MGPD Preferences

Руки трясутся. Сердце стучит быстро-быстро, ты воровато оглядываешься по сторонам и запускаешь руку за батарею, выуживая шкатулку. Только теперь тебе удается внимательно ее рассмотреть. Дядя Сёма был настоящим мастером на все руки, и эту небольшую, размером с твою ладонь, шкатулочку он, вероятно, сделал сам. Она выпилена из какого-то светлого дерева — когда-то дядя Сёма даже пытался научить тебя определять их по виду, но ты уже давно забыла все его уроки. На крышке нарисованы красивые яркие цветы, немного испачканные в крови. Хочется верить, что внутри совсем не то, из-за чего убили дядю Сёму. Так было бы проще — ты бы в итоге оказалась не связана с этим жутким преступлением, на тебя бы не свалился груз ответственности, а кто-то, напавший на человека в его собственной квартире не пришел бы за тобой. Но что-то тебе подсказывает, что не может все быть так хорошо. Ты осторожно подцепляешь крышку ногтями, приоткрывая ее, но еще не заглядывая внутрь. Становится еще страшнее. К горлу подступает тошнота. А вдруг там что-нибудь… ужасное? А вдруг, как только ты это откроешь, дверь распахнется и в комнату ворвется страшный человек с пистолетом наперевес и пристрелит тебя на месте. Нужно узнать, что это. Нужно разобраться во всем и узнать, кто убил дядю Сёму. Кто мог желать зла пожилому человеку, который в жизни-то никому ничего плохого не сделал. Дядя Сёма был добрейшим человеком, помогал всему дому, если вдруг что-то ломалось, дружил со всеми… Просто не могло быть ни одного человека, который бы захотел убить его. Это же просто… глупо! Ты уже хочешь было увидеть «подарок» дяди Сёмы, когда в дверь вдруг звонят. Вздрогнув, ты едва удерживаешь шкатулку в руках, а затем подскакиваешь, плотно закрываешь ее и прячешь обратно за батарею. Очень вовремя, потому что уже мгновением спустя в комнату заглядывает мама. — Милая, ты как? Ты натягиваешь улыбку, принимаясь нервно мять край домашней футболки. Очень не хочется выдать свою нервозность, но мама, кажется, и так все отлично понимает. Правда, вероятно, она может решить, что это связано с тем, что тебе пришлось увидеть там, в квартире дяди Сёмы. И это тебе на руку, потому что втягивать в такое еще и их с папой очень не хочется. — Там тот парень пришел. Который тебе вчера вопросы задавал. Просит позвать тебя. Ты… пойдешь? Взгляд мамы становится неуверенным. Она оглядывает тебя с ног до головы, осматривается по сторонам и поджимает губы, а ты поспешно киваешь, изо всех сил удерживаясь от желания сдвинуться чуть в сторону и закрыть собой батарею. — Конечно. Я… Я сейчас выйду. Она кивает и прикрывает за собой дверь, а ты вздыхаешь и на секунду прикрываешь глаза. Нужно собраться. Нельзя показывать свое волнение. Шура ждет тебя в коридоре. Он даже не стал проходить внутрь, не снял ботинок, так и оставшись стоять возле входной двери и прислонившись плечом к стене. Ты улыбаешься ему почти искренне, а он проводит рукой по волосам и смотрит на тебя с довольным выражением лица. — Привет, — весело говорит он. — Ты что здесь делаешь? — спрашиваешь ты вместо приветствия, пытаясь придать голосу как можно больше заинтересованности. Получается плохо, но Шура, кажется, верит. — Я подумал, — он чешет затылок, — может, ты хочешь прогуляться? — Ты приглашаешь меня на свидание? — усмехаешься ты, поднимая бровь. — А ты против? Ты оглядываешься на дверь своей комнаты, на секунду задумываясь, а стоит ли вообще покидать квартиру сейчас, когда у тебя в комнате находится какая-то непонятная шкатулка, а твоего соседа убили. Может, было бы разумнее отсидеться и переждать бурю? Но сколько придется ждать? — Нет, не