Есть такие простые Страшные вещи, От которых вся жизнь Прахом, Есть боль, которая будет Почти вечной, Есть то, что уже Не исправить. Я предложила бы жить, Предложила бы жить, Предложила бы жить Дальше. Группа «Немного нервно», «Жить дальше»
Цзян Чэн ощущал себя сожжённым заживо. Хрупкие почерневшие кости да пепел, шевельнись неосторожно — развеешься по ветру, ляжешь пылью на погребальные холмы. Может, и стоило. Левое запястье словно в ледяной наруч заковало — проклятая чёрная флейта Вэй Ина так и осталась в рукаве, он не мог заставить себя достать её и спрятать, убрать в шкатулку, не хотел даже смотреть на неё. И не понимал, зачем подобрал. Помнил, как прорубался через мёртвые тела, отсекая жадные гнилые руки и обезображенные тлением головы, ища взглядом шисюна. Убить самому, ударить, раскалывая на тысячи осколков красивое измождённое лицо, бить, пока от него не останется только мокрое алое месиво, не позволить ускользнуть. Или кричать, схватив за плечи, пока не сорвётся голос, пока раздирающая изнутри боль не иссякнет, пока не померкнет мир. Не успел ни того, ни другого. Он стоял среди трупов, а Вэй Ина не было. Не было вообще нигде, ни живого, ни мёртвого, он сгинул в гуще своих чудовищных солдат, разорванный ими на куски. Флейту втоптали в серый, густо пересыпанный пеплом песок. Этот песок струйками потёк из отверстий, когда Цзян Чэн осторожно вытянул её. Не то трофей, не то знак бесполезной победы. Надо было сломать, раздавить, уничтожить. Не подумал. Теперь дицзы, словно мстя за погибшего хозяина, леденила руку. В тот день, когда отстроенная заново Пристань перестала походить на военный лагерь и обернулась необжитым, но всё же домом, он напился. Заперся после заката в своих комнатах — было стыдно перед сестрой и Вэй Ином — и надрался до раскалывающейся головы и мерзкого вкуса во рту. За всю войну, за невыплаканные по родителям слёзы, за алые нездешние отблески в глазах шисюна, за боль Яньли, за кровь и грязь, в которых искупался по горло. Тогда даже помогло, сейчас — не стоит и пытаться. Разве что вино ядом развести. К тому же надираться в Башне Золотой Чешуи Цзян Чэн не стал хотя бы из чувства гордости и уважения к чужой скорби. Только гордость ему и осталась, последний рубеж и защита. И ещё — долг. Долг перед орденом и предками. И перед племянником, который сейчас наверняка заходится плачем на руках одной из нянек. В дверь проскользнула служанка, почтительно поклонилась. — Глава Цзян, госпожа Цзинь просит вас прийти. Эта недостойная готова проводить. Пожалуй, без своей спутницы Цзян Чэн заблудился бы в переходах и галереях. Голова гудела, будто он всё же выхлестал кувшин отвратительного дешёвого вина, которое заклинатели иногда пили во время войны. «Куда девчонка так спешит? Куда теперь спешить?» В покоях госпожи Цзинь пылали свечи, но их свет казался тревожным, как отблески дальнего пожара. Хозяйка Башни Золотой Чешуи была не одна и явно звала Цзян Чэна не для личного разговора. Он насчитал в комнате человек двадцать заклинателей, молодых мужчин его возраста или чуть старше. Некоторые из собравшихся выглядели так, будто только что вернулись с ночной охоты или оставили пост. А, нет, взгляд выхватил двух женщин: одна неловко привстала, чтобы поприветствовать главу Цзян поклоном. И сразу же опустилась на своё место, придерживая живот — свободные складки ткани не могли скрыть беременность. Тем не менее, гостья была при мече. Вторая зажигала талисманом новые свечи, чтобы изгнать поселившуюся в углах вязкую тень. Госпожу Цзинь Цзян Чэн едва узнал: нет, подруга матери не постарела от горя, она словно истаяла. Заострились скулы, сжались в тонкую линию губы. Казалось, порыв сквозняка способен развеять её, точно старого, растерявшего силу призрака. Девушка-провожатая почти сразу же покинула комнаты своей госпожи. Похоже, та загодя отпустила слуг, коих вокруг неё всегда