Время будить королей

Языки огня, голоса огня, Воздух пахнет мятой и дымом костров. Просыпайся, дева, услышь меня, Сбрось скорее тяжесть своих оков. Босиком танцуй на костях зимы, Своей огненной страстью сжигая дотла, Пусть пылает костёр, обжигая холмы, Ты, родная, и так слишком долго спала! Вьётся сказок нить в лабиринте снов, Отражается в чёрных зрачках луна. Снова слышишь лес, вечной жизни зов, Пробуждайся скорее от сна. Разлетаются в небо ночи Миллионы палящих искр. О, огня дорогая дочь! Просыпайся и взвейся ввысь! Твои песни про дальние страны И чужие волшебные сны Пусть бегут вдоль болот туманных По следам молодой весны. © «Спящая в огне»

Юк Пахт всегда говорил, что за лесом, если идти дальше на восток, можно встретить лишь тьму и холод. Аи Майн никогда этого не проверял, но, как и все в племени охотников на демонов, свято верил старому шаману. На западе и юге лежали дикие земли, куда тоже никто и никогда не ходил: слишком уж они опасны. Говорили, враждебное племя оборотней, которое испокон веков соседствовало с охотниками, стало таким именно от того, что некоторые из них рискнули ступить на запретные земли. И зло настигло их, в итоге исказив не только их души, но и тела. За то и получили они своё прозвище. Племя оборотней принесло из диких земель веру в тёмных и страшных богов, воздвигло им алтари в самой чаще леса, и приносило им в жертвы детей, которых, к несчастью, иногда похищали из поселений охотников на демонов. Тогда мужчины, достигшие взрослого возраста, собирались перед храмом Гна-Йеха, чтобы получить благословение шамана и верховной жрицы, после чего отправлялись на охоту. Не всем и не всегда удавалось вернуться живыми, но стрелы и копья били метко — и на некоторое время племя оборотней оставляло охотников в покое, уходя в тёмные недра могучих и древних лесов. Прятались в своих влажных норах, укутанных в белёсый саван тумана. Однако теперь всё изменилось — тьма сама шла на Моссовию и с востока, и с запада, и с юга, только на севере небо оставалось относительно чистым. Там лежало холодное море, усеянное тысячами островов. Каменистый берег затягивала корка льда, что хрустела под ногами. Корабли чужаков сюда доходили редко, по счастью. Но в давние дни, говорил Юк Пахт, находились путешественники, которые добирались до Моссовии из своих далёких краёв. И порой обломки их кораблей прибивало к суровым берегам. Сам Аи Майн никогда не видел тех, кто ходил по солёной воде, как не видел и людей, которые, возможно, жили на многочисленных островах. Но у самого племени никогда не было ни кораблей, ни мореходов, и не приходилось надеяться, что с севера придёт какое-то спасение. Скорее всего, тьма поглотит и эту сторону света. Ещё пару лун назад существовала целых четыре поселения охотников по всем лесам... Теперь, похоже, остались только они. Один на один с чудовищами. Луна сменилась второй раз, а старший брат Аи Майна — Аэ Наим — исчез бесследно, отправившись в лес во главе большого отряда других охотников, чтобы отыскать других выживших и, возможно, убить парочку оборотней. Юк Пахт помазал их жертвенным пеплом, однако и это, видимо, уже не помогало. Никто не вернулся в родное поселение, навеки сгинув в почерневшем, густом лесу. И Аи Майн гадал: сами ли боги разгневались на них, или племя оборотней снова вышло из своих убежищ, окончательно утратив страх перед теми, кто помазан пламенем и пеплом Гна-Йеха? Хорошо, что родители умерли три цикла назад: они бы горько оплакивали своего сына. Но и Аи Майн горевал, как и те, кто потерял своих братьев, мужей и сыновей, сгинувших во мраке или в пастях чудовищ, что теперь алкали поглотить каждого мужчину, женщину и ребёнка. Неужели оборотни, что столько веков преклоняли колени перед мрачными алтарями злых богов, призвали в леса своих хозяев? Неужели Гна-Йех оказался бессилен? Все эти вопросы терзали Аи Майна, словно дикие звери. Он, как и другие люди, сегодня явился к каменному храму по велению Юк Пахта. Старый шаман сам призвал их, сказав, что нет более времени ждать, когда смерть явится к их порогу: настала пора действовать. Или всех постигнет судьба прочих поселений. Нельзя дозволить пламени бога угаснуть навеки. Перехватив священное копьё охотника покрепче, Аи Майн приблизился к двустворчатым дверям храма, у которых уже толпились не только женщины, старики и дети, но и другие охотники на демонов. Они стояли с хмурыми, суровыми лицами, которые освещало пламя костров и факелов. Пламя их бога. Но, несмотря на это, Аи Майн чувствовал пронизывающий холод. И до ноздрей его со стороны леса доносился странный запах, не похожий на запах древесной смолы и еловых иголок. Нет. То был запах смерти. Он невольно ёжился, кутаясь в тёплую шубу из тюленьей кожи. Меховой воротник из медвежьей шерсти покалывал лицо, обросшее густой тёмной щетиной. Когда двери храма распахнулись, люди притихли, глядя на серьёзное лицо Юк Пахта, словно состарившееся за короткий срок ещё больше. Его меховое церемониальное облачение, выкрашенное в багровый, в свете огня почему-то жутко напоминало обветренное мясо. Старый шаман обвёл внимательным взглядом собравшихся людей, сохраняя молчание. — Что сказала жрица? — спросил кто-то, не выдержав недоброй тишины, повисшей во дворе храма. Аи Майн не видел говорящего, но тоже замер в волнении, слыша, как по толпе прокатился взволнованный ропот. Всем хотелось узнать ответ на этот вопрос. И Аи Майну — тоже. — Что говорит Ии Куут? — подхватил другой голос. Ии Куут... Тягучие, долгие звуки, тающие в воздухе, звуки, говорящие о силе того, кто его носил. Две долгие, одинаковые буквы в имени всегда означали высокое положение, добиться которого было непросто. Лишь самые достойные получали его. Ии Куут была стара, старее любого в племени охотников на демонов, и никто, наверное, уже не помнил, какое имя она носила при рождении. Прежде того времени, пока не посвятила свою жизнь служению Гна-Йеху и не была крещена огнём и пеплом. Возможно, и сам Юк Пахт, который принял пост шамана от своего предшественника много циклов назад, не знал его. Ии Куут всегда говорила правду — и точно могла предсказать не только дождь, нападение племени оборотней или результат обычной охоты на зверя в лесах, но и многое другое. Поэтому сейчас казалось как никогда важным услышать, что она увидела в пламени на этот раз. Что могут они противопоставить чудовищам, о которых теперь было столько разговоров? Как выбраться из темноты, что надвигалась со всех сторон и даже самое жаркое пламя отгоняло её ненадолго? Сама жрица редко покидала храм, и передавала свои слова либо через Юк Пахта, либо через другую свою прислужницу и будущую преемницу — Ир Дорм. Ибо только женщины могли владеть подобной силой. Мужчине надлежало скормить пламени своё естество, чтобы внимать сказанному искрами, без этого они могли лишь наблюдать смутные видения и исполнять волю бога. Однако от подобного варварского обычая племена охотников отказались очень давно, ещё до предшественника Юк Пахта. Аи Майн, вспоминая об Ир Дорм, каждый раз вздыхал с некоторой тоской: в детстве они много времени проводили вместе, и когда-то он надеялся, что Ир Дорм станет его женой и матерью его детей, однако Гна-Йех выбрал её. А женщина, обещанная огню, не может вступать в отношения с мужчиной. Огонь — вот её муж, и искры пламени — её дети. Однако Аи Майн мог хотя бы гордиться тем, что когда-то был близким другом Ир Дорм, пусть сердце его и по сей день замирало каждый раз, стоило увидеть её, облачённую в одеяния будущей жрицы. — Ии Куут... — печально протянул Юк Пахт и замолчал. Аи Майну стало не по себе от того, как были произнесены эти слова. — Ии Куут сказала, что нам всем надлежит уйти, поскольку здесь спасения от чудовищ не сыскать. Наши родные леса больше не принадлежат людям. Ропот превратился в испуганные вскрики, которые перемежались гневными возгласами. Люди подошли ближе, и Юк Пахт предупредительно воздел руки. — Стойте! Разве ослушаетесь вы сказанного самим пламенем, ослушаетесь дочери огня? — спросил он, оглядывая искажённые страхом и негодованием лица собравшихся. В толпе плакали дети, и испуганные матери крепче прижимали их к себе. Тьма вокруг, казалось, стала ещё гуще. И через сплетённые ветви не видно было даже звёзд, а сами ветви напоминали толстые канаты жуткой паутины. — Ибо она, Ар-Наэль, скоро должна вернуться. Чтобы пробудить спящих, чтобы освободить пленных, чтобы истребить беззаконие и покарать виновных. Как и было обещано много веков назад. По и без того перепуганной, взбудораженной толпе людей прокатилась очередная тревожная волна, напоминающая болезненную судорогу. Аи Майн молча слушал, чувствуя, как сердце его охватывает знакомый трепет. Неужели сказанное Юк Пахтом — правда? Конечно, он не станет лгать, а Ии Куут — никогда не ошибается, но... разве можно в такое поверить? Ар-Наэль не возвращалась много тысяч лет. — Сама дочь огня обратилась к ней, — продолжил Юк Пахт. — Она сказала, что мы должны покинуть эти земли — и идти как можно дальше отсюда, ибо здесь нас ждёт погибель. — Племя оборотней вновь нападёт на нас? — спросила какая-то женщина. Она держала за руку маленькую девочку, которая постоянно хлюпала носом. — Мы знаем, мудрейший, что они снова принялись за старое. Они похищают наших детей, они убивают наших мужей и братьев... Но ведь мы всегда сражались с ними, и до сего дня Гна-Йех берёг нас, даруя несколько мирных циклов. Что изменилось теперь? — Не в них дело, — покачал головой Юк Пахт, — они — не самая главная опасность, ибо являются не более, чем слугами чудовищ. Мрак же надвигается со всех сторон, а уйти по солёной воде мы никак не сможем... Если останемся здесь, не только погибнем все до единого, но и сами станем их слугами. Разве этого вы хотите? Такой судьбы желаете своим детям? Некоторое время Юк Пахт сохранял тяжёлое молчание, явно силясь произнести ещё одну неприятную новость. Наконец, он смог преодолеть себя и тихо, горестно объявил: — Ии Куут умерла, передав мне эти слова, и я видел дым, что исторгся при этом из её уст. Пусть Гна-Йех, бог пылающих костров, поможет ей отыскать верную дорогу... Если такие ещё существуют. Люди запричитали. Женщины расплакались на сей раз вместе со своими детьми, которые не понимали, что происходят. Скорбный, горестный вопль взметнулся к бессердечному небу, путаясь в хищных переплетениях ветвей и теряясь в зловещих тенях. Даже на грубых, обветренных лицах мужчин отразилась боль. Зубы их скрежетали от негодования и гнева. Аи Майн ощутил, что у него самого защипало в уголках глаз, но он с силой заморгал, чтобы не позволить слезам пролиться. Верно, у них ещё будет достаточно поводов поплакать... Сначала его покинули родители, потом — брат. Теперь не стало Ии Куут... Его собственный, маленький мир оказался до отвращения пуст и тёмен. — Сегодня, — тем же печальным голосом продолжил Юк Пахт, — мы возложим на погребальный костёр тело Ии Куут, чтобы Гна-Йех отыскал её душу и спас от холода и темноты. Дальше волю его будет исполнять Ир Дорм, что согласилась принять знание от Ии Куут. Она будет помазана её прахом и отмечена огнём, чтобы и Гна-Йех, и Ар-Наэль знали, чьими устами теперь обращаться к нам. Полные мрачного торжества слова источали силу и заставили некоторых из людей исторгнуть очередной вопль, на сей раз в нём слушалась надежда. Ии Куут была для племени матерью, и теперь её не стало, но после себя она оставила другую мать — Ир Дорм, которая вскоре сможет принять новое имя, а