***
Вечер тонул в золотистом мареве. Солнце медленно и величаво клонилось к горизонту, его свет дробился в лужицах воды у фонтанов. Время застыло. Однажды в этот час в саду Юн Мэйфэн ясно слышала голос Линь Сяолуна. Он окликал её из-за переплетения ветвей, звал взглянуть на что-то. Линь Сяолун, весельчак и выдумщик, погибший в последние месяцы войны. Юн Мэйфэн на долгий миг показалось, что она всё увидела во сне — и сражения, и смерть товарищей, и пляшущее перед лицом вэньское пламя, и страшную рану в груди Цзинь Цзысюаня. Нужно только обернуться, отозваться, и прожитые годы станут пылью. Она и правда обернулась, даже обошла сад, держа наготове талисман, хотя знала, что Линь Сяолуна похоронили по всем правилам, и его душа давно ушла на перерождение. Как и душа Цзинь Цзысюаня. Несправедливо, что у Юн Мэйфэн столько воспоминаний о погибшем наследнике и командире, а у его маленького сына — лишь чужие слова. И вдвойне жаль, что двум живым людям недоступна техника сопереживания. Впрочем… Она ведь неплохо рисовала — до войны. Не сразу, но к рукам вернётся прежняя уверенность. Взяться за меч после долгого лечения тоже было нелегко. Конечно, память со временем тускнеет, но есть медитации, позволяющие восстановить нужный миг в точности. А потом — перенести на бумагу. Первые пятнадцать или двадцать листов тем же вечером отправились в огонь. Ещё с десяток были безжалостно смяты и выброшены два дня спустя, когда у Юн Мэйфэн вновь нашлось время взяться за кисть. На сороковом или сорок пятом вдруг получилось: просторная комната таверны, где они собирались после войны, кувшины с вином на столе, улыбается даже невозмутимый Лю Юшен, а Цзинь Цзысюань сидит, прислонившись к стене, и по третьему не то пятому разу перечисляет добродетели девы Цзян. И не понять, пьян ли господин наследник потому что кувшин перед ним неуклонно пустеет или по другой причине. Только вчера Цзинь Гуаншань во всеуслышание объявил о повторном заключении помолвки. Впору облегчённо выдохнуть: месяцами их отважный командир пытался подобрать слова, чтобы поговорить с Цзян Яньли, скормил огню немало писем, и, кажется, даже потихоньку советовался с уже успевшими жениться товарищами. «Я стояла у окна, — вдруг вспомнила Юн Мэйфэн. — И думала: неужели теперь действительно всё? Охоты, клановые советы, свадьбы. Неужели будет совсем как раньше?» Она тряхнула головой и взялась за следующий набросок, которому предстояло стать рисунком: дева Цзян в свадебном наряде. «Жаль, я мало знала её». Перед глазами стоял другой день: Башня Золотой Чешуи уже оделась в траур, отряды четырёх великих орденов выступили в Безночный город, и Цзян Яньли бережно передала ребёнка нянькам. — Стоит ли мне отправиться с вами, госпожа? — спросила тогда Юн Мэйфэн. — Нет, — непривычно сухо отозвалась та. — Сохрани моего сына. А я попытаюсь уберечь братьев. Если бы госпожа позволила мне уйти с ней, у Цзинь Лина была бы мать, подумала Юн Мэйфэн. Если бы… Законченные рисунки и наброски рассыпались по столу. Пятнадцатилетний Цзинь Цзысюань, склонившийся над сложным талисманом. У него тогда была совсем короткая причёска, кончики стянутых в хвост волос едва касались плеч. Семнадцатилетний, во всём блеске расцветшей красоты, с лёгкой надменной улыбкой. Не спавший несколько дней перед штурмом Безночного города — злой, собранный, совсем непохожий на себя в юности. Надо нарисовать маленького Цзинь Лина с обоими родителями. И смущённого, красного как рак Лю Юшена, заплетающего косички Цзинь Цзысюаню — кажется, им тогда было по четырнадцать, и Лю Юшен проспорил. Большая часть набросков по-прежнему летела в огонь. Выходило не то, не так, надуманно, фальшиво. Но через три месяца двенадцать рисунков были собраны и подшиты на манер книги — горький и важный подарок.***
