Двойная память

Мы покинули Саар еще засветло, едва заря начала расплываться на горизонте грязным пятном света. Никто не вышел нас проводить кроме двух молодых парней в драной имперской форме — друзей Фейда, с которыми он до самого расставания пихался и отмачивал шутки, которые никто не понимал, кроме них троих. На выходе, конечно же, нас еще встретила паукообразная служительница Бездны Исэя, из-за чего Тишаль испуганно вздрогнула и попыталась, увидев ее, спрятаться за Хелли, но на этом скромный список провожающих обрывался. Я был расстроен, что Ведьма так и не вышла к нам, и мы не высказали ей слов благодарности за теплый прием и набитые баулы с походными вещами, но вскоре мое уныние сменилось едва сдерживаемым раздражением. Все дело было в Фейде, нашем новом попутчике. В первые часы путешествия этот тип держался обособлено и просто шел впереди, ведя нас по каким-то своим «дюнным тропам», но потом, очевидно, ему это надоело, и он начал испытывать на нас свое природное обаяние, которое, по моему мнению, просто не должно было сработать. Я смотрел на него и все еще мысленно припоминал тот вечер, когда он треснул меня по голове, а потом с дружками распотрошил наши вещи. Вместе с этим меня отвращало и его поведение: в пустыне, без поддержки своры друзей-имперцев, он начал казаться мне дерганным, нервным, и каким-то радостно возбужденным, словно гончая перед охотой. Он все время ухмылялся, демонстрируя кривые зубы, и эта его странная ухмылка таинственным образом очень быстро обратила незнакомцев в друзей. С каждым днем Хелли с Тишалью все сильнее очаровывались Фейдом, и я дивился тому, как сильно меня это задевает. Каждый вечер этот мерзавец демонстрировал какую-нибудь новую добродетель, да с таким превосходным мастерством и непринужденностью, что его нельзя было обвинить в ехидстве или хвастовстве. На первую ночь в пустыне он достал из своего вытянутого баула струнный инструмент, похожий на северную лютню, и почти насильно вовлек моих друзей в истории южных баллад, демонстрируя низкий тенор и идеальный слух. Следующим вечером он устроил перед нами целое представление, проявляя заботу о Хелли, получившим солнечный удар. А на третий день он сварил для нас некое «традиционное блюдо» из предусмотрительно прихваченных припасов из Саара. Я проглотил его мясное варево и выдавил что-то вроде «сносно», хотя на деле только благодаря железной воле сдержался, чтобы не выхлебать остатки похлебки из котелка. Сегодня же этот тип шествовал впереди с Тишалью, ведя девчонку под руку по гребню дюны. Было ли дело в том, что она еще на рассвете ушибла ногу, я не знал, но мне казалось, что даже если бы не ее неудачный кувырок, она бы все равно вцепилась ему в руку, чтобы начать сыпать вопросами. В этих двоих ощущалось нечто общее. Она — герой сопротивления в теле юной девицы, а он, как я понял по его россказням, был стариком с искаженным и по наивному детским восприятием мира. — Исэя, получается, твоя сестра? Правильно? — спрашивала его Тишаль. В этот момент я плелся по песку позади и нехотя слушал их болтовню, таща на себе большую часть наших походных сумок, как какая-то вьючная кобыла. Все дело было в глупом споре с Хелли, закончившимся игрой в кости и моим поражением. Я обернулся: гигант триумфально лыбился во все бородатое лицо, держа в руках длинный прут, и его глаза прямо-таки светились утренним обещанием: «Я буду тебя подстегивать, если начнешь отлынивать или отставать». Вот зараза. По старой задумке, до позорного проигрыша, прутом должен был орудовать я. — Сестра, ты права, — ответил Фейд. — А где ваш отец? — У нас разные отцы. — А… Я уставился на этих двоих исподлобья, завидуя их легкой походке. Мне же каждый шаг начал даваться с трудом — ноги то и дело проваливались в песок, а со лба гроздьями катился пот. И вокруг взгляду не за что было зацепиться, кроме унылых песчаных дюн, раскаленных от солнца. — А Исэя старше тебя? — Не намного. Может, лет на десять. — И вы всю жизнь прожили в Сааре? — Насчет нее — не знаю, но я родился там. — И вы никогда не покидали Аршаллу? — Никогда. Но я пару раз бывал в больших городах. Их трескотня продолжалась до темноты, пока, наконец, Фейд не объявил привал и не развел костер. Но даже там, едва Хелли с Тишалью устроились у огня, он принялся развлекать их рассказами. В этом стоило отдать ему должное: рассказывал Фейд складно, и даже я, того не желая, сумел подчерпнуть из его историй много интересного и подчас неожиданного. Например, про жутких огромных тварей, вылезающих из песка Шаб’лосса. Как оказалось, эти полумертвые чудища были марионетками его матери, охраняющими границы Саара по всему его периметру. Правда, откуда они взялись — Фейд умолчал, как и о многом другом, но что-то мне подсказывало, что эти твари были далеко не единственной причиной, заставившей жителей аршалльских городов окружить себя высокими стенами. Но сегодняшняя тема разговоров меня не занимала: пока Фейд разглагольствовал о чудом сохранившейся в Сааре классической имперской литературе, словно был сморщенной дамой, сбежавшей из книжной башни, я слушал его вполуха, лежал, укутавшись в спальник, лихорадил и почти скулил от бессилия и усталости. И единственным моим утешением были мысли о времени, проведенном в объятьях Ведьмы. В ночной прохладе Шаб’лосса я вспоминал тепло ее тела и прикосновения нежных губ; прелестные изгибы и сладострастные мгновения, накатывающие волнами плотского восторга. А еще ее шепот, мягкий и слабый, успокаивающий, но вместе с тем что-то требующий… Кажется, я слышал его даже сейчас, едва уловимый, будто доносящийся из-под толщи шелестящего песка. В какой-то миг я даже мог покляться всеми богами, что ощутил легкую вибрацию дюн, однако это ощущение исчезло, когда я поднял голову со спальника. Словно повязанные узами Бездны твари, провожающие нас от самого Саара, резко притаились в глубинах пустыни, стараясь не выдать себя. Безумная фантазия, но