MGPD Preferences

Твоя работа выматывает. Тебе приходится видеть столько ужасов, столько человеческих пороков, столько ужасов, что сохранять спокойствие просто невозможно. Работа эмоционально выматывает тебя, и как бы ты ни старалась сопротивляться этому, получается далеко не всегда. Вообще-то ты долгое время считала депрессию какой-то выдуманной проблемой. Так уж вышло. В твоем окружении признаться в депрессии означало признаться в том, что ты сумасшедший или просто бездельник. Потому что, когда тебе грустно, можно ведь занять себя чем-то полезным и отвлечься. А если и не полезным, то посмотреть фильм, почитать книгу — сделать что угодно, чтобы избавиться от этого тягостного ощущения. А потом ты своими глазами увидела человека, страдавшего от этого заболевания. Твоя одноклассница принимала антидепрессанты весь десятый и одиннадцатый класс, и ты видела, насколько ей плохо. Она могла расплакаться посреди урока, сидя в столовой или сбежав с какого-нибудь школьного праздника. И сначала это даже немного раздражало, но затем ты, начав изучать об этом больше, поняла, насколько тяжело со всем этим справиться. Но у себя ты депрессию никогда не подозревала. Ты ведь не начинала вдруг плакать без видимой причины, у тебя не было срывов. Ты вообще редко плачешь. Как-то так ты воспитана. Для тебя проще вылить напряжение в злость, чем в слезы. Да, у тебя не может быть никакой депрессии. Просто иногда тебе очень сложно заставить себя что-то делать. Такое бывает, когда слишком устаешь на работе. Ты просыпаешься с уже знакомым чувством тяжести. Подняться с кровати кажется просто непосильной задачей. В груди пусто, в голове — тоже. Никаких эмоций нет, есть только ощущение чего-то тяжелого, давящего на грудь, прижимающего тебя к кровати. Ты делаешь глубокие вдохи, пока не открывая глаз, но воздух кажется спертым, ты не можешь надышаться. Открыв глаза, ты бездумно смотришь на потолок, пытаясь сформировать в голове хотя бы одну четкую мысль, собраться с силами и наконец подняться. У тебя запланировано много дел на этот день, и отлеживаться нельзя. Игоря уже рядом нет — судя по тому, что его половина еще теплая, он только-только поднялся с кровати. Возможно, отошел умыться. И как у него так легко получилось подняться? «Господи, ну до чего же докатилась, — брезгливо вздыхаешь ты. — Теперь даже с кровати подняться лень». Приходится приложить усилие, чтобы принять сидячее положение, но на то, чтобы встать на ноги, сил пока нет, поэтому ты остаешься сидеть на краю кровати, пытаясь подготовиться к очередному рывку. Становится жалко себя, и ты ненавидишь себя за это. Жалость — это совсем не то чувство, которое ты хотела бы вызывать. Даже у самой себя. — Ванная свободна, — с улыбкой объявляет Игорь, заходя в комнату. Ты поднимаешь на него взгляд и искренне улыбаешься, в очередной раз убеждаясь, что у тебя совсем не может быть депрессии. Люди в депрессии не улыбаются. Они не испытывают искренних положительных эмоций, едва увидев своего партнера. У них вообще ничего не должно вызывать радости. — Мы сегодня поздно проснулись, — качает головой Игорь, подходя к шкафу. — Поэтому лучше бы поторопиться. Федор Иванович, конечно, хороший мужик, но нельзя же совсем наглеть. — Да, конечно, — бесцветно говоришь ты, ощущая, как робкий огонек радости мешается с ощущением полного равнодушия. Ты пытаешься дышать ровно и спокойно, но получается с трудом, потому что ощущения тяжести никуда не ушли. Ты чувствуешь, словно кто-то пробрался тебе под кожу, разворошил внутренности и сильно-сильно сдавил сердце. Сдавил опасно — сожмет чуть сильнее, и оно совсем остановится. Игорь, впрочем, кажется, ничего не замечает. Вздохнув, ты наконец встаешь на ноги и плетешься в ванную комнату. Чистишь зубы ты наспех — нет ни сил, ни желания сейчас относиться к этому серьезно. Косметичку ты игнорируешь — краситься сегодня просто лень. Когда ты выходишь из ванной, Игорь уже одет. Ты снова ощущаешь какое-то приятное тепло, которое на мгновение ослабляет хватку на твоем сердце. Очень хочется подскочить