MGPD Preferences

— Т/И, где тебя носит? — твой коллега врывается в ординаторскую, и ты резко подскакиваешь на месте, тупо глядя по сторонам. Глаза слипаются, голова трещит, и ты усиленно трешь глаза, пытаясь проснуться. Дежурство ты провела на ногах, бегая из одной палаты в другую, оформляя новых пациентов и изо всех сил стараясь не потерять работу, которую ты с таким трудом получила. Никогда еще в твоей жизни не было такой тяжелой ночи — поступило множество солдат из горячей точки, к которой была ближе всего ваша больница. Ты смотрела на их изуродованные тела, слышала стоны, а в глазах собирались слезы. Кажется, переехать сюда было большой ошибкой — слишком уж много боли причиняло тебе нахождение здесь. И каждый раз, разрезая завязанные наспех пропитанные кровью бинты или ставя укол обезболивающего, ты чертовски боялась увидеть в искаженном от боли лице своего брата. Зачем он сюда отправился? Почему не жить спокойно? Этого ты по-прежнему не понимала. У И/Т/Б всегда было повышенное чувство справедливости и огромное желание бросаться в пекло, чтобы спасти других. И вот бы оно не стало причиной его смерти… И ты отправилась вслед за ним, чтобы быть рядом, если вдруг что-то случится. — Шами? Что такое? — спрашиваешь ты коллегу, оглядываясь полуслепыми со сна глазами. Наверно, стоило бы отправиться домой. В конце концов, ты уже отказалась от нескольких выходных, не считая дополнительно взятых тобой дежурств. А ведь всем нужно отдыхать хоть иногда, верно? Только вот и ты не слишком отличалась от своего брата. Пусть иногда ты и ставила под сомнение его мотивацию, глубоко внутри ты была абсолютно такой же. — Нам помощь нужна. Ты все равно здесь, так помогай! Взволнованное лицо Шами скрывается за дверью, и ты тяжело поднимаешься. Тебе действительно стоило бы заняться делом, пока ты еще в состоянии. — Иштар, есть изменения по вчерашним пациентам? — спрашиваешь ты, подходя к стойке регистрации. За год работы в этой больнице арабский стал уже почти родным языком, и ты говоришь бегло, лишь иногда замирая на мгновение, пытаясь вспомнить то или иное слово. Коллеги к такому привыкли, с самого начала став твоими учителями и с радостью подсказывая, когда у тебя возникали трудности. Люди здесь вообще весьма милы и доброжелательны. Возможно, только поэтому ты так и не вернулась пока обратно в Россию. Иштар, скромная маленькая девушка, поправляет цветастый хиджаб и протягивает тебе тоненькую папку. — Один из контуженных очнулся. — Я его возьму. Она кивает и возвращается к заполнению каких-то бумаг, а ты, бросив беглый взгляд на карту, несешься в одну из ближайших палат. Указанный в карточке мужчина, едва заметив тебя, порывается подняться, но тут же падает, простонав сквозь зубы. Ты хмуришься, когда он делает новую попытку и выдавливает из себя какие-то слова, кажется, единственные, которые может сейчас вспомнить, потому что речь кажется абсолютно несвязной. — Вместе… Детдом… Сергей… — Господин Волков, успокойтесь, — быстро говоришь ты, переходя на русский. Мужчина удивленно смотрит на тебя, открывает было рот, но тут же закрывает его и снова откидывается на подушки. Его лицо уже не покрыто копотью, как тогда, когда его только привезли, но теперь особенно видно впалые щеки, спутанную бороду и огромную тоску в глазах, и ты ёжишься, когда он пытается ухватить тебя за запястье исхудавшей рукой. Ты внимательно рассматриваешь лицо, силишься что-то сказать, но слова застревают где-то в горле. Мужчина совсем молод, ему, кажется, нет даже тридцати пяти, и тебе чертовски страшно понимать, что он оказался тут тогда, когда мог бы жить спокойной и размеренной жизнью, встречаться с девушками, ходить в кино… и уж точно не лежать под пулями, давясь пробирающимся в дыхательные пути песком. Мужчина пытается улыбнуться. — Приятно услышать русскую речь, — он говорит с трудом, и ты сжимаешь зубы, опуская глаза на бинты на его груди. Ты помнила, как он только поступил к вам. Вчера, когда он, бледный, почти серый, лежал на кушетке и беззвучно шевелил посиневшими губами, упорно зажимая глубокую рану в груди, ты думала, что он не выкарабкается. Но Олег Волков оказался бойцом, раз уж смог очнуться уже на следующий день. — Вы прямо настоящий воин, — говоришь ты и с удовольствием замечаешь, как вдруг благодарно загораются его глаза. — Быстро поправляетесь. — Как же… не поправиться, если рядом такая милая… медсестра, — выдыхает он с усталой улыбкой, и ты качаешь головой, не обращая внимание на сказанное. Через тебя прошло множество военных, и каждый второй пытался так или иначе с тобой заигрывать, поэтому такие выпады стали почти привычными. — Вам скоро принесут лекарства. Вы же не станете от них отказываться? — серьезно спрашиваешь ты. Военные часто были не только очень приветливыми к женщинам, но и чертовски упрямыми, пытаясь рваться в бой и отказываясь от лечения. Чаще всего это приводило к плачевным последствиям. — Я очень послушный пациент, — выдыхает Волков и прикрывает глаза. — Вам нужен покой. Поспите, — зачем-то говоришь ты, хотя мужчина уже прекрасно все понял и без тебя. Ты проверяешь показатели на приборах, поправляешь одеяло и изумленно выдыхаешь, когда уже почти заснувший Волков бормочет, чуть приоткрывая глаза и лукаво глядя на тебя. — Когда все закончится, заберу тебя в Питер. Поедешь? Это не больше, чем бред, вызванный назначенными препаратами и надвигающимся сном, но ты зачем-то улыбаешься, наклоняешься ближе и шепчешь. — Ловлю на слове, господин Волков. Он слабо улыбается, закрывает глаза, и уже через пару мгновений ты слышишь сопение. А в груди почему-то тепло-тепло.