Загадка со множеством ответов

Эдди Нэштон всегда любил внимание. С самого детства он пытался добиться всеобщей заинтересованности в своей персоне. Не любви, не понимания – интереса к себе. Он хотел, чтобы весь мир смотрел на него, чтобы говорил о нем, постоянно, непрерывно и плевать в каком ключе. Мучимый этим желанием и достаточно сообразительный, чтобы понимать – тихому, скромному мальчику не светит стать знаменитым, Эдди долгое время страдал, не в силах найти себя. Спорт – это так утомительно и скучно, со спортсменами абсолютно не о чем говорить. В их пустых головах лишь расписание тренировок и подсчет калорий. Музыканты, истерзанные души, отдающие всех себя во служение Эвтерпе, но чаще всего кончающие жизнь в бедности и безвестности. Ради интереса Эдди подсчитал скольких знаменитых музыкантов современности знает среднестатистический обыватель. Цифра оказалась до смешного малозначительной. Его манили тайны, загадки, возможность блеснуть своим умом, показать окружающим, что сравниться с ним они попросту не могут. Увы, рождённый не в своей эпохе, Эдди не мог занять место детективного гения, став новым Шерлоком Холмсом. Во-первых, в двадцатом веке детективы уже мало кому интересны, во-вторых, место готэмского Холмса уже было занято ублюдошным Бэтменом. Вот уж кого Эдди терпеть не мог, так это проклятого Темного Рыцаря. Всякий раз, когда СМИ взрывались восторженными дифирамбами об очередной глупой победе непогрешимого борца с преступностью, Нэштону хотелось на стену лезть. «Бэтмен поймал Джокера!», «Бэтмен разрушил планы Пингвина!», «Бэтмен схватил Женщину-Кошку!», «Бэтмен так хорош, что отсасывает сам себе!». Бэтмен, Бэтмен, Бэтмен! Придурок в черном латексе, безвкусный, раздражающий, выводящий из себя. Эдди мог поставить миллион против ржавого пенни, что он намного умнее этого психопата в черных колготках. И точно куда изобретательнее. Если уж браться за аналитику всерьез, он мог бы надрать задницу не только Бэтмену, но и всем, ну, или практически всем злодеям Готэма. В ментальном смысле, конечно. Эдди Нэштон был умнее их всех вместе взятых. И он хотел славы. Его путь был проложен с самого рождения. Стать самым хитроумным, загадочным, непостижимым преступником мира. Аркхем содрогнулся во время премьеры Эдварда Нигмы или, как окрестили его вездесущие СМИ, Риддлера. Прозвище звучало не слишком изощрённо на его вкус, но было явно лучше, чем многие другие. Риддлер – это звучит интригующе, не то что Крок, Светлячок или Человек-календарь. Слава кружила голову, заставляла Эдварда чувствовать себя особенным, избранным, входящим в высшую касту. И пусть его боялись и ненавидели обыватели, слишком скудоумные для того, чтобы понимать всю красоту и тонкости игры, пусть его невзлюбили другие обитатели Олимпа, слишком агрессивные, погрязшие в собственном безумии и комплексах, пусть сраная Мышь в лосинах раз за разом портила его изощрённые планы, Эдвард был счастлив. Наконец-то он нашел свое место в жизни. Впрочем, лицемерная сука-жизнь довольно скоро оттолкнула Риддлера от своей пышной груди, свергла его с пьедестала почета, швырнув в бездну забвения. Появившиеся новички, наглые, дерзкие, сильные, заняли место на первых полосах газет, отвлекая внимание общественности и гребанного готэмского детектива от изящных загадок Риддлера. Он снова потерял почву под ногами, снова превратился в никому неинтересного скромного мальчика, жаждущего внимания, воющего от досады и одиночества. С этим необходимо было что-то делать. Да, он стал чуточку известнее, завел знакомства с сильными преступного мира, пару раз от души посмеялся над безуспешными попытками Бэтмена решить одну из его загадок. Но этого было мало. Эдвард хотел стать центром мира. Заставить смотреть на себя с восхищением и трепетом. Занять людские мысли и чувства только собой. И для этого ему необходим был новый план. Конечно, он не собирался делиться с кем-то своим успехом. Согласиться на то, что кто-либо будет стоять на пьедестале рядом с ним, было невыносимо. Нет, ему придется использовать других, обманом, хитростью заполучить желаемое, достигнуть цели и под конец избавиться от ненужных свидетелей и помощников. Но убивать людей, это было так грязно, так унизительно. Необходимо было придумать что-то другое. И он придумал. Для реализации его гениального проекта Эдварду был нужен Джонатан Крейн. Пугало, вот у кого наверняка есть какой-нибудь особый газ или иная дрянь, способная изменить воспоминания, стереть память, уничтожить разум. Изящно и легко, а, главное, никаких убийств. Риддлер гордился собой, придумать такое великолепное решение было под силу только особенно гибкому и утонченному разуму. Место обитания Крейна не было для Эдварда загадкой. Загадка для загадки, игра слов, которую он просто обожал, не могла не вызвать улыбки. Найти врача, пусть и нелегального, лишённого лицензии, пусть и сумасшедшего, куда легче, чем обычного офисного клерка. Пусть Крейн не имел приемных часов и собственного кабинета где-нибудь в готэмской лечебнице, он пользовался популярностью у тех ребят, которые лишены возможности обращаться в аптеки и к мозгоправам напрямую. А даже у суперзлодеев порой болит голова и нужен кто-то, способный эту самую голову починить так или иначе. Таланты Пугала в этой сфере не вызывали сомнений. А раз есть спрос, то будет и предложение. Этот богом забытый уголок Готэма, до которого так и не сумела добраться программа реновации Уэйна, никогда не нравился Риддлеру. Темные, грязные улицы, напоминающие своими переплетениями клубок запутавшихся змей, пропахшие тленом и горем. Они возвращали его к воспоминаниям о прошлом, о жизни до восхитительного возвышения, о маленькой квартире, где пьяный отец лупил зареванную мать, а потом и самого Эдди, называя того девчонкой и сетуя, что сын не похож на настоящего мужика. От этой банальщины у Эдварда сводило зубы. Он был тонким, изящным, чувственным и грубости не терпел. По крайней мере в отношении собственных планов и собственного тела. Боль пугала его. Наверное, поэтому он так и не научился пользоваться оружием. Эдвард любил все яркое и красивое. Он сам был ярким, как райская птичка, и тратил уйму времени на то, чтобы поддерживать свой внешний вид и образ в порядке. Человек начинается с костюма - всегда говорила мама, и он не мог с ней не согласиться. Наверное, поэтому темные подворотни Готэма так действовали ему на нервы, слишком неприглядный внешний вид, мрачные краски, жуткие тени, скользящие в темноте. Он миновал очередное скопление теней, сгрудившихся в начале переулка, старательно не вглядываясь в их сумрачные лица, не прислушиваясь к тихому шороху голосов, высоко задрав голову и расправив плечи. Пусть видят, что он их не боится. Пусть знают, что он чувствует себя уверенно. Даже если это не так. - Что глазами видеть можно, а руками взять нельзя? – пробормотал он, минуя новый сгусток темноты. Он мог поспорить, что оттуда на него пялились, по крайней мере, две пары блестящих красноватым светом зрачков. Эдвард с трудом подавил в себе желание обернуться и сам же ответил на свою загадку. - Тень, глупышка, это всего-навсего тень. Наконец, переулок влился в небольшую улочку, на углу которой поблёскивала в свете одинокого фонаря латунная табличка. «Доктор Дж. Крейн». Пугало слишком гордился своим образованием и не мог не подчеркивать этот факт по сто раз на дню. Миновав пару ступенек, Риддлер стукнул набалдашником своей трости в тяжёлую дверь темного дерева и, не дожидаясь позволения, вошёл. Ему уже приходилось раз или два бывать у Крейна. В качестве пациента, а не просителя, но, в сущности, это мало что меняло. Он знал, что увлеченный своей работой доктор может попросту не услышать стук или, что более вероятно, проигнорировать его. Особенно если он занят чем-то интересным. Приемная встретила его тишиной, пустотой и лёгким запахом полироли для дерева. Эдвард тихонько хмыкнул, представив себе Крейна, натирающего до блеска перила лестницы. С него бы сталось. - Кто на улице стоит, ничего не говорит? Сам не берет и воронам не даёт? Голос Риддлера отразился эхом от обшитых деревянными панелями стен холла. Эхо повторило загадку, размножило преувеличенную веселость, превратив ее в панический крик о помощи и заставив волну мурашек пробежать по спине Эдварда. Это место, и без того напоминавшее викторианский особняк с призраками, вдруг показалось ему вымершим и невыносимо жутким. Тихий скрип половиц, раздавшийся на другом конце помещения в абсолютной, непроглядной темноте и вовсе заставил сердце забиться с бешеной скоростью. - Добрый вечер, Эдвард. Мягкий вкрадчивый голос Крейна, раздавшийся совсем близко, вырвал из горла Риддлера приглушённый вскрик. Он обернулся на голос, слишком