против, — наконец выдыхаешь ты. — А разве полиции не нужно работать? — У полиции выходной, — Шура улыбается еще шире и наклоняет голову, внимательно разглядывая тебя. И только теперь ты понимаешь, в каком виде к нему вышла. На тебе старая папина футболка, достающая тебя до середины бедра, перепачканная в краске и еще чем-то, выцветшая и порванная местами, и образ дополняют спортивные штаны с вытянутыми коленями. Красавица — не иначе. Странно, что он от тебя такой не сбежал в первую же минуту, как увидел. — Подожди, мне переодеться нужно, — быстро говоришь и скрываешься за дверью своей комнаты. Боже, ну почему ты не могла хотя бы в зеркало заглянуть перед тем, как выйти? Ты быстро натягиваешь светлые джинсы и одну из многочисленных рубашек. По-хорошему стоило бы надеть платье, но единственное нормальное в стирке, а надевать другие, а потом мучиться от того, что просто неудобно, не хочется. Когда ты выходишь, Шура стоит в той же позе и тихо разговаривает с твоей мамой. Та выглядит жутко довольной, а ты невольно сглатываешь. Боже, какой кошмар. Умер человек, который занимал в твоей жизни важное место, а ты идешь гулять с каким-то парнем. Снова вдруг хочется лечь и расплакаться от бессилия. Еще и Шура вместо того, чтобы бросить все усилия на расследование этого дела, решил с тобой погулять. Это же так глупо, так нечестно, так эгоистично. — Готова? — улыбается парень. — Готова, — выдыхаешь ты. — Только верни мне ее к девяти вечера, — просит мама, а ты бросаешь на нее многозначительный взгляд. Она снова начинает все эти глупые намеки. — Хорошо, — отзывается Шура и утягивает тебя из квартиры. Вы очень быстро оказываетесь на улице и замираете. Шура смотрит по сторонам, словно прикидывая, куда пойти, а ты оглядываешься на дверь подъезда. На секунду что-то в груди отзывается болью: хочется увидеть выходящего из подъезда дядю Сёму. Хочется увидеть, как он привычно пойдет на работу, или как свернет в ближайший магазин, купит целый мешок конфет, или как улыбнется тебе, потреплет по волосам. Но такого никогда больше не случится. И это… черт, это больно. — Пойдем, — восклицает Шура, даже не заметив, видимо, твоего замешательства. — Отведу тебя в одно классное место. Ты понятливо киваешь и послушно следуешь за ним. До нужного места вы доходите быстро: оно оказывается всего в паре кварталов от твоего дома. Шура приоткрывает для тебя дверь маленькой кофейни, ты киваешь улыбающемуся бариста и садишься за один из столиков, возле которого стоит диван, а не стул. В кофейне пусто, только за самым отдаленным столом сидит сонный лысый мужчина. Его усы перепачканы в кофе, он окидывает тебя равнодушным взглядом, когда ты заходишь внутрь, и снова возвращается к напитку. Помещение отлично освещено десятком ламп, расположенных, пожалуй, слишком близко друг к другу. Заметно потертый диванчик оказывается чертовски удобным, несмотря на свой внешний вид, и ты хмыкнув, проводишь рукой по приятной на ощупь зеленовато-желтой ткани. На стене рядом с тобой висит картина в таких же тонах. Никогда прежде ты не слышала об этом месте. И неудивительно, наверно, потому что помещение совсем маленькое, а с улицы сложно понять, что это действительно место, где можно перекусить или выпить кофе. — Как ты? — наконец участливо спрашивает Шура, усаживаясь перед тобой. — Выжата, — честно отвечаешь ты. — И все еще сомневаюсь, стоило ли идти с тобой. Потому что… ну, это даже нечестно по отношению к дяде Сёме. Шура понимающе кивает. Лицо его становится чертовски серьезным, он снова внимательно разглядывает тебя, хмурясь и, кажется, покусывая щеку изнутри. — Нет ничего плохого в том, чтобы