Проект «Наследник»

Я всю жизнь к тебе спешила, Столько спутала дорог. Не забудь сестрички милой Имя нежное — Суок!» (Юрий Олеша) Пролог Когда бедняки с других планет переселялись в Город, они изначально знали, на что шли. Но человеку ведь свойственно надеяться на лучшее, на «а вдруг». Но лучшей доли не находилось, труд, походивший на каторжный, только без бичей надсмотрщиков, оставался их уделом, и они заливали свою тоску и разочарование дешёвым вином в кабаках и тавернах, которых по всему Городу было построено множество. Кабаки принадлежали Трём Толстякам и их приспешникам. Как и заводы, гидропонные фабрики, фермы и всё остальное, что составляло основу жизни Города. Так было всегда, но так не должно было быть. Нашлись люди, которые хотели сломать существующий порядок вещей и восстановить справедливость. Этих людей возглавили оружейник Просперо и гимнаст Тибул. 1. Громоподобно рявкнула огромная пушка. Звуковая волна прокатилась через весь восьмой ярус Города, будто настоящая океанская волна, расцвечивая мир зеленью и синью. Это засбоила оптика, которую давным-давно вмонтировал себе в глазное дно доктор Гаспар. Он пошатнулся, а окружавшая его толпа таких же, как он, горожан, которые из любопытства и солидарности вскарабкались сюда вслед за ним, дружно ахнула, цепляясь за переборки. И попятилась назад. Но было уже поздно. Доктор Гаспар Арнери глядел как завороженный вниз, туда, где под ними, на седьмом ярусе Города, находился дворец Трёх Толстяков, безуспешно атакуемый сейчас восставшими. Всё было видно как на ладони: круглые белые клубки выстрелов, похожие на лопающиеся и раскрывающиеся коробочки палладинума, кровь, алыми кляксами расцветившая серые рубахи рабочих. С чернью нижних ярусов никто церемониться не собирался. Гвардейцы Трёх Толстяков, похожие на коршунов в чёрной блестящей форме с жёлтыми эполетами, догоняли бегущих на своих узких хищных шлюпках и сбивали их с ног безжалостными ударами электрических бичей. Разряды сверкали, словно молнии. Голубые молнии. Только об этом и успел подумать доктор Гаспар, кувыркаясь вниз вместе с людьми и обломками переборок восьмого яруса, куда угодил новый пушечный залп. Вокруг него раздавались вопли и стоны покалеченных. Последней гаснущей вспышкой в его сознании промелькнуло: он же должен помочь им, как врач, но тут его ударил по голове летящий кусок пластика, и он очнулся только спустя пару часов, залитый кровью, по счастью для себя, чужой. Шатаясь, он выбрался из руин и машинально отряхнулся. Пора было немедленно убираться отсюда, если он не хотел попасться гвардейцам под горячую руку. В Городе его хорошо знали, но в такую пору, когда военные и разозлены, и напуганы, их жертвой мог стать любой. Рассудив так, доктор Гаспар выпрямился, стараясь не привлекать к себе внимания, и огляделся. Рядом с ним громоздились руины ограждения восьмого яруса. Изумрудное поле искусственной травы, ковром покрывавшее почти весь седьмой ярус, теперь было забрызгано багряными лужицами. По этой траве, шатаясь, брели измученные люди, которых ударами бичей подгоняли гвардейцы. Зрелище было настолько диким, что у доктора болезненно пресеклось дыхание, особенно когда он сквозь всё ещё застилавший глаза туман увидел, что впереди толпы пленников, словно раба или затравленного циркового медведя, в цепях ведут предводителя восставших — оружейника Просперо. Он то падал, то поднимался, но шёл гордо, его рыжая голова пламенела в сгущавшемся сумраке, словно костёр из осенних листьев, хотя на рубахе, обтягивавшей его крепкую широкую грудь, проступали багровыми розами пятна запёкшейся крови. Эта картина настолько ярко впечаталась в оптику доктора Гаспара, что он видел её даже сквозь закрытые веки, скользя по пневмоспуску. На его шестом ярусе всё шло как обычно. Откуда-то даже доносились звуки нежного вальса. Вдоль освещённых разноцветными огнями бульваров прогуливалась нарядная публика. Над головами людей ловко лавировали автоматические судёнышки, именуемые попросту «тарелками», в ожидании седоков. Садовницы в кружевных фартучках торговали гидропонными цветами, плававшими в небольших стеклянных кубах. При виде этих алых, багряных и розовых цветов доктор Гаспар вновь содрогнулся, вспомнив только что произошедшую наверху бойню. — Они схватили Просперо! — доверительно и радостно сообщил какой-то разряженный франт цветочнице, продавшей ему розу. — Протащили его в петле через весь Город! Теперь он сидит в клетке зверинца Трёх Толстяков вместе с опасными тварями с разных планет! Наконец-то смутьяны и мятежники угомонятся и перестанут угрожать общественному спокойствию. — Оружейник Просперо схвачен, но его друг гимнаст Тибул на свободе! — выкрикнул ему в ответ оборванный мальчишка и уцепился за край пролетавшей мимо «тарелки», дёрнувшейся, чтобы сбросить наглеца. Но тот уже спрыгнул сам и улепетнул в ближайшую подворотню под смех зевак, наблюдавших эту сцену. В свои лохмотья он спрятал выхваченную из рук франта розу. Доктор Гаспар невольно улыбнулся. Он собрался было тоже оседлать ближайшую «тарелку», чтобы побыстрее добраться до дома, но снова замер как вкопанный. Замерла и фланирующая вокруг публика. Под сухие, как порох, раскаты барабанного боя на бульваре появился отряд рабочих, подгоняемых всадниками на шлюпках. Это были монтажники в ярко-жёлтых касках, отражавших блики фонарей. Они уныло брели, опустив головы и сжимая в руках свои инструменты. Зеваки в полном недоумении провожали их растерянными взглядами. Одна из цветочниц, самая юная, похожая на лепесток розы в своём лёгком светлом платьице, неожиданно шагнула вперёд и осмелилась обратиться к замыкавшему строй гвардейцу: — Господин офицер, куда вы ведёте этих людей? И почему они идут пешком через весь Город? Тот обернулся, и ноздри его раздулись, как у взбешённого хищника, когда он прокричал прямо в лицо перепуганной девушке, наклонившись к ней из своей шлюпки: — Эти монтажники должны соорудить десять эшафотов на Площади Суда к завтрашнему утру! Три Толстяка хотят, чтобы весь Город видел, как они туда идут! Приходи посмотреть на казнь мятежников, милая! Девушка в ужасе отшатнулась, как и рассеявшаяся толпа, а офицер расхохотался гулким, будто из жестяной бочки, смехом, издевательски приложив два пальца к полям своей чёрной блестящей шляпы. Доктор перевёл дух, покачал головой и всё-таки уселся в пролетавшую мимо «тарелку». Он был потрясён и расстроен, ему не терпелось побыстрее оказаться дома. Но его путь пролегал через Площадь Звезды, где он стал свидетелем ещё одного экстраординарного события. Прежде всего доктор услышал возбуждённый гул сотен голосов. Это были люди, столпившиеся на площади и над нею, ибо, как и он, решили сократить путь, воспользовавшись «тарелками». Но теперь они не двигались с места, а галдели, задрав головы вверх. Доктор посмотрел туда же, куда смотрели они, и ахнул. Площадь Звезды, накрытая огромным прозрачным куполом, называлась так потому, что всю её, до последнего крохотного уголка, освещал огромный круглый шар в технопластиковой оплётке, похожей на кольца Сатурна. Другого источника света в домах, окружавших площадь, и не требовалось. И в этом ровном, белом, слепящем свете, заливавшем всё вокруг, словно кипящее молоко, стало видно, что на крыше одного из домов появился человек — темноволосый, стройный, ловкий, гибкий, в своём чёрно-золотом цирковом трико походивший на огромную опасную осу, с зелёным