она, как ни странно, успокоила мой тревожный разум, и я сумел провалиться в беспамятство забвенного сна. Но уже на заре все продолжилось снова: бесконечные споры с Хелли о том, кто тащит баулы, настороженные взгляды Тишали, которые я не мог объяснить, и показательное безразличие Фейда, старательно избегавшего всякой возможности заводить со мной разговор. Я искренне надеялся, что когда мы дойдем до Марлитта, что-то в нашей компании переменится, и не ошибся, когда изменения начались во мне самом. Едва мои ноги коснулись относительно твердой почвы, пронизанной лысыми кустарниками, пожухлой травой и извилистыми корнями сухих деревьев, я начал чувствовать себя увереннее и значительно лучше. Молодая кровь забурлила от предвкушения скорой встречи с городскими улицами, и даже моя походка под тяжестью баулов стала пружинистой и легкой. Но, не исключено, что все дело было в жаре — она спала, как только белые горячие дюны сменились бурой равниной, полной прохладных ветров. Должно быть, залив Сабира был уже близко, и прохлада с воды смогла подарить выжженной солнцем земле долгожданный покой. Через день пути по равнинам впереди показались горы, а уже на заре следующего дня у их подножья показался город Марлитт, разделенный на свет и тень выглянувшим солнцем из-за горных вершин. Одна его половина лучезарно светилась, напоминая отблесками о золоченых крышах Саара, а другая все еще покоилась в предрассветной тьме. Полоска морской глади выглядывала из-за крыш разномастных построек. Этот вид почти заставил меня разойтись ликующим криком и кинуться вперед, к цивилизации, но тощая длинная рука Фейда преградила мне дорогу. Моя радость была ему чужда: при виде города его лицо свело мрачным напряжением, а его кривозубая улыбка, бесившая меня на протяжении всего пути от Саара, сменилась недовольным оскалом. — Не так быстро, — прошипел юный калифар и повернулся к нам. Тишаль быстро подошла к нам, обеспокоенно сверкнув зелеными глазами: — Кажется, я знаю, что ты хочешь сказать. Я вздохнул, скинул сумки, и сел на один из баулов, сложив имперскую трость на коленях. Хелли встал за моей спиной. Его я скорее почувствовал, чем увидел — за несколько дней пути громила успел так провонять потом саарскую одежду, что его можно было учуять за милю на подветренной стороне. — Марлитт — крайний город земель Аршаллы, — тихо произнес Фейд, указав пальцем в его сторону. — Портовый город, третий по величине. А за ним, за большой водой, начинаются исконные земли старой империи Астеросса. — Ну и? — От предвкушения у меня чесались руки. Не в силах сидеть спокойно, я снял сапоги и принялся вытряхивать из них песок. — Мы это знаем. — Это портовый город, Себ! — с явным оттенком недовольства осадила меня Тишаль. — Подумай головой. Я обменялся с ней взглядом, но так и не понял, за что она так осуждающе на меня смотрит. — Учитывая обстоятельства, — продолжил Фейд, — Марлитт может кишеть имперскими возвращенцами, и только боги знают, кем еще. Тишаль в отвращении плюнула под ноги. Она по-прежнему не любила имперцев, но пока Фейд был с ней заодно, она закрывала глаза на его старую военную форму с красными нашивками. Что до Хелли, то он просто держался рядом, предпочитая, чтобы его во все это не вовлекали. — Да-да, мы в курсе, — я влез обратно в сапоги и встал. — Будем держаться вместе, не высовываться, и вести себя осторожно. Ты об этом хотел сказать? — затем я нырнул рукой в кожаную наплечную сумку, возвращенную мне еще в Сааре, и достал оттуда три красные нашивки, предлагая по одной из них Хелли и Тишали. — Возьмите на случай, если имперцев в городе окажется больше. Фейд больше ничего не сказал, и мы пошли дальше, скрипя песком под подошвами сапог. Калифар, как и раньше в пустыне, повел нас к городу, но чем ближе мы подходили, тем явственнее в нем начинало ощущаться что-то не то, и это «не то» нельзя было не увидеть и не потрогать. Как приближение скорого ненастья. Но Тишаль, казалось, этого не замечала. Напротив, она поравнялась с Фейдом и начала осыпать его вопросами, вновь превратившись из легенды сопротивления в чрезмерно любознательную девицу Линн Симмель, не скованную рамками приличия и стеснением. — Фейд, — позвала она, — скажи, а что ты вспомнил после Вспышки? — Ничего. — Как ничего? Но ведь все... — Не все, — перебил он ее, сосредоточенно глядя вдаль, на город. — Вспышка не коснулась ни меня, ни матери. Когда все случилось, матушка заявила, что «слишком стара для этого дерьма», и заключила, что Вспышка — не дело рук богов, и даже не природный катаклизм, как полагают служители храмов, а дело человека, добравшегося до утерянной книги Мудреца; книги Хаоса и порядка. — Человека? Тут уже и я встрепенулся, грея уши. — Вспышка ни коснулась тех, кто старше определенного порога, — пояснил Фейд, — а это значит, что тот, кто ослепил ею мир, пытался найти кого-то определенного. «Или возродить Империю», — мысленно добавил я, умудрившись не сказать этого вслух. — А как Вспышку пережили в Сааре? — подал голос Хелли, поспешно уводя тему в совершенно иное русло. — Спокойно, — не оборачиваясь ответил Фейд. — Без беспорядков: те, кто вернулся, был этому рад, а те, кто захотел уйти — ушел, но таких оказалось не много. Вскоре мы достигли высоких и кое-где раскрошившихся стен Марлитта, защищающих город от ужасов равнин и Шаб’лосса, и здесь, в их тени, я ощутил то же, что и Фейд — острое и почти невыносимое беспокойство. Еще на подходе к городу соленый морской ветер принес с собой запахи затухающих пожаров, смерти и непрекращающуюся какофонию звуков из криков, женского плача, лязгов стали и холодящего душу смеха. И я понял, что белые накидки, спрятавшие наши головы с Тишалью, нам здесь не пригодятся. И уж точно не помогут. У главных городских ворот, настежь распахнутых и висящих на сбитых петлях, не было стражников. Не было их и внутри темной арки, и даже с другой стороны. В городе творилось невесть что, и только мы оказались