поспешно, резко перехватывая трость так, чтобы удобнее было нанести удар. Ничего. Пустота. Глаза, успевшие более-менее привыкнуть к сумраку, царящему в обители кошмаров, торопливо обшаривали помещение пока, наконец, не наткнулись на темный силуэт, замерший среди чуть менее густых теней. До силуэта было шагов семь-восемь, совсем не так близко, как ему показалось. Риддлер опустил трость, стукнув чуть более громко, чем ему бы хотелось, и постарался взять себя в руки. - Добрый вечер, док. У вас тут темновато. Экономите на электричестве? Он старался себя приободрить, пусть и не слишком удачной, но хоть какой-то шуткой. Второсортной? Возможно, но он не Джокер, чтобы переживать из-за такой ерунды. Обитель Крейна буквально пропахла токсином, внушающим страх. Возможно поэтому Риддлер чувствовал себя таким взволнованным. Поэтому так натянулись и без того чувствительные нервы. Темнота, страх и повелитель кошмаров в одном с ним помещении. Тут у кого хочешь коленки задрожат. - Пугало, - сухо произнес Крейн. - Что? – удивился Эдвард. - Ответ на вашу загадку – пугало. Тон Крейна тоже вызывал беспокойство. Никогда не поймёшь, что у этого человека на уме. Всегда такой спокойный, холодный, ледяной голос. Без намека на гибкость и эмоции. Но, похоже, чувство юмора у него есть. Хотя и своеобразное. Риддлер рассмеялся. - Угадали, док. Так что у вас со светом? - Ничего, - тень шевельнула плечом. – Просто не люблю иллюминацию. Чем могу быть вам полезен, Эдвард? Риддлер снова хмыкнул. Не то чтобы он наблюдал за Крейном раньше, просто обратил внимание, что тот предпочитает сумрак, темные цвета во всем, от одежды и мебели до обстановки в доме. Но обычно это не так бросалось в глаза. Вернее, обычно он оставлял включенной хотя бы лампу над входом. Возможно, именно сегодня у него неприемный день? И Эдвард застал его в интимный момент отдыха? Если так, это даже интереснее. Многие ли могут похвастаться тем, что видели ледяную сосульку, вроде Джонатана Крейна, в уютной домашней атмосфере? Едва ли. - У меня к вам дело, доктор, - произнес он с улыбкой. – Очень личное и многообещающе. - Дело? На секунду Риддлеру показалось, что в голосе Крейна послышалась нотка любопытства. Хотя судить было сложно, это вполне могло оказаться замещением собственных ожиданий. Эдвард хотел, чтобы доктор им заинтересовался. Нет, не он лично. Лишь как представитель большинства. Один из множества людей, которых ему хотелось впечатлить. - Прошу, проходите, - произнес Крейн. - Дела не следует обсуждать в дверях. Эдвард сделал несколько шагов, ориентируясь скорее на голос и смутную темную фигуру, чем на зрение. К собственному удивлению, он не налетел в темноте ни на один предмет, даже не споткнулся ни разу. Когда до силуэта Крейна оставалось каких-то пара футов, тот отступил в сторону, пропуская гостя вперёд. Риддлер замер в нерешительности. Идти, означало погрузиться в абсолютную тьму, оставив за спиной опасного преступника, которому он ни капли не доверял. Отказаться - значит признать свой страх и пасть в глазах того, с кем он собирается заключить взаимовыгодное соглашение. - Если все видишь, то ее не видишь, - пробормотал он себе под нос. – Когда ничего не видишь, то ее видишь. Он шагнул вперёд, крепко до боли в пальцах сжав набалдашник трости. Крейн скользнул ему за спину, беззвучно, как тень. Его голос раздался над самым ухом Эдварда, горячее дыхание обожгло шею. - Темнота. Волна мурашек промчалась по спине, и Риддлер не сумел сдержать дрожь. Он оступился, сделал неловкий шаг назад, налетев спиной на Пугало и едва не завопил в голос. Твердая, жёсткая рука Крейна подхватила его за талию, удержала от падения. Эдвард на секунду ощутил, какая она горячая, сильная эта рука. Как вольно она лежит на поясе его брюк. И длинные тонкие пальцы касаются пряжки на его ремне. Случайно? Осознанно? Внизу живота что-то горячо и болезненно кольнуло. Всего на миг, но его бросило в жар. Он всегда хотел, чтобы его обнимали так уверенно, крепко, по-хозяйски. Возможно не сознавая этого, не имея возможности ощутить, он искал чего-то подобного? Что за гадость? Он дернулся, торопясь вырваться из рук Крейна. Удостоверившись, что гость с трудом, но все же обрёл равновесие, Крейн отпустил его и отступил на шаг. Риддлер оперся на трость, тяжело и громко дыша. Сердце его колотилось в груди как безумное, а в голове стоял туман. Что это было? Попытка запугать? Шутка? Или что-то иное? И что с ним самим произошло? Что за глупые мысли? Желание объятий? От мужчины? Бред! - Я не знал, что вы боитесь темноты, Эдвард, - протянул Крейн и в голосе его отчётливо прозвучало разочарование. Риддлер дёрнул головой. Вот оно что! Значит это была намеренная провокация? Напугать хотел? Ну уж нет, не вышло. Он поторопился выбросить из головы тот факт, что только что визжал от страха, как девчонка, и выпрямил спину. - Нет, я просто оступился, - огрызнулся он. - Вот как? - Эдвард чувствовал затылком, что Крейн ухмыляется. – В таком случае, я не буду включать свет. Тем более, что мы уже почти пришли. Риддлер мысленно обозвал себя идиотом. Нет бы помолчать. Тогда садистский доктор избавил бы его от необходимости топтаться в темноте посреди этого бесконечного коридора. Так нет же, стоило строить из себя храбреца. Хотя, возможно, дело не в храбрости. Его задел тон Крейна, исполненный разочарования и жалости. Презрительный тон. Им должны восхищаться! Должны желать его. Дарить внимание и боготворить. Презрение и жалость оставьте неудачникам вроде Бэйна или Засза. Им на большее надеяться нет смысла. Ещё немного времени, с десяток осторожных шагов в полной тишине. Эдвард как раз успел задуматься, почему его так задел тон Крейна, когда доктор осторожно привлек его внимание. - Мы пришли, - произнес он и толкнул темную дверь абсолютно не различимую для Эдварда на фоне стены. Тусклый желтовато-красный свет хлынул потоком из распахнутой двери, болезненно резанул по привыкшим к темноте глазам, и Риддлер зажмурился. Крейн змеёй проскользнул мимо него, замершего в дверном проёме, и случайно, а, может быть, намеренно, слегка толкнул Эдварда бедром. - Прошу, - произнес Крейн. – Чувствуете себя как дома. Риддлер, сумевший, наконец, проморгаться, огляделся. Действительно, похоже у доктора Крейна сегодня выходной. Комната, в которой они оказались, напоминала гостиную из исторических фильмов про английскую аристократию. Тёмно-коричневые обои на стенах, паркетный пол, окно, закрытое темными бархатными портьерами, пара кресел, небольшой столик с резными ножками, книжный шкаф. Единственным источником света в помещении был камин, в котором пламя жадно лизало толстые поленья. Была здесь и книга, которую Крейн явно изучал, пока к нему не явился незваный гость Почему-то, Риддлер был уверен, что именно так и проводит свободное время чудовищный доктор. Читает книги, пьет виски, смотрит в огонь. Разве что с одеждой не угадал. Он думал, что Крейн должен сидеть в кресле в халате, на крайний случай в домашнем костюме. У самого Эдварда таких костюмов было штук десять, на любой вкус и цвет, а также настроение. Но вот брюки, рубашка и жилет? Это как-то чересчур для тихого домашнего вечера. Разве что Крейн все-таки ждёт гостей. Эдвард прошел через комнату, уселся в предложенное хозяином дома кресло, закинул ногу на ногу. Он знал, что у него красивые ноги. Изящные, длинные, такими не каждая модель может похвастаться. У Крейна тоже были длинные ноги, но не такие. Эдвард давно заметил, что, хоть они и похожи, в то же время абсолютно разные. Да, оба худые, высокие, но он изящный, лёгкий, а Крейн сухой, жёсткий как палка. У обоих каштановые волосы, но его прическа воздушнее, волосы мягче, непослушнее, склонные завиваться на концах, а у Крейна жёсткие, густые и более темные. У них схожи лица, но его черты более мягкие, нежные, в отличие от острых углов, создающих облик Крейна. Даже их одежда, если рассматривать ее с точки зрения дизайна и материалов, выдавала суть личности хозяина. У Эдварда яркие цвета, мягкие ткани, приталенный крой. У Крейна чёрно-белая гамма, жёсткие формы и колючая шерсть. Черт! Даже их оружие! Риддлеру никогда не приходилось видеть, как Пугало орудует косой, но слышал он об этом ни раз. И видел последствия. Пусть издали и не присматриваясь, но все же впечатлений ему хватило. Его же трость, гладкая, изящная, с набалдашником в форме вопросительного знака была куда элегантнее. Осознание того, что он будто смотрит на собственное жестокое и пугающее отражение, заставило Риддлера нервно сглотнуть. - Хотите виски? – поинтересовался Крейн, казалось бы, не заметивший, как побледнело лицо его гостя. – Шотландский. Риддлер кивнул, скорее для того, чтобы дать себе минуту на поиски потерянного