плащом в руке. — Гимнаст Тибул! Тибул! Он жив! Он сумел бежать! Ура Тибулу! — ликующе закричали на площади. Тот взглянул вниз. Его тонкое лицо было сосредоточенным и спокойным. Он подошёл к краю крыши, где был натянут прочный трос, ведущий к центру площади, к самой Звезде. Стало ясно, что он хочет пересечь площадь, пройдя по этому тросу, как по канату. Балансируя зелёным плащом, зажатым в руке, Тибул начал свой страшный путь. Доктору Гаспару захотелось закрыть глаза, чтобы не видеть, как храбрец сорвётся вниз и вдребезги разобьётся о мостовую, но он не мог оторваться от этого зрелища — стройная чёрно-золотая фигура, словно нарисованная на фоне молочно-белого купола. И тут на площадь влетели шлюпки гвардейцев. Толпа ахнула и подалась ближе к стенам домов, расступаясь. Ястребы против осы, гвардейцы выхватили лучевые пистолеты. — Всем ни с места, я сам сниму его! — возбуждённо прокричал возглавлявший их офицер. Доктору показалось, что это был как раз тот, что возле цветочного рынка так напугал маленькую цветочницу. Его усы, похожие на чёрные стрелы, грозно торчали вверх, глаза под нависшими бровями хищно сощурились, дуло пистолета искало жертву. Доктор наконец зажмурился: теперь у него совсем не осталось сил смотреть. Но уши он заткнуть не мог, потому и услышал свистящий хлопок, но не услышал ни ужасного звука удара беспомощного тела о землю, ни гула толпы. Все потрясённо молчали. Доктор открыл глаза: офицер, целившийся в Тибула, неподвижным кулем свисал из своей шлюпки, его откинутая рука с пистолетом бессильно болталась. Второй гвардеец, сидевший рядом с ним, опустил свой пистолет и одним рывком выбросил за борт неподвижное тело. — Тибул, беги! Спасай Просперо! — закричали в толпе. Мятежный гвардеец тем временем направил свою шлюпку прямо к балансирующему на тросе Тибулу. Защёлкали новые выстрелы — это другие гвардейцы стреляли то в своего бывшего товарища, то в Тибула, ловившего зыбкое равновесие в ожидании шлюпки. Внизу отчаянно завизжали женщины. И в довершение ко всему наступила полная темнота. Шар-Звезда погас. Толпа на площади отозвалась новым стоном-криком, но тут в непроглядной темноте купола открылся чёткий прямоугольник слабого света, куда плавно и стремительно скользнула шлюпка с беглецами. — Гвардия на стороне народа! Ура! Ура! — восторженно вскричали в толпе. Доктор почувствовал, что сейчас потеряет сознание от усталости и переполнявших его чувств. Пользуясь тем, что гвардейцы, устремившие свои шлюпки вслед Тибулу, расчистили пространство над головами зевак, он направил свою «тарелку» к противоположной стороне площади. Туда, где был выход на его собственную улицу. Сделал он это как раз вовремя — на площадь хлынули новые толпы гвардейцев. На миг обернувшись, доктор от всей души понадеялся, что им не удастся поймать Тибула. 2. В зверинце Трёх Толстяков с наступлением ночи проснулись и оживились хищники, для которых именно ночь и была временем охоты: броненосный шестилапый целеус с системы Альперо, бледно-рыжая вельзевия с планеты Катранк, похожая на земную пуму, но куда громаднее, и два десятка других. Роботы-служители не так давно набросали в их кормушки брикеты белкового концентрата, похожие на грубые куски вонючего мыла. Но звери бились о сверхпрочный пластик своих темниц в тоскливой жажде свежего мяса, издавая душераздирающие вопли, полные бессильной ярости. Просперо, второй день сидевший напротив них в углу такой же клетки, успел свыкнуться с этими звуками. Его мощное тело в заскорузлых от крови лохмотьях тоже привыкло к ночному холоду, голоду и жажде (его не кормили и не поили) и к испытываемой боли. Просперо ждал суда Трёх Толстяков, приговора и казни, а в том, что приговором станет именно смерть, он не сомневался. Более того, ему почти наверняка предстояло быть растерзанным как раз этими хищниками. Но он ни о чём не жалел. Вернее, он почти не думал о собственной скорой смерти. Его товарищи погибли у него на глазах, многие были взяты в плен, как он, и ожидали казни на Площади Суда — он слышал, как об этом злорадно толковали его конвоиры. Но участь одного человека волновала его сильнее всего. — Тибул… — с тоской прошептал он, готовый, как зверь, биться об стены своей темницы в тоске и ярости. И тут, словно в ответ на его зов, между потолочными перекрытиями раздался скрежет, технопластиковая панель с заметным усилием сдвинулась, и в образовавшейся щели показались длинные ноги, обтянутые чёрно-жёлтым трико, а потом и всё по-кошачьи гибкое тело гимнаста. Тибул улыбался во весь рот, спрыгнув вниз и победно вскинув руки над головой, словно в ожидании аплодисментов публики. — Чёртов кот, — прошептал Просперо в неописуемом восторге. Тибул жив! Он пришёл! Гимнаст тем временем скользнул к его клетке, положив ладони на прозрачный пластик и жадно всматриваясь в измученное лицо друга. Просперо тоже упёрся в пластик большими ладонями, словно касаясь рук Тибула. — Итак, сюда можно проникнуть, — тряхнув головой, громко сказал наконец тот. — Но на клетке кодовый замок, который отпирается электронным ключом, — выдохнул в ответ Просперо, лаская горящим взглядом каждую чёрточку его тонкого лица и стройного тела. Боже, он бы всё отдал за то, чтобы перед смертью хоть на миг обнять его! — Всё бесполезно, Тибул. Смирись и уходи. Тебе не вскрыть эту чёртову клетку! Она рассчитана на хищников. — Верно… — неожиданно раздался откуда-то сбоку глухой хриплый голос, похожий на звериный рык. Тибул и Просперо, вздрогнув, обернулись. — Отсюда невозможно вырваться. Я просидел тут восемь лет. К пластику находившейся в глубокой тени и казавшейся ранее пустой клетки прильнуло существо, лишь отдалённо напоминавшее человека. В густой шерсти, покрывавшей острую морду, похожую на волчью, лихорадочно сверкали красные огоньки глаз. Пальцы его заканчивались острыми когтями, в полураскрытой пасти влажно поблёскивали клыки. — Я не просижу тут столько, меня вот-вот казнят, поэтому даже не кормят, — возразил Просперо, первым оправившийся от потрясения, а Тибул выпалил: — Кто ты, несчастный? И за что тебя здесь держат? — Я Туб, учёный, — хрипло ответило чудовище. — Восемь лет назад я не выполнил приказ Трёх Толстяков, и они заперли меня здесь навечно. — Что же это за приказ такой? — быстро спросил Тибул, подходя ближе. Он понял, до чего же странному существу хочется поговорить с живым человеком, а не с роботами-охранниками зверинца. Туб коротко, горько рассмеялся. — Я служил Трём Толстякам с самого их детства, верно служил. Сперва я сделал их всех киборгами с искусственной системой пищеварения, чтобы они могли насыщаться практически беспрерывно, наслаждаясь вкусом самой разнообразной еды и изысканных напитков, пока простолюдины, работающие на их фабриках, едва волочат ноги от голода. Квинтэссенция сибаритства… — Киборги! — ахнул Тибул, переглянувшись с ошеломлённым Просперо. Подобного они никогда не могли даже предположить. — Прошло более двух десятков лет, — продолжал Туб, печально кивая своей огромной лохматой головой, — пока однажды они не поняли, что полученная возможность постоянно насыщаться раздула их человеческую плоть и состарила. Они со страхом осознали, что не бессмертны, но тут я ничем не мог им помочь. И тогда они принялись искать себе преемника, которого хотели сделать идеальным правителем Города. Чистый лист, где они напишут всё, что им угодно. Маленького ребёнка. Проект был назван «Наследник». Я взялся за