за его стенами, стало ясно, что Марлитт пал. И если это случилось не вчерашним днем, то сегодняшней ночью, и зачинщики беспорядков до сих пор не смыкали глаз. Оглядев перевернутые повозки, догорающие горы хлама, брошенные баррикады, истыканные стрелами, дохлых верблюдов, лошадей, и мертвых людей, лежащий ничком на гладком камне вымощенных дорог, я в гробовом молчании прицепил нашивку на плечо. Мои товарищи без колебаний повторили за мной, и то было правильным решением, поскольку через мгновение с боковой улицы к главной городской арке подлетел всадник, закованный в окровавленный железный панцирь с криво нарисованным на нем крылатым имперским гербом. Южанин радостно ухмыльнулся, оглядев форму Фейда, поднял коня на дыбы, приветственно отсалютовал и умчался дальше по дороге на шум все еще гремящей рядом битвы. Не задерживаясь, мы направились вглубь города, затерявшись в беснующейся толпе, и каждая новая улочка удивляла нас не меньше предыдущей. И если в одних закоулках гремело веселье, играла музыка и рекой лилось вино, то на других обязательно не обходилось без массовой драки и поножовщины. Пробираясь все дальше, я видел, как местные жители запирали двери своих скудных жилищ и закрывали ставни арочных окон, сторонясь безумия; видел, как любопытные дети наблюдали за буйством жизни на улицах с плоских крыш домов и прятались за парапетами, стоило кому-нибудь задрать голову к утреннему небу. От моих глаз не утаились и распутные женщины, предлагающие в темных переулках свои тела прибывшим путникам в обмен на их монеты, и женщины поприличнее, кричащие и убегающие от стай молодых мужчин, желающих взять их силой. Южане, келлесинцы, северяне, гаприйцы, роггарцы и даже узкоглазые выходцы с островов Урия — все смешалось воедино и теперь варилось в едином котле, некогда бывшим цивилизованным городом. Одни вымещали друг на друге гнев, радуясь безнаказанному кровопролитию, другие — претворяли в жизнь самые потаенные желания прямо на грязных мостовых. И даже бессовестное ворье нашло чем себя занять, не то мародерствуя в домах жителей, не то обирая карманы мертвых и живых. Но то, что происходило на главной городской площади, превзошло все мои ожидания: сперва я услышал размеренный перезвон колоколов местного храма, от которого меня передернуло и бросило в холодный пот, а затем на фоне рассветного неба я увидел птиц, черным рукавом обмахнувших его острые высокие башни. Воронье повисло над городом с негодующем карканьем, и будто бы ожидая чего-то плохого, всматривалось вниз на людское столпотворение. Внизу творилась история. Как на уцелевших имперских картинах, пред нами всколыхнулось море людских голов и лес вскинутых в воздух рук и кулаков. С одной стороны площади, у храма, мужчины с красными нашивками вещали что-то с помоста, угождая взбудораженной разномастной толпе, а с другой, на толстых столбах, висело с десяток округлых клеток. Скорее всего в них были заперты прежние уважаемые лица города, не согласившиеся без боя отдать власть в руки возвращенных имперцев. Кто-то из пленников еще был жив и даже сумел сохранить достоинство, прикрываясь лоскутами порванных богатых одежд, но эти обноски едва ли могли защитить их от летящих камней и гнилых фруктов. К несчастью бедолаг, вокруг их клеток собралось слишком много желающих потренироваться в меткости, так что я сомневался, что кто-то из пленников доживет хотя бы до полудня. Фейд не стал задерживаться на краю площади, и сразу повел нас через нее, чавкая грязью под ногами. Он врезался в толпу подобно носу огромного корабля и начал расталкивать народ локтями, освобождая нам дорогу. Но, к сожалению, это сработало не на всех оборванцах: какой-то смуглый старик нагло вынырнул из толпы и почти повис на моих плечах, впившись в меня тонкими костлявыми пальцами. Его глаза, водянистые и широко распахнутые, безумно заблестели. — Парень, откуда у тебя эта трость? — из его рта, полного гнилых зубов, повеяло таким смрадом, что у меня почти заслезились глаза. — Это не подделка. Нет-нет, не подделка! Неужели это ты? Ты вернулся к нам? Я огрел мужика той самой тростью и откинул его от себя, повалив в грязь. Дальше мы пошли быстрее и вскоре пересекли площадь, но моя тревога только усилилась. Воображение взяло надо мной верх и разум начал рисовать картины бесчинств в столице нового Астеросса. Что же должно было твориться там, если далекие имперские окраины уже захлебнулись в беззаконии и человеческой жестокости? — Фейд, — позвал я, пытаясь догнать юного калифара. — Фейд! Но он не остановился, не замедлил шаг, и продолжал вести нас по наклонным улочкам в сторону воды с такой чрезмерной уверенностью, будто знал, куда нам нужно. Мимо бесконечных групп оборванцев, шепчущихся в узком кругу, и тех, кто, скрючившись лежал на обочинах и протягивал к нам руки в безмолвных просьбах. — Куда мы идем? — крикнул я, даже не взглянув на нищих оборванцев, распластавшихся на дороге. — В порт! — Как скоро? А припасы? Нам нужна хотя бы вода! — Какие еще в Бездну припасы? — нервно огрызнулся Фейд, дернув головой. — Сперва я должен посадить тебя на корабль и проконтролировать, чтобы ты убрался отсюда как можно дальше, Вольдар! Мать взяла с меня слово. Я резко остановился. — А кто сказал, что я этого хочу? Наконец, Фейд оглянулся. И развернулся ко мне так резко, что казалось, он не сдержится и познакомит свой кулак с моим лицом. — Мать взяла с меня слово, — грозно повторил он сквозь сжатые зубы. — Я обязался защищать тебя и спровадить отсюда при первой же возможности. Матерь Бездна, вот это взгляд. Не зря говорят, что в ледяных северных глазах видны все помыслы и чувства. В его стылом взгляде я видел и гнев, и нескрываемую неприязнь, и возможно даже что-то похожее на ревность. А еще я видел, что он давно намял бы мне бока, но надо мной незримо нависала чья-то спасительная тень. Либо Ведьмы, либо человека, которым я когда-то был. И этого человека Фейд боялся и