значит — и надежда на лучшее существовала. Гна-Йех и Ар-Наэль не покинут их. Аи Майн, впрочем, всё равно испытывал только скорбь. Ир Дорм... Сложно ему будет считать её матерью. Слишком она молода. Слишком хороша. Он покорил себя за греховные мысли, которыми касался той, что обещана огню, но ничего не мог с собой поделать. Гна-Йех — бог, что зажигает костры и дарит огонь. Ар-Наэль была его дочерью, что родилась из искр его пламени, однажды упавших на пропитанную кровью почву у священных деревьев. Позже она рассказала отцу, что явилась в этот мир по велению давно уснувшей Фаль-Маа, и надлежит ей вскоре исполнить её волю. Гна-Йех посмотрел на священные деревья, подле которых поднялась из земли его дочь, и спросил, почему же именно возле обители его Старших братьев ожили его искры, ведь давно владения их осквернены. «Всё едино в этом мире, — ответила с мягкой улыбкой Ар-Наэль. — И Старшие братья твои, пусть и полагаешь ты их давно ушедшими, всё ещё здесь. Они провели меня к тебе тайными тропами, отец, ибо тоже чтут волю Фаль-Маа». Гна-Йех пытался расспросить её о других вещах, понимая, что дочь знает больше, чем говорит ему, однако уклонялась она от всех его вопросов. И понял бог, что настанет час — и он увидит всё своими глазами, пусть сердце его и тревожилось за дочь. Так прекрасна была Ар-Наэль, что одного взгляда её хватало, чтобы ночь обратилась днём, и там, где прежде лежали бесплодные земли, распускались цветы и колосились поля. И свет этот, и тепло неприятны были Ка-Наагу, богу древней бездны и отцу демонов. Тысячи злых глаз его наблюдали за прекрасной Ар-Наэль, и от зрелища того делалось ему больно. Давно, очень давно не покидал он пределов своей тюрьмы, куда отправили его Старшие братья, однако и те давно не имели над ним власти. Тогда как Ка-Нааг выжидал, копил силы и отдавал их своим собственным слугам и детям, рождённым в этой же первородной тьме. Множились они, питаясь его ненавистью и болью. И однажды Ка-Нааг понял, что у него хватит сил дотянуться до прежде недосягаемых миров — и исполнить то, чего он желал столько времени. Дождавшись самого чёрного часа, он похитил уснувшую у священного дерева Ар-Наэль и свет её из мира. Гна-Йех, обнаружив то, впал в великий гнев, и пустился в погоню, чтобы вернуть свою возлюбленную дочь. Он шёл по следам, которые оставила отцу Ар-Наэль: увлекаемая Ка-Наагом, она роняла горячие слёзы, и те падали с потемневших небес на землю. Ка-Нааг же уходил всё дальше, оставляя после себя поглощённые им миры. Слёзы дочери и разрушенные звёзды вели Гна-Йеха во мрак. Ему пришлось спуститься в Гзин — тёмный мир грёз и кошмаров — куда и увлёк её коварный Ка-Нааг. Мир тот лежал у самых врат внешней тюрьмы, куда Старшие братья отправили Ка-Наага и его слуг, и Гна-Йех никак не мог допустить, чтобы Ар-Наэль угодила в их плен, ибо поглощённая ими душа её даст демонам достаточно силы, чтобы уничтожить все прочие миры, сколько их ни есть. Однако, уйдя, Гна-Йех оставил и человеческое племя в кромешной тьме, из-за чего прислужники Ка-Наага получили возможность творить беззаконие. И падали на землю не только священные слёзы дочери огня, но и демоны, получившие теперь свободу. Бесчисленные жуткие твари расплодились на обитаемой земле, пожирая и поглощая, принося Ка-Наагу силу и собирая для него дань. Они совращали человеческие души, и некоторые предпочли преклониться перед ними, чтобы обрести силы тёмного бога и получить его благословение. Возлюбленный брат Гна-Йеха, чьё имя никогда теперь не дозволено произносить вслух, так же встал на сторону Ка-Наага, полагая, что так сможет усыпить бдительность тёмного бога и тем помочь Гна-Йеху одержать победу. Однако слишком велика оказалась сила Ка-Наага и его демонов, чтобы противостоять ей. Рассудок его и душа стали частью бездны, и, навеки проклятый, он вынужден был склонить колени и служить Ка-Наагу и его воинству, сея смерть. Холодное, говорят, и страшное то время было, пока Гна-Йех блуждал в Гзин, ища свою прекрасную дочь Ар-Наэль. Когда звёзды донесли до него вести о том, что сотворил его брат, вместе с которым он явился в этот мир, Гна-Йех впал в отчаяние. И, проклиная некогда дорогое сердцу имя, исполненный неописуемым горем, он с ещё большей яростью устремился вслед за Ка-Наагом, чтобы покарать за содеянное. Люди взывали к Гна-Йеху из наполненной кошмарами темноты — но того мрака, в который ему довелось спуститься, не достигали их мольбы. Многие гневались на Гна-Йеха, говоря, что тот не имел права оставлять племя человеческое без огня и света, иные возражали им: без Ар-Наэль огонь утратит свою силу рано или поздно, посему лучше пусть Гна-Йех сделает то, что должно, заберёт у Ка-Наага свою дочь и вернётся, чтобы пламенем своего гнева сжечь демонов. И покарать своего брата, который оказался слишком самоуверен и слаб. Он отомстит за все погубленные души, а те, кто выживет во тьме, поведает ему правду о том, что случилось. Наконец, на самом краю Гзин, Гна-Йех настиг безжалостного Ка-Наага, который оплёл Ар-Наэль своими бесчисленными руками, намереваясь погрузиться вместе с ней в свой обитель. Он расхохотался в лицо Гна-Йеха, назвав того слабосильным дураком, который погубил и своего брата, и свою дочь, и даже мир. Остаётся ему теперь лишь одно: просить у великого Ка-Наага милости, чтобы стать его покорным слугой. Однако позабыл Ка-Нааг о священных слезах, что роняла с небес Ар-Наэль, одной из них суждено было упасть в лоно смертной женщины, что родила вскоре мальчика, который обрёл силу сокрушать демонов и чудовищ, порождённых злой бездной. Увидев то, Ка-Нааг перестал смеяться, и напал на Гна-Йеха: после них он намеревался расправиться и с человеческим мужем. Но Гна-Йех, увидев Ка-Наага во всём ужасе его и ярости, не дрогнул и не устрашился. Ибо дочь его Ар-Наэль всё ещё находилась в его власти. Битва между ними была жестокой и страшной, и все обитаемые миры, и вся вселенная содрогалась, потревоженная жуткими звуками. Звёзды падали и сгорали, и почерневшие небеса напитались кровью богов. Расходилась по швам ткань бытия, грозясь и вовсе разорваться на части. Однако Гна-Йех, сколь бы ни был силён, отступал всё дальше, ибо Ка-Нааг наделён был невиданной силой, которой мало кто мог противостоять. От того и заточили его Старшие братья в тюрьму, когда поняли, насколько он может быть опасен. Тогда исполнилось слова, некогда сказанные Ар-Наэль: настало ей время стать вместилищем воли Фаль-Маа, которая спала в самых глубинах великого огненного океана древности. Она распахнула глаза и обратила взор свой к Ка-Наагу, что всё дальше теснил Гна-Йеха к краю бездны, и заговорила языками многими, взывая к нему: «Много бед наслал ты на братьев своих, и на смертных, настало тебе время успокоиться». Испугавшись впервые за множество вечностей, Ка-Нааг обернулся к Ар-Наэль, которую тоже полагал спящей, и увидел пламя ярости в её взгляде. И узнал тот взгляд, принадлежащий Фаль-Маа, Великой Матери Вселенной, что некогда и его породила на свет. Ту, из-за которой он познал лишь боль, мрак и вечный голод, возненавидев всякую жизнь. И ринулся на неё, позабыв о Гна-Йехе, намереваясь уничтожить. Ибо сколь сильно бы не ненавидел Ка-Нааг своих младших братьев, Мать свою он ненавидел сильнее, пусть Ар-Наэль и была лишь вместилищем её воли и её голосом. «Я призываю Старших братьев, — возвестила она, увидев чудовищного Ка-Наага, что устремился к ней. — И отдаю сердце своё, и тело своё Той, Что Породила Всё. Пусть сброшены будут в бездну демоны, что терзают богов и смертных, и запечатаны в ней снова». Услышав те слова, Гна-Йех в ужасе крикнул, однако Ар-Наэль обратила к нему своё лицо и велела: «Возвращайся назад, отец. Возвращайся и верни людям их огонь и свет. Не печалься, ибо я всё ещё буду жить в твоём пламени, и искры мои будут биться в сердцах человеческих. Но в самый чёрный час — я снова вернусь». Со словами теми бросилась Ар-Наэль навстречу Ка-Наагу прямо на глазах у своего отца. И страшный крик исторгся из множества глоток бога бездны, и содрогнулась вселенная очередной раз, когда опалённый и ослеплённый её огнём, падал он вниз, в самые глубины, в самые тёмные и далёкие из миров, где никогда не было света. И Старшие братья, которых призвала она, снова заперли стены древней тюрьмы, чтобы сдержать силу Ка-Наага и его демонов. И сердце Гна-Йеха разрывалось от боли осознания, что единственная дочь его закрыта во мраке вместе с чудовищем. Увидев его печаль, один из Старших братьев, у которых никогда не было имён, обратился к нему, желая не то напугать, не то утешить: «Настанет час — и она выйдет из тюрьмы, пройдёт через Гзин в обитаемый мир. Однако и в самом деле то будет час чёрный, ибо вместе с ней пробудятся и силы Ка-Наага. То будет последний раз, когда достанет ему силы подняться из глубин. Возвращайся, как тебе и было велено, брат, возвращайся, пока не стало слишком поздно». Гна-Йех послушался и, тоскуя всем сердцем своим и оплакивая свою дочь, умчался прочь, падая раскалённой звездой. И выкрикивал он имя Ар-Наэль, словно надеясь, что достигнет его голос самых глубин бездны, куда ей пришлось спуститься. Где она сейчас? В грусти своей Гна-Йех смотрел на догорающий костёр, который разжёг тут же, как только вернулся обратно. И тогда увидел он, как несколько искр этого пламени коснулись дочерей человеческих, и услышал её далёкий, призрачный голос, едва достигавший его ушей. — Пока не достанет мне сил вернуться отец, я буду жить в них, — прошелестели языки огня. — Настанет час и одна из моих искр коснётся той, кто сможет вынести меня из тьмы. Жди, отец. Я вернусь... ибо всегда держала своё слово. И Дочери человеческие, кого коснулось священное пламя, будут говорить... Немало времени прошло с тех пор, и вот теперь Юк Пахт говорит такое! Неужели Ии Куут и впрямь увидела возвращение Ар-Наэль? Но ведь это значит, что и чудовищам надлежит вернуться. И эта тьма, эти жуткие звуки, которыми наполнился знакомый мир говорили о том, что Ка-Нааг идёт за ними всеми. Холодный могильный мрак продрал Аи Майна до самых костей, и пламя костров казалось жалким в чернильной сырости тьмы. — Сегодня дочь огня отметит Ир Дорм, — говорил тем временем Юк Пахт, — а после мы отправимся туда, куда укажет Гна-Йех. Аи Майн не понравилось то, что сказал Юк Пахт, пусть и исходило то из уст Ии Куут, которая слышала голос Гна-Йеха. Куда они могли уйти? Как? Вокруг них лежали мёртвые земли, а с севера — холодная, солёная вода, которую никак не перейти. Лодки у них были, да только что в них толку — они годились только для того, чтобы ловить рыбу, и даже Аи Майн понимал: на них не преодолеть большого расстояния. Когда же уже готовы были все эти вопросы обрушиться очередной раз на голову Юк Пахта, тот предупредительно произнёс: — Нынче ночью, когда пройдёт обряд погребения и прощания, а за ним — возвышения и посвящения, тогда Ир Дорм скажет то, что показал ей Гна-Йех, и передаст волю Ар-Наэль, что идёт освободить всех сынов и дочерей человеческих. Вскоре Аи Майну, как и другим достигшим взрослого возраста мужчинам, было велено отправиться на границы поселения. Им надлежало следить за тем, чтобы ни одна тварь или её прислужник не попытались проникнуть за границы света пылающих костров, пока Юк Пахт и Ир Дорм готовятся к обряду. Сегодня, как и прежде, солнце почти не вставало, потому Аи Майн даже не был уверен, день сейчас, поздний вечер или же ночь. Даже луна не показывалась на небосводе, словно и её проглотили кошмарные