжимали её бёдра, в каплях крови, выступивших на мужских плечах от впившихся в них когтей и смешивающихся со стекающей в сток водой. В неприлично громких стонах от движений раскалённого, змеиного языка, умело и жадно терзавшего её самые чувствительные места. Плевать, что полдома теперь будет знать, как ей было хорошо. Ноги начали подгибаться, и Эцуко притянула мужчину к себе за волосы – её личное открытие и его слабое место – и, впиваясь в свой собственный вкус на чужих губах, оттолкнула к противоположной стене. Не отрывая взгляда от потемневших от похоти глаз аккуратно опустилась на одно колено, потом второе, попутно обводя ладонями худые ноги мужчины. Язык скользнул от основания до головки, которую нетерпеливо обхватили припухшие губы. Под вырвавшийся из мужчины полувздох-полурык, натянулись уже её волосы. Она делала это не в первый раз, но она смогла почувствовать необъяснимую разницу между расслабляющим минетом для подпольного доктора и отсосом для новоявленного лидера всей преступной Йокогамы. Огай подстроился под движение её рта, совершая самостоятельные, более глубокие толчки. Заслезившиеся глаза не помешали вскинуть на мужчину яростно-возбуждённый взгляд, свободной рукой впиваясь в кожу его ягодицы. Низкие стоны Огая, услаждали куда больше, чем игривые комплименты и похотливые комментарии, имеющиеся у него про запас вне зависимости от позы. Эцуко подозревала, этому проклятому стратегу просто нравилось, когда она его насильно затыкала, лишь сильнее заводясь. Но сейчас не было никаких сладострастных речей. Только стоны, от которых Эцуко всё же попыталась дотронуться до себя самостоятельно. Попытка не осталась незамеченной и была грубо прервана, когда её стремительно подняли на ноги и грудью вдавили в запотевшее стекло. Смазавшие паровую заслону руки оказались обездвижены, на плечо опустился острый, щетинистый подбородок. – Так не пойдёт, моя безудержная Эцуко. Сегодня я решаю, когда ты кончишь. От грубого укуса в загривок тело девушки податливо выгнулось, позволив Огаю войти в неё. Резко. Полностью. До рефлекторно откинутой головы и сверкающих звериных глаз. Тело к телу, абсолютная наполненность – так они замерли всего на несколько секунд, прежде чем её в самом развратном виде стали вдалбливать в стенку душа. В душной кабинке, в затемнённом, тёмно-оранжевом свете, под шипение душа и шлепки двух влажных тел Огай и Эцуко пребывали в своей собственной преисподней. Одна ладонь Огая оказалась на женской груди, безжалостно сжимая между пальцами сосок, отчего вздрогнувшая Эцуко освободившейся рукой обвила шею мужчины. Скользя щекой по стеклу от ускоренных, неравномерных толчков Кавамуры едва хватило чтобы проскулить «сильнее». Сколько бы зверь внутри неё не брыкался и не ненавидел, когда над ним брали вверх, из раза в раз он поддавался Мори Огаю, потому что поддавалась сама Эцуко. Поддавалась в необходимой слабости. В необходимом доверии. Благосклонно прижав прогнувшуюся девушку плотнее и приподняв её ногу для более чувствительного вхождения, мужчина стал вбиваться жёстче, наращивая темп. Едва ли они задумывались, насколько опасным и неустойчивым было их положение на скользком кафеле. Мыслей не было, не тогда, когда её голова извернулась так, чтобы видеть такое дорогое для неё лицо. Так близко, что стоны обоих разбивались друг об друга. – У нас всё будет замечательно, душа моя, – хрипло выдохнул, выходя и входя на полную длину. Эцуко заставляла себя держать глаза открытыми, до самого конца не отрывалась от омутов всех существующих и нет оттенков красного. В море бушующих, выходящих за берега эмоций она смогла разглядеть одну, распознать которую у неё не получалось. Что-то незнакомое, но не пропадающее ни на мгновение, вызывающее в ней желание раствориться в этом моменте и обрекающая на бесконечную любовь к Мори Огаю, любовь к новому боссу Портовой Мафии. – Мы будем королём и королевой, Окаминоко. – Её стоны сменились беззвучными, надрывными вздохами, когда пальцы мужчины так необходимо коснулись её. – Королём и королевой. Тело свело невообразимой конвульсией – не удерживай её чужая рука, она бы безвольно, но с чувством ужасающего удовлетворения рухнула на пол. Яркие блики ещё плясали перед глазами, и ориентировалась Эцуко только на ощущение чужих губ на своих. Обмякшая в руках Мори, снова под струями душа, смывавшего с них пот, кровь и сперму, Эцуко чувствовала на себе дыхание тьмы, в которую была готова провалиться. Эта тьма ещё никогда не была настолько привлекательной.***
Последуешь ли ты за мной во тьму? Если ты все потеряешь, все развалится? Последуешь ли ты за мной во тьму?