было немало. И, кажется, собравшиеся ждали только его. Странно. Цзян Чэн вдруг понял, что ему напоминает происходящее. Военный совет. Кто-то соединился с союзниками после тяжёлого перехода, кто-то недавно прорывался с боями, вот только что вошёл, пошатываясь от усталости, измотанный гонец с посланием. На лишние ритуалы и этикет нет ни времени, ни сил. Что ж, военные советы для молодого главы Цзян были привычны. — Когда-то я просила вас стать достойными товарищами моему сыну, — госпожа Цзинь меж тем отвернулась от окна, за которым безуспешно пыталась разглядеть ночной сад. — Теперь прошу позаботиться о внуке. Сейчас ему нужны только няньки и кормилицы, но скоро понадобятся наставники и защитники. Юэ Аньин, — взгляд женщины остановился на высоком заклинателе с резкими чертами лица; слишком резкими, чтобы считаться красивыми. Тот опустил голову в вежливом поклоне, — ты станешь начальником охраны наследника. В этом вопросе глава примет моё решение. Подбери надёжных людей. Гао Мэйлин, ты ждёшь своего ребёнка, но твой срок уже близок. Ты хорошая наставница для самых юных учеников, и я рассчитываю на тебя, пока Цзинь Лин растёт на женской половине. Лю Юшен, — на этот раз госпоже поклонился широкоплечий парень, на манер бродячих заклинателей носивший меч за спиной, — я не знаю бойца лучше тебя. Сменишь Гао Мэйлин, когда мальчик станет старше. Юн Мэйфэн, я не отменяю приказов сына. Он назначил тебя телохранительницей Цзинь Лина, и я не стану оспаривать его волю. Девушка, зажигавшая свечи, тоже склонила голову. Госпожа Цзинь меж тем продолжала отдавать короткие приказы, и Цзян Чэн понял, что большая часть имён скользит мимо его слуха. Пол неожиданно дрогнул и едва не ушёл из-под ног, хорошо, за спиной оказалась не лёгкая ширма, а надёжная стена. Ещё чего не хватало, показывать слабость. Чтобы удержать внимание, он принялся разглядывать собравшихся. Многие носили оружие за спиной, как Лю Юшен. А ещё их клановые одеяния не переливались в пламени свечей, как положено шёлку. То был лён. Важная мысль наконец-то пробилась сквозь скорбь и тупое отчаяние. Льняные одежды заклинатели Ланьлин Цзинь носили во время войны. Лён меньше пачкается, проще стирается, а ещё от него можно отмахнуть полосу, чтобы перевязать рану. Пожалуй, в мирное время это выглядит вызовом окружающей роскоши. Войну следует оставить войне. Значит, госпожа Цзинь собрала тех, кто сражался вместе с Цзинь Цзысюанем. Умно. — Глава Цзян. Цзян Чэн даже не сразу понял, что обращаются к нему. Все силы ушли на то, чтобы почтительный поклон не обернулся падением. — У вас будет право забирать племянника в Пристань на полгода. Остальные помогут вам во всём, что касается воспитания и защиты Цзинь Лина. Запомните, — госпожа Цзинь обвела заклинателей цепким сухим взглядом, — если речь идёт об А-Лине, вы должны слушаться главу Юньмэн Цзян, как если бы приказ отдала я. Или, — слова дались ей с усилием, — мой сын. А вот это уже неслыхано. Цзян Чэн удивился бы, останься у него силы удивляться. Приказывать заклинателям подчиняться главе другого ордена… Что за дела творятся в резиденции Ланьлин Цзинь? Понимание обожгло его горячим ветром пожарища. Госпожа Цзинь не доверяет супругу. Госпожа Цзинь не надеется прожить долго. Цзян Чэн, может, и возглавил орден совсем недавно, но слышать за словами несказанное умел. Он осторожно переводил взгляд с одного лица на другое. Никто в комнате не выглядел оскорблённым. — А теперь оставьте нас с главой Цзян. Комната опустела, сразу показалась огромной и неуютной. Госпожа Цзинь выглядела так, словно разговор выпил её досуха. — А-Чэн, подойди. Он подчинился. Мельком оглянулся в поисках лёгкой накидки или покрывала, которое мог бы набросить на плечи женщине. Какой уж тут этикет, ей нужно к целителям, она совсем себя не жалеет… К тому же сама госпожа Цзинь за ночь не единожды нарушила правила. — Ну