Единственное, что у нас осталось — это мы сами

Мы ничего не теряем, Ведь ничего не имеем — Не дожидайся прощанья, Стучись в закрытые двери. Мы так любить обещаем, Как никогда не сумеем, Но и на грани отчаяния, Я всё равно тебе верю. Ясвена — Мы ничего не теряем

— Я могу помочь молодому господину? Что Вам подать? Вопрос, казалось бы, безобидный и в обычное время не стоящий и истёртой медной монеты, срывается с чужих губ зазубренной стрелой, пропитанной ядом никому не нужного участия. Сюэ Ян заученно скалится, обнажая жемчужно-острые клыки, ненадолго задумывается, не замечая упавшей на глаза темной жёсткой на ощупь пряди. Затем роняет, всё ещё не осознавая до конца смысла выстроенной второпях фразы. — Спелых вишен. Их цвет напоминает мне свежую, ещё не успевшую остыть кровь… Последнее слово — спусковой крючок для памяти, когда-то загнанной в самый угол наспех зашитой суровыми нитками души. Взгляд Сюэ Яна мгновенно стынет мутнеющим, колким льдом, сетью мёрзлых змеек расползается за враз потемневшими зрачками, что мечутся из стороны в сторону. Он прикрывает глаза, пытаясь бороться с самим собой, но ни черта не получается. Губы прорезает кривая мертвенная усмешка. Та самая, от которой, казалось, ему удалось избавиться, пусть и не без потерь. Обрывки воспоминаний разят без промаха, круша и ломая всё на своем пути. Сухожилия, кости, суставы. Терзая, казалось бы, уже ко всему привыкшее тело самой изощренной из пыток. — Кровь… Синчэнь… — лихорадочно бормочет Сюэ Ян, не замечая, как тонкие длинные пальцы подобно паучьим лапкам цепко впиваются в нежную кожу, терзая беззащитную плоть. Кто-то за его спиной сдавленно кричит, зовёт на помощь. Гулко бухает сердце за костяным частоколом рёбер. Воздуха не хватает, лёгкие горят огнём. В глазах темнеет, мир вокруг плывет, сливаясь в одно огромное многоголосое пятно. Сюэ Ян оседает на землю, пугающе, надсадно воет, распластавшись в пыли, поднятой сотнями ног. А потом смеётся. Хрипло и страшно. Так, что вокруг него мигом образуется свободное пространство в пару-тройку чжан. Всё заканчивается, когда его бережно касается чья-то прохладная рука. Сюэ Ян не сразу осознаёт это, он ощупывает ладонями землю так, словно потерял и не может найти что-то очень важное. И уже не воет, не смеётся, а скулит. Так, как может скулить только потерявшийся и напуганный щенок. Каким Сюэ Ян когда-то себя чувствовал. Очень-очень давно. Когда Сюэ Ян наконец поднимает голову, слепо шаря глазами по сгрудившейся в опасливом отдалении толпе людей, то видит перед собой не Яо, как ему показалось в первые секунды. Ведь именно Мэн Яо мог бы быть как раз самым логичным объяснением чужого касания к обескровленному сердцу и выжженной дотла душе. Кому как не Яо, такому же спятившему, как и он сам, проявлять участие к отродью тьмы, которого невесть почему ещё терпит эта земля. Только вот Яо тоже мёртв. Но нет. Перед ним стоит не кто иной, как Вэнь Нин, в широко распахнутых глазах которого отражается хмурое, накренившееся набок небо со всполохами далеких зарниц. Старший не говорит ни слова, лишь гладит пальцами судорожно дрожащие плечи и улыбается печально-светло. Так, как, наверное, мог бы улыбаться Синчэнь. Если бы остался жив. — Ты… зачем? — сипло роняет сухие, ломкие слова Сюэ Ян, пытаясь подняться. — Я же с тобой… Вэнь Нин отрицательно качает головой, не желая поднимать то давнее, незажившее. И молчаливо ждет, протянув ладонь с зарубцевавшимися шрамами на тыльной стороне, между большим и средним пальцами. Единственный из всех, кто смог простить. Или, по крайней мере, единственный, кто не прячет за фальшивыми улыбками страх, намертво въевшийся под кожу, впитавшийся в кровь отравленным вином, разъедающим внутренности с каждой новой секундой потерявшего всякий смысл существования. — Пойдём, — тихо шелестит он, не обращая внимания на колыхнувший людское море шёпот, нарастающий и взбудораженный невиданным доселе зрелищем, — не хочу, чтобы они видели тебя таким. — Почему? — так же тихо спрашивает у него Сюэ Ян, крепко ухватившись за острое запястье. Толпа расступается перед ними словно русло реки, разделенной невидимой дланью. Левую ногу сводит судорогой, и он едва заметно морщится, стараясь успеть за Вэнь Нином, прокладывающим им дорогу. — Они не поймут, — следует ответ, отстранённый, но всё же отдающий непонятным сожалением. — А ты, значит, поймешь? — самому себе под нос бормочет Ян, борясь с непреодолимым желанием поправить выбившуюся из прически прядку, подпрыгивающую при каждом движение Нина. — Да, — вдруг останавливается тот. И глядит на Сюэ так пронзительно и больно, что тому не остается ничего другого, кроме как крепко обнять старшего. Всё могло бы быть иначе. Дружба. Привязанность. Может, даже любовь. По-своему больная. Но не разрывающая изнутри. Могло, но не стало. Нити судьбы сплелись именно так, и никак иначе. Теперь у него есть только Вэнь Нин. Если Сюэ Ян не потеряет и его, однажды поддавшись ослепляющей ярости.