разработку вакцины, которая одновременно задействовала бы все ресурсы его мозга, чтобы он мог управлять государством почти как Бог, и отключила бы все человеческие чувства — жалость, сострадание, радость и горе. Да, он стал бы Богом, этот маленький подопытный, но он мог и не пережить вакцинации. У него были бы всего лишь двадцатипроцентные шансы на выживание. Поэтому следовало взять сироту, которого никто не стал бы искать, с высоким коэффициентом интеллекта и соответствующими биологическими показателями организма. Он говорил быстро, прерывисто, задыхаясь и подыскивая слова, от которых, видимо, отвык. Тибул же и Просперо слушали его, почти не дыша. — По всей стране были развёрнуты специальные медицинские пункты для диспансеризации детей простолюдинов и даже уличных сирот, что преподносилось как великое благодеяние Трёх Толстяков, — размеренно и сухо продолжал Туб. — Более того, за каждого обследованного ребёнка выплачивалась небольшая сумма денег тому, кто его туда привёл. Все данные об этих детях поступали ко мне. И вот наконец я нашёл идеального подопытного. Ему было всего четыре года, и он жил со своей сестрой-близнецом в бродячем цирке. Его звали Тутти. Его доставили во дворец, и он очень понравился Толстякам, он был необычайно хорошеньким, смышлёным и подходил для эксперимента по всем параметрам. Но вот беда — хоть он и рос без родителей, но был очень привязан к своей сестре, оставшейся в цирке, и так горевал без неё, что заболел и начал чахнуть. Толстяки не хотели брать девочку во дворец, опасаясь, что она помешает эксперименту, ведь люди — это всегда непредсказуемый фактор. Толстяки велели мне временно прервать работу над созданием вакцины и изготовить робота-андроида, копию этой девочки. Но с условием, что она будет расти и развиваться одновременно с наследником. Рос мальчик — росла и копия сестры. — Но это невозможно, — охнул жадно слушавший Просперо. — Робот, даже созданный внешне как полное подобие человека, расти не может! Туб гордо рассмеялся хриплым рыкающим смехом: — Вот как? Но я сделал такого робота, копию живой девочки, и её вручили наследнику. Имя её было Суок. Тибул ошеломлённо ахнул, широко раскрыв глаза. Он будто бы увидел что-то, потрясшее его, и Просперо обеспокоенно взглянул на друга. Рассказ учёного так захватил его, что он напрочь позабыл о собственной участи. — Продолжайте, прошу вас, — горячо попросил Просперо. Он никак не думал, что узнает все дворцовые тайны Трёх Толстяков, и где — в их зверинце! — Эксперимент с роботом удался, и я вновь вернулся к созданию вакцины. Тем временем Толстяки наняли педагогов и воспитателей, которые должны были развивать интеллектуальный потенциал наследника, так, словно и он был роботом, носителем супермощной базы данных, но не души. Его уделом стали полезные знания, но не бесполезные эмоции. Специально для него был создан этот зверинец, в котором собраны хищники разных планет, чтобы он понял, как устроен этот мир, где более сильный пожирает более слабого. Ему не позволяли видеть других детей даже издали. Единственной его привязанностью стала Суок. Итак, всё было готово для правильного формирования нового правителя, как и хотели Толстяки. Но они не ожидали, что передумаю я. — То есть? — у Тибула захватило дух, и учёный, увидев, как вспыхнули его глаза, довольно заулыбался, раскрыв клыкастую пасть. Просперо же невольно содрогнулся. — Я отказался впредь работать над созданием этой вакцины, — торжественно и размеренно провозгласил Туб. — Более того, я уничтожил все свои документы и материалы по проекту «Наследник». Потому что я понял, что совершаю преступление и могу стать убийцей невинного ребёнка либо тем, кто сделает из него настоящее чудовище. — И что же было дальше? — взволнованно спросил Просперо. — По мнению Толстяков, я предал их, и потому меня бессрочно, безо всякого суда, заперли в этой клетке как экземпляр зверинца. А чтобы сделать из меня зверя, мне вкололи ещё одну экспериментальную, разрабатываемую мной вакцину. И она превратила меня в того, кого вы видите перед собой. Туб закашлялся, тяжело, со свистом дыша, его покрытые шерстью впалые бока ходили ходуном, словно огромные мехи. Внезапно примолкшие было хищники завыли с новой силой. Кто-то шёл между клетками — мелькал свет глокосцентных глаз. Это служители-роботы совершали обход зверинца. Туб в страхе отступил вглубь клетки, видимо, ему не раз приходилось испытывать на себе удары электрического бича. — Тибул, беги! — отчаянно выкрикнул Просперо. Но перед тем как исчезнуть между панелями перекрытия, Тибул свесился вниз и возбуждённо проговорил: — Я, кажется, придумал, как вызволить тебя. Подожди немного. Он широко и ободряюще улыбнулся другу и исчез в вентиляционной шахте. Панель бесшумно задвинулась за ним. 3. Доктор Гаспар Арнери снова пребывал в шоке и смятении. Ему так и не удалось отдохнуть после пережитого падения с восьмого яруса и увиденного на Площади Звезды. Вернее, он сумел благополучно вернуться домой и даже успел поесть, вкратце изложив охающей и ахающей экономке тётушке Ганимед все события этого ужасного дня. А ведь он вышел из дома всего-навсего для того, чтобы заняться наблюдением за растущими на восьмом ярусе Города редкими видами растений! Не успел он посетовать на это, как в дверь его дома громко и требовательно постучали. Так стучат лишь те, кто имеет такое право. Тётушка Ганимед, снова заохав, прошаркала домашними туфлями в прихожую. Доктор поспешил вслед за нею. Настал его черёд ошеломлённо и испуганно ахнуть, когда в дверях появились гвардейцы в своей чёрной блестящей форме, с электрическими бичами в руках и лучевыми пистолетами на поясе. Но нет, они пришли вовсе не за тем, чтобы арестовать доктора. Из-за их спин вперёд выдвинулся маленький неказистый человек с пронзительным, как жало, взглядом очень светлых глаз, и доктор сразу же узнал его, поразившись ещё больше. Это был не кто иной, как государственный канцлер! — Добрый вечер. Чему обязан? — пролепетал доктор, стараясь, однако, чтобы голос его звучал твёрдо. Вместо ответа канцлер молча извлёк из-под полы своего плаща какой-то длинный свёрток в шуршащей упаковке и принялся разворачивать его. И тут доктор не сумел даже ахнуть. Ибо в руках канцлера безжизненно вытянулось тело маленькой девочки! Её пышное нарядное платье с длинной розовой юбкой было несколько раз продырявлено на груди. Но кровь из чёрных зияющих ран не текла. Глаза девочки были плотно закрыты, на белых, как мел, щеках лежали густые ресницы. Позади них что-то тяжёлое глухо ударилось об пол. Это рухнула без чувств бедная тётушка Ганимед. Одна остроносая стоптанная туфля при этом свалилась с её тощей ноги в полосатом чулке, открыв всем взорам дырку на пятке. — П-позвольте, — в ужасе прошептал доктор, решив, что для тётушки Ганимед пребывание в обмороке сейчас будет только полезным, и склонился над мёртвой девочкой. — Зачем вы привезли мне это несчастное дитя? — Чтобы вы её оживили, — сурово отрезал канцлер, пронзив доктора своим стальным взором. — Но я не могу оживлять мёртвых! — вспылил наконец тот в совершеннейшем смятении, судорожно расстёгивая верхние пуговицы халата. Ему вдруг стало нечем дышать. Пальцы его дрожали, будто желе, и были такими же холодными. — Я не Бог, я всего лишь учёный! — Это не человек, — соизволил наконец сухо объясниться канцлер. — Это изделие рук точно такого же учёного, как вы, изготовленное им восемь лет