как, понял, что здесь произошло? — бледно улыбнулась подруга матери. Улыбка вышла страшной. — Заговор, — честно отозвался Цзян Чэн. — Потише произноси подобные слова в стенах Башни, — одёрнула его госпожа Цзинь. — Хотя по сути ты прав. Я хочу, чтобы у Цзинь Лина, когда он вырастет, было на кого опереться. Даже если место главы придётся брать с боем. — Всё настолько серьёзно? — Всё стало серьёзно, когда мой господин и супруг притащил в дом эту гадюку с милой улыбочкой, — почти выплюнула госпожа Цзинь. — И мальчишку из деревни Мо, ещё одного ублюдка. Вот только мальчишка безобидный, а Мэн Яо я не доверяю. Нет уж, сына я не уберегла, твою сестру тоже, хоть внука сохраню. Приутихшая боль вновь толкнулась в виски, ожгла глаза непрошенными слезами. Сестра… Запятнанные кровью траурные одежды, а лицо почти безмятежное. Вэй Ин, как ты мог! Ты же обещал, что справишься!.. — Как ты уже понял, они помогут тебе с А-Лином. Выучат, встанут на его сторону. Понадобится — собой прикроют. Я не ошиблась, хороших друзей сыну нашла. Ну, что смотришь? Так всегда делают, ищут наследнику товарищей из благородных семей. Только Лани со своими правилами растят из детей отшельников, а вас в Юньмэне вечно толпа носилась, не поймёшь, кто заклинатели, кто мальчишки с рынка. Я всё предусмотрела, даже то, что из А-Сюаня может поганая отцовская порода полезть. Девочек в компанию подобрала, ни одну не стыдно было бы наложницей или второй женой взять. Теперь, видишь, одна замужем, а вторая, как ты, войну с собой носит. Женить я тебя не успела, А-Чэн, вот что плохо. А ведь мы с твоей матерью друг другу слово дали — как раз на такой случай. — Ещё успеете, госпожа Цзинь, — неловко пробормотал он. — Я со всей почтительностью прислушаюсь к вашему совету… Женитьба — последнее, о чём Цзян Чэн сейчас мог думать. Какая свадьба, какие невесты, когда перед глазами стоит безумное лицо шисюна — и лучше оно, чем образ умирающей сестры. — Не успею, — с беспощадной честностью призналась хозяйка Башни Золотой Чешуи. — Прости, А-Чэн. И ступай. Ты на мертвеца похож.***
Госпожа Цзинь продержалась три года, ненадолго пережив собственного супруга. Под конец Цзян Чэн едва узнавал в угасающей, ускользающей женщине прежнюю властную красавицу. Теперь он ощущал себя так, будто за спиной стало пусто. Не осталось никого, кто хорошо знал бы его ребёнком или подростком. Кому можно было довериться. Вместе с тем Цзян Чэн не мог не думать, что после гибели сына жизнь стала госпоже Цзинь в тягость. Хотел бы он жить, случись что-то с Цзинь Лином? Нет, Цзян Чэн вряд ли позволил бы себе извлечь из ножен Саньду и оборвать собственное существование, долг по-прежнему стоял для него выше чувств. Но вот желания жить у главы Цзян не осталось бы точно. Но с А-Лином ничего не случится. Никогда. Он не позволит. Руки, державшие ребёнка, словно закаменели, и Цзинь Лин недовольно завозился в дядиных объятиях. Он уже знал, что во время некоторых обрядов следует молчать, но не понимал, куда делась бабушка, и почему нельзя отправиться к ней. Цзян Чэн погладил ребёнка по голове. Непрошеное воспоминание резануло точно нож: он боится взять маленького Цзинь Лина на руки, а сестра, смеясь, объясняет ему, что ничего страшного в этом нет. «Не сложнее, чем держать щенка, А-Чэн». Погребальная церемония подошла к концу, и стало ясно, что племянника надо бы уложить отдохнуть: А-Лин начал хныкать и прятать лицо в складках его траурных одежд. Цзян Чэн так и не доверил мальчика никому из спешащих следом нянек, сам отнёс в спальню. — Не уходи, — попросил Цзинь Лин, когда служанка укрыла его одеялом. — Не надо. — Меня ждут дела, — объяснил Цзян Чэн. — Я вернусь, а через несколько дней заберу тебя в Пристань, обещаю. — Дядя, а ты не умрёшь? Вопрос догнал у дверей и ударил в спину не хуже вражеской стрелы. Цзян Чэн обернулся, в несколько шагов пересёк отделявшее его от кровати