слуги Ка-Наага. Он шагал по одной из грязных тропинок, протоптанных от храма, что находился в центре небольшого поселения, и ведущей к окраине. Низенькие деревянные домишки тулились друг к другу, словно пытались согреться, уберечься от стылого мрака, что выползал из глубин. Ненасытного, ненавидящего, злого. В деревянных кадках солились рыба и мясо. В воздух поднимался тяжёлый запах ворвани: не так давно в бочки слили тюлений и медвежий жир. Мокрая шерсть сушилась на растянутых верёвках. Слышался тревожный, приглушённый гомон человеческих голосов, и эта тревога отзывалась и в сердце Аи Майна. Люди боялись — и не зря. Вокруг поселения пылали костры, обложенные покрытыми копотью камнями. Они отбрасывали тени, подсвечивая чёрные стволы деревьев, которые потрескивали и покачивались на ветру. Древние исполины хранили свои тайны, зная куда больше, чем каждый из живущих. Сейчас они выглядели уставшими и больными. Они тяжело и натужно дышали, глотая несуществующими ртами отравленный чудовищами воздух. Аи Майн присел поближе к костру, положив копьё себе на колени. Холод земли проникал под кожу даже сквозь толстые, тёплые штаны из моржовой шкуры. Он вдохнул полной грудью воздух, в котором всё ещё чувствовался родной запах смолы, старого перегноя и колючих еловых игл. Взгляд его устремился туда, куда не доставало пламя костров, в сторону тёмного леса, из низин которого поднимался густой туман. Туда, где притаились коварные топи и болота и убежища племён оборотней. Лишь огонь Гна-Йеха пока что удерживал их. Но надолго ли хватит силы пламени, если теперь Ка-Нааг и боги, которым поклонялись оборотни, готовы обрушиться на людей всей своей мощью? Мысли и дурные предчувствия заставляли то и дело сжимать пальцы, и чудились теперь Аи Майну в ветвях деревьев блуждающие там чёрные тени, которые только и ждали того, как угаснет яростное пламя. Но оно должно и будет гореть — Аи Майн не сомневался. Они отобрали его брата, но он сам — ещё жив. Он способен мыслить, дышать, любить и горевать, радоваться и испытывать боль, а значит, оставалась и надежда. Ир Дорм... его прекрасная Ир Дорм станет для них путеводным светом. Аи Майн посмотрел на чёрный наконечник своего копья, который ловил багровые отблески пламени. Это было особое копьё, которое вручали каждому мужчине, который нарекался охотником на демонов. Такие же наконечники крепили и на стрелы. Хрупкие, но острые. Охотиться ими на зверя было бесполезно, зато помогали, как гласили предания, против некоторых демонов. Аи Майн не знал, правда ли то, ибо никогда не видел настоящих демонов и чудовищ — только эту темноту. И не был уверен, что она испугается их копий и стрел. Юк Пахт говорил, что однажды их создал Гна-Йех для борьбы с некоторыми из порождений Ка-Наага, пусть и не со всеми из них. Он спрятал это оружие в недрах глубоких пещер, где некогда их нашли предки охотников на демонов. Те, что потом основали большие и маленькие поселения в этих лесах. С тех пор это всё превратилось в традицию и легенду, хотя Аи Майн сам лично знал и видел: уродливые оборотни тут же бежали, завидев чёрные наконечники, хотя убить их можно было и обычным оружием. Всё-таки природа их была по большей части человеческая, пусть и извращённая до отвращения поклонением тварями из бездны. Кожа их покрылась струпьями и наростами, зубы почернели и удлинились, а из растянутых ртов их постоянно пахло мертвечиной и тухлой кровью. Но теперь пришла и другая беда: те, кому племена оборотней поклонялись. Каждую ночь раздавались из леса, всё ближе и ближе, кошмарные звуки, исторгаемые из самой земли, словно кричали сами болота и топи. За нерушимой и молчаливой грядой деревьев таилось нечто жуткое. В леса Моссовии пришла беда. Ка-Нааг столько времени копил силы, питаясь жертвенной кровью, чужим страхом и болью, взращивая в себе ненависть и злобу, надеясь однажды вернуться — успеет ли прийти на помощь Ар-Наэль? Сможет ли она хоть что-то сделать с этими чудовищами? Аи Майн не знал. Если нет — все они умрут. Человеческое племя окажется уничтожено — и воцарится тьма. Впервые за долгое время Аи Майн задумался, что сейчас происходит за пределами Моссовии. Что бы ни говорили другие, люди жили не только здесь: в конце концов, некоторые видели корабли чужаков. И видят ли они тоже эту тьму? Или все, кроме их племени, уже погибли? От мысли этой становилось неуютно. Зябко. Очень одиноко и страшно. В клубящейся мгле леса вспыхивали холодными звёздами злые глаза, слышались шёпоты и завывания, и Аи Майну показалось, что ему навстречу, пошатываясь, как сломанная кукла, кто-то идёт. Он тут же вскочил на ноги, чувствуя отвратительную дрожь, и до боли, до рези вглядываясь в пугающую его картину. Ему хотелось отвернуться, бежать, предупредить остальных, но Аи Майн просто не мог сдвинуться с места. Копьё, позабытое, так и осталось лежать на земле у самых его ног, вросших в землю. — Аэ Наим, — прохрипел едва слышно Аи Майн, узнавая того, кто вышел из леса. К нему направлялся неверной походкой, словно пьяный, его брат, которого он столько времени считал погибшим, навеки сгинувшим в пасти чудовищ. — Аэ Наим! — выдохнул Аи Майн и хотел уже было сделать шаг, пересекая круг света и ступая в темноту, но тут словно ощутил, как нечто удерживает его. Неужели сам Гна-Йех предостерёг его? Аи Майн снова пригляделся к неестественным движениям брата. Оглядел истрёпанный, покрытый засохшей бурой кровью меховой воротник, изорванные шкуры. Тёмные волосы слиплись от той же крови. Тогда Аи Майн посмотрел в глаза своего мёртвого брата, и ощутил, как из груди со свистом выходит воздух, его словно окатили ведром студёной воды: великий Гна-Йех! То были глаза демона: белые и пустые. Лицо Аэ Наима, которое выглядело почерневшим, исказил жуткий оскал. Зубы показались неестественно-длинными для человека. — Аи Майн... брат... — скрюченная рука в изодранной перчатке вытянулась вперёд, но не посмела преодолеть круг пламени, замерла. Сквозь дырки проглядывались почерневшие от обморожения пальцы. Аи Майн отшатнулся, словно сбрасывая с себя странный морок, и посмотрел на мёртвого Аэ Наима в немом ужасе. А ведь он чуть было не шагнул ему навстречу, простирая объятья смерти. Холодный лес зашумел, заскрипел злобно, и огонь дрогнул. — Иди с нами, Аи Майн... теперь я знаю, насколько лжив твой бог. Насколько он... слаб. Но я... мы знаем, что такое вечность. И знаем, как одолеть смерть. Аэ Наим теперь с нами, как и твои родители... как и старая Ии Куут, — он ощерился, — иди и ты к нам. Я укажу тебе путь. Аи Майн ничего не ответил — взгляд его был направлен во тьму, где за границами света покачивалась фигура Аэ Наима, призывая к себе. Он готов был поклясться предками, что видел за спиной своего мёртвого брата громадное чёрное щупальце, воткнутое куда-то между лопаток. Это не брат говорил, это говорило чудовище его устами, управляло его безвольным телом, словно поломанной куклой. До чего жутким, отвратительным было это зрелище! — Аи Майн... обещаю тебе... — Нет! — Аи Майн, наконец, обрёл в себе силы отвести взгляд сторону, посмотреть под ноги. Он тут же увидел копьё, лежащее на промёрзшей земле, и наклонился, цепляясь в него задеревеневшими от страха пальцами. Однако оно и придавало уверенности. — Уходи или... или я воткну его тебе промеж глаз, брат! Аи Майн разогнулся и приготовился метнуть своё оружие в мертвеца, но ему оставалось лишь протяжно выдохнуть: там, где стоял Аэ Наим никого не оказалось. Только шелестел потревоженный лес, а в высоких и густых кустах нечто копошилось. Некоторое время он так и стоял с поднятой в замахе рукой, пока та не затекла. Опустив оружие наконечником к земле, Аи Майна несколько раз моргнул. Может быть, он просто задремал — и ему привиделся этот кошмарный, полный потустороннего холода сон? Или всё это случилось взаправду? Протяжный вой рога заставил исторгнуть из горла сиплый крик — настолько звук этот показался неожиданным, бьющим по самому темечку. Рог прогудел ещё раз — и Аи Майн понял, что с него хватит. Юк Пахт призывал всех к храму, а значит, время настало. Однако, повернувшись к лесу спиной, Аи Майн услышал чей-то сдавленный смешок, ощутил холодный взгляд, но оборачиваться не стал — достаточно с него на сегодня искушений. *** Окрашенные во все оттенки красного шкуры Юк Пахта горели почти так же ярко, как пламя, которое он разжёг во дворе храма. Пахло горящим ельником и маслом, которым щедро полили смертное ложе Ии Куут. Старый шаман ходил вокруг с пылающим факелом, и огонь освещал его испещрённое морщинами лицо, на котором застыло выражение некой суровой решительности и непоколебимости. Казалось, ему больно, но это и не удивительно. Женщины, да и некоторые из мужчин, плакали, увидев мёртвое и бледное лицо старой провидицы. Той, что говорила с племенем голосами огня. Теперь его языки лобызают её тело, словно верные псы, чтобы отнести в объятия Гна-Йеха, их огненного отца. Тёмные глаза Юк Пахта казались твёрдыми, словно камень, когда он, отвернувшись от погребального костра, посмотрел на собравшихся вокруг людей. Рядом с ним, прямо на земле, лежал тот самый небольшой рог, которым он призывал людей на главную храмовую площадь. Рёв и треск огня вплетался в мрачные звуки окружающей ночи, отпугивая, но не изгоняя насовсем чудовищных теней. Кажется, каждый слышал, как там, за пределами поселения беснуются невидимые твари. Скоро, похоже, их не сможет сдержать даже пламя Гна-Йеха. — Ир Дорм... — почти нараспев произнёс Юк Пахт. Голос его плыл в тягучем дымном мареве, от которого дрожал окружающий костёр воздух. — Ир Дорм... настало время. Выйди к нам. В момент, когда шаман произнёс эти слова, пламенное ложе Ии Куут застонало, ухнуло, проваливаясь вниз, и в тёмную ночь взвилось неисчислимое количество искр, устремляясь к невидимым звёздам. Люди ахнули, и сердце Аи Майна забилось где-то в горле. Ир Дорм вышла из дверей храма, облачённая в оранжевые одежды пламенной жрицы, и на лице её застыли испуг напополам с решительностью. Рыжевато-каштановые волосы были собраны в толстую косу, переплетённую алой летной. — Подойди сюда, Ир Дорм, — устало велел Юк Пахт, указывая факелом на костёр. Аи Майн, как и все остальные люди, следил за великим таинством. Никому из них прежде не доводилось видеть ничего подобного, ибо никто не застал то далёкое время, когда посвящали богу пылающих костров Ии Куут. Ир Дорм, помедлив мгновение, приблизилась к погребальному костру, и вдохнула полной грудью. Она закрыла глаза и чуть поморщилась. Аи Майн, стоявший достаточно близко, готов был поклясться, что видел, как несколько искр влетели в её трепещущие ноздри вместе с ошмётками пепла. Горячо ли ей? Больно ли? Чувствует она вкус огня на языке? Аи Майн не знал. Но если Гна-Йех благоволит к ней, значит, должен защитить и от возможной боли. Ибо теперь она будет его устами, его глазами, исполнителем его воли. — Внимай его голосам, — продолжил Юк Пахт. Он тоже повернулся к погребальному костру, глядя на пламя, — внимай его повелениям. Пусть сила Ии Куут станет твоей. Такова была и её последняя воля. Искры Ар-Наэль укажут тебе верный путь. Не отворачивайся и не бойся обжечься, ибо боль от огня — это необходимая боль. Чистая боль. Настоящая боль. Он коснулся руками обожжённой земли возле костра, разминая чёрные комья в ладони. После этого его перепачканные пальцы принялись быстро и уверенно выводить косые символы на лице Ир Дорм. Вскоре щёки её и лоб были изукрашены неизвестными письменами. Юк