ненавидел. Невольные соглядатаи нашей ссоры, устало сидевшие на дороге, поспешили скрыться в темных закоулках. Но самые смелые все же остались и начали жадно пожирать глазами мою золоченую трость. Я скинул со спины походные баулы на дорогу и расправил плечи. Вдали что-то загрохотало, напоминая раскаты грома. — Так не пойдет, — сказал я, вложив в голос все спокойствие, что во мне осталось. — Не вынуждай меня, Вольдар. Я вздохнул. Ветер с моря принес за собой рыбный душок и запахи едкой гари вперемешку с порохом. В этот момент Хелли подобрал баулы и быстро увлек меня за собой. Тишаль проделала тоже самое с Фейдом, потянув его за рукав. — Уходим отсюда, — глухо пророкотал гигант. Я нехотя обшарил взглядом улочки, оставшиеся за нашими спинами, и обнаружил, как несколько десятков вооруженных оборванцев подбираются к нам по темноте. Также тихо, как предрассветные тени. С голодными и злыми лицами, не оставляющими сомнений насчет их намерений. Я прибавил шагу и невольно нагнал Фейда. Тот, шагая также быстро, склонился надо мной и прошипел: — Я не знаю, кто ты, Вольдар, но ты определенно один из старых маминых дружков. Я впервые вижу, чтобы она так о ком-то переживала, так что я сдержу данное ей обещание, даже если ты этого не хочешь. «Заткнись ты уже, ради всех богов», — хотел сказать я, но вместо этого произнес другое. — Она поручила тебе меня защищать? — уточнил я. — Да. Мы свернули за угол и оказались в зеленом сквере с пальмами, кустарниками, белым фонтаном и каменными скамьями, так и манящими опустить на них свой зад. Отсюда простирались дивные виды на нижний уровень города. А еще на дымящийся порт и залитый солнцем залив, устланный лесом из высоких мачт. — Ну так защищай, — фыркнул я, глядя на далекие корабли, кружащие в облаках порохового дыма, — а не отправляй на смерть на деревянной посудине под обстрел. Признаюсь, действо на воде меня заворожило: корабли то терялись в густом дыму, то снова появлялись из него, подобно призракам. Я бы с радостью остановился, чтобы понаблюдать за сражением, только вот сильная рука Хелли то и дело подталкивала меня вперед. — Я узнаю эти флаги, — пробасил он, поторапливая нас. — Это флот регулярной армии Астеросса. Над водой вновь прогремел залп из пушек, и под звуки рокочущего эха мы свернули из сквера на очередную узкую улочку, пытаясь скрыться из виду оборванцев с ножами, набравшихся смелости выбраться из темноты на солнечный свет. — По кому стреляют? — спросил я. — Ты разглядел? — Вероятно по всем, кто пытается пересечь границу. — Они закрыли воду, такое уже было, — тревожным голоском добавила Тишаль и вдруг замерла, указав рукой вперед. — Ребята… Мой живот свело от нехорошего предчувствия, когда десяток крепких парней отделился от густых теней и преградил нам дорогу. На лицах ухмылки, на рукавах — красные имперские нашивки, в руках — острые мечи. Я похлопал Хелли по плечу и указал назад, как со стороны сквера показались другие наши преследователи. — Вот сука! — зашипел я и принялся откручивать опорную часть от трости. Но не успел я этого сделать, как над высокой каменной оградой, к которой нас почти прижали, показалась смешная соломенная шляпа. — Сюда, быстро! — проскрипел чей-то голос, и вниз опустилась смуглая крепкая рука. Не мешкая, Хелли подхватил Тишаль и передал ее незнакомцу. Фейду помощь не пригодилась: он крутанулся вокруг себя и, подпрыгнув, с животной прытью ловко вскарабкался на ограду. — Эй, куда собрались? — рявкнул кто-то из толпы. Парни с нашивками неумолимо приближались, как и мерзко хихикающие оборванцы. Я насчитал человек двадцать с обеих сторон. — Вы в нашем городе. И от нас не скроетесь! Мужик в соломенной шляпе резво высунул голову над оградой: — А ну, прочь отсюда! — и с этими словами зашвырнул в имперцев невесть откуда взявшейся бутылью. Та звонко разбилась о камни возле их ног и ярко вспыхнула, разметав по переулку синее ганазийское пламя. — Вот дерьмо! — закричал я. Затем раздались крики и вопли боли. Жар масленого пламени облизнул мне щеку, когда я вжался в каменную ограду, но тут подоспел Хелли, быстро подсадил меня и мужик в шляпе схватился за мою руку. А затем, едва я оказался на ограде, мы вместе с ним и Фейдом помогли громадному Хелли взгромоздиться на препятствие. Но даже когда мы оказались по ту сторону ограды в миниатюрном дворике, заваленном ящиками и бочками, синее пламя продолжало танцевать в переулке, рисуя на стенах высоких домишек длинные тени метавшихся туда-сюда вопящих бедолаг. — Боги, каким ветром вас принесло и откуда? — Неожиданный спаситель обвел нас недоумевающим взглядом из-под полей шляпы. Щетина на его коричневом сморщенном лице была белой, словно снег. — Все дороги забаррикадированы, имперцы тут и там. О, боги! — он опустил взгляд на Тишаль. — Еще и ребенка с собой притащили. Детям тут не место! — Мы пришли из Хадшала, через пустыню, — сказал я, поправляя наплечную сумку свободной от трости туркой. — Через Шаб’лосс? — удивился мужик, но затем удовлетворительно хмыкнул и поманил нас за собой. — Не мудрено. Там сейчас безопаснее, чем здесь. Я кивнул. Шаблосс и правда показался чем-то незначительным. Жарким и сухим? Да. Изнурительным? Да. Но на этом, пожалуй, все: никто из нас с ума не сошел и тварей с когтями не видел, кроме «охранников» Саара, так удачно помешавших нашей стычке со схетами. Я не исключал, что только благодаря Фейду мы не повстречали когтистых тварей, однако теперь это не мешало мне чувствовать себя разочарованным и даже обманутым. Легенды нам наврали. Не так страшна пустыня — города, окруженные стенами, оказались куда ужаснее. — Мужик, как тебя зовут? — спросил я, стараясь от него не отставать. Южанин повел нас закоулками пустынных дворов, то и дело сворачивая из одной темной арки в другую. Скорее всего в мирное время этими узкими лабиринтами пользовалась только местная прислуга. — Лемнин, — сухо бросил он из-за плеча. — И почему ты решил нам помочь? — Ну, вы