попытаться отвлечься, — наконец глубокомысленно отвечает он. — Думаю, он не хотел бы, чтобы ты мучилась из-за его смерти. Ты невольно на мгновение вспоминаешь о так и не открытой шкатулочке. Если бы не хотел, то не подарил бы тебе… это. Чем бы оно ни было. — Я просто не понимаю, кому это было нужно, — отзываешься ты. — Он был хорошим человеком. — Уверен, так оно и было, — Шура оглядывается на того лысого мужчину, вероятно, пытаясь удостовериться, не подслушивают ли вас. Но тот все еще так же спокойно пьет свой кофе. — Он не вел себя странно? — Не страннее обычного, — ты пожимаешь плечами. Да, он стал реже пускать тебя к себе в квартиру. Да, бывало, мог не выходить по несколько дней и тогда вы с мамой, взволнованные его отсутствием, приносили ему еду. Но это вряд ли можно было считать серьезными странностями. В конце концов, дядя Сёма всегда был немного не таким, как все. — Может, он все-таки говорил тебе что-то? Это очень все бы облегчило. — Я же уже говорила, — тихо отвечаешь ты. — Вообще-то он уже год, не меньше, мне ничего не рассказывал. Шура кивает, а ты вздыхаешь и отворачиваешься, глядя на старательно готовящего что-то бармена. Кажется, он работает здесь один. Наверно, с таким количеством посетителей это не так сложно. — Ладно. Ладно, хорошо, — примирительно выставляет руки перед собой Шура. — Тогда поговорим о чем-нибудь другом. Хочешь? Ты быстро киваешь, хватаясь за салфетку и принимаясь ее мять. Это всегда успокаивает. Своеобразный антистресс. Шура больше не заговаривает о дяде Сёме, и ты чертовски ему за это благодарна. Потому что с каждой минутой становится все противнее, все грустнее на душе, все сильнее щиплет в носу и все ближе срыв. В какой-то момент твои руки начинают дрожать особенно сильно, ты глубоко дышишь, но не можешь сдержаться, и Шура поспешно выводит тебя из кофейни, чтобы, видимо, не ставить в неловкое положение. Вы заворачиваете в какой-то переулок, и ты наконец срываешься. Напряжение, сутки копившееся в твоем организме, выплескивается со слезами, ты рыдаешь, больше не сдерживаясь, хрипишь, сжимаешь кулаки, впиваясь отросшими ногтями в ладони. Кажется, Шура говорит что-то. Возможно, что-то успокаивающее, но ты даже не пытаешься его услышать. — Шура, это нечестно! — всхлипываешь ты. — Это неправильно! Он никому ничего не сделал! Почему его убили? — Я не знаю, — тихо отвечает тот. — Не знаю, Т/И. В его голосе столько участия, что становится еще больнее. Почему он такой хороший? Почему он успокаивает тебя сейчас, почему ему не все равно? На твоей памяти не все равно было лишь одному человеку, и тот теперь мертв. — Т/И, — слышишь ты тихий голос Шуры. Тот осторожно берет тебя за подбородок и поднимает твою голову, заставляя посмотреть на него. Перед глазами стоит пелена слез, и ты часто моргаешь, пытаясь разглядеть его лицо. — Мы найдем убийцу. Хочется разрыдаться еще отчаяннее, но ты не успеваешь это сделать, потому что Шура осторожно, почти трепетно касается губами твоих губ. Это прикосновение такое короткое, что мозг даже не сразу успевает обработать информацию, но плакать ты перестаешь. Шура смотрит на тебя с улыбкой, большим пальцем поглаживая твой подбородок и не спеша отстраниться. — Успокоилась? — тихо спрашивает он. Ты киваешь. Парень выдыхает и убирает руку, а ты прикрываешь глаза лишь на мгновение, все еще ощущая его прикосновение. — Пойдем домой? Тебе надо отдохнуть, — говорит он, и ты снова киваешь. Тебе и правда нужно отдохнуть. Хочется верить, что скоро все обязательно закончится, и ты сможешь жить спокойно, как раньше. Что убийца будет найден, что дядя Сёма будет отмщён. Хочется верить в Шуру.