Пахт при этом что-то едва слышно бормотал, но Аи Майн не мог разобрать ни единого слова. Ир Дорм не открывала глаз, и длинная тень её ресниц трепетала на перепачканных щеках. Рот был чуть приоткрыт — она взволновано дышала, впитывая запах огня и горячей земли, пылающих еловых веток и смолы. — Пусть огонь всегда горит в твоём сердце, — продолжал Юк Пахт, — и никогда не погаснет. Веди же нас сквозь тьму, говори с нами, открой своё сердце пламени. Пепел к пеплу, — с этими словами он помог Ир Дорм подняться, придерживая её за руку. Она всё так же не открывала глаз — видимо, так было нужно согласно ритуалу. Аи Майн никогда не узнавал таких подробностей, да и ему, как далёкому от богослужений человеку, то не требовалось. — Внимай своим сердцем. Юк Пахт встал позади Ир Дорм и опустил свои ладони на её узкие плечи. Снова что-то зашептал. Тогда случилось невероятное и невозможное: огонь, на котором догорало тело Ии Куут, изогнулся, словно живой, и языки его потянулись к Ир Дорм, словно желая коснуться её лица. Аи Майн смотрел, как пламя движется, напоминая руки слепца, что желает узнать облик своего собеседника. Племя испуганно выдохнуло, и этот судорожный звук взвился к небесам вместе с жалящими остро искрами костра. Аи Майн хотел зажмуриться, хотел отвернуться, ибо боялся, что сейчас Ир Дорм сгорит заживо, а её прекрасное лицо превратится в обугленную чёрную головешку. Юк Пахт не отпускал Ир Дорм, по раскрасневшемуся лицу которой катились крупные капли пота. Вероятно, ей действительно было больно, но глаз она не открывала. Пламя касалась её, но, вопреки всему, не опаляло кожу. Символы, нанесённые рукой Юк Пахта, из чёрных стали алыми. Вспыхнули на лице, как раскалённые угли, и угасли, словно впитавшись в плоть, просочившись под кожу и растворившись там. Невидимое клеймо, которое невозможно смыть, отметка Гна-Йеха. Огонь перестал касаться лица новой провидицы и взмыл вверх, как ему и положено. Повисла долгая, напряжённая тишина. Все ждали, что скажет Юк Пахт. Все ждали, что скажет Ир Дорм. Все ждали, что скажет пламя, которое, казалось, разгорелось ещё ярче. Аи Майн ощутил, что ему становится слишком жарко находиться рядом с костром. Тёплые шкуры пропитались едким потом, даже волосы промокли, и ему пришлось стащить с головы меховую шапку. Неожиданно Ир Дорм изогнулась всем телом, широко распахнув прежде закрытые глаза. Рот её искривился, исторгая неслышный крик. Аи Майн почти услышал, как трещат её кости. Юк Пахт, не отходивший от неё ни на шаг, тут же перехватил её за талию, не давая упасть. Изо рта Ир Дорм повалил едкий дым, и люди, испуганные этим зрелищем, подались назад. Один лишь Аи Майн остался стоять достаточно близко, испытывая боль за Ир Дорм. Он хотел оттолкнуть Юк Пахта прочь и привести её в чувство, не дать изломать себя и позволить выпить воды, что погасит это пламя. Однако вмешиваться он не имел никакого права, ибо тогда сам будет сожжён. Кто он такой, чтобы перечить воле богов? — Так и должно быть? — прозвенел чей-то юный, похоже, женский голос за спиной Аи Майна. — Что с ней? Гна-Йех отвергает её? — переживал другой охотник. — Она принимает в себя силу бога. И нам остаётся только ждать, — глухо проговорил Юк Пахт не оборачиваясь. Аи Майн видел его напряжённую спину и руки. По всей видимости, ему немалых трудов стоило сдерживать бьющуюся в агонии и судорогах Ир Дорм. Тело её изгибалось и выворачивалось, в глазах стыл ужас напополам с болью. Аи Майн всё-таки не выдержал: отвёл взгляд в сторону, будучи не в силах наблюдать за этим кошмарным зрелищем. Жаль, что он не мог заткнуть уши, чтобы не слышать ещё и звуков. Ир Дорм, наконец, выгнулась последний раз и обмякла в руках Юк Пахта. Тот погладил её по взмокшим волосам. Грудь её вздымалась и опускалась от тяжёлого дыхания, когда Аи Майн рискнул всё-таки присмотреться. Неожиданно она снова разомкнула веки, заставив всех отпрянуть. Один Юк Пахт не испугался, но и его пришедшая в себя Ир Дорм чуть оттолкнула, не позволяя помочь себе. Никто, очевидно, не ожидал, что всё произойдёт так стремительно. Поэтому люди, в том числе и сам Аи Майн, готовы были кинуться прочь, увидев такую перемену в Ир Дорм. Юк Пахт же, кажется, не был напуган. Он медленно поднялся с земли, не пытаясь теперь, однако, коснуться новой провидицы. Та стояла прямая, словно копьё, и оглядывала окружавшие её напряжённые лица. За спиной горел огонь. — Не бойтесь! — из горла Ир Дорм исторглось множество незнакомых, чужих голосов. И были они и мужскими, и женскими, и детскими. От этого у Аи Майна волосы на загривке зашевелились, а по спине побежали струи липкого, холодного пота. Где-то в толпе испуганно заплакал ребёнок. — Не бойтесь! — повторил голос. — Я не причиню вам зла. — Гна-Йех? — осторожно спросил Юк Пахт. Он не сводил внимательного взгляда с Ир Дорм. Та повернулась в его сторону, обратив к нему пылающий взгляд. В глубине бездонных зрачков горело алое. — Меня называют по-разному, но именно мои голоса слышала некогда Ии Куут, — ответило то, что находилось в Ир Дорм. — Я пришёл, чтобы держать перед вашим племенем слово, — теперь оно вновь перевело взгляд на испуганных людей, жмущихся друг к другу. — Мы слушаем тебя, отец, — смиренно проговорил Юк Пахт, склоняясь в глубоком поклоне, — как всегда слушали. Знаешь ты, что происходит с нашим лесом и миром, что лежит за ним? Ии Куут пыталась заглянуть туда... но погибла. Должны ли мы и в самом деле покинуть родные места, чтобы отыскать спасение? Прежде Юк Пахт не рассказывал деталей о том, как именно умерла прежняя жрица, не говорил, что та пыталась заглянуть за пределы родных лесов. Наверняка это связано со злой темнотой, пришедшей из далёких краёв и затопившей деревья, отравившей почву и сами небеса. — Да, ты сказал верно, и Ии Куут была права. Последнюю ночь вы проводите в родных местах, — заговорили голоса устами Ир Дорм, и Аи Майну показалось, что сила этих голосов способна сломать ему кости, — ибо вы должна уйти, если хотите жить. Те, кто останутся, не увидят рассвета. Ты спрашивал меня, что случилось с Ии Куут — и я отвечаю: во всём повинен тот, кого вы называете Ка-Нааг, и его слуги. Те, из-за которых моя дочь столько времени вынуждена была находиться в бездне... — голоса смолкли, и лицо Ир Дорм исказила неподдельная скорбь. — Но скоро она вернётся... Однако и Ка-Нааг более не дремлет. Что такое он на самом деле, спрашиваете вы своими сердцами? Я отвечу и на это. Когда не существовало ещё людей и вселенная была молода, в межзвёздной пустоте, из первобытного хаоса родились чудовища. Они были отправлены Великой Матерью во Внешние границы, чтобы хранить их, однако не удовольствовались таковой судьбой, увидев многообразие обитаемых миров. Они были полны жизни, они были прекрасны, они были желанны. Им захотелось получить их, выпить досуха. Ка-Нааг и другие боги, рождённые в первородной темноте, желают получить власть над пределом мироздания, они алчут боли, ибо презирают жизнь. Природа их жестокого и извращённого существования отравляет планеты, звёзды и населяющие их души. Были те, кто пытался убить их. Были те, кто пытался их остановить... Но все они потерпели крах, вынуждены были бежать и скрываться, прятаться, чтобы едкая пустота не поглотила их души. Да, их нужно и остановить, и заковать! Но никто из смертных не может этого сделать. Человек или подобный человеку не способен одолеть бога, то могут совершить лишь иные боги. Когда настанет время. Поэтому оставайтесь сильными, как ваши отцы и отцы их отцов. Оставайтесь сильными, как те, что стояли у порогов древних городов и разрушенных царств. Не поддавайтесь соблазну, что бы вам ни обещали боги бездны. Оставайтесь сильными, когда пойдёте новой тропой. Той, куда даже мой взор не сможет проникнуть. Аи Майн, как и многие люди племени, трепетал от сказанных слов — пугающих, жутких, угрожающих. Кажется, он даже позабыл, как дышать. — О, скажи нам, — взмолился Юк Пахт, простирая руки к Ир Дорм, что стояла рядом, воздев лицо к тёмному небу. Из глаз её бежали и тут же исходили паром слёзы, словно кожа её была раскалёнными углями. — Куда же мы пойдём и как спасёмся от них, если не в силах одолеть этих чудовищ? Мы слепы без твоего огня, так укажи нам путь. — Укажи, укажи! — вторили Юк Пахту люди. Потерянные, словно стадо без пастуха. — Аи Майн! — неожиданно Ир Дорм простёрла к нему руку и указала в его сторону, заставив и прочих устремить взгляды на него. У самого Аи Майна отнялся дар речи, и он ощутил, как что-то горячее разлилось в груди, словно Ир Дорм в самом деле коснулась его пылающей рукой. — Ты! Ты поведёшь их! — Я... я? — пролепетал растерянный, ничего не понимающий Аи Майн, словно младенец. Ноги его дрожали, а взопревшая ладонь лишь с ещё большей силой сжала древко копья. — Я не... «...не виноват», — хотел сказать он, однако не успел. Похоже, говоривший устами Ир Дорм, почитал его мысли и улыбнулся, предвосхищая его слова. — Я ни в чём не виню тебя. Напротив. Я говорю лишь, что вижу: ты — сможешь провести от моего имени этих людей через подземные пещеры, что скрыты под храмом. Вывести своё племя к свету. Сердце Ир Дорм открыто для тебя, и твоё сердце открыто для неё, а значит... и для меня. Понимаешь ты, о чём я говорю? Неожиданно Аи Майн ощутил, что краснеет от сказанного. Да, конечно, бог мог читать в его душе любовь к Ир Дорм, о которой он никогда не говорил, потому слова эти чрезвычайно его смутили. Словно он вмиг оказался абсолютно нагим перед всеми этими людьми, перед богом, и хуже того — перед самой Ир Дорм. Запомнит ли она то, что случилось сейчас? — Но ведь... Ир Дорм... Юк Пахт... — голос Аи Майна звучал жалобно. Он всё ещё ничего не понимал, и походило это скорее на дурной сон. Никто не смел вмешиваться в этот разговор, хотя на лице того же Юк Пахта тоже читалось явное недоумение. — Я не говорил, что ты станешь исполнять их роль. Каждому отведён свой удел. Ир Дорм будет проводником моей воли, Юк Пахт... откроет врата, — Аи Майн заметил, как на мгновение помрачнело лицо шамана, словно ему сообщили нечто неприятное и болезненное. Однако бог продолжал говорить. — Но именно ты встанешь во главе, когда откроется дорога. Тебе не нужно спрашивать меня, как быть и что делать, куда их вести... Ты сам всё поймёшь и узнаешь, как только увидишь проход. Об одном тебя предупреждаю, Аи Майн, — голоса заговорили серьёзно и сурово, — не слушай голосов темноты, не смотри в неё и не оборачивайся. Посмотрев на них, ты потеряешь волю — и они увидят тебя, как увидят каждого, кто рискнёт нарушить это правило. Не слушай голосов тех, кто живёт в глубинах, ибо они захотят совратить тебя и твоё племя. Не позволяй никому уходить во тьму без пламени в руках. До поры они будут бояться его... Запомни это, Аи Майн, и запомни хорошенько, ибо там я уже не смогу вам помочь. После этих слов глаза Ир Дорм закатились, и она, издав сдавленный крик, обмякла. Аи Майн, не помня себя самого, не выдержал и ринулся вперёд, успел подхватить её раньше, чем поспел стоящий поблизости Юк Пахт. Погребальный костёр всё ещё потрескивал рядом, но окружающий мир поглотила гулкая тишина, наполненная биением сердец. Все смотрели на Аи Майна — и он это чувствовал. Сам же он, прижимая к себе горячее тело Ир Дорм и слыша её рваное дыхание, поглядел на склонившегося к нему Юк Пахта. Говорил он, словно и правда совершил нечто непростительное: — Я не знаю... не понимаю, мудрейший, — попытался оправдаться Аи Майн. Однако Юк Пахт покачал головой, а