самообладания, чем из желания выпить. Он слегка ослабил галстук, сдавивший горло слишком сильно, наблюдая за действиями Крейна. В его движениях не было грации. Только точный расчет, экономия энергии и сил. Каждый жест, как надрез скальпелем, четкий, ровный, уверенный. Увлекательное зрелище. Риддлер вспомнил, что кто-то говорил ему о том, что Крейн занимается восточными единоборствами. Каратэ или что-то в этом духе. Он вроде бы даже изобрел свой собственный стиль. Не удивительно, что он так хорошо владеет своим телом. Эдварду о таком оставалось только мечтать. Он осознал, что слишком беспардонно пялится на Крейна, и поспешно отвёл взгляд в сторону, принявшись разглядывать книгу, оставленную доктором на столике возле кресла. «Биохимия психосоматических процессов человека», название показалось ему достаточно заумным. Риддлер любил книги, обожал черпать новые знания, но сложные механизмы, происходящие в теле человека и его мозгу, оставались для него чем-то слишком сложным, хотя он бы в жизни никому в этом не признался. Крейн вернулся, протянул Риддлеру стакан с приятного цвета золотистой жидкостью. - Прошу. Эдвард кивнул, сделал глоток. Виски обжёг ему горло, сбив дыхание на долю секунды, прокатился огнем по пищеводу и поселил в теле тепло и странную лёгкость. Крейн уселся напротив, задумчиво глядя на гостя, и сделал небольшой глоток из собственного стакана. - Итак, Эдвард, я вас слушаю. Риддлеру показалось, что он находится в кабинете психоаналитика и сейчас его будут расспрашивать о том, почему он в детстве пачкал простыни. «Вы же понимаете, Эдвард, это глубокая психосоматика. Вас что-то мучило, беспокоило и это выражалось в ночных инцидентах. Скажите, ваш отец никогда не пытался вас потрогать?» Он нервно хмыкнул, отгоняя разбушевавшуюся фантазию. Крейн, конечно, врач и любитель порыться в чужих головах, но он здесь не за этим. Необходимо было сосредоточиться, но почему-то никак не удавалось. Пронзительный взгляд холодных как льдинки глаз Пугала отвлекал его и сбивал с мысли. - Я, - начал было Риддлер, но наткнулся на взгляд Крейна и умолк. Чтобы привести мысли в порядок, он сделал ещё один глоток огненного виски, поморщился и заговорил, обращаясь к черным блестящим туфлям Крейна. - У меня есть идея как окончательно разобраться с Бэтменом. Ох, он уже и забыл зачем сюда пришел. Присутствие доктора выбило его из колеи. Странно, они же виделись раньше. Крейн даже лечил его после неудачных столкновений с проклятой летучей мышью. Но в прошлый раз все было по-другому. Не так лично, не так близко. Не в такой обстановке. Риддлеру вдруг показалось, что Крейн специально впустил его в нечто интимное, скрытое ото всех. Заманил в смертельную ловушку и сейчас, сидя здесь, в этом кресле с бокалом виски в руках, он сам подписывает себе смертный приговор. Как глупая жена Синей Бороды, неспособная понять, что некоторые секреты следует оставить без внимания. И все же, он продолжил, потому что звук собственного голоса казался ему лучшей альтернативой пронзительной леденящей душу тишине. - И для достижения этой цели мне необходима ваша помощь, док. У вас наверняка найдется состав, способный стирать память. - Вы хотите заставить Бэтмена забыть кто он такой? – поинтересовался Крейн с ехидной усмешкой. - Не совсем, - Эдвард улыбнулся. – Я собираюсь уничтожить его руками тех, кому он доверяет. Конечно же, это было ложью. Подобный план был бы по душе мелким эгоистам вроде Пингвина или Двуликого, слишком склонных к мелочным дрязгам и мстительности. Убить Бэтмена руками его детишек, это слишком мелко для звёзды масштабов Риддлера. Но Крейну об этом знать не надо. Иначе он может попросту не согласиться. Если же удастся его обмануть, убедив в том, что план абсолютно безопасен для него самого, то в конце можно будет просто отравить Пугало его же газом и стереть все воспоминания о том, что Риддлер вообще обращался к нему. Ловко, чрезвычайно ловко. Эдвард не удержался от самодовольной улыбки и глотнул виски. - Звучит любопытно, - согласился Крейн. – Но что именно вы хотите мне предложить? В чём будет заключаться мой интерес? - От вас потребуется только обеспечить меня средством, а пути и способы я обеспечу самостоятельно. И как итог, нет Бэтмена, нет его бэтдетишек, Готэм станет одной большой песочницей для всех заинтересованных. - Это понятно, - кивнул Крейн. – Но какая мне от этого выгода? Риддлер нахмурился. Что за черт? Его вообще слушают? - Я же сказал, поможете мне – избавитесь от летучей занозы в заднице. - И все? - А вам что мало? – огрызнулся Эдвард. Крейн сухо кивнул, и Риддлер не нашелся что ответить. - Понимаете, Эдвард, - протянул Крейн. – Само по себе наличие Бэтмена не слишком меня беспокоит. Я отношусь к нему, как к собаке. Эдакому глуповатому, шумному, раздражающему охотничьему псу. Он мчится по ночному городу, хватает разную мелкую дрянь, которая так и норовит захлестнуть улицы, тащит ее в лапы закона и получает свою косточку. Да, порой он крутиться под ногами, так и хочется отвесить ему пинка, но в тот же момент он полезен. Удерживает город от анархии, не даёт расслабиться некоторым из моих врагов, заставляет держать тело в тонусе, а ум в напряжении. Избавься от него и что тогда? Грязь, пошлость и беззаконие пожрут Готэм и здесь станет попросту невозможно жить. Риддлер не сводил взгляда со скупой жестикуляции Крейна и корил себя за самонадеянность и глупость. Недооценил, не просчитал такого варианта. Кто бы мог подумать, что Пугало откажется от шанса прикончить летучего мстителя, да ещё по таким философским соображениям. И самое неприятное во всей этой истории, Эдварду никак не удавалось придумать что-то другое, чем можно было бы заинтересовать собеседника. Ему нужно было время, подумать, прикинуть варианты. Найти что-то, чтобы подкупить Крейна или, может быть, даже плюнуть на это и попросту ограбить его. Хм, а это мысль. Женщина-кошка вполне способна на такое, а у нее перед ним есть один должок. Эту мысль необходимо обмозговать. - Я вас понял, док, - Риддлер кивнул. – Интересная точка зрения, но, увы, не сходная с моей. Что ж, благодарю за потраченное время. Жаль, что мы не сумели договориться. Он допил виски одним большим глотком, поставил стакан на столик и поднялся. Крейн даже не пошевелился, лишь взглянул на него с удивлением. - Уже уходите? Жаль. Я-то думал, что вы попробуете меня уговорить. Риддлер слабо усмехнулся. Голова его слегка кружилась. Крепкий алкоголь, залпом на голодный желудок, не та вещь, которая помогает сохранять ясность сознания. Зато язык развязывает и отгоняет страх. Он осознал, что больше не боится Крейна, совсем ни капельки. Более того, ему захотелось слегка прищелкнуть сноба по носу, пусть и ментально. Заставить на секунду отбросить эту непроницаемую маску безразличия и проявить человеческие эмоции. - Мне больше нечего вам предложить, - Риддлер склонил голову в притворном сожалении. – Разве что себя, но вам вряд ли это будет интересно. Или как? Возьмёте натурой, док? Он соблазнительно усмехнулся, ожидая увидеть, что лицо Крейна исказит гримаса отвращения или смущение. Рассмеялся и в тот же момент подавился смехом. Абсолютно серьезные глаза Пугала обшаривали его быстро и с каким-то голодным интересом. А потом его губы растянулись в жуткой, плотоядной усмешке, обнажив ровные белые зубы. - А я уж думал и не предложите, - промурлыкал он, отставляя бокал. Крейн поднялся и сделал шаг к Риддлеру. Тот неосознанно отступил назад. Комната вдруг закружилась, бледно-розовая пелена заволокла все вокруг. Он отчаянно замотал головой, силясь отогнать наваждение, отступил ещё на шаг, покачнулся, чувствуя, как пол норовит уйти из-под ног. - Как вы себя чувствуете, Эдвард? – поинтересовался Крейн. – Вы побледнели. Слишком близко. Крейн оказался всего в нескольких дюймах от него, лицо тонуло в тени, и Эдвард чувствовал, как его сердце колотится словно сумасшедшее. Ничего не разглядеть, кроме сверкающих глаз и жуткой усмешки Пугала. Аромат виски и одеколона Крейна, тяжёлый холодный запах с нотками табака. Его бросило в жар. Он ощутил, что тело горит и виной тому не воющее в камине пламя, не близость другого человека, пусть и такого жуткого, как Джонатан Крейн. Этот жар шел изнутри, заставляя тело дрожать, ноги подгибаться, а кожу невыносимо зудеть. - Чем вы меня накачали? – голос дрогнул. Вместо агрессивной ноты вышел позорный мышиный писк. Великий умник, мистер Загадка. Никогда ещё он не чувствовал себя таким дураком. Попасться в такую глупую ловушку, так подставиться. Принять из рук отравителя хоть что-то. О чем он думал? О том, как красиво он движется, подсказала услужливая память и Риддлер ощутил, как его щеки заливает краска. Он отступил ещё на несколько