MGPD Preferences

«Т/И, ты не поверишь, но я всю ночь подбирал слова, чтобы выразить свои извинения за последнее письмо. Оно было таким сумбурным, неряшливым, очумелым. Получилось так, что у меня наступила какая-то черная полоса в жизни, которую надо пережить, но от ее издержек иногда страдают и мои друзья. Поэтому хочу сказать тебе спасибо и прости. Дорогая Т/И! Только что говорил по телефону с вашей старостой и, конечно, первый вопрос был о том, передаст ли она мои приветы «свету очей моих». Т/И, насколько я понимаю, ты вся в заботах и хлопотах иначе написала бы письмо и поблагодарила за мой маленький литературный подарок. Пожалуйста, пиши мне больше писем, Солнышко. Без тебя и белый свет не мил. Итак, по порядку. Я думаю, что твой отказ от выступления на конференции был спонтанным, и я ругаю себя за то, что не сумел разрулить ситуацию. Не хотелось брать предложенную тему, нужно было поискать другую. Сам я буду выступать с докладом о Баксте. Я думаю, что в мае на конференции твое выступление будет в числе лучших и мне уже на равных придется соревноваться с вами. Итак, договорились, в МАЕ. Т/И, я тебе передал кое что из своих книг. Ты уже посмотрела, кое-что почитала? Мне было бы очень интересно услышать твое мнение: умное, толковое, с выявлением плюсов и минусов, что запомнилось. Т/И, напиши, чем занимаешься, что читаешь, какие вопросы и проблемы волнуют: в том, чтобы переписываться письмами, столько интересного. Посмотри свой фотоархив. Если там есть какие-нибудь хорошие фотографии, вложи в конверт. Я бы хотел иметь их на память. Ты лучшее, что было в мой последний период. Знаешь, даже, даже самый родной человек не может находиться по отношению к другому в состоянии вечной влюбленности. Это как пыль на стекле. Сколько её не протирай, но она вновь и вновь оседает. Ты поняла сравнение. Я — коренное отличие. До самых последних дней я буду по отношению к вам в этом состоянии — состоянии вечной влюбленности, потому что по другому я вас уже и не вижу и уже не представляю. Не мы решаем, кого вносить в этот список, он нам дается свыше и я только выполняю эту Божественную волю. Хотя все не так просто. Видишь, как много я написал. Для хорошего человека ничего не жалко.Такого же ответа я жду от тебя. С уважением и гордостью за то, с каким хорошим человеком я повстречался, с верой и надеждой, что в какой-то мере ты так же относишься и к нашей встрече Ваш покорный слуга, Михаил Сергеевич Шапалов» Ты нервно сглатываешь, кидаешь письмо в тумбочку и падаешь на кровать. Боже, уже четвертое за неделю. И если сначала ты относилась к этому спокойно или почти спокойно, то теперь происходящее начинает немного пугать. Конечно, вероятно, Михаил Сергеевич просто слишком одинок и ему не с кем поговорить, поэтому он просто нашел ученицу, которой не совсем все равно на него, и схватился за нее. Но его письма почему-то вызывают внутри тебя странное ощущение. Казалось бы, он не пишет тебе ничего плохого, но из тебя каждый раз словно вытягивают силы, и ты не понимаешь, как это можно исправить. Наверно, стоило бы рассказать. Возможно, конечно, все и правда не так плохо, а ты просто надумываешь себе проблемы, и все-таки лишний раз удостовериться в том, что тебе и правда ничего не угрожает, было бы неплохо. Но Михаил Сергеевич на слишком хорошем счету, поэтому, ты просто молчишь и терпишь, когда мужчина вкладывает очередное письмо в проверенную домашнюю работу. А потом все становится совсем странно, потому что однажды Ленка врывается в комнату невероятно возбужденная, носится из стороны в сторону, словно пытаясь собраться с мыслями, чтобы что-то сказать, а после падает на кровать и смотрит на тебя растерянно: — Т/И, представляешь… мне звонила жена Михаила Сергеича… Ты хмуришься и непонимающе смотришь на нее, пытаясь осознать сказанное. И зачем жене вашего историка звонить простой школьнице? — Что она сказала? — Почти ничего. Спросила, переписываемся ли мы письмами. Но я что, больная, чтоб с ним переписываться еще? Он же маразматик! Ты сглатываешь и резко выдыхаешь. Вероятно, жена Михаила Сергеевича узнала о том, что тот постоянно пишет письма своей ученице и даже выяснила, в какой комнате та живет, но немного промахнулась. Только вот зачем ей ты? — Она сказала, что хотела задать мне ряд вопросов, но раз уж мы не переписываемся, то вопросов у нее больше нет. Ты опускаешь глаза и косишься на тумбочку, в которой спрятаны все письма Михаила Сергеевича. Выбросить их ты не решилась, потому что это точно было бы неуважением. Хотя очень хотелось. — Как думаешь, чего она хотела? — Ленка смотрит на тебя внимательно, словно знает, что именно тебе должна была позвонить жена Шапалова. — Не знаю, — ты растерянно пожимаешь плечами. И узнать тебе бы не хотелось.