— Смотри, что у меня есть! — Цзинь Лин, обычно носившийся вокруг старшего дяди со скоростью щенка, ловящего собственный хвост, выглядел непривычно тихим и торжественным. Недавно прилетевший в Ланьлин Цзян Чэн даже не успел спросить, давно ли племянник пристрастился к чтению: под светлым переплётом оказались рисунки. Книга открылась на портрете Яньли — похоже, А-Лин рассматривал его особенно часто. Художник не привык к обилию деталей, едва наметил сложное ожерелье и узор на платье, но лицо изобразил точно. На других страницах были зарисовки военного лагеря Ланьлин Цзинь, портреты Цзинь Цзысюаня, юного и взрослого, в окружении незнакомых Цзян Чэну воинов. — Кто дал тебе это, А-Лин? — голос не дрогнул, лицо тоже. Только сердце от счастливой улыбки сестры пропустило удар. — Дева Юн. — Рисовала тоже она? Племянник кивнул. — Дядя, я хотел спросить… Можно мне у неё учиться? — Рисовать? Цзинь Лин мотнул головой так, что выбившиеся из хвоста пряди хлестнули его по лицу. — Нет! Ходить по лесу, выслеживать, нападать тихо. Она согласна, но надо, чтобы ты разрешил! — А младшего дядю ты уже спрашивал? — Ага! — подтвердил Цзинь Лин. — Младший дядя сказал: если ты разрешишь, то и он не против. Цзян Чэн прикрыл глаза, надеясь, что видение длинной омытой дождём улицы исчезнет. А заодно исчезнут фигуры заклинателей в ало-белых одеждах, неторопливо сворачивающие за угол, куда не так давно ушёл Вэй Ин. И сам Цзян Чэн, и его шисюн были слишком юны, непозволительно наивны и раздавлены горем. Им повезло выжить, но полагаться на везение — плохой план. — Я разрешу, — произнёс он. — Только проверю твою будущую наставницу в деле. Идём. В детстве Цзинь Лин часто спрашивал, не умрут ли дядя, наставница Гао или кто-то из нянек, и Цзян Чэн боялся, что страх останется с мальчиком навсегда, отравляя его мысли. Но племянник подрос и, кажется, собирался драться с тем, чего боялся. Не то чтобы Цзян Чэн, сам привыкший отвечать ударом на попытку запугать, этого не одобрял.***
Разглядывать Цзян Ваньиня — всё равно что с вершины холма наблюдать за приближением грозы. Для кого-то, может, и страшно, но Юн Мэйфэн любила тёмное небо и ветер в лицо. К тому же грозе ведь безразлично, любуются ею или бегут от неё под крышу. Как и грозой, любоваться приходилось издали: с главой великого ордена следует разговаривать, склонив голову. — Я ни разу не оспорил решение госпожи Цзинь, выбравшей А-Лину учителей. Но вас она назначила телохранительницей, а не наставницей. — Да, глава Цзян. Ничтожная не посмела бы предложить, но молодой господин попросил сам. Юн Мэйфэн ждала этого разговора, но думала, что он состоится в кабинете Цзинь Гуанъяо, а не у фехтовальной площадки. Однако служанка, передавшая заклинательнице приказ явиться к главе ордена, провела её именно сюда. Цзинь Гуанъяо и правда был здесь. И Цзян Ваньинь. А ещё — Юэ Аньин, Гао Мэйлин и около десятка заклинателей, которых появление двух глав застало посреди тренировки. — Поэтому, прежде чем вы приступите к обучению Цзинь Лина, я бы хотел вас проверить. Юн Мэйфэн рассматривала руки главы Цзян. Очень красивые руки, надо сказать. Сильные гибкие запястья, охваченные кожаными наручами. Война давно кончилась, а он до сих пор подбирает рукава наручами, а не лентами. Коротко, под самую кожу, срезанные ногти. Тонкие пальцы поглаживали Цзыдянь — не столько украшение, сколько оружие. Другими украшениями Цзян Ваньинь пренебрегал. — Оставьте эту ничтожную в лесу и отправьте адептов её искать. Примерно половину она найдёт раньше и застанет врасплох. Другая половина наверняка прошла всю войну вместе со своим главой и умеет не меньше Юн Мэйфэн. Было бы интересно. — Я не сомневаюсь, что вы способны пересечь лес, не коснувшись земли и не оставив следа, но нет. Я прошу поединка, дева Юн. Здесь и сейчас. В конце концов, узнать человека можно только в бою. Вдоль спины проскользнул холодок. Юн Мэйфэн без сомнений вышла бы против любого орденского