шагов, чувствуя, как тело перестает ему подчиняться. Везде, где кожи касалась одежда, проскакивали крохотные разряды тока. - У этого препарата пока нет названия, - ласково промурлыкал Крейн. – Но его действие мне прекрасно известно. Советую вам начать раздеваться и как можно скорее. Ваше тело, Эдвард, довольно скоро станет исключительно чувствительным к любому прикосновению. - Что ты несёшь, придурок?! Что ты мне подмешал?! Вспышка ярости, заставившая Риддлера заорать во весь голос, окончилась также внезапно как началась. Он покачнулся и едва не упал. Розовый туман, окутывающий его мысли, становился все гуще. Соображать, думать, даже просто держать глаза открытыми становилось все сложнее. Силы оставили его, тело стало невыносимо тяжёлым. Казалось, что вся его кожа стала невыносимо чувствительной и любое малейшее прикосновение к ней отзывалось сладким и в тот же момент болезненным всплеском ощущений. Он с ужасом осознал, сколько на его одежде и белье швов, насколько невыносимо она узкая и малейшее шевеление заставляет его вспыхивать от сладостной боли в десятке мест одновременно. - Ну же, мистер Нигма, - Крейн расплылся в улыбке. – Догадайтесь сами. Жар нарастал. Внизу его живота плескалось жидкое пламя и каждое движение отзывалось серией болезненных спазмов. Его кожа зудела. Жёсткие манжеты царапали тонкую кожу запястий, казавшиеся такими мягкими и удобными итальянские туфли сейчас напоминали бетонные колодки, в которые чей-то злой гений провел электрошок. И удары тока сопровождали каждый его шаг. Каждый вдох причинял мучительно-сладкую боль. - Афродизиак? - Верно, - ласково произнес Крейн. – Кажется, я слегка переборщил с дозой, но так даже лучше. - Лучше? – Риддлер взмахнул рукой и едва не потерял равновесие. - Что лучше?! - Лучше проявляется эффект. Не беспокойтесь, Эдвард, он обязательно закончится рано или поздно. А сейчас, прислушайтесь к совету, начинайте раздеваться пока не поздно. Крейн сделал ещё шаг в его направлении, и Эдвард отшатнулся от него, словно от зачумленного. Он налетел спиной на стену, выставив вперёд трость, сам не зная, что собирается делать, защищаться или молить о пощаде. Его колотил озноб, каждая мышца в теле вопила от прошивающих насквозь искр. Между ног все пылало, болезненно ныло, требуя немедленного внимания. - Эдвард, - мягко произнес Крейн, осторожно подходя ближе. – Ты сойдешь с ума если немедленно не избавишься от одежды. Твое тело сейчас, само того не сознавая, доводит тебя до исступления. Если не поторопишься, станет только хуже. Я хочу тебе помочь. - Не подходи! Риддлер взмахнул тростью. Даже это малейшее движение вызвало целый фонтан кроваво-красных искр, взорвавшихся внутри его черепной коробки. Ощущение гладкой прохладной поверхности под пальцами вызвало в его теле новую ураганную волну. Безотчетно он погладил трость пальцами, словно член, и вскрикнул от ужаса и омерзения. Трость выпала из его рук. Крейн приблизился к нему. Эдвард вжался спиной в стену, глядя на него с ужасом и отвращением. В холодных глазах Пугала пылали адские огни. Улыбка, и без того жуткая, превратилась в ужасающий звериный оскал. Он медленно подался вперёд и в голове Риддлера вспыхнула безумной искрой догадка. Его просто убьет и сожрёт здесь и сейчас это чудовище с человеческим лицом. Он попытался оттолкнуть Крейна, но ладони обожгло адским пламенем от прикосновения к жёсткой ткани черного жилета. Темное, залитое тенями лицо, приблизилось к его лицу. Эдвард зажмурился, затаил дыхание, чувствуя, как безумно, сбиваясь с ритма, колотится его сердце. Горячие губы Пугала накрыли его собственные. Чужой язык требовательно толкнулся сквозь сжатые зубы. Тонкие, но сильные пальцы запутались в волосах, рванули резко вверх, назад. Эдвард вскрикнул и застонал, когда язык Крейна проник в его рот. Внутри него пылал настоящий вулкан. Тело сотрясалось в конвульсиях от каждого прикосновения. Жадные болезненные поцелуи уносили его куда-то далеко. Это не было похоже на любовную игру, скорее казалось, что Крейн действительно пытается его сожрать. Дыхание Эдварда сбилось, губы горели, саднили. Сознание уплывало. Он застонал протяжно громко, подавшись вперёд к своему мучителю, едва ли сознавая себя. И в этот момент поцелуй распался. Только неимоверным усилием воли ему удалось устоять на ногах. Крейн отступил на шаг и все с той же жадной ухмылкой смотрел на него. Риддлер неосознанно провел пальцами по саднящим мокрым от слюны губам, заставив их ещё сильнее заныть. Пугало протянул к нему руку и Эдвард отшатнулся, ударившись затылком о стену. Боль от удара вспыхнула перед глазами россыпью золотистых искорок. - Чего ты так боишься, Эдвард? – голос Крейна звучал заинтересованно. - Мне больно, - слова сорвались раньше, чем он сумел себя остановить. – Отпусти меня. Это прозвучало жалко, он сам понимал это. Но то, что происходило с ним, было ужасно, больно, стыдно. Никто не должен видеть его таким. Никто не должен знать, что он не способен контролировать себя и ситуацию. Это даже хуже, чем проигрывать проклятой летучей мыши. Проиграть собственному жалкому безвольному телу, разрывающемуся от боли и желания. - Я не держу тебя, - Крейн перестал улыбаться. Голос его стал жёстче, злее. – Иди, если хочешь. Беги. Спасайся. Думать было просто невозможно. Сознание разрывалось от боли и жажды, уплывая в красновато-золотой дымке накапливающегося болезненного возбуждения. Тело пылало, болело, горело в адском пламени. Бежать прочь отсюда, спасаться, уносить ноги. Как угодно, ползком, на коленях, на брюхе. Наплевав на гордость, на образ, который он столько времени создавал. Рыдая и жалея себя. Вниз, во тьму, в забвение. Эдвард ощутил, как на глазах выступили слезы. Он застонал от боли и отчаяния. Сделал шаг в сторону, цепляясь за стену, царапая обои пальцами. - Вот только далеко ли ты уйдешь? – окликнул его Пугало. – До дверей может быть. А на улице упадешь в ближайшую лужу и будешь корчиться от боли, жалея себя и умирая от желания немедленно кончить. Первый же проходящий мимо отморозок воспользуется тобой. Ты сам будешь умолять его сделать это. А потом что с тобой станет, Риддлер? Кому ты будешь после этого нужен? Эдвард замер. Навалившись на стену, тяжело дыша, он простоял добрых полминуты, прежде чем медленно обернуться. Этот ублюдок прав. Ноги его не держат. Боль, причиняемая прикосновением ткани к обезумевшему от наркотика телу, едва не сводит с ума. Выбор прост, чертовски, дьявольски прост. Отдаться Пугалу здесь и сейчас в мертвенной тишине этой комнаты или гореть заживо в надежде, что уличный прохожий просто забьет его ногами и не станет над ним глумиться. - Зачем тебе это? – прохрипел Риддлер. – Что ты хочешь доказать? Тихий смешок был ему ответом. Крейн неторопливо вернулся к своему креслу, сел и взял со столика свой стакан. - Раздевайся и иди ко мне. В этом голосе чудовищным образом смешались сразу две интонации. Приказ и просьба, угроза и нежность. Эдвард с трудом заставил себя выпрямить спину. Какую бы извращённую игру не затеял Крейн, он не сдастся. Хочет его отыметь? Пусть попробует. - Поторопись, - окликнул его Пугало. – Я не собираюсь ждать до утра. Возможно он и прав. Стоит избавиться от одежды, тогда боль немного утихнет, искры перестанут прошивать его насквозь. С трудом Эдвард дотянулся до шелкового галстука цвета сливы, дёрнул узел раз, другой, с каждым движением на секунду замирая, собираясь с силами, успокаивая мгновенно сбивающееся дыхание. Стянул проклятую удавку через голову, швырнул под ноги. Крейн с молчаливым интересом наблюдал за ним. Эдвард чувствовал на себе тяжёлый, изучающий, жадный взгляд. Его тело покрылось испариной, но от взгляда Пугала мороз шел по коже. Необходимо было сосредоточиться, не думать о том, что на него смотрят, как на рождественскую индюшку. Он занялся пиджаком, расстегнул пуговицы, стянул его, вывернув рукава наизнанку, бросил, не глядя на пол и потянулся к пуговицам жилета. Но холодный голос Пугала заставил его замереть. - Нет, нет, нет, так не пойдет, Эдвард. Не устраивай беспорядок в моей гостиной. Подними вещи и сложи их, аккуратно. Эдвард одарил Крейна пылающим ненавистью взглядом, наклонился за пиджаком. Голова его закружилась, и он едва не упал на четвереньки. Малейшее напряжение мышц отдалось болью во всем теле. Эдвард с трудом сдержал рвущийся наружу стон. Тихий как шорох бархатной портьеры смех Пугала подстегивал бурлящий в нем гнев и в тот же момент заставлял волны мурашек пробегать по спине. Красивый мягкий голос, так приятно, когда он зовёт его по имени. Сложив пиджак, Эдвард медленно осторожно положил его на пол и принялся раздеваться дальше. Жилет, изумрудно-зеленый, расшитый золотой нитью, его любимый в далёком