***

На следующую пару истории ты не приходишь. Ты слишком устала от многозначительных взглядов преподавателя в твою сторону, от намёков на то, что тебе пора бы уже написать ему письмо в ответ. Ты даже действительно подумывала об этом, но потом решила, что так будет только хуже. Сознание кричит о том, что нужно, просто необходимо сказать обо всем этом кому-то. Но что ты скажешь? «Здравствуйте, тут Михаил Сергеич постоянно пишет мне письма. Наверно, он просто возомнил меня своей внучкой, но это немного напрягает, поэтому не могли бы Вы его от меня изолировать или хотя бы с ним поговорить? Конечно, я знаю, что этот детский дом — единственное место, куда взяли престарелого историка, а пенсии сейчас очень маленькие, но я бы предпочла никогда его рядом с собой на видеть». Это же чертов эгоизм. Именно поэтому ты продолжаешь молчать даже тогда, когда в тот же день Михаил Сергеевич заваливается прямо в вашу с девочками комнату. Твоих соседок нет, поэтому ты останешься наедине с преподавателем. А он проходит вперёд и улыбается тебе. — Мне сказали, что ты приболела. Я решил узнать, как ты себя чувствуешь. — В-все хорошо, Михаил Сергеич, спасибо, — быстро отзываешь ты, поднимаясь на ноги. — Т/И, я хотел поговорить с тобой насчёт конференции. Может, ты передумаешь и поучаствуешь? Ты мотаешь головой. — Нет, я… я не думаю, что хочу. — А мне кажется, ты произвела бы там фурор, — он подходит ближе, ты неосознанно немного пятишься, а он хлопает тебя по плечу. От этого простого движения тебя словно током прошибает. — Я правда не хочу, простите. — Ладно, — пожимает плечами преподаватель. — Твоя взяла. Вы молчите какое-то время, а затем он вдруг снова подаёт голос: — Ты читала книжки, которые я подарил? Ты киваешь. На самом деле, ты их даже не открывала, почему-то у тебя не хватало на это сил, поэтому сейчас ты просто беззастенчиво врешь. — У меня в библиотеке ещё много интересных книжек. Если хочешь, то можешь прийти ко мне в гости и выбрать любые, какие тебе нравятся. — Я п-подумаю, Михаил Сергеич, — тихо отвечаешь ты и хочешь добавить что-то ещё, но тебя вдруг прерывает робкий стук в дверь. — Т/И? — Лёша заглядывает в комнату, находит тебя глазами и вздрагивает, когда видит рядом с тобой преподавателя. — Извините, я помешал. Он хочет уже снова закрыть за собой дверь, но ему, видимо, удаётся рассмотреть твой беспомощный взгляд. Поэтому он все же входит в комнату и осторожно спрашивает: — Могу ли я забрать у Вас Т/И? Шапалов заметно смущается и кивает: — Конечно, молодой человек. Мне все равно нужно идти. Когда вы остаётесь в комнате вдвоём, ты облегченно выдыхаешь и нервно улыбаешься Леше, а тот проходит чуть дальше и даже протягивает к тебе руку, но коснуться не решается. — Ты в порядке? — Да, — твой голос заметно дрожит. — Да, все хорошо. — А если честно? Ты хочешь кивнуть, но затем, замерев на мгновение, мотаешь головой. Конечно, ты не в порядке. Происходит что-то странное, и ты ничего не можешь с этим сделать. — Т/И, что он тебе говорил? — Он… да ничего особенного… кажется. Ну, он предлагал мне в конференции поучаствовать. А потом… к себе приглашал. Почему-то тебе становится чертовски стыдно об этом говорить. Как будто это что-то грязное, что может опорочить тебя в глазах Леши. И только от одной своей тайны ты чувствуешь что-то подобное. Только там ощущения куда сильнее. — Приглашал? — кажется, Лёша напрягается. — Зачем? — Ну, у него библиотека. Книги. Он хочет мне что-нибудь ещё подарить. — Что-нибудь ещё? Было что-то раньше? — Да. Ну, книга. И фотографии. Много фотографий. А ещё письма. — Покажешь? Не вполне понимая, зачем Леше эти подробности, ты тянешься к тумбочке, вытаскиваешь небольшую стопку исписанных кривым почерком листов и выкладываешь их на кровать. Рядом с ними ложится такая же стопка конвертов. Лёша бегло просматривает каждое письмо и с каждым новым словом его глаза становятся все шире. А ты нервно переминаешься с ноги на ногу и вздыхаешь. Он точно будет считать тебя мерзкой. — Это… Ты же понимаешь, что это все ненормально? — Макаров трясёт одним из писем в руках. — Он просто одинокий, — тихо отвечаешь ты. — Ему поговорить не с кем. — Т/И, то, что он тебе пишет — это просто омерзительно! Он манипулирует твоим чувством вины, он делает тебе какие-то странные комплименты! Ты должна показать это воспитателям! — Я не могу, — сипишь ты. — Почему? — Это стыдно. — Т/И, — Лёша вдыхает, затем выдыхает, прикрывает глаза и тихо говорит: — Об этом нужно говорить. Стыдно должно быть ему, а не тебе. Ты пожимаешь плечами. — Хочешь, я с тобой пойду их показывать? — предлагает Лёша, осторожно беря твою руку. — Но это нужно показать. Иначе это никогда не закончится, понимаешь? И ты киваешь. Может, он и прав. Может, действительно нужно хоть иногда просить помощи. Или хотя бы принимать ее, когда предлагают.