после произнёс, чуть смягчившись: — Если так велит Гна-Йех, значит, на то есть причины. Каждому из нас уготована своя судьба, и, как я не стану противиться своей, так и ты не противься. Ты должен сберечь племя, ты должен сберечь Ир Дорм... Шаман обернулся, глядя теперь на подошедших ближе людей, которые ждали того, что им скажут. Ждали — и страшились, ибо никто из них прежде не покидал пределов леса, полагая, что там кончается мир. — Вы слышали, что сказал нам всем бог пылающих костров. Собирайте всё, что осталось ценного в ваших домах, но только то, что сможете унести в руках и на спине, — и возвращайтесь сюда. Тот, кто решит остаться... ваше право, однако вы слышали не хуже моего произнесённые здесь слова. Аи Майн посмотрел на Ир Дорм — и с радостью в сердце увидел, что веки её затрепетали. Значит, скоро она должна была прийти в себя. У Аи Майна сам собой вырвался выдох облегчения. Заметив это, Юк Пахт криво улыбнулся. Он, конечно, всё понял. — Но куда же мы пойдём? — спросил один из охотников, подходя ближе. — Женщины и дети обеспокоены... Ты всегда говорил, что за пределами леса нам нечего делать, ибо там нет жизни. — Там нет жизни для нас... Не было, ибо вокруг лежат отравленные и опасные места, уж я-то знаю, — устало пояснил Юк Пахт, — но коль Гна-Йех полагает, что мы должны это сделать, значит, время настало. Поторопитесь. — Но о каких путях говорил Гна-Йех? — удивлённо спросил Аи Майн. — Он сказал, что должен открыть их. Что это значит? — Под жертвенным алтарём в храме, — тихо признался Юк Пахт, — есть такой... Когда я был совсем мальчишкой, прежний шаман велел мне охранять его и регулярно приносить животных в жертву, чтобы поить его кровью... Пока не настанет час воспользоваться им. Не думал никогда, что доживу до этих дней. Возьми Ир Дорм, неси её в храм. Я покажу тебе. *** Люди стекались в ворота храма, гудели, как потревоженное осиное гнездо. У большинства из них за спинами и в руках виднелись плотно набитые сумки. Шкуры и меха по возможности надевали на себя и кутали в них детей. Некоторые охотники принесли с собой кожаные мешки, которые оказались забиты чёрными наконечниками для стрел и копий. Те, кому не хватало места внутри пропахшего благовониями помещения, толпились на ступенях и возле них. Погребальный костёр на маленькой площади к тому моменту догорел, и от него остались только угли и прах, которые Юк Пахт бережно собрал в глиняную чашу, смешал с водой — и подошёл к Ир Дорм, которая уже успела прийти в себя и растеряно оглядывалась по сторонам. Однако все — даже Аи Майн — отводили взгляды, словно племя в чём-то провинилось перед ней, хотя это было не так. И всё же присутствовала некая странная неловкость, которую, похоже, не испытывал только Юк Пахт, занятый своим делом. Ир Дорм заверила, что ничего не помнит из того, что случилось, и выглядела встревоженной, рассматривая лица своих соплеменников. Новость же о том, что им велено покинуть селение сегодня же, и вовсе напугала её. Юк Пахт, как мог, успокаивал Ир Дорм, то и дело заставляя глотать смешанный с водой пепел, чтобы завершить начатое. Она не противилась и делала то, что велел ей старый шаман, хотя Аи Майн видел, что вместе с пеплом она глотает и собственные слёзы. Каково это — вкусить прах своей матери, пусть и в духовном смысле? Аи Майн не хотел этого знать. Он не отходил от неё и постоянно сидел рядом. Напряжённый и прямой, как стрела, готовая сорваться со звенящей тетивы. В храме было жарко, от чего ему хотелось стащить с себя тёплые меха, но Аи Майн терпел, пусть тело основательно взопрело под одеждой. Он был напуган не менее Ир Дорм тем, что им предстоит. Как, вероятно, и все люди, собравшиеся внутри и снаружи. Все они — каждый человек племени — чувствовал себя ребёнком, которому надлежит заглянуть в пасть чудовищу, ступить в неизвестность. Туда, куда не достигает даже пылающий взор Гна-Йеха. «Жаль, что Аэ Наима нет здесь, с нами, с ним бы я точно чувствовал себя более уверенным», — с грустью подумал Аи Майн, но тут же вспомнил лицо своего мёртвого брата, покорёженное враждебной силой. Ему сделалось жутко, и рот моментально наполнила горечь. Юк Пахт тем временем тяжело поднялся на ноги. Он отставил в сторону опустевшую глиняную чашу, перемазанную мокрым пеплом, и взял изогнутый ритуальный нож, который всегда находился рядом с жертвенным алтарём на вырезанной из сосны подставке. Аи Майн, как и другие, знал, что этим ножом Юк Пахт не раз резал глотки животным, которых приносили в жертву, и до сих пор можно было разглядеть бурые потёки на тёмном постаменте. Золотая рукоять священного ножа была украшена алым камнем, который пульсировал в такт биению сердца, словно был живым. Аи Майн не знал, откуда взялось это украшение, хотя мать рассказывала ему, что это священная реликвия всегда находилась у племени охотников на демонов, сколько оно существовало. Само лезвие было выковано из чёрного с красными прожилками металла, который тоже переливался в свете пламени. Никто не знал оружия острее и смертоноснее. — Я покажу вам проход... — начал Юк Пахт, оглядывая лица собравшихся и говоря достаточно громко, как и привык, чтобы его слышали и те, кто находился у самых дверей. — Но поведёт вас Аи Майн, как и велел Гна-Йех. — Ведь ты знаешь больше, Юк Пахт, Аи Майн, пусть и взрослый мужчина, но ему нет и двадцати циклов, — справедливо заметил один из старших охотников. Это была правда, и Аи Майн сам считал, что в племени достаточно других более опытных мужчин, которые могли бы лучше справиться с этой ролью. Девятнадцать циклов — достаточно, чтобы ходить в леса, но слишком мало, чтобы брать на себя подобную ответственность. Но шаман улыбнулся чуть снисходительно, а после посмотрел на растерянную Ир Дорм. — Но знаю я явно не больше, чем Гна-Йех. Посему кто я такой, чтобы противиться его воле? Всё это время я ждал, пусть уже и не думал, что доживу до этого дня. Это страшное время... Страшное, но великое... все мы чувствуем и знаем это. — Но где же проход, мудрейший? — тихо, неуверенно спросил Аи Майн, глядя на старика снизу вверх. Глубоко посаженные глаза шамана горели решимостью. Ир Дорм же сидела рядом с Аи Майном, глядя на собственные руки. Губы её были вымазаны мокрым пеплом, толстая коса растрепалась и алая лента теперь выбилась из рыжеватых прядей. — Ты говорил... он здесь. Под жертвенным алтарём. — Он действительно здесь, — улыбнулся ему Юк Пахт, — просто пока вы его не видите. Я уже сказал тебе, Аи Майн, и скажу ещё раз, чтобы услышали те, кто не понял: всё это время мне, как и моему предшественнику, как и тому, кто был до него, было велено хранить это место и поить кровью животных, чтобы русло силы не пересохло. Однако сейчас... ему нужна другая кровь. Кровь человека. Моя кровь. — Нет, Юк Пахт! — в ужасе закричал Аи Майн, моментально выходя из оцепенения, когда увидел, как рука шамана с зажатым в ней ножом направилась к дряблому горлу. Потому что Юк Пахт, сказав эти страшные слова, не дал никому времени осмыслить их до конца, времени на возражения и вопросы. Может быть, потому что тогда утратил бы прежнюю решительность, пусть на то и была воля Гна-Йеха. Вот почему он выглядел таким мрачным, услышав слова о проходе. Он понял, что ему предстоит умереть. К Юк Пахту бросился не только Аи Майн, но и ещё двое охотников, но все они оказались рядом с ним позже, чем лезвие вонзилось в старческое горло. Тело содрогнулось, и из страшной, глубокой раны брызнула тёмная кровь, заливая одежду тех, кто оказался рядом, щедро орошая пол, ближайшую стену и низкий каменный потолок. Изо рта Юк Пахта вырывались сиплые болезненные хрипы, губы и зубы оказались окрашены алым. Аи Майн сам не помнил, как подхватил тело старика, не дав ему рухнуть на каменные плиты пола. По щеке стекали горячие капли чужой крови. Рядом послышался истошный, полный отчаяния и ужаса крик Ир Дорм, его подхватили другие голоса, что тут же утонули в низком каменном рокоте, который доносился откуда-то снизу. Кровь Юк Пахта стекала между плитами, просачивалась под алтарь. Аи Майн почти ничего не слышал и не видел, кроме смертельно-бледного лица шамана, его затухающего взора. Похоже, он силился что-то сказать, но лишь задушено хрипел, пока окончательно не затих. Мёртвые и тёмные глаза его, теперь сами напоминавшие холодные камни, смотрели в необозримую бесконечность небытия. В залитом кровью полу послышался треск, словно прямо сейчас под храмом ломались крепкие кости земли. Раздавались в стороны каменные рёбра, чтобы обнажить бездонное чёрное чрево. Аи Майн ощутил, как здание тяжело тряхнуло, не сразу сообразив, что это значит. Женщины, хватая на руки детей, бросились к выходу, мужчины шли последними, но Аи Майн не двигался с места, прижимая к себе бездыханное тело Юк Пахта, которое казалось неумолимо тяжёлым. Рядом безутешно плакала Ир Дорм. Аи Майн, оставив мертвеца, бросился к ней, обхватывая хрупкие плечи перемазанными липкой кровью руками. Ир Дорм тут же прижалась к нему, спрятала лицо на груди Аи Майна, не переставая ронять слёзы. На головы сыпалась каменная крошка, и Аи Майн зажмурился, чувствуя горький запах костра, что мешался с мягким запахом тела Ир Дорм, и приготовился к смерти. Он мог бы бежать, но знал, что не оставит её. Слышно было, как покатилось куда-то вниз тело старого Юк Пахта, как стонет земля, распахивая свой жадный чёрный зев, как скрежещут зловеще, словно пасти древнего и страшного чудовища, каменные плиты в полу. Сквозь веки прорезалось синеватое сияние, на мгновение затопившее весь храм, — то самое мгновение, когда тряска прекратилась и мир замер, наполнившись противоестественной, звенящей тишиной. Мелкие камни всё ещё осыпались с низкого потолка, и Аи Майн рассеяно провёл рукой по волосам стряхивая их, и потёр глаза, тоже припорошенные пылью. — Аи Майн, — тихо прошептала Ир Дорм совсем рядом, хватаясь за одежду Аи Майна и вынуждая его всё-таки посмотреть на случившееся. Он слышал биение её сердца. Наверняка так же сильно билось и его собственное, пульсировало где-то в висках. От страха тело, казалось, онемело. — Я... я вижу, — голос, напротив, оставался на удивление твёрд, хотя, открыв глаза, Аи Майн поначалу не поверил им: вместо алтаря, исчезнувшего куда-то, он увидел тёмный провал, открывавший проход в необозримую глубину. Видимо, именно туда и рухнуло вниз тело Юк Пахта. Осторожно отцепив от себя пальцы Ир Дорм, он сделал несколько несмелых шагов к самому краю так, словно под ногами его были не камни, а болото, готовое поглотить его. Сияние уже утихло, но Аи Майн видел его отголоски, видел старые символы, постепенно гаснущие на чёрных стенах расщелины. Заглянув за край, он увидел выдолбленные в камне ступени, устремляющиеся вниз. Разглядел и факелы — по крайней мере, Аи Майну показалось, что то именно они, — которые горели на кажущейся такой далёкой каменной площадке, которой оканчивалась лестница. Как же они там оказались? Кто зажёг их? Точнее — кто поддерживал в них огонь всё это время? — Юк Пахт хотел, чтобы мы спустились туда? — послышался рядом тихий, напряжённый голос Ир Дорм, о присутствии которой Аи Майн едва не забыл, потому невольно вздрогнул. Он повернулся к ней перепачканным лицом и ощутил, как сухие губы тронула болезненная, кривая улыбка, после чего поправил хриплым голосом: — Он хотел, чтобы мы с тобой повели туда людей. *** Ир Дорм взяла на себя непростую задачу: убедить племя, что им нужно спуститься под землю, потому что иного пути для спасения