прошлом, не желал сниматься. Пуговицы ускользали от его ставших такими неловкими, дрожащих пальцев. Крейн не сводил с него взгляда, с жадностью пожирая глазами картину мучений Эдварда. Лишь когда зелёная тряпка, наконец, была сдернута, он расплылся в улыбке. Смотреть на него Риддлеру не хотелось. Было что-то отвратительное в алчном выражении лица, с которым Пугало следил за его действиями. От этого взгляда хотелось спрятаться или же наоборот отдаться его воле, подчиниться. Решив, что собственное спокойствие ему дороже чем показное равнодушие, Эдвард опустил взгляд и занялся рубашкой. Вытянул из-за пояса и медленно принялся избавляться от нее. Пуговицы ещё мельче, пальцы совсем не желали слушаться. Шелковая ткань насквозь промокла и липла к коже, вызывая отвращение и новые приступы дрожи. Наконец, избавившись от рубашки, Эдвард ощутил, что туман в его голове действительно слегка рассеялся. Его все ещё трясло, но теперь центром пылающего ада был его пах. По крайней мере руки перестали так сильно трястись. Он осторожно стянул с ног ботинки, цепляясь носком одного за пятку другого. Взялся за ремень и взглянул на Крейна. Одного быстрого взгляда было достаточно, чтобы пожалеть об этом необдуманном поступке. Пугало подался вперёд и с дикой звериной ухмылкой разглядывал его. Его глаза горели, ноздри раздувались. Тело напряглось как сжатая пружина. Темно-красный язык скользнул по губам, когда он поймал взгляд Риддлера и того прошила дрожь. Никто никогда ещё не смотрел на него с таким нескрываемым возбуждением и это пугало похлеще ненависти. Медленно, будто во сне, Эдвард расстегнул ремень. Коснулся ширинки и тихо охнул. Ткань брюк промокла насквозь. Темное пятно растеклось по ткани, будто он обмочился. Легчайшее прикосновение к молнии заставило его замереть и почти с минуту успокаивать дыхание. Пока он был сосредоточен на другом, тянущая боль в члене не казалась такой уж нестерпимой. Но это первое прикосновение разбудило ее и теперь он весь представлял собой комок нервов, изнывающий от жара. Закусив губу, чтобы сдержать рвущийся наружу стон, Эдвард стянул с себя брюки, вместе с бельем. Лучше уж один раз испытать это чудовищное мучительное чувство, чем растягивать его на два приема. Сил, чтобы наклониться и подобрать упавшие на пол вещи, у него не осталось. Он прижался спиной к стене, закрыл глаза и несколько мгновений просто дышал, стараясь не прислушиваться к телу, дрожащему от макушки до ступней. - Эдвард, - окликнул его Крейн. - Подойди ко мне. Риддлер с трудом приоткрыл глаза, задрав вверх подбородок, он посмотрел на Пугало сверху вниз и едва удержался от того, чтобы в порыве глупой детской ярости не показать ему средний палец. Крейн, сидящий всего в десятке шагов от него, так невыносимо далеко, словно в другой галактике, снова поманил его к себе. Эдварду хотелось закричать, завыть в полный голос «Ублюдок! Встань и подойди! Ты же видишь, как мне плохо!» но сил на то, чтобы кричать, у него не было. Он понимал, чего от него хотят. Подчинения, признания собственной слабости, раболепия и мольбы. И он готов был начать умолять своего мучителя, валяться у того в ногах и плакать как младенец. Но в тот же момент просто не мог себе позволить так поступить. На него должны смотреть с обожанием, с жадностью, похотью, ненавистью, но не с презрением. Оттолкнувшись от стены, он, медленно пошатываясь, приблизился к креслу. Навис над Крейном, купаясь в буквально волнами исходящих от него флюидах похоти. Наклонился, дрожащей рукой обхватил забытый стакан, на дне которого ещё плескался виски. Сделал глоток, поморщился от жидкого пламени, обжегшего горло и искусанные губы. - Что теперь? – произнес он хрипло. – Трахнешь меня или я ещё недостаточно унижен? Крейн протянул руку и отнял у него стакан. Отставил его в сторону, ни на секунду не отводя пронзительного взгляда холодных глаз от лица Эдварда. Похотливая улыбка исчезла с его лица, сделавшегося угрюмым и злым. Эдвард не ожидал, что Пугало может оказаться таким сильным. Когда Крейн схватил его за руку и дёрнул на себя, ему показалось что он услышал, как хрустнули связки. Контакт обнаженного тела с грубой шерстяной тканью вызвал буйный всплеск оставивших его, пусть и ненадолго, мучительных искр. Эдвард вскрикнул, рванулся прочь, избегая горячих сильных рук, задёргался и уже через мгновение пожалел об этом. Тело послушно отозвалось на прикосновения, заныло, затрепетало, предавая хозяина. Сознание на мгновение оставило Риддлера. Темнота и вспышки огненных молний заслонили мир. Казалось, не существует больше ничего в целом мире, кроме этой непроницаемой тьмы и вспышек, пронзающих его тело. Темнота отозвалась бархатистым смехом Джонатана Крейна. Что-то теплое, влажное коснулось шеи Эдварда и отозвалось мучительным спазмом внизу живота. Он застонал, силясь увернуться от разжигающего мучительный пожар прикосновения. Резкая вспышка боли пронзила основание шеи, слегка отрезвив его и заставив открыть глаза. Он находился в объятиях Крейна, одна рука которого поддерживала его между лопаток, а вторая ласково поглаживала обнаженную грудь. На губах врача застыла хищная улыбка. - Ты очарователен в своей беззащитности, - прошептал Крейн. – Удержаться просто невозможно. Таким ты мне нравишься куда больше. И прежде чем Риддлер сумел хоть что-то ответить, Крейн склонился к основанию его шеи, провел языком по натянутой как струна жилке и в ту же секунду прихватил ее зубами. Эдвард не сумел сдержать болезненного вскрика. - Такой сладкий голос, - выдохнул Крейн ему на ухо. – Мне нравится, как ты кричишь. Не останавливайся. И Эдвард закричал. Его тело предало его. Извиваясь на коленях Крейна, он не мог заставить себя остановиться. Каждый дюйм его кожи молил о ласке, о боли, трепетал и вспыхивал в такт неторопливым поглаживающим движениям. Руки и губы Пугала скользили по его плечам, груди, шее, по мокрым от слез щекам. Они касались его где угодно, абсолютно игнорируя дрожащий, болезненно налитый кровью член. Риддлер попытался потереться им о живот Крейна, но тот грубо встряхнул его и сбросил с колен на пол. Эдвард упал, болезненно ударившись, и застонал от боли и разочарования. - Какой ты нетерпеливый, - усмехнулся Крейн. – Придется что-то с этим сделать. Полежи пока тут. Я сейчас вернусь. Он неторопливо поднялся и направился к двери. Эдвард, потерявший весь свой боевой пыл и жажду к сопротивлению, только и смог что раскинуться на полу и, закрыв глаза, попытаться восстановить дыхание. Думать не получалось, он даже не стал пытаться. Протянул руку, коснулся сам себя. Ощутил пульсацию разгоряченной плоти, влажной, истекающей смазкой. Медленно обхватил свой член ладонью, провел вниз, затем вверх и едва не задохнулся от силы ощущения, охватившей его. Невыносимо резкое, до боли приятное, оно пронзило его раскаленной спицей насквозь. Он застонал в полный голос, дрейфуя на волне экстаза и ужасаясь тому, какой же сокрушительной убийственной будет разрядка. Шагов он не слышал. Лишь когда носок ботинка Крейна не сильно, без злости ткнул его в ребра, Эдвард вздрогнул и открыл глаза. Темная фигура отбрасывала длинную тень, и казалось заполняла собой всю комнату. В руках у нее поблёскивала металлическая цепь. Пугало наклонился к нему и, прежде чем Эдвард успел что-то осознать, застегнул у него на шее толстый черный ошейник с кольцом, к которому была на карабин пристегнута цепь. - Эй! Что ты делаешь?! Резкий рывок заставил его задохнуться. Черная кожа впилась в шею, и Риддлер закашлялся. Крейн поднялся на ноги, потянул цепь. - Поднимайся. Эдвард и не думал слушать Пугало. Отчаянно он принялся искать застёжку ошейника, обшаривая гладкую черную поверхность сведенными судорогой страха пальцами. Застёжка нашлась сзади, но как он не царапал, не тянул ее, она не желала поддаваться. Крейн некоторое время с интересом наблюдал за тщетными попытками Риддлера, прежде чем снова дёрнуть цепь. Рывок вышел сильнее предыдущего и заставил Эдварда вскинуть голову. - Вставай, - Пугало подтвердил приказ ещё одним рывком, немногим слабее предыдущего. Эдвард, горло которого саднило, а на шее уже начали наливаться синяки от прошлого проявления страсти, медленно поднялся на ноги. Крейн удовлетворённо хмыкнул, потянул его к себе. Машинально Риддлер выставил руки вперёд, чтобы оттолкнуть его. На его левом запястье мгновенно защелкнулись тяжёлые полицейские наручники. Резкий рывок, Эдвард закричал от боли, когда Крейн заломил ему руку, развернул, словно тот был лёгкой куклой, и защелкнул второй браслет на правом запястье, прочно сковав обе руки Риддлера за спиной. - Что ты себе позволяешь? Отпусти меня! – голос Риддлера сорвался. Крейн, рассмеявшись, погладил его по щеке, успев отдернуть