назад. Робот-андроид. — Боже мой, — выдавил доктор, внимательнее вглядываясь в девочку. Её невозможно было отличить от живой! Вернее, от мёртвой. Вернее… Окончательно запутавшись, он поднял растерянный взгляд на неумолимое, тёмное и жёсткое, как залежавшийся сухарь, лицо канцлера. — Это любимая игрушка наследника Тутти, — размеренным голосом продолжал тот. — Надеюсь, вы понимаете, что это означает? — Он выдержал выразительную паузу и закончил: — Её изувечили и сломали перешедшие на сторону черни гвардейцы — к сожалению, нашлись и такие. К завтрашнему утру вы должны починить этого робота. Нам больше не к кому обратиться, а наследник Тутти весьма расстроен. Весьма. — Он снова многозначительно помолчал. — Он считает игрушку своей сестрой. — Но позвольте! — вскричал доктор Гаспар. — Что со мной будет, если я всё-таки не сумею починить её… его? Этого робота? — Сами догадайтесь, — со зловещей усмешкой прошелестел канцлер. — Думаю, вам стоит очень постараться, господин Арнери. С этими словами он отвесил оцепеневшему доктору короткий, почти издевательский поклон и скрылся за дверью, как и сопровождавшие его гвардейцы, шумно затопавшие по полу своими большими сапогами. Доктор так и остался стоять, неловко держа мёртвую девочку, которую канцлер сунул ему в руки. — Боже мой, боже мой, — простонал он в полной растерянности. — Что же мне делать? Он представления не имел, как исправить содеянное неизвестными гвардейцами и избавиться от уготованной ему участи. Позади него зашевелилась и заохала тётушка Ганимед. Увидев же, что находится в руках у доктора, она снова истерически взвизгнула. — Заштопайте свои чулки, — устало велел ей доктор и направился в свою лабораторию. Головка девочки доверчиво покоилась на его плече, светло-русые волосы, похожие по цвету на перья лесной птички, выбились из её изящной причёски. — Робот-андроид? Ну что ж, посмотрим, — пробормотал Гаспар, запирая за собою дверь лаборатории. Он уже не думал о том, что с ним будет, если он не справится с поставленной ему Тремя Толстяками задачей. Его охватил знакомый азарт исследователя. Неизвестный создатель чудо-робота бросал ему вызов. Что ж, доктор Гаспар собирался его принять. 4. — Я должна вернуться к Тутти, — проговорила девочка, сидя на краю стола и болтая ногами. Её нежный мелодичный голосок звучал совершенно безэмоционально, и это было единственным отличием её от живого ребёнка. Ни тени печали, ни нотки радости. Просто констатация факта. Но да, она болтала ногами. Очевидно, ей нравилось это делать. Её телу нравилось. В конце концов, оно ведь обладало способностью расти, как растут кристаллы, которые тоже не являются живыми организмами в строгом смысле этого слова. «Что есть жизнь?» — устало подумал Гаспар и машинально потёр глаза. Девочка тем временем соскочила со стола. — Тутти будет без меня скучать, — объявила она всё так же бесстрастно. — Уже скучает. Нам нужно ехать. Гаспар заложил руки за спину и потянулся. В спине что-то противно хрустнуло, будто раздавленный сучок. «В один не самый прекрасный день мне потребуется новый позвоночник, и кто же мне его вставит?» — подумал доктор с невольной усмешкой. Но он был доволен и горд своей победой, хотя всю ночь провёл, согнувшись в три погибели над лабораторным столом. О, эта девочка, имени которой он так и не спросил (да и было ли у неё имя?), являлась чудом, совершеннейшим созданием человеческих рук и разума. Гаспар не знал, кто был тот неизвестный учёный, её создатель, о котором небрежно упомянул в разговоре канцлер, но он мысленно преклонялся перед его энергией творца. Воистину, учёные уподобляются богам. Доктор, впрочем, подозревал, что создателя великолепного андроида уже нет на этом свете. Иначе бы чинить любимую игрушку наследника приказали менно ему. Что же с ним сталось? Усилием воли он отогнал от себя мрачные мысли и едва не поёжился под безмятежным взглядом глубоких глаз девочки, похожих на бездонные колодцы. Они и были-то цвета колодезной воды — прозрачно-серые. — Как ты себя чувствуешь? — неловко кашлянув, заботливо спросил он. — Я ведь пересобрал тебя заново, запустив сердце. Её сердце было пробито насквозь, именно поэтому она сломалась — насос перестал гонять по её жилам искусственную кровь. Благо у Гаспара нашлись нужные детали и заменитель крови. За восемь лет, прошедших со времени создания этой девочки, технические возможности человечества шагнули далеко вперёд, хотя, конечно, умеющий развиваться андроид всё равно опережал своё время на добрых пятьдесят лет. — Чувствую себя как обычно, — не моргнув глазом, сообщила девочка. — Мне нужно вернуться во дворец к Тутти. Очевидно, в её мозг была заложена задача находиться в постоянной близости к наследнику, понял доктор. — Хорошо, — успокаивающе кивнул он и вызвал к дому двухместную «тарелку». Странно, но он даже не подумал о завтраке, в таком взвинченно-радостном настроении находился. Тётушка Ганимед топталась около дверей лаборатории, не решаясь постучать, с подносом в руках. На подносе блестел боками узконосый кофейник, фарфоровое блюдо наполняли свежие румяные булочки, похожие на маленькие луны. Разноцветные мармеладные дольки на соседнем блюдце словно светились изнутри. Впрочем, всё это великолепие немедля погибло, потому что при виде девочки, выходящей из лаборатории вслед за Гаспаром, тётушка громко охнула и рефлекторно схватилась за сердце. Мармелад, булочки и кофе образовали на начищенном полу малоприятную для глаза кучу, хотя разлившийся аромат ласкал обоняние. Девочка моргнула пушистыми ресницами. Край лаково-коричневой кофейной лужи, похожей на длинный язык, подполз к её туфелькам. Туфельки были очень изящными, в отличие от запасного зелёного лабораторного халата, в который Гаспар закутал свою пациентку — платье-то её безвозвратно погибло. Доктор наклонился и аккуратно похлопал тётушку Ганимед по бледным щекам со словами: — Ну-ну, не стоит так остро реагировать. Ребёнок ожил, только и всего. Мы отправляемся во дворец Трёх Толстяков. — А мышь добирается до мармелада, — громко заявила девочка, указывая пальцем на крохотный серый комочек, похожий на пыльный шарик, бесстрашно катившийся по полу. Очнувшаяся тётушка Ганимед снова истерически взвизгнула, и доктор Гаспар покачал головой. Решительно, если бы на то была его воля, он выбрал бы в экономки робота-андроида. 