нет. Ведь именно ради этого Юк Пахт принёс себя в жертву и отдал алтарю свою кровь, именно об этом говорил через неё саму Гна-Йех. Разве они не понимают? Аи Майн, стоящий тогда рядом, почти не вмешивался, поскольку знал — к словам новой жрицы люди прислушаются куда охотнее. Он же был мужчиной, а значит — лишь орудием. Без помощи женщины даже шаманы теперь не могли постигнуть всех таинств огня. Для того нужны были дочери, а не сыновья. Он успел вытереть лицо и руки от крови, однако ему казалось, что она никогда не отмоется. Что она въелась под кожу, как символы, которые были начерчены рукой Юк Пахта на лице Ир Дорм. Люди были в ужасе — и Аи Майн то прекрасно понимал и сознавал. Он и сам боялся. Боялась и Ир Дорм — но страха своего показывать нельзя, иначе Юк Пахт умер напрасно. Однако многие опасались не только таинственного прохода, но и самого храма, который едва не обрушился им всем на головы. Их напугала и смерть Юк Пахта, некоторые до сих пор не могли поверить, что он так поступил с ними. Оставил одних на неопытную жрицу и молодого охотника, которые совсем не знают жизни. Но уже сейчас Аи Майн видел и чувствовал, как демоны плетут свою паутину вокруг поселения. Так, чтобы никто не смог выбраться отсюда или убежать, пользуясь тропами животных. Оставался лишь один путь, как и завещал им бог костров: спуститься во тьму, чтобы выйти к спасительному свету. Тьма бывает чрезвычайно коварна и опасна, но тьма может скрыть их от врагов, если соблюдать осторожность. Если следовать тому, что сказал им Гна-Йех. Ир Дорм продолжала говорить, и изо рта её вырывались густые облака пара: воздух вокруг, несмотря на горящие повсюду костры, был влажным и холодным. Лица людей в темноте выражали неподдельную тревогу, страх и даже гнев. Аи Майн довольно быстро понял, что далеко не все из них прислушаются к заветам старого шамана и их бога. Сам он трепетал от одной мысли, что окажется под землёй, а над головой его будут нависать тяжёлые каменные своды. Какой из него проводник, если он даже не представляет себе, куда идти и что делать. Оставалось лишь полагаться на милость богов... — Разве вы не видите? — продолжала убеждать людей Ир Дорм, хмурясь и воздевая руки к небу. — Уже надлежало наступить рассвету, но солнце не желает показываться. Ночь становится лишь гуще и глубже. Здесь мы все погибнем, а там — у нас есть шанс спастись. Я не говорю вам, что этот путь не таит опасности, я лишь говорю, что мы должны попытаться, а не отдавать себя на милость чудовищ. Разве такой участи вы хотели бы для своих детей? Для тех, кого любите? Гна-Йех не стал бы вести нас на верную погибель. Аи Майн очередной раз с тоской вспомнил Аэ Наима, и тут же велел себе перестать о том думать. Нет времени горевать и оплакивать мёртвых — это они сделают потом. И для этого следует выжить, следует пройти по тайным тропам, о которых говорил их бог. — Женщины, старики, дети... — возражал один из старших охотников. — Мы не знаем, как далеко нужно идти, а пищи и воды у нас немного. Сгинуть во тьме подземелий — участь не менее страшная, чем быть сожранным. Если мы говорим о шансах, Ир Дорм, то здесь есть шанс встретить быструю смерть, а не медленно умирать от голода и жажды в пещерах. Не лучше ли нам взять своё оружие и принять бой, выстоять, а те, кто выживут, уйдут привычной лесной тропой? — Это ничего не решит, — наконец вмешался Аи Майн, не в силах более молчать. Хотя и знал: упрямство некоторых из охотников ему не пересилить. Верили они в богов и их слова или нет, многое они решали лишь исходя из собственного опыта и того, что видели сами. И пещера та по понятным причинам не вызывала у них доверия. Что и говорить — она пугала и Аи Майна. — Потому что день это не приблизит. Даже если мы одержим победу, в чём я сомневаюсь, ничего не закончится. Солнце не вернётся в наши леса, зато могут прийти другие чудовища. Всё это время мы имели дело лишь с их слугами, оборотнями, но что будет, если придётся воевать с хозяевами? Мы можем умереть во тьме или попробовать спастись. Даже если есть призрачный шанс... разве не стоит воспользоваться им? Так говорил Юк Пахт, так говорил Гна-Йех — и вы сами слышали то. Ар-Наэль готова вернуться, значит... Значит, и у нас есть надежда, разве не так? Разве не сказали нам быть стойкими и смелыми, как отцы наших отцов? Старый охотник на хмурился, явно не сильно впечатлённый словами Аи Майна. — В тебе говорит запал юности, а не жизненный опыт, — хмуро возразил он. — И в ней, — он указал на Ир Дорм, — при всём моём уважении... Вы пока что просто дети, и вам это кажется интересным. И вы не понимаете, что... Завершить свою фразу он не успел, ибо за пределами круга света нечто коротко и протяжно взвыло. Не зверь и уж точно не человек. Аи Майн понятия не имел, что могло издавать подобные звуки. Оборотней он слышал — но и то были не они. Испуганные люди заозирались по сторонам, Аи Майн ощутил, как Ир Дорм крепко сжала его ладонь в своих пальцах. Они не могли более стоять здесь и тратить время попусту — ибо его почти не оставалось. Либо они уйдут прямо сейчас, либо будут сожраны. — Мы не станем приказывать вам или настаивать, потому что мы все свободные люди и имеем право на выбор, — смиренно выговорила Ир Дорм, не отрывая взгляда от темноты, в которой что-то шевелилось. — Если здесь есть те, кто желает спастись, они могут следовать за нами с Аи Майном, те же, кто хочет попытать счастья и дать бой... как мы сможем остановить вас? Лишь оплакивать ваши жизни. И мы уходим прямо сейчас. Да хранит тех, кто хочет сразиться с демонами, свет Гна-Йеха. Когда Ир Дорм и Аи Майн вновь вошли в ворота храма, в поселении осталось два десятка человек... Не все из них были мужчины, среди них находились и женщины, и даже пара стариков. Те, кто не пожелал оставлять свои дома и, вопреки воле Гна-Йеха, настояли на своём. Аи Майн мог бы порадоваться тому, подходя к тёмному проёму, что находился теперь на месте жертвенного алтаря, но не мог. Ибо то было не всего лишь два десятка человек, а целых два десятка! Это были люди, которых он знал, рядом с которыми вырос и которых не хотел отдавать чудовищам. Но и не мог волочить их за собой силой: ничего хорошего из этого не выйдет. И у него, и у Ир Дорм теперь другая забота — вывести тех, кто всё же последовал за ними. И сейчас они, настороженно оглядываясь, ступали по каменным ступеням. Они и самому Аи Майну, что шёл впереди с факелом, казались зыбкими, словно сделаны были не из камня, но из воды. Он старался не оглядываться, чтобы не видеть испуганных лиц и не думать о тех, кто остался наверху, чтобы принять уготованную им судьбу. Никогда они не встретятся вновь — и Аи Майн прекрасно знал это. Скольких же они потеряли за такое короткое время? С тех пор, как темнота окружила леса, и с тех пор, как проникла в сам лес? Бесполезно считать. Список, в который смерть заносила имена одно за другим, казался до отчаяния бесконечным. Старая, злобная сука. Аи Майн невольно сжал челюсти до хруста, чувствуя вскипающие у уголков глаз слёзы ярости. Длинная лестница закончилась просторной полукруглой площадкой, в стенах которой действительно торчали факелы. Аи Майну то действительно не почудилось. От этого даже стало как-то легче дышать, несмотря на царящую внизу сырость. Огонь — это свет, огонь — это жизнь. Аи Майн вскинул голову — и разглядел проникающие сквозь толщу камней и земли толстые корни деревьев. Они напоминали скрюченные руки или даже щупальца, что тянулись к людям, и от этой мысли становилось не по себе. Потому Аи Майн поторопился отвести взгляд и посмотрел на людей, собравшихся на площадке. На этот раз места хватило всем. — И куда мы должны идти дальше? — вопрос этот едва не заставил похолодеть. — Раз ты говорил, что знаешь... так веди. Ир Дорм тоже посмотрела на него. Аи Майн растерялся, оглядывая несколько ответвлений лабиринта, убегающего в неизвестность, и понимая, что не имеет никакого представления о нужном направлении. Вряд ли такой ответ устроил бы хоть кого-то. Ибо заблудиться здесь — тоже верная смерть, как и наверху. Однако тогда он разглядел один из туннелей, залитых едва заметным синеватым сиянием, которое сопровождало открытие прохода. Возможно, то и есть знак? Странный импульс вынудил сделать несколько уверенных шагов в том направлении, словно чья-то невидимая рука легла на затылок, и Аи Майна бросило в жар, потом — в холод. «Ты теперь вождь, — подсказали ему, — так веди их». Аи Майн не знал, видят ли люди, что проход этот озарён пусть едва заметным, но всё-таки светом. Может быть, хотя бы Ир Дорм чувствовала то же? Она теперь жрица, и понимала в этих делах куда больше Аи Майна, который прежде только и мог, что бестолково слушать слова благословения и наблюдать за обрядами. — Туда, — стараясь выглядеть уверенно, Аи Майн махнул факелом в сторону прохода. — Боги указывают нам путь. — Я вижу, — подтвердила его мысли Ир Дорм. И в пламени огня Аи Майну показалось, что она смотрит на него с уважением и восхищением. — Аи Майн говорит правду. Этот путь должен вывести нас на поверхность. Я чувствую это. Племя неуверенно ступало следом за новой жрицей и молодым вождём. *** Аи Майн не знал, сколько времени они блуждали по этому месту, ибо здесь не было солнца. Или хоть каких-то ориентиров, по которым можно определить время. Ни деревьев, ни пения птиц, ни шороха травы и иголок. Привычный мир остался далеко наверху, превратившись почти в несбыточный сон. Порой, пробуждаясь здесь, Аи Майн с трудом сдерживал крик — ему казалось, что стены пещер давят на него со всех сторон, сжимают глотку, наваливаются всей тяжестью. И он знал, что не ему одному не по себе от этого места. Слишком далеко от неба, лесов и сладкого ветра. Иногда Аи Майну чудилось, что они движутся куда-то вглубь земли, а иной раз — чувствовал дуновение холодного ветра, доносящегося откуда-то с поверхности. Однажды он испугался, когда на голову ему что-то посыпалось — оказалось, что это сухой и горячий песок... Аи Майн устал от бесконечных туннелей — устали и люди. Еды не хватит надолго, как и воды, пусть ту и можно было собирать со сводов пещеры. Однако Аи Майн того опасался — он не был уверен, что вода здесь безопасна. Он ведь и представления не имел, какие земли они минуют прямо сейчас. Ир Дорм то и дело пыталась смотреть в огонь, но Аи Майн видел в её взгляде лишь отчаяние: Гна-Йех не отвечал ей, как и предупреждал прежде. Он молчал, как молчали каменные стены вокруг. Чего не скажешь о темноте: порой, когда люди ложились, чтобы немного передохнуть, Аи Майн слышал, как нечто блуждает за границами света. Пока не решаясь приблизиться, но всё больше смелея... Главное: не смотреть, иначе чудовища посмотрят в ответ, и тогда спасения точно не будет. Аи Майн страшился мига, когда свет огня больше не сможет остановить того, что кралось за ними. Прав был Гна-Йех: человек не способен противостоять богу. Только другой бог способен на это. Аи Майн же оставался человеком, как и Ир Дорм. Лишь проводниками чьей-то воли, но не более того. Ещё Аи Майн слышал чужой ропот и причитание: уже не только от женщин и уставших детей... Но и от охотников, которые были не меньше прочих напуганы местом, в котором оказались. Прямых обвинений в сторону Аи Майна и Ир Дорм пока не раздавалось, однако становилось понятно — недолго и до того момента. Скоро они скажут, что новый вождь — сопливый мальчишка, который отвёл их на верную гибель. И Аи Майном овладевало отчаяние, на которое он не имел права. Если