заклинателя своих лет. С некоторым сомнением — против тех, кто постарше и поопытнее. Сочла бы любопытным опытом сражение с двумя или тремя равными ей противниками. Но Цзян Ваньинь был одним из трёх сильнейших бойцов их поколения. «Из трёх уцелевших», — царапнула непрошенная скорбь. Оказывается, у неё ещё осталась гордость. Не хотелось закончить этот бой на песке. Как и унизить себя отказом. — Ничтожная принимает вызов и почитает его за честь, глава Цзян. — Значит, — с неизменной улыбкой уронил Цзинь Гуанъяо, — мы все сможем насладиться прекрасным зрелищем. Верховный заклинатель закономерно не любил свиту прежнего наследника: все они были из окружения покойной хозяйки Башни Золотой Чешуи и спустя годы по-прежнему держались вместе. Ни одному главе такая сила внутри собственного ордена не понравилась бы. Что ж, оставалось немного потянуть время: поправить заколку в волосах, проверить шнуровку наручей. Юн Мэйфэн возилась с узлами, а сама искоса поглядывала на Цзян Ваньиня. Скорее всего, обоерукий фехтовальщик. Если мать рассчитывала однажды передать ему Цзыдянь, стоило научить юного наследника сражаться левой рукой так же хорошо, как и правой. Духовные силы… Так, ей нужно не победить, ей нужно проиграть достойно. Какой бы талантливой она ни была, но считать себя ровней Саньду Шэншоу не стоило. Самоуверенность однажды обернулась ожогами от вэньского кланового пламени, а на своих ошибках Юн Мэйфэн училась быстро. Площадку полукругом опоясывали места для зрителей, а сверху накрывал барьер. Как только противники миновали незримую черту, звуки внешнего мира смазались, стали тише. «Много бегать и уворачиваться», — тихо постановила Юн Мэйфэн, невольно любуясь хищной грацией Цзян Ваньиня. Ей отчасти польстило, что глава Цзян не выглядел расслабленным: значит, всё-таки считает её серьёзным противником, а не хлипким препятствием на своём пути. В другое время Юн Мэйфэн позавидовала бы себе. Если бы за поединком не стояли интриги Башни Золотой Чешуи, сладкая улыбочка главы её ордена и ещё сколько-то подковёрных игр, после которых хотелось помыть руки. Цзыдянь выбросил одинокую искру, оборачиваясь кнутом. И Юн Мэйфэн не стала ждать: в лицо её противнику полетел талисман. Цзян Ваньинь хотел проверить, какова она в настоящем бою? Прекрасно, в настоящем бою запретных приёмов нет. Конечно, от талисмана он едва отмахнулся, а Юн Мэйфэн пришлось длинным прыжком уходить от удара кнута. Она успела в последний миг. Попытка перевести очередной прыжок в атаку провалилась: широкий рубящий удар натолкнулся на сталь Саньду. Она совсем не чувствовала себя усталой, и, наверное, могла бы танцевать на песке площадки ещё долго. Вот только Цзян Ваньиню, который, как и положено хорошему воину, пробует защиту противника на прочность и выясняет его предел, танец скоро надоест. Когда он возьмётся за неё всерьёз, шансов уже не будет. Ни одного. Юн Мэйфэн послала клинок в его сторону, метя в горло. Безуспешно. Попробовала сократить расстояние между ними, уклоняясь от очередного удара, зайти в бок… Но любая её попытка встречала либо фиолетовый отблеск Цзыдяня, либо взмах отточенной стали. Меж тем шутки кончились, и глава Цзян атаковал сам. Мелкая песчаная взвесь облаком висела в воздухе, следующий удар кнута вышиб из её руки меч. Вот же!.. И как раз в тот момент, когда Юн Мэйфэн разглядела в идеальной защите брешь. Совсем маленькую, сунулся бы туда разве что самоубийца. А почему нет? Кажется, ей удалось его удивить: мало кто способен с голыми руками броситься на человека с духовным оружием. Но у Юн Мэйфэн ещё оставался нож, самый обычный охотничий нож с деревянной рукоятью в кожаной оплётке. На последнем рывке на бока и грудь будто плеснули горячей водой, а перед глазами полыхнуло белое пламя. Поднятая ими пыль оседала, сердце перестало заходиться бешеным стуком, а вид… Вид был хорош. Её колено упиралось Цзян Ваньиню в живот, правая рука прижимала его запястье к земле, хотя Саньду он, разумеется, не выпустил. Охотничий нож замер на расстоянии волоса от горла главы Цзян. Её саму Цзыдянь оплёл от талии до груди. Не поражение, но и не победа. Вот теперь можно позволить себе глубокий вдох. Посмотреть, как темнеют, точно предгрозовое небо, глаза Цзян Ваньиня. И вспомнить, что вообще-то неприлично прижимать к земле главу великого ордена.***