5. Искусственное освещение Города было максимально приближено к солнечному, как и время в нём было приближено к земному: на исходе суток свет сменялся на вечерний, а потом и вовсе гас, чтобы по прошествии семи часов имитировать восход солнца, постепенно разгораясь. «Тарелка» парила, поднимаясь к перекрытиям шестого яруса и готовясь совершить прыжок на седьмой, чтобы оказаться у дворца Трёх Толстяков. Доктор Гаспар пребывал в глубокой задумчивости, вернее в полном этическом раздрае. Он пытался решить, будет ли уместным попросить у Трёх Толстяков разрешения наблюдать за чудесным маленьким андроидом и впредь. Или же они сами ему это предложат? Он бы даже отказался от денег ради такой возможности. — Как тебя называет наследник Тутти? — спохватился он вдруг, пеняя на свою рассеянность, и повернулся к девочке. Как минимум, его поведение было невежливым, но он понимал, что девочке это безразлично. Та поглядела на него своими прозрачными глазами и произнесла слово, похожее на крик ночной птицы: — Суок. И тут же, не успел доктор сказать учтивую ритуальную фразу — что ему, мол, очень приятно, — она указала куда-то вниз своим тонким пальчиком со словами: — Смотрите. Она похожа на меня. Повинуясь неясному импульсу, доктор отдал приказ «тарелке» снизиться. Сам он видел гораздо хуже Суок даже со своей изменённой оптикой. На Площади Развлечений были раскинуты полосатые шатры циркачей. Но выступление шло снаружи, под лучами света. Или то была репетиция? Возможно, но кучка зевак уже собралась поглазеть на жонглёров с факелами, сиявшими длинными бородами огня, клоуна с намалёванной улыбкой и гармоникой в руках, а также на диковинных шестилапых лохматых псевдособачонок с каких-то неизвестных планет, приплясывающих под пиликанье этой гармоники. Доктор же их почти не видел. Его изумлённый взор был прикован к маленькой циркачке в розовом трико и пышной короткой юбке, похожей на перевёрнутый цветок пиона. Девочка балансировала на спине вороного великана-битюга, мерно скачущего по кругу. У битюга было шесть ног, как и у собачонок клоуна, из-под огромных, как миски, копыт вздымалась ржавая пыль. Но пыль не могла скрыть улыбающегося лица маленькой акробатки, как две капли воды походившей на девочку, сидевшую рядом с Гаспаром. Только это красивое личико сияло от возбуждения. Доктор направил «тарелку» ещё ниже и, наконец, соскочил с неё, подхватив свою пациентку на руки. Он просто не мог улететь отсюда прочь, не выяснив причину такого разительного сходства циркачки с андроидом. Гонявший битюга по кругу высокий стройный акробат с шоколадного цвета кожей, испещрённой грубыми лиловыми татуировками, показывающими, что он — выходец с планеты Миберия, властно крикнул: — Ап! И девочка, послушно взлетев вверх, сделала в воздухе изящное сальто-мортале и вновь прочно встала обеими ногами на широкое бархатно-вишнёвое седло в форме огромного сердца. — Молодчина, Суок! — одобрительно воскликнул акробат, и доктор Гаспар с андроидом посмотрели друг на друга. На миг доктору даже показалось, что в глубоких глазах андроида промелькнуло какое-то подобие удивления, но, возможно, это был просто отблеск света. Не успел Гаспар опомниться, как высокий смуглый акробат глянул в их сторону, а потом в несколько шагов очутился рядом. А ещё через пару секунд первая Суок (или вторая, доктор окончательно запутался) оказалась в его огромных руках, и он такими же широкими шагами направился к завесе, прикрывающей вход в шапито. — Подождите! Что вы делаете?! — придя в себя, возмущённо крикнул Гаспар, пытаясь поспеть за ним. — Остановитесь! Отпустите её! Маленькая акробатка, соскочив с коня, тоже кинулась следом. — Тиб… — начала она было, но тут же, спохватившись, зажала себе обеими ладонями рот и бок о бок с нервно пыхтящим доктором очутилась в прохладном полумраке полосатого шатра. Как раз вовремя, чтобы увидеть невероятное: хрупкая маленькая девочка вырвалась из крепкой хватки акробата. Её тонкие руки в широких рукавах зелёного халата легли на бронзовые предплечья миберийца, стиснув их, как клещами. Ноги акробата оторвались от земли, и девочка плавно завертела его над головой, словно огромную куклу, а потом так же внезапно разжала руки, и мибериец грохнулся оземь, не произнеся ни слова. Видимо, он был ошеломлён, как и два невольных зрителя этой сцены, окаменевших у входа в шапито. — Никто больше не попытается похитить меня, уничтожить меня, причинить мне вред, — громко и размеренно произнесла механическая копия маленькой циркачки, а потом перевела на свою двойняшку испытующий взгляд. Но та уже неслась к распростёртому на опилках акробату, на бегу тревожно восклицая: — Тибул! Тибул! «Это гимнаст Тибул?» — доктор совершенно перестал что-либо понимать, он только наблюдал широко раскрытыми глазами за тем, как мибериец с лёгким стоном и широкой улыбкой на губах поднимается на ноги. Гаспар вдруг сообразил, что, если бы не ореховый цвет кожи и не лиловые татуировки на щеках, акробат действительно походил бы на того человека, который успешно скрылся с Площади Звезды. Доктор, более не колеблясь, подбежал к застывшему на месте андроиду. В позе этой Суок не было ничего человеческого, она не шевелилась и даже не дышала, просто стояла, слегка пригнувшись, и наблюдала за происходящим из-под опущенных век. Доктор успокаивающе проговорил: — Я уверен, что он не хотел причинить тебе зла. Ни тебе, ни кому-либо другому. — Он на миг запнулся, не представляя, какого рода знания о происходящем вокруг вложены в хорошенькую головку этой девочки. Он всё равно мысленно называл её девочкой, хотя во время операции прекрасно видел, что её организм — всего лишь сумма электронных плат и соединений. — Это Тибул, он хочет блага для всех людей. — Гаспар снова запнулся. Ведь она не была человеком. Её кололи саблями как раз те гвардейцы, что перешли на сторону восставших. Сбитый с толку, растерянный, он умоляюще посмотрел на Тибула, совершенно смешавшись под жёстким взглядом второй Суок. Тот, кто представлялся миберийцем, шагнул к ним. Его красивое лицо с высокими скулами и чуть раскосыми миндалевидными глазами вновь стало совершенно серьёзным. — Вы ведь Гаспар Арнери? — негромко спросил он и, когда доктор кивнул, живо продолжал: — Для меня настоящая честь познакомиться с вами. Позвольте, я сам расскажу всё ей — им обеим, — он тепло посмотрел на первую Суок, чьи щёки были так же бледны, как и у её двойняшки, она нервно мяла в пальцах оторванную розовую оборку своей пышной юбки. И он горячо и взволнованно принялся рассказывать примолкшим зачарованным слушателям ту страшную историю, что узнал в зверинце от запертого в клетке учёного по имени Туб. Он поведал о похищенном маленьком Тутти, которому предстояло стать жертвой жестокого эксперимента ради прихоти Трёх Толстяков, — о мальчике, разлучённом с сестрой, оставленной в цирке. О её механической копии, изготовленной Тубом, копии, которая смогла расти вместе с Тутти, заменив ему потерянную сестру. В голове доктора этот рассказ всё расставил по своим местам. — Я всегда знала, что я не человек, что меня сделали как игрушку наследника, — медленно проговорила наконец вторая Суок, когда Тибул замолчал. — Но я не знала, что оригинал меня, — она так и сказала — «оригинал меня», поразился доктор, — это живая сестра Тутти. Ничего этого я не знала. — Мне привезли её для починки, — теперь Гаспар счёл за необходимость вмешаться и поведать свою часть этой горестной истории. — Гвардейцы, восставшие гвардейцы, — подчеркнул он, — сорвали на ней зло, проткнув её саблями. Они не тронули Тутти, но отняли у него то, чем он дорожил. Тогда государственный канцлер привёз мне раненую Суок, — теперь он глядел на обеих девочек, невольно сравнивая их, — с приказом исправить нанесённый урон до рассвета. К счастью, мне всё удалось, иначе бы мне несдобровать, — но не это важно, — он говорил так же взволнованно, как Тибул, машинально касаясь пальцами переносицы, словно там снова сидели очки. — Важно, что она ожила, и обездоленный ребёнок, её брат, получит назад то существо, к которому столь привязан. — Суок — всё, что у него есть, — мягко проговорил Тибул, присаживаясь на корточки перед андроидом и бестрепетно глядя в замкнутое тонкое личико. — Послушай, я знаю, что ты в обиде за то, что сделали с тобою, но… — Я не бываю в обиде, — резко перебила его та. — Вы говорите ерунду. Я же просто… кукла. Вот та, кого он любит, — она указала пальцем на внимательно слушавшую первую Суок. — Её, а вовсе не меня. Я просто раскрашенная