они с Ир Дорм сдадутся — обречены окажутся все. Не время жалеть о принятых решениях и уж тем более жалеть себя. Темнота — это голодный, злобный зверь, и нельзя показывать ему свою слабость и свой страх, иначе он бросится и сожрёт тебя. То было противоборство двух воль, как порой случалось на охоте. И здесь тоже требовались терпение и отвага. Аи Майн прекрасно это понимал. Он размышлял об этом, сидя у входа в очередной туннель, в глубине которого устроились на ночлег люди. Сегодня мрак казался особенно густым, и Аи Майн чувствовал сердцем: над ними находится нечто недоброе и жуткое. Древнее и могущественное, как само время. Ему хотелось убраться отсюда подальше, но он и понятия не имел, когда можно будет сделать следующий привал и окажется ли там безопаснее. — У нас скоро кончится еда и вода, тебе прекрасно это известно, — с мрачным видом проговорил Ов Лемк, подойдя к Аи Майну, который привалился спиной к холодному камню. Он повернул голову в сторону явившегося сюда охотника. По счастью, они находились достаточно далеко, чтобы остальные люди не слышали их разговора. Вместе с Ов Лемком пришёл и Ут Трох. Оба они были хорошими охотниками, пусть и тоже молодыми. Старше, чем Аи Майн — им было больше двадцати циклов — но всё-таки не стариками. — Ты же понимаешь, что это значит? Мы умрём здесь, если в ближайшее время не отыщем выход. Аи Майн посмотрел на них усталыми, воспалёнными глазами. Он и забыл, когда нормально спал в последний раз. — С нами женщины, дети и старики... ты взял ответственность за их жизнь, — подхватил Ут Трох. — И теперь ты можешь их погубить. Аи Майн коротко вздохнул: Ир Дорм сейчас не было рядом, но даже она не смогла бы теперь убедить этих людей, что они всё делают правильно. Придётся оправдываться самому. Слушать упрёки, которых следовало ожидать. Тяжело поднявшись, словно старик, Аи Майн посмотрел на своих хмурых товарищей, с которыми прежде немало охотился в родных лесах. Живы ли те, кто не пожелал покидать поселение? Навряд ли. — Я не намерен никого губить, — покачал головой Аи Майн. — И вам это известно. Я сделаю всё, чтобы мы вышли отсюда как можно скорее. Я лишь следую воле бога. — Но именно благодаря тебе, — на высоком и покатом лбу Ут Троха появилась складка, когда он нахмурился, — мы не можем повернуть назад. Мы в ловушке, а выхода не видно. — Если Гна-Йех сказал... — Плевать, что сказал Гна-Йех! — Ов Лемк повысил голос, его вытянутое лицо исказилось от негодования. Аи Майн переживал, как бы это не напугало людей. Не хватало только паники, учитывая условия, в которых они все оказались. — Что сказал ты, безумная девчонка и голос из огня! Ты разве не видишь, во что вылилась ваша затея? Мы поверили тебя, другие поверили тебе... Но, как видно, зря. — Вы могли остаться там, — вдруг обозлился Аи Майн, сжимая кулаки. У него не было сил, чтобы отражать эти словесные выпады. В конце концов, он сам хотел, как лучше. Он делал лишь то, чего от него ожидали. — Но последовали за мной — и теперь... Ов Лемк снова не дал ему договорить: — Лишь для того, чтобы защитить слабых. И потому что надеялись, что ты знаешь дорогу, а не поведёшь нас к гибели. Знаешь, что делаешь... вождь, — последнее слово он выговорил с нескрываемым презрением, а после плюнул Аи Майну под ноги. Их злость, их страх были понятны, но и Аи Майн не желал никому дурного, когда согласился пойти тропой, указанной Юк Пахтом. — Старый шаман наверняка с ума сошёл, — словно прочитав его мысли, проговорил Ут Трох, — а ты... погубил всех нас. — Наверху нас ждала только смерть, — послышался вдруг голос Ир Дорм. Она, похоже, почувствовала неладное и неслышно подошла к мужчинам, тревожно оглядывая одного за другим. Аи Майн посмотрел на её бледное, измученное лицо, озарённое слабым светом. Коса её окончательно растрепалась, алая лента выскользнула из волос где-то по пути, а тёплые алые одеяния перепачканы в грязи. Да и каждый из них выглядел не лучше. — Тебе-то откуда знать? — безо всякого почтения спросил у неё Ов Лемк, смерив Ир Дорм недовольным взглядом. — Там мы хотя бы знали, что делать. Там было наше место, наши леса, пусть и полные чудовищ. — Нет, — Ир Дорм нахмурилась. — В вас говорит то, что идёт по пятам. Оно близко, и лишь поэтому ваши уста источают яд. Злое место над нами. Поэтому не нужно ссориться, так нам точно не сделать задуманного. — В нас говорит голод, желание увидеть свет и выйти отсюда, — возразил Ут Трох. — Не более того. Враждебные племена — люди, с ними можно сразиться, чего не скажешь о голоде и жажде. Как я смогу пронзить их своим копьём? — Верно. Ты говоришь верно. Слабые боги привели вас на погибель. Но выход всегда есть, и он ближе, чем ты мог бы подумать, Ут Трох. Голос, послышавшийся из темноты, заставил всех разом умолкнуть и обернуться в сторону звука. Аи Майн прекрасно знал обладателя этого голоса, ибо рядом с ним провёл всю жизнь. Его мёртвый брат снова вернулся... Неужели тогда то был не ночной кошмар? Аэ Наим вышел к самой границе света. На бледном, почти голубом лице его застыла жутковатая улыбка, а голова оказалась чуть отклонена в сторону. Ещё бы, у него ведь была сломана шея. Но глаза... Его глаза! Аи Майн сейчас уже не мог вспомнить, как они выглядели ещё в лесу, но теперь видел: правый глаз брата закатился, оставив в глазнице только налитый кровью белок, а в левом плавали два узких хищных зрачка, пребывая в постоянном движении. Перемазанная кровью и грязью одежда почти превратилась в лохмотья. Аэ Наим, как и прежде, оставался мертвецом. Это не заметил бы только слепой. Но видели ли другие тёмную тень, что маячила за его спиной? Более, тёмную, чем привычный уже сумрак. Она шевелилась, и Аэ Наим двигался и говорил, словно сломанная кукла. — Аэ Наим, — каменным голосом выдавил Ов Лемк, явно тоже поражённый представшим перед ним зрелищем. — Что ты делаешь здесь? Ты же... — Не говорите с ним! — пришла в себя Ир Дорм, хватая Ов Лемка за рукав шубы. — Не говорите, ибо он — не тот, за кого себя выдаёт. Аэ Наим умер! — Это ты лгунья, — вкрадчиво проговорил Аэ Наим. Точнее, то, что теперь управляло им. — И мой брат — тоже. Они оба ведут вас к смерти, я же могу показать вам иную дорогу. Туда, где вам будет хорошо. — Ты мне не брат, — отрезал Аи Майн. — Мой брат погиб, и ты надругался над его мёртвым телом, демон. Оставь его — и убирайся прочь. Кажется, Аэ Наим хотел сказать что-то ещё, однако в тот момент Ут Трох первым нашёл в себе силы предпринять хоть что-то и, не теряя времени даром, метнул своё копьё в сторону мертвеца. Несмотря на все разногласия, он быстро сообразил, что происходит нечто неладное. То, чего быть не должно. Чёрный наконечник с хрустом вонзился в грудь Аэ Наима и тот, коротко взвыв, пошатнулся. Из раны хлынула чёрная и густая, как древесная смола, кровь. Аэ Наим вцепился в древко копья обеими руками и, издав протяжный и долгий стон, вытащил его из себя. Зрелище это было отвратительным и ужасным. Ещё хуже злой улыбки Аэ Наима, которая появилась на его губах, когда он переломил копьё пополам о колено и отбросил обломки в стороны. Они глухо застучали по холодным камням. — Обсидиан. Неприятно, но терпимо. Оставьте себе свои детские игрушки. Мне они вреда не причинят. Позади раздался истошный, протяжный крик. Кричала женщина, что в числе прочих услышала жуткие звуки, что издавал Аэ Наим, и пришла узнать, что произошло. Вопль эхом прокатился под каменными сводами, от чего мелкая крошка посыпалась на головы, и призрачный свет задрожал, как и свет факелов. — Чудовище! — вопила она, впившись ногтями в собственное лицо и едва не сдирая с него кожу, но, видимо, совсем того не сознавая. — Чудовище! Аи Майн же смотрел только вперёд. Он видел, как из темноты появляются новые и новые лица. Знакомые лица тех, кто остался наверху. Все они выглядели одинаково мёртвыми, пусть многие были страшно изранены и изуродованы, словно их пережевали огромные челюсти. Все они походили на жутких марионеток, привязанных к черноте, что клубилась за спинами. Ведомые кошмарными руками чудовищ. Только тогда Аи Майн с горечью, граничащей с отчаянием, осознал: когда вновь появился Аэ Наим, он совсем забыл о том, что ему сказали! А разговор и вовсе сбил с толку. Им нельзя было смотреть на них, нельзя было говорить с ними — и теперь эти чудовища нашли их, увидели, почуяли. — Не смотрите на них! — запоздало напомнил Аи Майн, оборачиваясь на людей. — Не смотрите, не говорите с ними! Назад! Назад! — он схватил за руку Ир Дорм, которая стояла к нему теперь ближе всех. — Отойдите назад! — Аи Майн взывал к перепуганным людям, но те словно и не слышали его. — Нужно уходить! — Не смотрите на них! — вторила ему Ир Дорм. — Правильно, идите дальше — навстречу смерти в этой темноте, — насмешливо проговорил Аэ Наим. — Идите. Я вдоволь потешусь над вами, тупое баранье стадо. Аи Майн бросился вперёд, прорываясь сквозь толпу. В одной руке он сжимал чадящий факел, а в другой — копьё. Ждать больше не имело смысла, оставаться здесь стало слишком опасно. Нужно было уходить — и брать дело в свои руки. — За мной! — крикнул он, устремляясь вглубь туннеля. Туда, где ещё не было чудовищ. — Уходим, уходим! Не оглядывайтесь, не пытайтесь их убить! Человеческий перепуганный гомон заполнил подземелья, и нечто незримое пришло в движение. Сейчас никто не думал о еде, воде или усталости. Только о том, чтобы спастись от смерти, чей хохот раздавался под каменными сводами. Позади послышался преисполненный ужаса и боли крик. Ут Трох... Аи Майн узнал его голос, и сцепил зубы. Оборачиваться не имело смысла: никто не сможет ему помочь. Чудовища подобрались слишком близко, потому что все они утратили бдительность. Забыли о словах Гна-Йеха, заговорили с тьмой, и она пришла за ними всеми. Если они не найдут выход в ближайшее время, станут кормом для тварей, что окружали их со всех сторон. Выглядывали из щелей и тянулись к ним упругими щупальцами. Аи Майн видел их, пусть и только краем глаза. Они появлялись в узких ответвлениях туннелей, уходящих в необозримый мрак. Голодно скалились и звали к себе, обещая спасение. Не стоило их слушать, не стоило на них смотреть, не стоило им верить. Горестный женский вопль прокатился по лабиринту. Ир Дорм резко остановилась, вцепившись в руку Аи Майна. Люди, словно не замечая того, продолжали нестись вперёд, едва не затоптав их двоих: стадо, охваченное первобытным ужасом и паникой. Женщина закричала снова, а затем послышался детский плач. — Иди вперёд, — велел Аи Майн, глядя в глаза Ир Дорм. — Без тебя они точно обречены. Я помогу ей. Иди же! Ну, иди! — не оборачиваясь, он бросился туда, откуда доносились горестные крики. — Моё дитя! Моё дитя! — тем возгласам вторили детские вопли. Ужасающий, леденящий сердце звук. — Нет! — Аи Майн понял, что произошло: чудовище всё-таки схватило какого-то ребёнка, и мать его бросилась следом. — Нет! Слишком поздно — он знал это. Ов Лемк с побелевшими от страха глазами первым оказался рядом с женщиной. Лицо его было заляпано чем-то чёрным — неужели кровь Ут Троха? — Нет! — крикнул уже он матери, что ринулась к узкому лазу, куда уволокли её ребёнка. Оттуда ещё слышались призывы о помощи. — Нет, дура! Чёрное щупальце вырвалось из провала и схватило обезумевшую от горя женщину поперёк живота, утаскивая в узкую щель. Кости безжалостно затрещали, а после туловище с мерзким хрустом и чавканьем сложилось пополам, когда её дёрнули в темноту. Жирные капли крови разлетелись по стенам, на обломанных зубах провала