Цзян Чэн сощурился, ожидая, когда уляжется пыль. Нечасто противник успевал подобраться к нему так близко. Чтобы убить его, Юн Мэйфэн было достаточно слегка податься вперёд. Чтобы убить деву Юн, Цзян Чэну было достаточно передать Цзыдяню больше ци. Ничья. Позорная для обоих ничья. Юн Мэйфэн первой отняла нож от его горла, Цзыдянь вновь обернулся кольцом. Оба противника смогли подняться, отряхивая одежду. — Благодарю главу ордена Цзян за поединок. Безупречный вежливый поклон, тёмные ресницы опущены, голос ровный, у лица покачивается выбившаеся из причёски тонкая прядь. Цзян Чэн неожиданно для себя с трудом удержался, чтобы не убрать эту прядь ей за ухо. — Благодарю деву Юн за поединок. Вы и правда готовы рискнуть ради победы всем. — Прошу простить, глава Цзян, но не ради победы. Ради цели. Позволив навязать себе затяжной бой, я уже проиграла. Как воин я вам не ровня. Как телохранитель — не имею права увязнуть в сражении, иначе убийцам в суматохе вполне может хватить одной стрелы или одного удара кинжалом. — То есть ваша стратегия… — Она не предполагала моего выживания, глава Цзян. Расклад был наихудшим. О, а вот это уже интереснее. Цзян Чэн уважал людей, способных в бою думать на три хода вперёд и разменивать, как камешки для вэйцзи, не только чужие жизни, но и свою. — Ценю вашу самоотверженность, дева Юн. Цзинь Лин получит разрешение, о котором просил. Дойдя до края площадки, он зачем-то обернулся. Юн Мэйфэн призвала потерянный под конец поединка меч и вернула его в ножны. Провела ладонью по волосам, стряхивая песок. Занятно, подумал Цзян Чэн. Заклинательницы, планирующие посвятить себя супругу и детям, обычно замедляют старение лет в двадцать, пока тело ещё хранит девическую хрупкость. Те, кто и после свадьбы ходит на ночные охоты, не торопятся с сохранением молодости до двадцати пяти, когда телесные силы человека находятся на пике. Дева Юн определённо принадлежала ко вторым, была рослой, изящной и стройной, но отнюдь не хрупкой. Как его мать. Что ж, он хотел превратить этот поединок в разговор и услышал достаточно. Деве Юн хватало и умения просчитывать последствия, и осторожности, и готовности пожертвовать собой. Всё-таки Цзинь Цзысюань знал, кому доверить сына. Но как же неприятно, когда тебя поваляли по песку на глазах своих и чужих адептов. Хотелось что-нибудь разнести Цзыдянем. Цзян Чэн накрыл кольцо ладонью, гася холодную искру. Вспомнил, как сверкающий кнут обвил талию и грудь противницы, как вспыхнула частая защитная вышивка, поглощая удар. Он был уверен, что Цзыдянь против воли хозяина не причинит никому вреда, но вдруг задумался, проступили ли на коже Юн Мэйфэн под одеждами красноватые следы, как от слишком горячей воды в купальне.***
Солнечные лучи путались в кронах, становясь из золотистых зеленоватыми. Вокруг резиденции Ланьлин Цзинь хватало обманчиво диких уголков, которых почти не касалась рука садовника, беседок, оплетённых вьющимися растениями почти по крышу, пышных цветущих зарослей и маленьких прудов в окружении камней. Вдали от роскошных фонтанов и широких дорожек назначали тайные свидания, плели интриги или собирались компанией распить несколько кувшинов вина. А то и просто встречались, чтобы переброситься парой слов, не предназначенных для чужих ушей. — Если хочешь знать мнение замужней женщины, — заметила Гао Мэйлин, усаживаясь прямо на траву в тени раскидистого дерева, — то со