расстояние и присел на край. — А-Лин, ну что ты. Мне не грозит искажение ци, я буду жить долго. А убить меня не так-то просто. У Вэней вот не вышло, хотя они очень старались. — А вдруг ты сейчас уйдёшь и умрёшь, — пробормотал Цзинь Лин. Его глаза казались огромными и тёмными из-за расширенных зрачков. — Не уходи. — Молодой господин, — телохранительница Юн Мэйфэн склонила голову в вежливом поклоне, — глава Цзян один из лучших воинов своего поколения, вам не следует за него бояться. Он обязательно вернётся, ведь благородный муж всегда держит слово. — Правда? — Правда. А пока ваш дядя занят делами ордена, я буду рядом и никому не позволю вас обидеть. Клянусь. Общими усилиями им удалось успокоить мальчика, и тот задремал. — Благодарю за помощь, дева Юн. — Вы можете рассчитывать на меня и моих товарищей, глава Цзян. Одна из трескучих вежливых фраз, произнесённая шёпотом, чтобы не разбудить спящего ребёнка, на самом деле таила в себе очень много. Все обещания по-прежнему в силе. За бесконечно долгую половину дня подобные слова нет-нет, да и проскальзывали. Три года назад госпожа Цзинь не просто показала Цзян Чэну тех, кто будет защищать Цзинь Лина, она ещё и передала ему свиток, в который занесла всё о клановой принадлежности, происхождении и особых способностях каждого. Свиток спустя пару дней отправился в огонь, но Цзян Чэн помнил его наизусть. Когда он смог вернуться в комнату племянника, за окном уже сгустились первые сумерки. Горел только один светильник. Цзян Чэн неодобрительно взглянул на дремлющую няньку, шагнул к кровати Цзинь Лина — и путь ему заступила фигура в белом, словно отделившаяся от теней и складок драпировки на стене. Не будь он заклинателем, принял бы её за призрака. Юн Мэйфэн умела двигаться бесшумно и быстро. Разведчица, вспомнил Цзян Чэн свиток госпожи Цзинь. Да и заклинательница не из последних. Могла часами неподвижно сидеть в развилке дерева, пересчитывая вэньских бойцов. Умеет прятаться в лесу и путать следы не хуже зверя. А ещё умеет убивать тихо. — Глава Цзян, эта ничтожная просит не будить девушку. Если молодой господин Цзинь проснётся, я разбужу её или сама сделаю всё, что необходимо. — Дева Юн благородна и чиста сердцем, ведь забота о ребёнке не входит в обязанности телохранителя. — Глава Цзян, — женщина склонила голову, — Цзинь Цзысюань был не только наследником, которому я бы однажды присягнула. Он был моим другом и командиром. Позаботиться о его сыне — моё искреннее желание и мой долг. Вблизи она походила на духа ещё больше, светлокожая, одетая в белое, с ниспадающими до бёдер чёрными волосами, перехваченными траурной повязкой. Тонкие и плавные черты лица, глаза цвета тёмного янтаря, полные губы… В Башне Золотой Чешуи шептались, что Юн Мэйфэн пытала пленных во время допросов и делила походное ложе с Цзинь Цзысюанем. Цзян Чэн не знал, правду ли болтают о пытках, но не сомневался, что истории о любовной связи — ложь. Потому что верил госпоже Цзинь, а она зачем-то отметила в свитке против имени телохранительницы: «Любовницей моего сына не была». Впрочем, он понимал, зачем. Госпожа Цзинь хорошо знала его и понимала, что даже смутное подозрение источит ему сердце обидой за сестру. Увы, на наследника Цзиней всегда падала тень отца. Деве Юн просто не повезло оказаться поблизости. — Тогда ваша верность достойна легенд, — отозвался Цзян Чэн. И добавил искренне: — Я благодарю вас за неё. Уже у дверей он обернулся, чтобы увидеть, как Юн Мэйфэн поправляет Цзинь Лину сползшее одеяло, и сердце болезненно сжалось. Чем провинился перед небесами маленький А-Лин, раз вместо матери о нём заботится эта холодно-красивая женщина, совсем не похожая на Яньли?***