явно не из здешние. В порт соваться — смерти искать. Его захватили еще дня два назад и все об этом знают. — И тебя даже наши нашивки не смущают? — осведомился я и нехотя посмотрел на Фейда, все еще обряженного в имперскую форму. — Нашивки, — мужик сердито сплюнул, — вон, у меня тоже есть. — И он похлопал себя по плечу, демонстрируя рекрутскую повязку над локтем — красную с черным гербом. — И что с того? Обычные меры предосторожности. — Что здесь случилось? — прозвучал голосок Тишали. — Накануне в Марлитт пришла весть, она же город и разорвала. — Лемнин на миг остановился и хмуро оглядел нас. — А, вы не знаете, да? В столице убили главного управителя. Имперцы приняли это за призыв к действию. — Получается, они уже захватили Новый Астеросс? — Фейд мигом оживился и в два широких шага оказался возле мужика в шляпе. — Не-е-ет, не сказал бы, — будто сомневаясь, протянул тот. — Говорят, бои в столице все еще идут. Тамошняя власть всеми силами держится за трон, но боюсь, что долго это не продлится, если в дело не вмешаются какие-нибудь северяне во главе с королевой Альмиссой Бритс. Бритс. Последнее слово мужика откликнулось во мне головной болью. Я зажмурился и вновь увидел синие глаза старого короля на обожженном лице, пожары за окном, и услышал далекий колокольный звон. Но в этот раз колокола зазвонили по-настоящему. Их перезвон с храмовых башен разлетелся над городом, лишь усилив мою тревогу. Перепуганные звоном вороны вновь взметнулись с крыш и закружили черной стаей над домами. — Куда мы идем? — глухо поинтересовался Хелли. Он все еще тащил на спине наши баулы. По крайней мере несколько из тех, с которыми сумел перебраться через ограду. — Туда, где безопасно, — коротко ответил Лемнин. — Куда? — его ответ меня не устроил. — В кузнечные цеха, — произнес тот с явной неохотой. — Я там долгое время садовником работал. Знаете, старый Мастер по цеху любил цветы также сильно, как и хорошо закаленную сталь. Жаль мужика. Он первым встал на защиту Марлитта и это стоило ему жизни. — Откуда садовник знает, как изготавливать ганазийский огонь? — недоверчиво прогремел Хелли. Лемнин рассмеялся. — А вот в этом уже Вспышка виновата, и я, знаете, ей искренне благодарен. Некоторые навыки приходятся сейчас очень кстати. — И кем вы раньше были? — поинтересовалась Тишаль. — Наемником, кажется. Много, где был, и всякое повидал. Даже на кораблях каких-то плавал по Серому морю. — Так вы из Сопротивления? — Да, милая. Ты права. Тишаль юркнула мимо меня, догнала старика и протянула ему руку. — Тишаль Бархом, — не скрывая улыбки представилась она, — из Кадесса. Белесые брови мужика удивленно взлетели вверх. Затем он широко улыбнулся ей в ответ и горячо пожал руку, как старому другу. — Деточка, да я знаю тебя! — Правда? — Конечно! Встречал несколько раз. Правда, ты была значительно старше, и волосы у тебя были черными, как смола. Спустя несколько минут мы вошли в так называемые «кузнечные цеха», сокрытые от городской суеты железной решеткой с маленькой дверцей и внутренними крепкими стенами с небольшой башенкой, нависающей над ближайшими домами. Внутри просторного двора вдоль каменных стен располагалось множество крытых построек, где раньше ковалось железо и сталь, а по центру, как и говорил Лемнин, раскинулся буйный кустистый сад, видимо, предназначавшийся для отдыха работников. Сейчас же сложно было представить это место в былом его величии: двор был донельзя наводнен перепуганными людьми, и вместо стука молотов по наковальням друг другу из разных концов двора вторил детский плач. В основном люди собирались семьями, которые, наверно, совсем недавно были обычными горожанами, но теперь превратились в нищих, потерявших свои дома. Лемнин уводил нас во двор все дальше, и я начал чувствовать на себе пристальные взгляды незнакомцев. Они будто бы размышляли. Стоило ли нас ограбить? Была ли у нас еда или вода? К счастью, мы все были вооружены, и мечи на поясах Фейда и Хелли в достаточной степени отпугивали потенциальных разбойников. — Сколько вас здесь? — спросил я у Лемнина, пытаясь сосчитать набившийся во двор кузни несчастных, но это занятие оказалось бесполезным — я сбился на третьем десятке, когда семья желтокожих гаприйцев вылезла из палаток, сооруженных в саду из одеял, и с ужасом уставилась на Фейда, олицетворявшего все то, чего они боялись. — Я не считал, — признался бывший садовник. — Мы ищем тех, кого еще можем спасти, и приводим сюда. Здесь есть свой колодец и продовольственный склад, а значит запасов у нас вдоволь. Здесь есть стены, они спрячут детей, женщин и стариков, а еще есть кузня, где мы можем вооружить мужчин. Я посмотрел на стены — на них плотным рядом стояли сомнительного вида лучники. Лишь не многие из них оказались в кожаных нагрудниках и железных панцирях, остальные несли караул в рваной одежде и лохмотьях. Это дело дурно пахло, во всех смыслах. Жизнь не останавливается на время войны. Нужно носить воду, стирать одежду, готовить еду, мыться и, помилуют нас боги, где-то испражняться. Солнце поднималось все выше, нагревая землю, и обычная дневная жара постепенно начинала становиться вонючей. Через пару дней здесь будет невозможно дышать, и от удушливой вони человеческих жидкостей и тел не спасут даже цветущие в саду растения. — Вас уже слишком много, — сказал я, глядя на гаприйку в лохмотьях с сопливым ребенком на руках, изможденно прислонившуюся к стене здания. — Вы так долго не протяните. — Знаю, — со вздохом признал Лемнин, — но мы на это не надеемся, нам продержаться хотя бы еще день. Ты слышал грохот пушек в заливе? Это флот Астеросса. Если повезет, то уже вечером они высадятся на берег и наведут здесь порядок. — Да? — я сильно в этом сомневался, вспомнив толпу безумцев на площади и бесчисленное множество парней с красными нашивками. — Ладно, Лемнин, я понял. Кто у вас тут главный? — После смерти Мастера командование обороной взял на себя его подмастерье. Его