остались белёсые ошмётки содранной кожи. Аи Майн не успевал, пусть и видел, как второе чудовище обвилось вокруг ноги Ов Лемка, который и вскрикнуть не успел, когда его дёрнули куда-то вверх, обращая мир в кровавую мясорубку. Ему следовало нагнать успевших убежать вперёд людей, иначе они окончательно потеряют ориентиры и заблудятся в этих туннелях, и он это прекрасно понимал, потому отвернулся, ища глазами Ир Дорм. Однако увидел, что она уже скрылась где-то впереди, исполняя его наказ и наверняка не желая видеть происходящего. Кошмарные визги и вопли, перерастающие в бульканье, ввинчивались в сознание, разрывали его на части. Аи Майн не видел, но почти чувствовал, как чудовища пожирают мать ребёнка и отважного Ов Лемка, который пытался её спасти. Пытался напрасно. Сжав покрепче копьё, Аи Майн бросился туда, куда устремились люди. Те, кому ещё можно было помочь. Дыхание у него сбилось, сердце колотилось под подрагивающим кадыком. — Ты их всех убил, ты всех погубил, только ты виноват в том, — уверял его вкрадчивый шёпот брата, но Аи Майн не слушал. Если ему суждено умереть, он сделает это, защищая своих людей — и Ир Дорм. *** — Я вижу выход! Там выход! — впереди послышались радостные возгласы Ир Дорм. Ей вторили другие голоса, на этот раз в них был различим не страх, но облегчение. Верно, те чудовища решили напасть на них, ибо почуяли, что скоро племя выберется, и настала пора действовать. Аи Майн, что всё ещё бежал позади, ощутил, что у него едва не подкосились от ноги от этой новости. Значит, бог пылающих костров не покинул их, не отдал на съедение чудовищам. — Аи Майн! Ты где? Ты слышишь? Там выход! — Я здесь! — отозвался Аи Майн, силясь перекричать людей и почти задыхаясь. — Я слышу! Женщины, мужчины и дети встретили эту новость не менее радостно. Кажется, на мгновение все забыли, скольких из них успели утащить в темноту, пока они пробирались по этому туннелю. Теперь все старались держаться подальше от стен, если вдруг там окажется никем не замеченная расселина. Мужчины несли детей на плечах, чтобы те не упали и не отстали. Аи Майн остановился, чтобы помочь подняться на ноги пожилой женщине, у которой, видимо, окончательно иссякли силы. Она осела на пол, с трудом переводя дыхание. Придерживая её под локоть, Аи Майн ждал, когда она придёт в себя. Ир Дорм уже нашла выход, и люди следуют за ней — значит, беспокоиться не о чем. Так полагал Аи Майн. Ровно до того момента, пока не осознал: то, что он держит за локоть, не человек, стоило лишь внимательнее приглядеться к ногам этой женщины. Он со сдавленным хрипом отшатнулся, разжимая пальцы, которые тут же свело болезненной судорогой. То, что выглядело прежде, как ноги, вырастало из узкой трещины в полу, сплетало из мглы в обманчиво-человеческие очертания. Существо с белыми глазами, находящееся рядом, недобро улыбнулось. — Аи Майн! — окликнула откуда-то издалека Ир Дорм, ещё не зная, что происходит прямо за спинами людей. — Аи Майн! — Уходи! — велел ей Аи Майн, вскидывая копьё, пусть оно и было теперь совершенно бесполезно. Сдаваться без боя он не собирался. — Уводи людей! Уходите! Завалите выход! Закройте его камнями! Не дайте им выйти! — Аи Майн! — в голосе Ир Дорм послышался испуг. Ей вторили люди, которых она, видимо, расталкивала, желая добраться до него. Хорошо, что они не видели отставшего от них Аи Майна и чудовища, выползшего из-под земли. — Нет! Не иди сюда! Уходите! — снова крикнул он, вонзая верное копьё прямо между глаз чудовищной старухи, ощерившейся на него. Его пронзила игла боли и холода, от которой дыхание выбило из лёгких: один из отростков чудовища добрался до него, с хрустом проникая в тело прямо между рёбер. — Нет! — прохрипел он. Вскоре показалось бледное, испуганное лицо Ир Дорм, которая на сей раз не стала его слушать. Аи Майн не сразу понял, что смотрит на неё свысока: чудовище подняло его к самому потолку. По спине, пропитывая изодранную одежду, текла его собственная горячая кровь. — Люди, — прохрипел он, не зная, слышит ли его Ир Дорм, — уводи людей... завалите выход... быстрее... возвращайся... Аи Майн видел далёкий свет и человеческие крики. Из трещин в стенах сочилась темнота. — Ир Дорм... — Ты станешь моим к`релл , Аи Майн, — чужой голос вползал в сознание, заполнял собою голову. В нём слышалось злое торжество. — Отец Тысячеглазых взывает, я — проводник Его воли, Его Сош, а ты — мой. Почти это за великую честь, нхэм. Что-то ледяное с невиданной силой сжало сердце, выбило последний воздух из агонизирующего тела, выдавило его через сдавленную глотку последним хрипом. Кто-то снова горестно закричал. Но Аи Майн не понял, кто, — прямо из его солнечного сплетения с отвратительным хрустом вырвалось покрытое липкой кровью щупальце, и он затрепыхался, словно насаженная на иглу бабочка. Разламывая углы реальности, перед ним обнажилось самое чрево зловонной бездны, в котором плавали ледяные осколки мёртвых звёзд и разрушалось само Время. Он увидел невыразимую словами бесконечность, ибо человеческие слова не обладают такими свойствами. Он увидел искорёженную космическую Пустоту, не обещавшую ничего, кроме ужаса. *** Аи Майн — то, что было им прежде, — перешагнул через окровавленный труп какого-то мужчины, что лежал у самого выхода из туннеля. Его он интересовал мало, куда больше заботила рыжая девушка, в ужасе глядящая на него. Рядом стояли его люди, призванные на службу Отцу. Вокруг простиралась пожухлая трава, и мир затапливал приглушённый свет, словно солнце уже не горело так ярко. Болезненный его свет был неприятен, но всё-таки терпим. Некоторые люди ещё умирали. Истерзанные до неузнаваемости, залитые кровью. Но Аи Майна они мало интересовали. Корм для птиц и хищников. — Аи Майн... Аи Майн... я знаю, это ты... прошу тебя, — плакала Ир Дорм. Жалкая, беспомощная. Аи Майн покрепче сжал копьё и криво улыбнулся ей. — Где твой бог? — вкрадчиво поинтересовался он. — Где он, я тебя спрашиваю? Почему не придёт на помощь своей жрице? — Аи Майн, не говори этого! Это не ты! — Но его лицо мне идёт, верно? — Аи Майн осклабился, что действительно было на него не похоже. — Однако я хочу, чтобы ты поняла ещё кое-что перед смертью, ибо покоя всё одно не узнаешь: ваш бог не говорил с вами. Я говорил через тебя. И у меня хорошо это вышло. Почти ни слова лжи и полностью оправдывает ваши представления о происходящем... За исключением того, куда вам следовало спуститься. Но никто из вас не ведал, как и старый дурак Юк Пахт, что такое тропы, которые открывает человеческая кровь. — Это... это... — Хватит хлопать глазами! — обозлился Аи Майн, старания которого эта глупая женщина не оценила. — Ваш бог не смог бы достучаться до вас теперь. А вы слишком примитивны, чтобы это осознать. Оглянись вокруг, — он выразительно обвёл мертвецов руками и коротко рассмеялся. — И прекрати отрицать очевидное, насекомое. Из уха Аи Майна потекла тёмная кровь, и он резким движением вытер её. Тела смертных бывали слишком хрупкими, и об этом следовало помнить. — Добейте остальных, — бросил он стоящему рядом Аэ Наиму и другим людям. — Они не нужны. Достаточно тех, кто есть. К чему лишняя шумиха? — Нет! — крикнула Ир Дорм, бросаясь к Аи Майну, но тот и слушать её не стал: копьё резко вошло в самое её сердце, разрывая одежду и плоть. Ир Дорм широко распахнула глаза, глядя на скалящегося Аи Майна в неверии. До самого последнего момента она словно не понимала, с кем говорит и имеет дело. Или просто не желала признавать этот факт. Впрочем, ей бы это всё одно не помогло. — Смотри, Аи Майн, её больше нет. Я убил её твоей рукой, — он обратился к тому, кто где-то за гранью вопил от ужаса, но ничего не мог поделать. Маленькая, глупая кукла, призванная служить Отцу. — Посмотри на них всех! Смотри, что такое люди на самом деле. Так было везде. Всегда. И так будет. Аи Майн провёл руками по лицу и груди, после чего внешний облик его уже никак не выдавал то, что он — мертвец. — Приведите себя в порядок, — бросил он остальным, поворачиваясь ко входу в туннель. — Кажется, там тоже остались мёртвые. Пускай. Никто их не отыщет здесь. За спиной его высились циклопические чёрные плиты, давно покинутые людьми и кое-где уже разрушенные. Огненная стена больше не имела никакого смысла. Кажется, многие уже забыли о том, что здесь когда-то тоже существовала незримая граница, и благодаря человеческим телам и крови её можно было пересечь. Именно сюда вела линия, по которой шли смертные. Маленькая хитрость. Аи Майн вскинул голову, разглядывая центральную твердыню, сверкавшую на бледном солнце. Он чувствовал защитные символы, нанесённые на неё, чувствовал её силу, что за годы запустения постепенно иссякала. Даже Пяти Твердыням требовались защитники. Невидимые знаки истаивали, и даже пламя, которое использовали для возведения громадных чёрных стен, уже не защищало людей. Как и всякому пламени, этому тоже суждено было погаснуть. Теперь это лишь мёртвые великаны, подпирающие небо. Медленно гниющие останки прошлого. Стена медленно осыпалась, лишённая своей ледяной сестры. Прислушавшись, можно было различить, как древнее сооружение стонет от боли и горя. От собственного бессилия. Ещё немного — и даже эти засовы падут. По левую руку высились Рассветные горы, справа алело Кровавое море. Аи Майн услышал крик птицы и поискал глазами источник звука. Вскоре на его плечо опустился чёрный ястреб. Когти его глубоко впились в шубу Аи Майна, оставляя в ней дыры. — Я знаю, — проговорил Аи Майн, чуть склонив голову. — Знаю. Кроме ястреба сюда начинали слетаться и другие птицы. Больше всего оказалось стервятников, почуявших свежую кровь. Падаль... Её здесь было вдосталь. Птицы, хлопая крыльями, опускались на шпили прежде могучих твердынь, облепляли высокую стену, делая её ещё более чёрной. Они кричали на все лады. — Куда ты поведёшь нас? — спросил Аэ Наим, приближаясь. Взгляд Аи Майна скользнул по обездвиженному телу девушки, задержался на нём и вновь устремился на Аэ Наима. Похоже, они исполнили наказ и привели себя в надлежащий вид. Ястреб, крикнув ещё раз, сорвался с плеча Аи Майна и взвился в небо. Тот посмотрел вслед хищной птице. — Отец пришёл, чтобы напомнить, — пояснил он. — Впрочем, я и без того знаю, что нужно делать. Аи Майн закрыл глаза и принюхался, пытаясь уловить знакомый дымный запах. Присутствие ненавидимого существа, одно появление которого могло нарушить порядок вещей. — Мы пойдём человеческой тропой, — принял, наконец, решение Аи Майн. Он указал рукой направление. — Она где-то в том направлении. Я чувствую. Стервятники, нисколько не смущаясь, рванули вниз, словно по команде, впиваясь клювами в человеческую плоть. Крики и хлопанье крыльев заглушали все прочие звуки. Громада мёртвых твердынь, тоже напоминающая горную цепь, глядела на это с превеликим отвращением и презрением. Но Аи Майну и его людям, его племени, было на то плевать. Большой ястреб снова приземлился на истерзанную одежду, угнездившись на плече, как на жёрдочке. Сам Аи Майн весело напевал грустную песню, которую прежний он, разумеется, никак не мог знать: — Была моя любовь, как снег, прекрасна, и волосы её как серебро луны... Песни Часовщика заразительны, — хмыкнул он, погладив по шее хищную птицу. — Впрочем, теперь у нас появился другой... и тот вряд ли станет петь. Люди шагали вперёд, и за ними по земле стелились чёрные длинные тени, напоминающие скрюченные, когтистые пальцы. И там, куда прежде ступали их ноги, пробивались из земли беловатые стебли призрак-травы.