пальцы за мгновение до того, как зубы Эдварда клацнули совсем рядом. Он взялся за цепочку у самого крепления к ошейнику и притянул голову Риддлера к себе. Горячий рот накрыл его саднящие губы, Эдвард дернулся, уворачиваясь от властного поцелуя, пытаясь утереться об плечо. Но его снова притянули, язык Крейна хозяйски скользнул по его губам, и он не нашел ничего лучше, чем укусить его. Крейн отпрянул, зажимая рот рукой. Эдвард облизнул с губ чужую солоноватую кровь. Он хотел было усмехнуться, но сильный удар по щеке практически оглушил его и сбил с ног. - В тебе столько огня, Эдвард, - рассмеялся Крейн. – Столько сил к сопротивлению. Неужели мой препарат так быстро перестал действовать? Он с силой пнул Риддлера в бок, заставляя перекатиться на спину. Тот застонал, зажмурился, не желая видеть торжествующе выражение на лице Пугала. Тихий смех заставил его задрожать с новой силой. Было в нем невыносимо сексуальное, порочное зерно, соблазнительное для одурманенного перевозбужденного разума. Крейн носком ботинка легонько толкнул возбуждённый член Эдварда, заставив того закричать и ещё крепче зажмуриться. - Открой глаза, - приказал ему Крейн. – Иначе я сделаю тебе очень больно. Ледяной тон после мягкого соблазнительного смеха подействовал на Риддлера, как ведро холодной воды. Дрожа всем телом, он осторожно открыл глаза и взглянул на Крейна. Тот самодовольно улыбался. - Раздвинь ноги, - приказал он. - Пожалуйста… не надо. Лицо Эдварда пылало от смущения. Это все слишком. Он никогда не делал ничего подобного. Никогда не вел себя так. Слезы снова предательски выступили на глазах. Эдвард сморгнул, и они покатились по щекам, оставляя прохладные дорожки на красных щеках. - Не заставляй меня просить дважды. Нерешительно, медленно Риддлер развел ноги в стороны и зажмурился, не в силах смотреть на Пугало. Тот не сильно, но чувствительно дёрнул за поводок. - Я разрешал тебе закрывать глаза? Голос его звучал резко, отрывисто. Эдварду показалось, что он слышит негромкое рычание, прорывающееся сквозь стиснутые зубы Пугала. Он открыл глаза, но так и не сумел заставить себя поднять взгляд на лицо Крейна. - Посмотри на меня, Эдвард. Риддлер отчаянно замотал головой. Нет, пожалуйста. Пусть будет что угодно. Пусть его бьют, пусть истязают, насилуют. Но видеть отвращение, презрительную ухмылку на лице человека, перед которым он находится в столь унизительном положении. Лучше уж сдохнуть. - Посмотри на меня! Удар по внутренней стороне бедра обжег Эдварда. Он вскрикнул от боли, повернул красное лицо к Пугалу. Слезы застилали глаза, разглядеть что-либо было попросту невозможно. Он услышал лишь сдавленный вздох. Цепь натянулась, Эдвард неловко попытался встать, но со скованными за спиной руками у него мало что получилось. Крейн схватил его за плечо и поставил на колени. И, словно бы извиняясь за грубость жеста, осторожно провел пальцами по щекам, стирая следы слез. - Посмотри на меня. В этот раз в его словах не было льда. Они звучали так мягко, нежно, будто просьба, и Риддлер ощутил щемящую боль в груди, словно это он причиняет страдания человеку, стоящему над ним с поводком в руках. Он поднял голову и взглянул на Крейна, чье выражение лица поразительно отличалось от привычного образа. Он выглядел расстроенным, сомневающимся и даже испуганным. - Я не могу сдержать себя, - произнес он, поглаживая Эдварда по щеке. – Даже если ты не хочешь, я не могу. Это выше моих сил. Эдвард хотел было спросить его что происходит, что Крейн, мать его, несет, но дополнительных объяснений не потребовалось. Звякнула пряжка ремня, с тихим шорохом расстегнулась молния на брюках Крейна. Горячие пальцы ухватили Эдварда за подбородок, потянули вверх. До его обоняния донёсся слабый мускусный запах, а через мгновение взору предстал длинный толстый член с темно-красной налитой кровью головкой, сочащейся мутноватыми каплями смазки. - Возьми его. Голос Крейна звучал хрипло, казалось он с трудом сдерживает накопившиеся напряжение. Риддлер попытался уклониться, но крепкие жёсткие пальцы впились в его подбородок с такой силой, что наверняка оставили синяки на нежной коже. - Не заставляй меня делать тебе больно, - угрожающе произнес Крейн. – Открой рот. Страх и отвращение сплелись в душе Эдварда, начав безумный танец, от энергии которого утихла даже похоть, вызванная наркотиком. Он сжал зубы, опустил голову так низко, как позволяла натянутая цепь. Ни за что! Он не позволит так поступить с ним. Никто не смеет принуждать его к подобному. Крейн глухо зарычал, схватил его за волосы, рванул, заставив взвыть от боли, но Эдвард не собирался сдаваться. Он затряс головой что было сил. Пусть лучше бьёт, уничтожает его тело, рвет на куски, но не унижает, не творит с ним подобного. Какая-то частичка его разума попыталась возразить, воззвать к рациональному мышлению. Чем больше ты сопротивляешься, тем больнее тебе будет. Он сделает все, что пожелает, у тебя ведь отняли даже возможность сопротивляться. Но ее голосок потонул в волне панического ужаса и отрицания. Нет! Ни за что! С кем угодно, но только не с ним! С Эдвардом Нигмой нельзя так поступить! С ним этого не будет. Нет, нет… - Нет! – он выкрикнул единственное крутящееся в одурманенном мозгу слово. Рык, полный ярости, злобы достиг ушей Риддлера за секунду до того, как на него посыпался град пощёчин. Рука у Пугала не зря казалась тяжёлой. От каждого удара его едва не сбивало с ног, но рывки цепи удерживали, заставляя голову Эдварда мотаться, словно у игрушечного болванчика. Внутри него вдруг стало так пусто и одиноко. Все мысли вылетели из нее, забрав с собой эмоции, ощущения, страхи, оставив лишь боль, которую испытывало в этот момент тело. Крейн подтащил его к креслу, уселся сам и за волосы притянул голову Риддлера к своему паху. Тот слышал, как он тяжело дышит, ощущал исходящие от него волны ярости, но страха не испытывал, в этот момент ему было абсолютно все равно. Что-то сломалось внутри него, щелкнуло, как неисправный выключатель, но так и не сумело разжечь даже искру. Он поднял на Крейна пустой взгляд и даже выражение его лица, ожесточенное, злое, не задело внутри Эдварда абсолютно ни единой струны. - В следующий раз я ударю тебе цепью, - пообещал Крейн, обжигая его взглядом. – Открой рот. Эдвард кивнул. Ему не было страшно. Глубоко вздохнув, он приоткрыл рот и подался навстречу Крейну. Толстая алая головка скользнула по его истерзанным губам, по языку, проникая глубже. Тихий стон сорвался с губ Пугала. Мягкий, исполненный сладостного желания. Тяжелая ладонь Крейна опустилась на затылок Риддлера, направляя, задавая темп неспешных глубоких движений. Солоноватый привкус смазки мешался у него во рту со слюной, но не вызывал отвращения, хотя и должен бы был, по мнению Эдварда. Если бы это мнение интересовало хоть кого-то, хотя бы его самого. Но движения его оставались исключительно машинальными, глаза были закрыты. Это могло бы продолжаться бесконечно. Он дрейфовал в черной мгле, не сознавая себя, лишенный чувств и мыслей, незаинтересованный ни в чем, кроме того, чтобы этот смертный покой ничто не поколебало. Тогда все кончится. Крейн сломает его тело так же, как сломал хрупкую оболочку сознания, изорвет и выбросит его за ненадобностью. И тогда тьма поглотит его, высосет оставшиеся соки и подарит ему мир. Это будет прекрасно. Не думать ни о чем, не испытывать ничего, не чувствовать, как между губ толкается горячий толстый член, и каждое его движение отзывается сладостным спазмом внизу живота. Не ощущать, как его собственный мокрый от истекающей смазки член вздрагивает в такт неторопливым размашистым движениям. Он тихо застонал. Его чувства, о исчезновении которых он едва ли успел пожалеть, возвращались к нему в уродливой извращённой форме. Все они были сосредоточены на том, чего он хотел избежать, все они вопили о том, как неимоверно сладко и хорошо его телу сейчас. Конечно же виной тому был наркотик. Что же ещё? Не ласкающие слух тихие полувздохи, полустоны Крейна, не томление в теле, нарастающее все сильнее, хотя казалось предел был пройден много раньше. Не могло это быть ощущение наполненности, возникающее каждый раз, когда алая головка толкалась меж его губ. Желание ощутить прикосновение к своему телу, возбуждение от мысли, что именно он делает, в каком положении находится. Все это не должно было его волновать. Не могло его волновать. Или… Риддлер, никогда бы не предположил, что ему может понравится место на коленях перед другим мужчиной, в наручниках и с ошейником на шее. Он хотел большего, хотел, чтобы им восхищались, чтобы его боготворили, обожали. А вместо этого его трахает в рот какой-то безумный псих. И все же, отчего-то его собственное тело так охотно