стороны это не выглядело как поединок. — А как что? — Юн Мэйфэн разглядывала ровное, без единой ряби, зеркало пруда и склонившиеся к воде ивы, прикидывая, не прийти ли сюда порисовать. — Как будто лучше оставить вас двоих на поле, а на ворота повесить гасящий звуки талисман. Юн Мэйфэн прыснула. — Сестрица, от тренировочных боёв получают удовольствие иного рода. Да и глава Цзян явно не коротает ночи один. — Не знаю, с кем Цзян Ваньинь коротает ночи, но слушать, о чём судачат на женской половине, тоже полезно: он трижды отказывал девушкам из хороших заклинательских семей, и вряд ли родители возможных невест ему рады. При его внешности и положении это своего рода репутация, — проворчала Гао Мэйлин. — Что ты имеешь в виду? — Юн Мэйфэн сделала шаг назад, отмечая, как свет меняет пейзаж. Может, с другого берега вид окажется не хуже. — Что глаза есть не только у меня. И что разговоры после вашего боя, так или иначе, пойдут. Юн Мэйфэн вздохнула, усаживаясь рядом с подругой. Гао Мэйлин была старше, хоть и всего на пару лет, она привыкла опекать вторую девушку в их отряде, она подменяла Юн Сунлиня у постели раненой сестры после штурма Безночного города. И сейчас она беспокоилась. — Разговоры бы и так пошли, даже будь у Цзян Ваньиня жена, пятеро наложниц и четверо детей. В конце концов, когда брак мешал роману на стороне? А моя репутация похоронена в Цишане, я теперь навсегда брошенная любовница Цзинь Цзысюаня и палач. Благодаря положению моей семьи об этом шепчутся по углам, а не говорят в голос за спиной, только и всего. — Но прежде тебя защищало слово Цзинь Цзысюаня и слово его матери. Сейчас, когда они оба мертвы, только влияние дома Юн и твои собственные заслуги. — Разве влияния и заслуг недостаточно? Я не похожа на желанную цель чьих-то интриг. Юн Мэйфэн выудила из рукава гребень и принялась наскоро приводить в порядок причёску. От остального сада их надёжно скрывали ветви деревьев, а старой подруги можно не стесняться. — Пока достаточно, но мы с тобой хорошо знаем, как люди в Башне склонны наделять того, кого считают порочным, всё новыми пороками. Чтобы потом испугаться получившегося чудовища. — Увы, но мы ничего не сможем изменить. К тому же, будь Цзян Ваньинь моим любовником, никто из нас не дал бы повода для слухов… Таким образом. Собственные слова прозвучали дико. Цзян Ваньинь. Её любовник. То есть полутьма комнаты, отблески свечей на обнажённой коже, приглушённые стоны или как это описывалось в книжках, которые они с другими юными адептками передавали друг другу, замаскировав обложки под нравоучительные трактаты. Цзян Ваньинь умел заботиться — он возился с племянником. Цзян Ваньинь умел быть нежным — он таскал Цзинь Лина на руках и не стеснялся обнимать. Но представить его с женщиной Юн Мэйфэн не могла. Не то чтобы мешали приличия или нехватка воображения, скорее, от образа главы Цзян, полураздетого, с зацелованными припухшими губами, с бесстыдным взглядом, начинали отчётливо подкашиваться ноги. Гао Мэйлин вгляделась в её лицо. Покачала головой. — Несправедливо. — Что именно? — Что на войне траву у лагеря мяли мы с господином моим и супругом, ещё до помолвки, прошу заметить, а репутацию похоронила ты. Юн Мэйфэн пожала плечами. — Надеюсь, ей досталось хорошее перерождение. Мне пора, ночью я на страже в покоях наследника. Деревянная заколка привычно стянула широкие пряди на затылке. Спадающую на спину и плечи массу волос Юн Мэйфэн привыкла перематывать кожаным шнурком с крупными цитриновыми бусинами. Получалось слишком похоже на варварскую косу, зато удобно. Наблюдавшая за подругой Гао Мэйлин вдруг улыбнулась. — А ведь я ещё помню четырнадцатилетнюю А-Мэй, для которой цитрин был простоват. То ли дело резные нефритовые шпильки! — Хорошо, — кивнула Юн Мэйфэн, затягивая на шнурке узелок. — Хорошо? — не поняла Гао Мэйлин. — Потому что я её иногда забываю.