шатер там, — садовник было показал на высокую палатку из дырявой ткани, но затем опустил руку. Та оказалась пустой. — Проклятье, нет его там. Наверное, пошел на обход по стенам. Ага. Вон он, я его вижу. Лемнин указал на стену, тыкнув пальцем в сторону высокого крепкого мужика, почти такого же огромного, как и Хелли. Вот это я понимаю, подмастерье. Глядя на него, любой бы подтвердил, что он молота из рук дни и ночи напролет не выпускает. Тот лучился улыбкой, разговаривая с кем-то из лучников. На поясе у него был грубый топор, на спине — круглый металлический щит, как панцирь у черепахи. А что за татуировка у него на лице? Я попытался разглядеть символы на его лбу, как в его виске возник арбалетный болт. — Что за… — только и успел сказать я, а затем подмастерье безвольно свалился вниз, на кузнечные строения, чем переполошил всех людей внизу. Поднялся крик. Лучники начали сыпаться со стен, как гроздья спелого винограда. Кто-то пытался отстреливаться от людей за стенами, но защитников хватало ненадолго: после пары удачных выстрелов они также валились на крыши пристроек, нашпигованные стрелами и болтами. И минуты не прошло, как убийцы подмастерья начали ломать ворота, при помощи рычагов сняли их с петель и хлынули во двор, вскинув над головами оружие. За одно мгновение я потерял из вида Хелли, Лемнина и всех остальных, закружившись в безумном водовороте толпы. Одни люди начали убегать от нападавших к башне, прижимая к себе орущих детей и жалкие пожитки, а другие — напротив рванули к воротам, на подмогу к тем, кто принял на себя первые удары. Я пытался пробиться вперед, но людской поток неумолимо увлекал меня вглубь внутреннего двора. А потом, едва я сумел разглядеть просвет между бегущими телами, какой-то гаприйский мужлан отбросил меня плечом на пустую палатку бывшего командира. Я упал, свернул палатку, запутался в плотной ткани, постарался встать, но перепуганные люди, как известно, не смотрят, куда бегут. Десятки ног начали топтать меня, пинать по голове. Я закричал что-то невразумительное, попросив о помощи, но вместо нее получил крепкий удар по почкам — кто-то споткнулся об меня, упал, и больше не поднялся. Перед глазами потемнело, словно наступила ночь, и звуки начавшейся у ворот битвы перенесли меня в совершенно иное место. — Дайте мне руку, — надо мной нависло вытянутое лицо южанина. В его круглых очках, едва державшихся на горбатом носу, отражались всполохи пожара. — Быстрее! Я так и сделал, но вместо своей бледной руки увидел поднятую вверх широкую смуглую ладонь. — …чего? — Отлично, живой. Поднимаем. — Что, за… погодите, — прохрипел я, но голос зазвучал сдавленно и слабо. Кто-то поднял меня на руки, словно я ничего не весил. Я посмотрел наверх и уцепился взглядом за невысокую белую башню, охваченную ярким пламенем — она была единственным зданием, не утонувшим в черной копоти и дыму. — Уходим. — Погодите, нет. Еще рано. — Поздно! — рявкнул кто-то. — Не меня спасайте, — я слабой рукой потянулся к башне с ощущением невосполнимой утраты. — Спасите ее! *** — Спасите ее! Громкий женский визг завторил голосу в моем видении и заставил очнуться под тряпками поваленной палатки и чьим-то тяжелым телом. Не без труда я сбросил его с себя отдавленными руками и осторожно сел. От боли ломило все тело, что не мудрено, когда по тебе пробегутся толпы перепуганных гаприйских семей. Я выругался и начал шарить пальцами по земле и складкам палаточной ткани в поисках трости. Нашел ее и попытался встать, откинув в сторону ткань. Какой-то урод отдавил мне лодыжку. Ее обожгло болью, стоило мне перенести на нее свой вес. Но эта боль ни шла ни в какое сравнение с той, что являлась неотвратимым спутником всех моих воспоминаний — та выжигала мне дыру где-то за глазами и отдавалась пульсацией сердца в висках. А тем временем от ожесточенной схватки возрождённые имперцы перешли к не менее ожесточенной казни. Большая часть людей пыталась прятаться у стен и каменных пристроек, прижимаясь друг к другу и шепча молитвы наперевес проклятьям, но небольшая группка бывших защитников кузнечных цехов стояла на коленях ровным рядом недалеко от ворот. Трое из этой шеренги уже потеряли головы, и те валялись вместе с их телами, омывая кровью каменные плиты. — Вот дерьмо, — среди связанных воинов я разглядел Фейда и Хелли, но слегка успокоился, когда не обнаружил Тишаль рядом с ними. — Поглядите, а это еще что такое?! Над Фейдом склонился рыхлый мужчина с имперскими нашивками, приставшими к нему, как к корове седло. Он был так раздут в талии, что казалось, одно неловкое движение, и на нем разойдется имперский бело-серый камзол. В правой руке палача нетерпеливо покачивался окровавленный топор. — Ты откуда, парень? — спросил он у Фейда на староимперском, но тот, ожидаемо, ничего не ответил. — Рожа у тебя почти северная, а вот форма на тебе наша… Парень, у кого ты ее украл? Ответом послужило молчание. Фейд лишь скривил окровавленное лицо и оскалился, чем сразу приобрел необычайное сходство со своей матерью. — Дерьмо, дерьмо… — шипел я сквозь зубы, стараясь перебирать отбитыми ногами чуть быстрее. Пришлось опираться на трость, лавируя между скулящими от страха горожанами. Одутловатый палач рассмеялся. Его злобный смех подхватили прочие имперцы, столпившиеся рядом с пленниками. — Скажи-ка, это твоя шлюха-мать раздвинула ноги перед северным ослом, или твой отец без разбора наседал на каждую северную суку? Потому что по-другому твое происхождение объяснить невозможно. Знаешь, парень, что мы раньше делали с полукровками? — Палач сделал паузу, позволив имперцам весело повыкрикивать с мест свои предположения. — Да-да, все так. Сперва мы привяжем тебя к позорному столбу, чтобы люди смогли вдоволь полюбоваться на ублюдского выродка. Затем поставим на лбу особое клеймо. Оно будет ярким дополнением твоему безносому и безглазому лицу. А потом, если с тебя не хватит, мы протащим тебя по всем улицам, привязав