Женский крик заставил Юн Мэйфэн перейти на бег. За поворотом аллеи одна из нянек прижимала к себе Цзинь Лина, а вторая с ужасом вглядывалась в траву у края дорожки. — Змея! Здесь змея! Кто-то подкинул змею в угол сада, примыкающий к покоям наследника? — Тихо, — бросила телохранительница. — Я проверю. Она раздвинула высокие стебли ножнами меча и рассмеялась. — Это медянка. Молодой господин, можете подойти и взглянуть. Цзинь Лин задёргался на руках у девушки, пытаясь слезть, и та была вынуждена опустить мальчика на землю. — Смелее, — подбодрила Юн Мэйфэн, — медянки не ядовиты. Цзинь Лин, держась за руку няни, подошёл ближе. Серая пятнистая змейка, свернувшаяся кольцами среди цветов, явно не понимала, чем заслужила столько внимания двуногих. — Смотрите, у неё полоски там, где глаза, и зрачки круглые, а не щёлочкой, — сидящая на корточках Юн Мэйфэн кивнула в сторону змеи. — Она даже не кусается. — И что с ней делать? — спросила девушка, кричавшая про змею. Юн Мэйфэн пожала плечами. — Не знаю. Можно отловить, посадить в корзину и вынести за ворота. Можно оставить здесь, вреда от неё никакого. Если хотите, я её поймаю, — добавила она, понимая, что испуганная нянька вряд ли решится взять медянку в руки. — Госпожа медянка! — неожиданно заявил Цзинь Лин. — Я позволю вам остаться в саду, если вы обещаете больше не пугать служанок. При этом он нахмурил брови и стал ещё больше походить на главу Цзян. Юн Мэйфэн удержала смешок. — Госпожа медянка просит прощения, — между тем перевёл «ответ» Цзинь Лин. — И обещает вести себя хорошо. — Госпожа медянка, без сомнения, прекрасно воспитана, — подыграла мальчику Юн Мэйфэн. — Некоторым заклинателям стоило бы у неё поучиться. Песок дорожки скрипнул под чьими-то сапогами, и телохранительница поняла, что всю сцену с расстояния в десяток шагов наблюдал Цзян Ваньинь. Она выпрямилась, чтобы тут же опустить голову в вежливом поклоне. — Приветствую главу ордена Цзян. Через пару вздохов можно поднять взгляд и позволить себе полюбоваться. Юн Мэйфэн нередко жалела, что ей не довелось видеть Цзян Ваньиня в бою. Скупая хищность движений завораживала не меньше, чем его мрачноватая красота. Кажется, единственным человеком, которому глава Цзян улыбался, был четырёхлетний Цзинь Лин. — Дядя, мы медянку нашли! — выпалил наследник Ланьлин Цзинь. Хорошо хоть не сгрёб змею в охапку, чтобы показать. Всего лишь рванулся вперёд, утыкаясь главе Цзян в колени. — Она не ядовитая и не кусается! — Неплохо, если бы все змеи были такими, — кивнул Цзян Ваньинь. — Лишёнными яда и клыков. Вот как. Юн Мэйфэн невольно прислушалась: что же за змея переползла дорогу главе Цзян и удалось ли ей унести хвост? — И тогда с ними всеми разрешали бы играть? — В играх со змеями никакого удовольствия, — задумчиво произнёс Цзян Ваньинь. — Они скользкие и увёртливые. «Похоже, глава Цзян в детстве не ловил медянок и не притаскивал добычу матери или сестре», — отметила Юн Мэйфэн. Вокруг резиденции клана Юн лесов хватало, а в лесах хватало змей, ежей, птиц и прочей мелкой живности, поймать которую при заклинательской сноровке не составляло труда. — А эта красивая, — потянул дядю за руку Цзинь Лин. — Смотри, я покажу! Юн Мэйфэн поставила бы любимый нож против гнилого яблока, что гордый глава Цзян никому на свете не позволял так с собой обращаться. Но рядом с племянником в нём словно просыпался другой человек: способный на грубоватую ласку, терпеливо отвечающий на бесконечные детские вопросы. Ох, не разбаловал бы мальчика. Стоит поговорить с Гао Мэйлин и Лю Юшеном. Пусть Цзинь Лин привыкает к свободе в Пристани Лотоса, но знает, что в Башне Золотой Чешуи его учителя будут строги. Не телохранителю лезть в дела наставников. Но иногда долг вынуждает пренебрегать правилами. Пожалуй, если у Саньду Шэншоу есть уши, он вправе её не любить. В конце концов, Цзян Ваньинь дорожил сестрой, а о том, что дева Юн на войне грела постель Цзинь Цзысюаню, болтают до сих пор. И её забота о маленьком наследнике только подогревает слухи. Пусть. Юн Мэйфэн совершенно точно знала: есть вещи, которые стоят чести.