поддается, позволяя Крейну наращивать темп и глубину фрикций. - Посмотри на меня. Хриплый от страсти голос вырвал его из пелены размышлений. Он опомнился. Нельзя думать о том, что происходит, о том, что с ним делают, что он сам делает. Он должен уйти в темноту, избавиться от мыслей и обрести покой. Он не должен смотреть и видеть этот алчущий взгляд, эту улыбку, от которой голова идёт кругом. Не должен слушать мягкий переполненный желанием голос. - Ты не представляешь, какой ты сексуальный, - промурлыкал Крейн. – Так и хочется порвать тебя на куски. Его пальцы впились в волосы на затылке Эдварда, движения ускорились, стали резкими, грубыми, куда более напоминающими насилие. Эдвард застонал, попытался вырваться, но Крейн лишь сильнее ухватил его за волосы, продолжая вбивать свой член прямо в глотку пленнику. Яростный напор, с которым Пугало толкался ему в горло, стал настолько силен, что Риддлер не успевал сделать ни единого вдоха. Он мог только стонать, дёргаться, хрипя от недостатка кислорода. Крейн, кажется, совсем не обращал внимания на его стоны, сосредоточившись лишь на собственном удовольствии. И лишь когда воздуха в лёгких Эдварда совсем не осталось, движение слегка замедлилось, ровно настолько, чтобы позволить ему сделать вдох. Слюна стекала по подбородку, глаза затуманились, челюсть начало саднить. Эти ощущения, вернувшиеся следом за пульсацией в паху, казались ему усиленными в сотню раз. Они окружали, подавляли, манили его воспользоваться собой в полной мере. Крейн, глядя на него сверху вниз, что-то еле слышно пробормотал, глаза его закатились. Он запрокинул голову, застонал, движения его потеряли сосредоточенность. Несколько раз он сильно толкнулся в рот Риддлера. Тот ощутил, как дрожит тело Пугала, как конвульсивно подергиваются его пальцы, понял, что сейчас должно произойти то самое невыносимо приятное, желанное окончание. Поймал себя на том что хочет, чтобы это произошло. Крейн оттолкнул его резче, чем Эдвард мог ожидать. Он протестующе вскрикнул, пытаясь удержать равновесие. Натянувшаяся цепь не позволила ему рухнуть, но ошейник больно впился в кожу. Пугало наклонился к нему, провел кончиками пальцев по щекам, стёр слюну, взбившуюся в пену в уголках губ. Задумчиво посмотрел на Эдварда и принялся методично облизывать каждый палец в отдельности. Этот жест, исполненный нездорового извращённого эротизма, польстил Риддлеру. Как и взгляд глаза в глаза, в котором читалось только одно – страсть. Болезненная, неправильная, испорченная, но удивительно льстящая самолюбию. Никто в целом мире не смотрел на него так. С восторгом и ненавистью, алчностью и нежностью, как на ценный экспонат, редкое своевольное животное. Ласково и в то же время жутко. - Ты удивительно соблазнительный Эдвард, - вкрадчиво произнес Крейн. – Я давно это заметил, но не думал, что смогу испытать твои чары на себе. Такое редкое сочетание, строптивый нрав и в тот же момент рабская покорность. Смирение и гордость. Я готов убить тебя от одной мысли, что ты можешь перестать принадлежать мне. Я хочу, чтобы ты был моим. Только моим, слышишь? Эдвард не верил своим ушам. Это что – признание? Нет, быть такого не может. Бред, глупость, чепуха! Эдди Нэштон всегда хотел, чтобы им восхищаюсь. Хотел, чтобы на него смотрели, как на великолепное произведение искусства. Эдвард Нигма и предположить не мог, что услышит нечто подобное от одного из самых опасных преступников Готэма, да ещё находясь в таком положении, на коленях, в позе рабского подчинения, измученный и страстно желающий получить разрядку. Получить оргазм в руках одного из самых безумных ублюдков Готэма. - Я хочу тебя, Эдвард, - голос Пугала стал глубже. – И мне плевать, что ты думаешь на этот счёт. Ты станешь моим сегодня. Сейчас. Невозможно было выдержать тот взгляд, которым Крейн одарил его, и Риддлер поспешно отвернулся, не сумев сдержать дрожь возбуждения. Лёгкое прикосновение пальцев к напряжённым плечам обожгло его, рывок цепи заставил повернуть голову обратно. - Тебе будет больно, Эдвард, - пообещал Крейн. – Но только сначала. Я хочу слышать твой голос. Ты будешь петь для меня. Риддлер вскрикнул, когда его вздернули вверх, попытался вырваться из плена горячих рук, ощущая, как накрывает его сознание приступ паники. - Не надо! – взмолился он. – Пожалуйста, Джонатан! Не делай этого! Но Пугало не думал слушать его, прижав дрожащее тело Эдварда к себе, он принялся по-хозяйски поглаживать напряжённые ягодицы пленника, тихо вздыхая от удовольствия, наслаждаясь его страхом и абсолютной беспомощностью. Слезы застилали глаза Эдварду, он кричал от страха и предчувствия боли, умолял не причинять ему вреда, сознавая что это ничего не изменит, но просто не мог остановиться. Стоило замолчать, смириться, принять уготованные ему мучения, сжать зубы, но пересилить себя, усмирить страх было выше его сил. Когда палец Крейна коснулся его напряжённой дырочки, он вскрикнул так жалобно, что Пугало даже на секунду остановился для того, чтобы взглянуть на искаженное страданием лицо Эдварда. - Тебе так идет заплаканный вид, - с нежностью заметил он. – Удержаться просто невозможно. Мягко, будто желая утешить горько плачущего ребенка, Крейн провел ладонью по щеке Риддлера, коснулся кончиками пальцев его искусанных губ, задержав их немного дольше чем следовало. Задумчиво усмехнулся и толкнул пальцы ему в рот. Эдвард, постанывая, принялся облизывать длинные, тонкие, такие горячие пальцы, стараясь не думать о том, зачем он это делает, что будет дальше. Тихий рык Крейна подтвердил его опасения, усилил уверенность в неизбежности происходящего. - В сущности, ты невозможно похотливая сучка, Эдвард. Крейн отнял руку от его лица, скользнул пальцами, мокрыми от слюны, между ягодиц Эдварда, нажал на тугую дырочку, проталкиваясь внутрь. Риддлер вскрикнул, дернулся скорее по случайности, чем по желанию насаживаясь на вторгнувшийся в его тело палец. Тихий смех был ему наградой вместе с ощущением наполненности, которого он ещё никогда не испытывал. Он тихо застонал, запрокидывая голову, подставляя шею в надежде на горячий поцелуй, но Крейн проигнорировал его. Риддлер не мог сосредоточиться ни на чём, кроме ощущения скольжения внутри его тела, неприятного и все же не такого уж и ужасного. Неторопливое движение внутри, пульсация, мягкое поглаживание, усиливающее дрожь в теле. Он ожидал, что будет куда хуже, и тихо вздохнул от облегчения. - Ты же не думаешь, что это все? – насмешливо поинтересовался Крейн. – Я просто не хочу разорвать тебя сразу же. Та поспешность, с которой он выдернул палец из дырочки Эдварда, заставила того всхлипнуть от разочарования. И тут же испуганно закричать, когда головка члена Пугала толкнулась меж его ягодиц. Ее размеры он уже успел ощутить во рту и мысль о том, что нечто такое окажется в его заднице, заставила Эдварда заскулить. - Пожалуйста, - торопливо забормотал он, ерзая на коленях Крейна. – Не делай этого. Не надо. Я не хочу. - Зато я этого хочу, - послышалось в ответ. Давление нарастало, Эдвард чувствовал, как медленно, слишком медленно, поддается его тело. Чувствовал, как сопротивляются мышцы ануса грубому вторжению. Острая боль пронзила его, и он дернулся что было сил, едва не потеряв равновесие, стараясь уйти от источника дискомфорта. Крейн грубо тряхнул его, едва не сбросив на пол, и, ухватив одной рукой за бедра, с силой дёрнул Эдварда вниз, толкнувшись в тот же момент ему навстречу. Вспышка боли оказалось такой сильной, что Риддлер забыл, как дышать. Он закричал, выгибаясь, словно все мышцы единовременно свело судорогой, и продолжал кричать, пока воздух в лёгких не закончился. Крейн притянул его к себе, впился в него поцелуем, таким яростным, что все удары, перенесенные им за всю его жизнь, на его фоне казались нежными поглаживаниями. Но даже этот новый приступ боли не мог перекрыть разрывающей его пополам агонии. Крейн оторвался от него на секунду, позволяя Эдварду сделать глоток воздуха. - Ты такой узкий и горячий, - прошептал Крейн. – Это невыносимо. Он снова притянул голову Риддлера к себе, принялся терзать его губы, кусать их, рыча от возбуждения, пока не ощутил вкус крови. Эдвард стонал от этой новой жестокой ласки, ощущая, как тело его, успевшее совсем было потерять возбужденное напряжение, сведенное судорогой боли, понемногу расслабляется. И в этот момент Пугало, крепко обхватив его ладонями за бедра, принялся двигаться. Едва успевшее на долю секунды прийти в себя тело Эдварда отреагировало целым фейерверком мучительных вспышек. На каждое движение Крейна он отзывался пронзительным криком, извиваясь всем телом, захлебываясь воздухом и слезами, заливавшими лицо. Мир вокруг перестал существовать. Остались только резкие толчки, каждый