к кобыле, и… — Захлопни пасть, Фархад! — чей-то голос разлетелся эхом над кузнечными пристройками, отражаясь от стен. Лишь по испуганным взглядам людей я понял, что этот голос был моим. Палач встрепенулся и начал оглядывать толпу горожан. Его подручные также нетерпеливо завертели головами. — Кто? Кто это сказал?! — Я! Я вышагал вперед на больных ногах, тревожно размышляя, почему мужика пришлось назвать Фархадом. Это имя вылетело из глубин памяти, как пробка из бутылки, отдавшись в голове болезненным звоном. — Ты? — Тот оглядел меня и отшатнулся, когда заметил золотую трость в моих руках. — Нет. Не может быть. Я едко усмехнулся. Вне сомнения, в зачатии этого раздутого верзилы участвовал дикий кабан. Иначе откуда у него эти поросячьи маленькие глазки и нос, вздернутый, как пятачок? — Это мое старое имя, — обескураженно пробормотал он, понизив голос. Из его приоткрытого от удивления рта не хватало только торчащих бивней. — Откуда ты его знаешь? Не в силах выдержать моего взгляда, здоровяк отвернулся. — Я знаю тебя, — сказал я, и на меня накатило неожиданное спокойствие, как будто бойня в городе закончилась, а рядом на каменных плитах не лежали обезглавленные тела. Совершенно точно, когда-то давно я уже слышал эти несусветные кровожадные речи. И произносить их мог только… — Фархад Усул. — выдохнул я, и улыбка моя стала шире. Палач вновь посмотрел на меня, растерянно и напугано, как свинья перед забоем, и я окончательно убедился, что он мне ничего не сделает. Ни мне, ни кому-либо еще. И его перепуганные дружки в наспех застегнутой форме — тоже. А вместе с тем по толпе за моей спиной поползли неприятные тревожные шепотки. Я чувствовал, как все эти бедолаги прожигают глазами мой затылок, но я лишь распрямил болящую спину и плечи, наслаждаясь чудным мимолетным мгновением превосходства и силы. В этом определенно что-то было. И казалось, такое уже происходило не один раз. — Кто у вас здесь главный? — требовательно спросил я. — Ты, Фархад? — Д-да, — запнувшись, он ретиво закивал, сотрясая двойным подбородком. Я мельком оглядел шеренгу пленников: Фейд сгорбился и почти вжался лицом в землю, как и все прочие, в то время как Хелли оказался достаточно смелым, чтобы вертеть головой и с бесстрастным видом наблюдать за всем, что происходит. Его шея была залита кровью. Но из-за растрепанных волос я не видел, была ли у него на голове рана, или ему просто оттяпали кусочек уха в пылу битвы. — Почему в городе бардак, Фархад? В памяти всплыло другая картина. Совсем недавняя. Вэст-Моррон под покровом ночи. Пару лет назад, пока я водился в банде ублюдка Хамцеля, мне часто приходилось играть чужие роли и выдавать себя за того, кем я не являюсь. В этом деле удача всегда мне благоволила. А еще, конечно же, наглость. — Я… — На меня напали, Фархад! — я шуточно разъярился, но гнев в голосе проступил почти настоящий и напугал меня не меньше, чем всех вокруг. — А затем чуть не растоптали! Так, по-твоему, и должно быть? Марлитт утонул в беззаконии, разбое и грабеже, и вместо того, чтобы навести на улицах порядок, вы режете беззащитных людей! Это не имперский город, а свинарник, полный имперского дерьма! Здоровяк опустил топор и побледнел, насколько может побледнеть южанин. У него даже задрожали руки. Я на миг задумался, а не переигрываю ли, как вдруг один из подпевал Фархада рухнул на одно колено и склонился в имперском поклоне — положил руку на подставленную ногу и упал на нее лбом. А за ним, как по команде, попадали и все остальные, выпуская из рук оружие и склоняя головы. Даже некоторые южане в толпе — те также не удержались на ногах и подставили спины яркому солнцу. Где-то за ними промелькнули рыжие локоны прячущейся в тенях девчонки. Последним на землю осел Фархад, неуклюже, как набитое соломой и навозом чучело. — Встань! — рявкнул я. Когда он выпрямился на коротких оплывших ножках, мне снова захотелось крикнуть «сядь!», но я сдержался. Я должен был выяснить кое-что другое. — Я помню. В прошлом ты был важным человеком, правда, Фархад? Об этом мне подсказали не воспоминания, а то, как вели себя его подчиненные. Имперцы вроде них не стали бы подчиняться абы кому. Фархад медленно кивнул. Я хотел бы провозгласить «палачом», но язык не поворачивался. Напрашивалось какое-то другое слово. Я заскрежетал зубами, пытаясь направить память в нужное русло, но та начала издеваться надо мной, захлопывая перед носом каждую новую дверь. — Телохранитель, — сорвалось с губ, и у меня запылали щеки — кровь предательски прилила к лицу от вернувшегося волнения. — Телохранитель самого Императора. — тихо подтвердил Фархад. Я что, угадал? — Значит, ты должен знать, как Он умер. Я пытался говорить ровно, стараясь не выдать удивления и дрожи голоса. — Кажется, только я и знаю, как это случилось. Я был рядом. Там, в тот день. И тут тревога стиснула мое горло холодной клешней. Исчезли кузнечные цеха, толпа и пленники, а вместе с тем и вонючая жара. Всем моим вниманием завладели поросячьи глазки здоровяка. Я сильнее сжал трость, как пресловутую спасительную соломинку, и легонько кивнул, заставив Фархада продолжить рассказ. — Я охранял двери его покоев. Я должен был вывести его оттуда, посадить на корабль. И его самого, и имперскую семью. Но потом... — Кормарк Бритс, — прошипел я сквозь сжатые зубы, и мою гримасу ненависти повторили остальные имперцы, поднявшие головы. Фархад качнул головой. Медленно, со страхом. У меня задрожали колени. — Я так виноват. Я не смог ничего сделать. Он поджарил меня и оставил тлеть. Но я все видел, смотрел на распахнутые двери, пока боль не унесла меня в Бездну. — Как умер Император? — требовательно вопросил я, заставив имперцев вокруг Фархада испуганно дернуться, как будто мой голос мог их ошпарить подобно огню старого короля. Фархад обреченно вздохнул. — В своих покоях. В огне. — С ребенком на руках, — закончил я, и утвердительный кивок верзилы, едва заметный, перевернул с ног на