А мой парень непростой - он сидит уж год шестой.

— Что ты будешь делать, когда он выйдет на свободу, Олег?       Рома откладывает кипу рапортов своих подчиненных в сторону, а после переводит взгляд на Трофима. Смотрит внимательно, изучает, будто человека этого впервые видит. На самом же деле Олег Трофим знаком ему слишком, казалось бы, близко. Возлюбленный его друга, теперь отбывающего срок, Олег Борисович Трофим был личностью достаточно интересной и разносторонней. Человек, который после того, как его супруг признал свою вину, легко отделался от криминала и, вроде как, жизнь новую теперь начать планирует. Котков слишком хорошо знал Артема, чтобы быть уверенным, что план Олега провалится слишком быстро. — Жить своей жизнью, Ром. Мне другого и не остается. Вряд ли он узнает, что было тогда, — Олег усмехается кратко и взгляд на собственные руки переводит, которые лежали на его коленях. Сжимает их, а после вновь смотрит на Коткова. — Артем не прощает предательств, Олеж. Ты был единственным человеком, перед которым он был готов сложить все свое величие. Ты был единственным, кто мог с ним спорить и не получить пулю в лоб. Ты был единственным, кого он подпустил к себе так близко. И вряд ли такое предательство он оставит незамеченным.       Мужчина поправляет свои очки и выдыхает, взгляд в сторону отводя. Габрелянова Москва не видела вот уже почти десять лет — сегодня как раз и была та дата, когда Артем должен был выйти на свободу. Рома даже пытаться предугадать не мог, что будет, когда Артем выйдет. Этого не мог предугадать никто в целом. Единственное, что Рома точно знал, так это факт того, что Олега он найдет быстро. — Мне кажется, ты все-таки преувеличиваешь. Я не сделал ничего, что можно посчитать за предательство, Ром. — Ты именно это и сделал, — Рома переводит взгляд на Олега. Взгляд его становится на долю секунды более холодным, жестким. — Ты сдал копам тогда адрес дома, где он отсиживался. Где он имел глупость хранить большую часть компромата на себя. И Артем знает, что лишь ты знал про этот дом. Никто более из его людей этой информацией не обладал. — Прекрати мне страшилки рассказывать. Я с этим человеком жил, Ром, поверь, знаю о нем достаточно, — Трофим обрубает тираду товарища резко. Вскидывает взгляд на настенные часы, хмыкает и поднимается. — У меня допрос. Давай закроем эту тему навсегда, пожалуйста.       Олег познакомился со своим супругом спонтанно. Их история началась также спонтанно и, честно говоря, сейчас Трофим не может вспомнить моменты с ее начала. Он окончил тогда только полицейскую академию, а Артем, кажется, по доброте душевной решил помочь ему с машиной посреди улицы, где чудо техника решила выйти из строя. Как это перешло в то, что Олег некоторое время был правой рукой криминального авторитета, Трофим не знал.

***

На Москву обрушился очередной кошмар — маньяк, который действует слишком чисто и изощренно, не позволяя полиции выцепить даже мизерной зацепки по поводу его действий. На жертвах, каждый раз изуродованных по-разному, оставляет розы красные, в крови обрамленные. Жертвы — простые жители столицы, которые ничем особым из толпы не выделялись. За несколько недель количество жертв уже превысило один десяток. Люди в панике, начальство давит. Сначала на Рому, а Рома уже на свой отдел, который взялся это дело расследовать. Последняя жертва — девушка лет двадцати, возвращавшаяся с тренировки по танцам, лишившаяся жизни в парке около собственного дома. — Не дошла до дома буквально пару метров, — скажет патологоанатом Олегу, когда тот спустится в морг за показаниями того. Сейчас Трофим направлялся в допросную, дабы провести беседу с одним единственным свидетелем — первым, за историю этого дела. Он увидит парнишку лет двадцати. Светловолосый, глаза голубые, на лице так и читается наглость. Узнает в нем Юру Насонова — некогда человека Артема, что, кажется, до сих пор оставалось неизменным. Следовательно, клан Габрелянова до сих пор функционировал. — Ну что, Олег Борисович, приятная встреча, не так ли? — Насонов закидывает ноги на стол и усмехается, переводя взгляд Трофиму за плечо. Олег следит за взглядом того, оборачивается сам и замирает. — Ну привет, Олеж.