кукла, — повторила она. Показалось ли Гаспару, или в её мелодичном голосе прозвучала настоящая горечь? — Нет! Нет! — одновременно воскликнули Тибул и маленькая циркачка, которая вдруг сорвалась с места и крепко обняла свою двойняшку обеими руками, заглядывая ей в лицо. Та не отстранялась, уставившись на живую девочку с удивлением. Настоящим, неподдельным удивлением! «Это невозможно», — изумился доктор Гаспар. Ведь он держал в руке её сердце. Её механическое сердце, неспособное чувствовать. — Ты не просто разумна, — горячо продолжал тем временем Тибул. — Твой создатель, которого можно назвать твоим отцом, Туб, вложил в тебя столько, сколько не дано никакому другому андроиду ни на Земле, ни в космосе. Я верю: если ты способна к развитию, точно так же может развиваться твой мозг. Твоя душа. И Тутти привязан именно к тебе, ведь он вырос вместе с тобою, ты была его верной спутницей все эти годы. «А ведь он прав!» — понял вдруг доктор. — У меня огромная база данных, — задумчиво проговорила вторая Суок. — Я не знаю, что такое душа, но знаю, что она есть у людей. — Ты привязана к Тутти? — быстро спросил Гаспар. — Ты торопилась к нему. Ты беспокоишься за него? — Мне не дано беспокоиться, — ровным голосом ответила девочка. — Просто моя обязанность — служить ему. — Нет, — с силой возразил Тибул. — В твоих электронных цепях, или как они там правильно называются, уже произошёл скачок, который отличает тебя от любого робота. Ты умеешь не только думать и анализировать, но и чувствовать, хотя, возможно, ещё не осознаёшь этого. Вторая Суок только молча опустила ресницы, как бы обдумывая сказанное, но через пару мгновений отрицательно покачала головой: — Я не нахожу в себе того, о чём вы говорите. Она вздёрнула подбородок, остро взглянув на Тибула, потом на доктора и свою копию, огорчённо поникшую, и продолжала уже более мягко, как показалось Гаспару: — Но я могу попытаться. Попробовать. В конце концов… это интересно. Доктор ещё раз с невероятным облегчением и даже ликованием, внешне никак не выказанным, подумал, что Тибул, этот циркач, явно не получивший никакого образования, всё-таки оказался прав! «Интересно» — не то слово, каким оперируют роботы! Вторая Суок, сама о том не подозревая, уже походила на человека. На ребёнка, возможно, безэмоционального, с отсутствием эмпатии, не умеющего общаться с людьми, но всё же, всё же… — Послушайте меня, — продолжал тем временем Тибул, расхаживая туда-сюда по настилу из опилок и в волнении ударяя себя ребром правой руки по раскрытой ладони левой. — Я расскажу вам, что я задумал. Во дворце Трёх Толстяков есть зверинец, где я встретил Туба. Там содержатся хищники с разных планет… — Знаю, — прервала его вторая Суок. — Мы много раз были там с Тутти. Он не хочет туда ходить, но воспитатели его заставляют. Её сердитая гримаска была гримаской обычной двенадцатилетней девочки, не одобряющей давления взрослых. Тибул энергично кивнул: — И в этом же зверинце, в такой же клетке, сидит мой друг, оружейник Просперо, в ожидании страшной казни. Его скормят хищникам на глазах толпы. Мы не можем такого допустить, — глаза его сверкнули. — Узнав, что Суок, — он указал на циркачку, не сводившую с него широко раскрытых сияющих глаз, — которую я знаю с малолетства, — всего лишь твоя копия, то есть наоборот, — тут он чуть улыбнулся, — я подумал, что она могла бы заменить тебя подле наследника и, пользуясь тем, что все считают её игрушкой, найти электронную отмычку-ключ от клетки Просперо и вызволить его. Покинуть же дворец они смогли бы по вентиляционной шахте, именно так я сам попал в зверинец. Но я никак не предполагал, — добавил он, взглянув на девочку, — что вторая Суок сама придёт к нам. Он снова улыбнулся так тепло, что растаяло бы и ледяное сердце, но его собеседница сурово сдвинула тонкие брови: — А что вы собирались сделать со мной, если хотели меня подменить? — Похитили бы и спрятали где-нибудь, во дворце много наших сторонников, — откровенно признался Тибул, и девочка величаво кивнула, оценив эту откровенность. — Не думаю, что вам бы это удалось, — проговорила она, — но я не исключаю такую возможность. Карточки с чипом, открывающие все двери во дворце Трёх Толстяков, в том числе и клетки зверинца, действительно существуют. И один такой универсальный ключ находится у Тутти. Однако, — брови её вновь приподнялись, когда она оценивающе разглядывала маленькую циркачку, стоявшую перед нею, будто ученица на экзамене, — сейчас всё изменилось. Меня не пришлось похищать. Я пришла к вам сама. И какое же решение вы примете? Теперь Тибул посмотрел на Гаспара, словно ища поддержки у более знающего человека. — Ты останешься здесь, в цирке, а моя Суок заменит тебя подле наследника, как мы и намеревались? — это было не утверждение, а вопрос. — В нашем цирке очень интересно, — возбуждённо продолжал он, машинально ероша свои растрёпанные тёмные кудри. — Ты могла бы показывать все те трюки, которые здесь показывает Суок, ты наверняка мгновенно бы им научилась. Ты даже могла бы крутить меня над головой, как давеча проделала, если захочешь, я тебе разрешаю, — с улыбкой закончил он. Но девочка сурово качнула светло-русой головой, кутаясь в свой халат так, словно замёрзла: — Это не самый лучший план. Она, — последовал тычок пальцем в сторону циркачки, — не знает дворца, не знает Тутти. Возможно, она сумеет сыграть роль куклы, но… — Я играла! — страстно возразила первая Суок. — И не только кукол. — Это не имеет значения, — хладнокровно отпарировала её двойняшка, — твои шансы на успех гораздо ниже, чем мои. Тибул поражённо развернулся к ней: — Ты имеешь в виду, что можешь нам помочь? Его голос дрогнул, в нём смешались надежда и отчаянная радость. — Я могу попробовать… — медленно проговорила вторая Суок, и неожиданно её пухлые губы сложились в какое-то подобие улыбки. — Как я уже сказала, мне это интересно. И я не хочу, чтобы Тутти снова страдал, если на его глазах с его игрушкой — то есть с тобой, — она указала на первую Суок, — опять произойдёт несчастье. — Спасибо! — горячо выдохнул Тибул, опускаясь перед ней на корточки. — О, спасибо, спасибо! — Только мне нужно настоящее платье, красивое, — а не эта… хламида, — тотчас заявила вторая Суок, пренебрежительно подёргав ворот халата, выданного ей Гаспаром. А тот машинально подумал, что база данных андроида действительно обширна: туда наверняка была включена беллетристика, судя по тезаурусу его пациентки. 