из которых отзывался в его существе вспышками молний, где-то далеко ворочался и ворчал гром. От него ничего не осталось, только пронзительная боль и жар там, где его собственный член с каждым движением тёрся о жилет Пугала. Откуда-то из глубины непроглядной темноты до него доносился голос Джонатана, повторяющего раз за разом его имя вперемешку с невыносимо сладкими стонами. Ритм движений нарастал, сил на то, чтобы кричать, у него уже не оставалось. Он ощущал только горячие руки, впивающиеся в его талию, поднимающие и опускающие его тело навстречу мучительно сладкой боли. Она заполняла его целиком, пульсирующая и невыносимая. Казалось, нет в мире больше ничего, кроме этой боли, привкуса крови во рту и лёгкого аромата одеколона, въедавшегося в его тело, стекающего по горлу и оседающего в лёгких. Он балансировал на грани сознания, готовый в любую секунду провалиться в небытие. Неимоверно счастливый, что именно так закончится его безрадостное существование. Жар, растекающийся внутри него, начал невыносимо пульсировать, собираясь в одну единственную точку. Эта точка, раскалённая до красна, трепещущая, готовая взорваться, сводила его с ума. Он закричал и крик его прервал жадный поцелуй. Рука Крейна обхватила его член и это прикосновение, столь долгожданное, желанное, едва не обрушило его в пучину безумия. Он вскинулся навстречу почти достигнутому удовольствию, не в силах больше сдерживать свои эмоции, кричал, пока не сорвал голос, умоляя подарить ему экстаз. - Открой глаза. Это было выше его сил. Эдвард изогнул спину, толкаясь членом в руку Крейна. Но хватка того мгновенно ослабла, вырвав из груди Эдварда стон разочарования. - Открой глаза! Он с неимоверным трудом разомкнул веки, абсолютно ослеплённый ощущениями, неспособный разглядеть хоть что-то. Джонатан осторожно стёр выступившие на глазах Эдварда слезы. - Не закрывай глаза, - произнес он твердо. – Смотри на меня и я подарю тебе наслаждение. Эдвард нервно кивнул и запрокинул голову в ту же секунду, когда пальцы Крейна обхватили его член. Но стоило ласке начаться, как она тут же прекратилась. - Смотри на меня, Эдвард! Он застонал, кусая губы, дернулся всем телом, но удержался на краю, глядя в потемневшие от страсти глаза Джонатана. Его дыхание сбивалось, подстраиваясь под рваный ритм движений. В мире не существовало ничего больше огромных темных глаз, смотрящих на него с восхищением и страстью. Он уже не мог стонать, забывал, как дышать, ощущая лишь горячую пульсацию внутри себя и нарастающее внутри готовое излиться напряжение. Тело его окаменело. Он распахнул рот, силясь втянуть в лёгкие хоть глоток воздуха. Джонатан подался к нему, и Эдвард со всем жаром, на который был способен, ответил на его поцелуй. Мир вокруг взорвался тысячей багрово-красных молний и перестал существовать. - Меня никто не видит, но любой слышит, - пробормотал Риддлер, обращаясь к темноте. – А ее никто не слышал, но любой видел. Темнота хранила молчание. Он с трудом пошевелился, перекатился на бок, упёрся ладонью в мягкий ворс ковра. Значит руки свободны. Открывать глаза не хотелось. Ощущение покоя и тепла убаюкивало, дарило иллюзию безопасности. Как хорошо было бы провести так остаток жизни, лежать и ни о чем не беспокоиться. - Вставай, Эдвард. Голос Джонатана, холодный, бесстрастный, раздавшийся совсем рядом, заставил его поморщиться. Он приоткрыл один глаз. Крейн, похоже, успел переодеться и привести себя в порядок. Теперь он нависал над ним, сложив руки на груди и хмуря темные брови. - Тебе пора, - произнес Крейн. – Одевайся. - Что? Риддлер не поверил своим ушам. Что все это значит? Почему? Он сел и уставился на Крейна круглыми от непонимания глазами. - Собирайся, - Джонатан кивком головы указал на его костюм, сваленный возле стены. – У меня ещё масса дел. Чувствуя себя оглушенным, использованным, Эдвард медленно поднялся на ноги. Крейн окинул его взглядом и поспешно отвернулся, будто открывшееся зрелище вызывало у него отвращение. Слабость, вызванная наркотиком, уже оставила Риддлера, но в его теле поселилась другая боль, заставляющая его морщиться при каждом шаге и испытывать тошноту при вдохе. Здесь все слишком пропахло ложью, похотью и мерзотным одеколоном Крейна. От него самого сейчас воняло не лучше. Он чувствовал себя грязным, разбитым, изуродованным. Необходимо было как можно скорее убраться подальше отсюда. Забыть, как страшный сон все, что произошло между ними, все те пустые, лживые слова, которым он почти поверил. Он торопливо оделся, стараясь лишний раз не поворачиваться к Крейну лицом. Тот, похоже, тоже избегал встречаться с ним взглядом, изображая искренний интерес к тому, что творилось в темноте за окном. Эдвард поднял свою трость, бросил быстрый взгляд через плечо. Крейн все ещё вглядывался в темноту. Было бы красиво уйти по-английски, высоко задрав подбородок, но ему хотелось ещё раз посмотреть в лицо Джонатана, понять, как же он мог так фатально ошибиться. Увидеть то, чего на самом деле не было. Удостовериться, что все это на самом деле гнусная манипуляция, с непонятным для него смыслом. - Я ухожу, - произнес он, стараясь, чтобы голос звучал хотя бы безразлично. Крейн обернулся через плечо и сухо кивнул. Волна раздражения накрыла Риддлера с головой. Вот оно что! Джонатан Крейн считает, что он слишком хорош для такой малости, как вежливость в отношении человека, которому он причинил столько боли. - Провожать не надо, - прорычал Риддлер. – Максимум, что со мной может случиться, сломаю себе шею в кромешной тьме. - Выключатель слева от двери, на уровне плеча. Вот же ублюдок! Эдвард с силой стукнул тростью об пол, оставив на паркете заметную зарубку, и направился к двери, держа голову так высоко поднятой, насколько это только было возможно. Он вышел в коридор, захлопнул дверь и с досадой саданул набалдашником трости по выключателю так, что светлый пластик клавиши раскололся. Темноту коридора залил мягкий оранжевый свет. Эдвард решительно прошагал мимо темных дверей, торопясь вырваться из западни и давая себе клятву, что он больше никогда ни за что на свете не появится не то, что на пороге этого дома, но и в этом богом забытом районе. Никогда, ни за что. - Эдвард! Он резко обернулся на каблуках раньше, чем сумел взять себя в руки и, хотя бы попытаться сделать вид, что не взволнован. Крейн стоял у двери в гостиную. Разглядеть его лицо в подробностях с такого расстояния Эдвард не мог, но ему показалось, что Пугало колеблется. - Насчёт твоего заказа, - произнес он, старательно изображая невозмутимость, но голос все-таки дрогнул. – Зайди ко мне через неделю, посмотрим, что у меня найдется. Риддлеру показалось, что он получил ещё одну пощечину. И на этот раз след от нее останется куда глубже. Он не удостоил Крейна ответом. Развернулся и пошел прочь, гадая про себя, что на самом деле тот хотел ему сказать. Или это опять игра воображения? Поиск скрытых смыслов там, где на самом деле их нет? Захлопнув дверь, ведущую в дом Пугала, он потряс головой, избавляясь от беспокойных мыслей. Втянув носом воздух, он даже нашел в себе силы слабо улыбнуться. Запах мокрого асфальта, свежий, прохладный, чистый. Улицы Готэма умылись дождем, пока он торчал в этом пыльном склепе. Эдвард спустился по ступеням и пошел прочь, гоня от себя болезненные воспоминания и мысли, стараясь не поддаваться желанию обернуться и поискать глазами окно гостиной, в пустой надежде, что Джонатан Крейн смотрит ему вслед. Он свернул за угол, стараясь отвлечься, вспоминая все известные ему загадки про дождь и его последствия. Избегая только молний, алых всполохов, запечатлевшихся на сетчатке глаз в момент наивысшего наслаждения. Об этом необходимо забыть, и как можно скорее. Мимо пронесся автомобиль, один из тех ужасающе безвкусных, дорогих представителей класса премиум, владельцев которых куда больше интересовала демонстрация собственного превосходства, а не комфорт или, не дай бог, красота. Эдвард проводил машину заинтересованным взглядом. Любопытно, что бы мог владелец такой тачки забыть в этой обшарпанной дыре? Автомобиль исчез за поворотом, тем самым из-за которого минуту назад вышел сам Риддлер. - На этой улице много домов, - пробормотал Эдвард себе под нос. – Это вообще ничего не значит. И мне это не интересно. Эдди Нэштон обожал загадки. Тратил все свое время на оттачивание собственного разума и изобретение хитрых логических головоломок. Эдвард Нигма слишком хорошо научился сопоставлять факты, чтобы суметь обмануть самого себя. Риддлер шел по улице, старательно избегая каких бы то ни было мыслей и логических цепочек. - Меня никто не видит, но любой слышит, - бормотал он снова и снова. - А ее никто не слышал, но любой видел. Гром и молния, гром и молния.