к Грому и крепко-крепко обнять его, но ты этого не делаешь. Неизвестно еще, как Игорь расценит такое неожиданное проявление нежности. — Иди одевайся, я пока что-нибудь на завтрак по-быстрому приготовлю, — говорит он, и ты киваешь. Тщательно выбирать наряды тоже не хочется, поэтому ты берешь самый заношенный комплект — старые джинсы, уже потертую рубашку и одну из многочисленных футболок. Да, одежда старая, зато удобная. Ты на время зависаешь перед зеркалом, бездумно разглядывая себя, прежде чем отправиться на кухню. Тяжело опустившись на стул, ты благодарно киваешь, когда Гром ставит перед тобой тарелку с яичницей. — Ты сегодня какая-то сама не своя, — объявляет Игорь спустя некоторое время, проведенное в полном молчании и вялом ковырянии приготовленной Громом яичницы. Ты поднимаешь на него взгляд, пожимаешь плечами и улыбаешься. — Не понимаю о чем ты. Игорь прищуривается, но не возражает. Ты едва переживаешь рабочий день. Делать задачи приходится урывками — у тебя не хватает сил и рвения закончить все сразу. Поэтому вздыхаешь с облегчением, когда наконец выключаешь компьютер и встаешь из-за стола. Игорь ждет тебя у выхода. Когда ты подходишь к нему, он быстро чмокает тебя в щеку и смотрит на тебя немного виновато. — Дойдешь сама? У меня срочные дела. Ты киваешь, заметно поникнув, на что Игорь притягивает тебя к себе и крепко обнимает. Обнимает так, как тебе хотелось обнять его весь день. Ты утыкаешься носом ему в грудь и прикрываешь глаза, надеясь, что Гром не отпустит тебя сразу. В его объятиях уютно, комфортно, тепло, и кажется, что даже это тягостное чувство на время отступает. Игорь не торопится отстраниться, дает тебе время, а когда ты наконец отпускаешь его, улыбается и осторожно касается твоего лица: — Обещаю, приду очень скоро. Ты снова киваешь. Вы расходитесь, и тебе кажется, что становится немного лучше, но когда ты заходишь в пустую квартиру, на душе снова становится пусто, тоскливо. Что-то тяжелое снова давит на плечи, нет даже сил пойти в душ, но ты заставляешь себя это сделать. Быстро помывшись и почистив зубы, ты идешь к кровати и наконец валишься на нее, и та самая тяжесть придавливает тебя к матрасу. Тебе кажется, что даже если дом сейчас загорится, то ты не сможешь подняться. Когда хлопает входная дверь, ты даже головы не поднимаешь, бездумно разглядывая потолок. И только когда Игорь оказывается на пороге комнаты, ты через силу заставляешь себя принять сидячее положение и улыбнуться ему. Игорь подходит к тебе, шурша пакетом, садится на край кровати и оглядывает тебя, прищурившись. Тебе под этим взглядом становится неловко. — Так, смотри, не знал, что ты хочешь, поэтому взял побольше, — он заглядывает в пакет и начинает по очереди вытаскивать сладости, снеки и прочие не самые здоровые штуки. — Тут киндеры всякие, шоколадки, чипсы, вроде, какие-то сушеные фрукты взял. Еще есть орехи в шоколаде и еще ягоды купил, сейчас помою. А, и шаверма, я не мог пройти мимо. Он смотрит на тебя с какой-то странной улыбкой, а ты хмуришься, разглядывая всю ту кучу продуктов, которые он выложил тебе на колени. — Это что? Игорь трет затылок и смотрит на тебя немного виновато. — Ты сегодня была какой-то грустной… Ну, и я подумал, что вкусности могут поднять тебе настроение. Я где-то слышал, что шоколад — отличное средство от грусти, — он трясет плиткой темного шоколада. Ты чувствуешь неожиданный прилив тепла в груди. И дело совсем не в шоколаде, нет, просто эта забота, неуклюжая, совсем не свойственная Игорю… она умиляет. — Нет, если не хочешь, я сейчас все уберу, — быстро говорит Игорь и уже тянется к ближайшей сладости, но ты останавливаешь его, положив руку на его ладонь. — Спасибо, Игорь. Это очень кстати. Он улыбается, когда ты берешь в руки киндер и начинаешь его открывать, выдыхает как-то облегченно и вскакивает на ноги: — А ягоды я все-таки сейчас помою. Ты же их любишь. — Люблю, — с улыбкой киваешь ты и наконец начинаешь дышать. И тяжесть отступает. Пусть и только на время, но рядом с Игорем… может, это будет происходить реже?