6. Просперо ничего не ел и не пил вот уже третьи сутки, раны его воспалились, и даже сильное тело, привыкшее к тяжёлой работе, огромным физическим нагрузкам, голоду и жажде, начинало сдавать. Сознание его туманилось, он то и дело погружался в какое-то болезненное забытье, похожее на клейкую муть отстойных вод в резервуарах Города. Поэтому, когда возле его клетки вдруг засуетились, разметая пыль, роботы-служители, а потом на аллее показалась разноцветная вереница дам и господ, наряженных ярко, как попугаи, он сперва решил, что это ему чудится. Но нет! Странную процессию возглавляли гвардейцы в чёрных мундирах, с электрическими бичами и лучевыми пистолетами наперевес. За ними величественно выступали Трое Толстяков — их непомерную тучность не могли скрыть даже специально сшитые для них костюмы, их лица походили на обрюзгшие розовые маски со сдобными булками щёк, между которыми терялись пуговки носов. А дальше следовала вся смятенная и возбуждённо гомонящая стая придворных — разряженные мужчины и женщины, изящные, блестящие и бесполезные тропические птицы. — О, это он? — восторженно взвизгнула одна из дам, нервно вертя в руках свой мобиль. — Боже, какой страшный! Какой гигант! Просперо, не скрывая усмешки, легко поднялся с места, хотя на самом деле это стоило ему усилия, и выпрямился во весь свой немалый рост. Лохмотья, в которые превратилась его одежда, почти не скрывали наготы могучего тела. Пусть любуются. — Я боюсь! — кокетливо вскричала подружка первой дамы. — Это же настоящий пещерный медведь! Раздались общие ахи и охи, которые оборвались, едва первый из Толстяков поднял руку, похожую на свиной окорок. Тут только Просперо пришло в голову, что, возможно, именно сейчас и состоится его казнь — на глазах всей этой нарядной толпы его растерзают подсаженные в клетку хищники. Но страха в его душе не было, лишь презрение к придворной своре бездельников и плутов и острое сожаление о том, что ему не доведётся перед смертью увидеть Тибула. Однако первый Толстяк важно сказал, впившись в лицо Просперо взглядом своих маленьких глазок, похожих на арбузные семечки: — Сегодня произошло знаменательное событие. Доктор Гаспар Арнери отныне будет нашим главным придворным врачом, — последовал кивок в сторону худощавого человека в простой поношенной одежде, которого Просперо раньше не заметил, ибо тот держался позади и поодаль. — Он получил это звание за то, что исцелил любимую куклу наследника Тутти! Раздались жидкие рукоплескания, и доктор неловко поклонился. Румянец окрасил его бледные щёки. За его спиной Просперо вдруг заметил двух детей лет двенадцати, крепко державшихся за руки: золотоволосого мальчика в бархатном тёмном костюме и девочку с копной русых кудрей, похожую на цветок, в розовом платье с пышной короткой юбкой. Это, очевидно, и были Тутти и его исцелённая игрушка. На них никто не обращал внимания, поэтому только Просперо и заметил, что дети попятились, повернулись и резво припустили назад по дорожке зверинца. — Поэтому тебя казнят не сегодня, мятежник, а завтра, — снисходительно добавил второй Толстяк, у виска которого парил автоматический веер, непрерывно обвевающий его лопастями. Толстяк раздражённо от него отмахнулся, и веер обиженно отлетел подальше. — Мы пришли, чтобы показать тебя своим придворным и сообщить, что эта ночь — последняя в твоей беспутной жизни. — Попал Просперо в меткий смирительный ошейник, сидит в железной клетке ретивый оружейник! — затянул полупьяным голосом какой-то тонконогий франтик с серебряными волосами, но тут же испуганно умолк, когда Просперо с силой произнёс, возвысив свой глубокий низкий голос: — Беспутная жизнь? Кто бы говорил! — он презрительно рассмеялся. — Моя жизнь была нужна народу, а вот вы — вы никому не нужны, несчастные паразиты, — он обводил горящим взглядом каждого из присутствующих, и они ёжились и пятились — все, даже Толстяки. Зато вперёд грозно выступили гвардейцы, заслоняя придворных от Просперо, будто он мог выскочить из своей темницы и ринуться на них. Свита начала беспорядочно отступать назад по дорожке, в других клетках завыли и замяукали звери… и тут прямо возле себя Просперо увидел доктора Гаспара, который громко и чётко повторил слова Толстяка: — Сегодняшняя ночь будет последней. Он взглянул прямо в глаза пленнику, и тот вдруг всё понял. Но никак не мог поверить в такое. Неужто эта ночь станет ночью его освобождения? Гаспар кивнул ему и смешался с толпой, а Просперо с бешено бьющимся сердцем снова опустился на холодный пол клетки. У него в голове словно бы прозвучал весёлый голос Тибула: «Я, кажется, придумал, как вызволить тебя…» Неужели, неужели, неужели… Огромным усилием воли он заставил себя расслабиться, чтобы не вскочить и не начать носиться по опостылевшей темнице, как дикий зверь. Нет, он растянулся ничком на скользких плитках пола. Ему следовало беречь силы и энергию, но он и так чувствовал, что справится со всем, что ему предстоит. Но как же друзья собираются вызволить его? С помощью доктора Гаспара? Он, очевидно, придумал способ раздобыть ключ? Придёт ли Тибул? Просперо прижался к полу пылающим от лихорадки лбом. Вопросы теснились в его воспалённом мозгу, как стайка обезумевших птиц, преследуемых хищником. Так он пролежал до темноты, пока в клетках напротив не заметались звери, для которых эта имитация ночи, как обычно, стала настоящей. Тогда оружейник встал, подошёл к передней панели своей темницы и застыл, ловя обострившимся слухом малейший шорох, а взором — любое движение, даже колыхание листьев под сквозняком из вентиляционных отверстий. Придёт ли снова Тибул? Подумав о друге, Просперо на миг прикрыл глаза. Но за этот короткий миг рядом с его клеткой что-то произошло. Он торопливо вскинул голову, снова по-звериному всматриваясь во тьму. И вдруг оттуда выступила девочка. Просперо обомлел. Это была игрушка наследника Тутти, которую он видел днём. Она казалась совсем маленькой и необычайно хрупкой. Светлые кудри её были аккуратно сколоты на затылке и каскадом ниспадали на тонкие плечи и спину. В своём нарядном платьице она выглядела принцессой из сказки — сплошь кружево и атлас. Но в её узкой ладони был зажат — Просперо присмотрелся, не веря своим глазам, — электронный ключ-отмычка. — Но как?! — вырвалось у него. Очень серьёзно и бесстрастно девочка проговорила: — Меня прислал Тибул. Я Суок. Позади неё произошло какое-то движение, и Просперо понял, что в соседней клетке очнулся Туб. За прошлые сутки он никак не мог его дозваться, решив уже, что старик умер или впал в кому, но сейчас при звуке знакомого имени учёный снова прильнул своей звериной мордой к пластику клетки. — Суок! — в упоении прохрипел он. — Суок! О, подойди же ко мне, моё творение! Без сомнения, он сразу же узнал девочку. — Не бойся, он безопасен, — торопливо выпалил Просперо, но девочка и не испугалась. Она поднесла ключ к запорной панели и сосредоточенно принялась водить им вверх и вниз, пока не раздался тихий щелчок и дверца темницы не распахнулась. Пригнувшись из-за своего громадного роста, Просперо кое-как протиснулся наружу, с наслаждением вдыхая полной грудью воздух свободы, хотя это был вонючий и затхлый воздух зверинца. Им следовало торопиться, ведь сюда в любую минуту могли прийти служители, заподозрив неладное. — Вы должны уйти через вентиляционную шахту, — спокойно сообщила Суок, — а я — я вернусь во дворец к Тутти. — Выпусти же и меня! — взмолился Туб своим хриплым, похожим на рык, голосом. — Я так долго тебя ждал. Суок колебалась всего мгновение, а потом развернулась к его клетке, точно так же ища доступ к замку, как только что проделала это, выпустив Просперо. Минута — и Туб тоже оказался на свободе. Неожиданно раздалось хлопанье больших крыльев, и на ветку растущего рядом дерева уселась разноцветная яркая птица — попугай с длинной красной бородой из свисающих книзу перьев. Он поглядел на застывших на месте Туба, Просперо и Суок маленькими злыми глазками и закричал во всё горло: — Тревога! Побег! Побег! Побег! Сюда! Все сюда! — Это ещё что такое? — ахнул Просперо, не веря своим ушам. — Попугай служителей, Бинго, — задыхаясь, проговорил Туб. — Он помогает им следить здесь за порядком, доносит. Камешек, брошенный меткой рукой Суок, заставил попугая кувыркнуться вниз, но было уже поздно. Среди деревьев, в проходах мелькал свет глокосцентных глаз спешащих на шум служителей. И откуда-то доносился — Просперо вновь не поверил своим ушам — треск выстрелов, настоящих выстрелов, а не электрических разрядов. Вокруг дворца Толстяков завязался бой. — Беги же, — приказал он Суок, готовый поспешить на помощь атакующим. Он не сомневался, что среди них находится его Тибул. Но тут произошло ещё одно событие. Проскрежетала потолочная панель, и все вскинули глаза, чтобы увидеть, как из отверстия шахты легко, будто бабочка, выпорхнула маленькая циркачка — копия той, что застыла сейчас рядом с Тубом. Только платье на ней было белым, а не розовым. — Что ты здесь делаешь?! — сердито крикнул Просперо, безуспешно ища глазами хоть какое-то подобие оружия. — Уходи сейчас же! Но циркачка уже стояла рядом с другой Суок, протягивая Просперо пистолет, казавшийся огромным в её тонкой руке. Оружейник с восторгом схватил его, заслоняя собой обеих девочек. Снова затрещали выстрелы, на разные голоса завыли и зарычали звери. И посреди этой какофонии раздался металлический голос, звучавший, казалось, отовсюду: — Всем стоять — или вашему пособнику конец! Офицер гвардейцев в чёрном мундире, появившийся между деревьями, толкал перед собою скованного технопластиковыми наручниками доктора Гаспара Арнери. Тот брёл спотыкаясь, ясно было, что, если бы его не удерживала жестокая рука гвардейца, он бы давно упал. В левый бок ему упиралось дуло пистолета. — А где Тутти? — выдохнул вдруг Туб, поворачиваясь к андроиду. — Он тоже схвачен? Это он дал тебе ключ? — Доктор Гаспар усыпил его и взял ключ, отдав его мне, — спокойно отозвалась та. — Он проспит всю ночь. Он в безопасности… в отличие от нас. Да уж, зверинец сейчас стал, очевидно, самым опасным местом во дворце Трёх Толстяков, потому что в других местах шум сражения уже затих. Со всех сторон раздавались победные крики восставших. Просперо вдруг почудилось, что он узнаёт голос Тибула, и сердце его ликующе забилось. Но он не мог и шагу сделать из опасения, что офицер сейчас откроет пальбу и убьёт доктора Гаспара. Он беспомощно стиснул зубы, не зная, на что решиться. Он обязан был защитить детей и старого учёного. А между тем в проходе уже показались другие чёрные мундиры. Вдруг девочка в розовом платьице проделала то, чего Просперо никак не ожидал. Она легко, как птица, метнулась к другим клеткам, лихорадочно отпирая их одну за одной. И освобождённые хищники, которых она небрежно распихивала в стороны, будто котят, кинулись на законную добычу — гвардейцев. Вокруг немедля разверзся настоящий ад. Люди падали, бежали, спотыкались, кричали. Лихорадочно осмотревшись, Просперо вдруг понял, что надо делать. Не теряя больше ни минуты, он схватил в охапку старика Туба и маленькую циркачку, волоча их к той клетке, в которой только что сидел. Внутри неё, за прочным пластиком, они точно будут в безопасности! Это, очевидно, понял и офицер, продолжавший удерживать доктора Гаспара железной хваткой. Он вдруг оттолкнул своего пленника в затрещавшие кусты и навёл дуло пистолета на Просперо. Грохнул выстрел, а за ним второй, практически слившиеся в один, потому что прозвучали почти одновременно. Офицер упал, сражённый Тибулом. Гимнаст ворвался на площадку перед клетками, громко зовя друга: — Просперо! Просперо! Но тот его не слышал. Он склонился над распростёртой на земле маленькой девочкой в лёгком белом платье. Теперь на этом платье расцвели кровавые розы. Суок ещё дышала, но всё реже и реже. Взор её светлых глаз затуманился и померк. Сердце, задетое выстрелом, едва-едва билось. Просперо поднял потрясённый взгляд на Тибула, бросившегося рядом на колени. — Суок! Суок! — громко позвал тот, но девочка уже не открывала глаз. Зато, словно откликнувшись на этот отчаянный зов, на площадку перед клетками выбежала другая девочка — в розовом платье. Доктор Гаспар Арнери, который наконец сумел прийти в себя и выбраться из кустов, куда его толкнула тяжёлая рука офицера, не поверил своим ушам. Вторая Суок громко, без слёз, рыдала. 7. — Тутти… — произнёс совсем рядом с наследником грустный мелодичный голос, похожий на звон хрустального колокольчика. — Просыпайся, братик. Братик? Тутти поднял гудящую голову с подушки, ища глазами свою Суок. Он не сомневался, что это сказала она. Только теперь её голос, ранее совершенно лишённый эмоций, звучал печально и проникновенно. Да, рядом с ним, опершись на подушки, сидела Суок — в простом белом халатике, и её густые волосы были заплетены в обычные косички. Но такой она показалась Тутти ещё красивее. Она осторожно и мягко убрала кудри с его лба. — Ты меня выслушаешь, Тутти? — тихо продолжала она, но тут кто-то высокий и худой поднялся со стула возле окна, и мальчик узнал доктора Гаспара, с которым познакомился накануне вечером. Добрый рассеянный учёный ему сразу понравился. Но сейчас его задумчивый взгляд казался непривычно твёрдым. Доктор взял стул и придвинул его к постели Тутти. Мальчик, понимая, что сейчас услышит нечто очень серьёзное, невольно затаил дыхание. И доктор Гаспар начал свой печальный рассказ об уже известных читателям, но неизвестных Тутти событиях. — У тебя было две сестры, малыш, — произнёс он наконец. — Одна из них, с которой ты был разлучён с малолетства, выступала в бродячем цирке и до последнего времени ничего не знала о твоём существовании, как и ты — о ней. Вторая же, — он поглядел на Суок, — была творением рук гениального учёного и сопровождала тебя всю твою жизнь. Сейчас обе эти девочки сидят перед тобою. — Но она же — одна… — робко и испуганно прошептал Тутти, предчувствуя недоброе. У него защемило в груди, на глаза навернулись слёзы. — Нет, братик, нас по-прежнему две, — с тёплой улыбкой вмешалась Суок. — Живая девочка-циркачка погибла. Пуля офицера задела ей сердце, и ни Туб, ни доктор Гаспар не успевали спасти её. Тогда я согласилась на то, чтобы они извлекли из моего механического тела мозг андроида и вживили на его место ещё живой мозг настоящей Суок. — Уникальная операция, не имеющая аналогов, — пробормотал доктор Гаспар. — И уникальная личность. Невероятный научный и практический эксперимент. Он мог не получиться. Но у нас не было другого выхода. — Мы всегда будем здесь, с тобою, братец, — закончила Суок. — Мы обе здесь, и мы никогда тебя не оставим. Она снова протянула руку и осторожно утёрла слёзы, заблестевшие на щеках Тутти. — У нас впереди огромная и интересная жизнь, уже не во дворце, в этой тюрьме, которая тебе никогда не нравилась. Тутти кивнул. — Может быть, тебе понравится у нас в цирке, — прозвучало с подоконника весёлое предположение, и все озадаченно обернулись. На подоконнике восседал Тибул — уже не в облике миберийца, краска была смыта с его лица, а вместо татуировки у него на скуле красовался настоящий свежий шрам. Но гимнаст по-прежнему сиял улыбкой. Ещё бы — его мечта сбылась, народ освободился от гнёта Трёх Толстяков! — Просперо тоже будет с нами, — продолжал Тибул. — Он же всем известный силач. Мы облетим все обитаемые миры и везде станем звёздами, клянусь богом! — А я поселю у себя Туба, — кашлянув, смущённо сообщил Гаспар. — Мы вместе будем работать над проектами. Тётушка Ганимед… она привыкнет. — А знаешь что? — тихонько сказала брату Суок. — Я по-прежнему не умею плакать. Но зато могу смеяться. — Да ты что?! — завопил Тибул, картинно вытаращив глаза. И Суок засмеялась. Её смех — россыпь хрустальных колокольчиков — звенел и звенел над Городом, освещённым почти настоящим солнцем. И тогда Тутти засмеялся тоже.