голову весь гребанный мир. Я выдавил стон из самых печёнок и зажмурил глаза, поднеся дрожащую руку к лицу. Вот и все. Марн-Рухх утаила меня от правды и сказала сбежать от имперцев-люцерхалов, переложив всю ответственность на Ведьму. Ведьма также попыталась меня уберечь от прошлого и отправить туда, где бы ничего о нем не напоминало. Но правда, которую я так жаждал и одновременно страшился, все-таки настигла меня, разъяренно впилась когтями в душу и чуть не свалила с ног. Боги, права была Ведьма. Знания не принесли мне покоя, и лишь породили новую бурю нескончаемых вопросов. Я попытался мысленно ответить хотя бы на один из них, как за моей спиной раздался дикий визг — Тишаль выпрыгнула из толпы, отчаянно замахнувшись на меня кинжалом. Не понятно, на что она рассчитывала: имперцы быстро схватили девчонку, выбили оружие из ее рук и грубо усадили на колени. Она не прекращала визжать и вырываться, выкрикивая грязные проклятия. Один из солдат замахнулся мечом, собираясь заколоть ее, как беспомощного ягненка. — Хватит! — я вскинул руку, вовремя остановив имперца. — Хватит на сегодня крови. Я поймал на себе взгляд девчонки и не обнаружил в нем ничего, кроме безумной ненависти. В ее правом глазу плавала огромная слеза, готовая в любой момент скатиться по щеке. — Будь ты проклят, имперское отродье! — крикнула она с надрывом и плюнула в меня. Плевок не долетел. Я повернулся к Фархаду: — Эту рыжую бестию, полукровку и этого, — последним я указал на Хелли, никак не изменившегося в лице после всего, что случилось, — мы забираем с собой. Остальных людей отпустите и не мешайте им покинуть город. Пускай все, кто хочет уйти — уйдут. Раньше, кажется, мы руководствовались именно этой политикой. Я почесал вспотевшую шею и опустил взгляд на каменные плиты. Только сейчас мое внимание привлекла лежащая рядом соломенная шляпа и седовласая голова — имперцы успели казнить Лемнина, пока я валялся растоптанный под тентом палатки. Нехорошо получилось. Тошнота подступила к горлу. — Давайте, наведите уже в городе порядок. Фархад отсалютовал по-имперски, и его жест почти синхронно повторили остальные прихлебатели. Вокруг забегали имперцы, засуетились люди. Людской поток бывших жителей кузнечных цехов поспешил к выходу под пристальными взглядами вооруженных солдат. Проходя мимо меня все смиренно опускали головы. — Еще указания, мой калифар? Рядом со мной вырос сухопарый южный парень в серой форме, предусмотрительно доставший из кармана кусок пергамента и угольный карандаш. Кажется, я уже видел его сегодня, на площади, стоящим на помосте. «Мой калифар». Боги, за что мне все это? Я взглянул на молодого парня и вымучил из себя улыбку, хотя моя душа обливалась слезами, а сам я был готов заскулить. — Да. Уберите тела. — Сохраняя видимое спокойствие, я указал на крыши кузнечных надстроек и тех, кто погиб во время осады. — На такой жаре мертвецы гниют быстро, а нам здесь не нужна новая чума. Парень скрупулёзно все записал. Я мельком взглянул в его пергамент и с ужасом отметил, что пишет он старой имперской вязью, которую я не знал, и не смог бы прочесть даже под страхом смерти. — Что-нибудь еще? — он поднял на меня внимательные омуты глаз. — Да. Как тебя зовут? — Моаз, мой калифар, — тонкое лицо парня озарила невероятно счастливая улыбка. Такого вопроса он никак не ожидал и был приятно удивлен. — Раньше мы не встречались лично. Я был саррадом ударного батальона «Аша», так называемого «особого подразделения». Я поджал губы и принялся ворошить память. Повезло, что любовь к истории была мне не чужда, и я много читал о былых укладах старой Империи, иерархии и прочих мелочах, показавшимися мне на тот момент интересными. «Особые подразделения» нередко встречались в летописях. Туда, как известно, записывали одних отбитых негодяев, не знающих ничего, кроме лязга стали и войны. Их «лечили» муштрой и изнурительным трудом, а свободное время новобранцев заполняли обязательным посещением читальных залов и познавательными лекциями, чтобы у них хоть сколько-то прибавилось ума. — Саррад, — повторил я, пытаясь вспомнить значения слова. — То есть, писарь, ответственный за документацию. — Так точно. Я отличался особой исполнительностью и хорошей памятью. Правда, эти качества мне не помогли, когда нас настигли северяне. Имперцы начали выволакивать за арку со снесенными воротами несчастных, которых еще совсем недавно собирались казнить. Ноги Фейда безвольно волочились по земле. — Этих троих, которых вы назвали… — Моаз замялся, постучав карандашом по бумаге. — Куда их определить? Мы прошлым вечером заняли дом бывшего управителя. Хорошее место, просторное, с толстыми стенами. В подвале я видел тюремные камеры. Если хотите, мы можем посадить их туда. — Хорошо. — Распоряжения? Я покачал головой. — Накормите и напоите. Моаз засомневался и удивленно изогнул бровь: — Даже эту? — и указал карандашом на Тишаль. Девчонка продолжала настойчиво брыкаться, извиваясь в руках имперцев как куница, пойманная в сети. При этом ей все еще хватало сил кричать что-то невразумительное, пока ее тащили к выходу. — Ее тоже. — Я также посоветовал бы вам выступить перед народом, мой калифар, чтобы привнести некую ясность в это время смуты. Но боюсь, сперва вам нужно переодеться. Немного погодя мы вышли за ворота кузнечных цехов и направились к дому управителя по тесным улочкам Марлитта. Ровными рядами со всех сторон меня окружили имперцы, готовые предложить каленой стали любому, кто осмелиться приблизиться к нашей мрачной процессии. Фархад покинул цеха раньше, видимо отправившись «наводить порядок», но со мной остался лучащийся улыбкой Моаз, который то и дело обращался к пергаментному листку, записывая мои замечания по поводу города и того, что предстоит сделать. Когда я принялся объяснять Моазу, что в скором времени мне понадобится быстроходный корабль для путешествия через залив, то не сразу заметил гул приближающихся моторов. Дирижабль! Совсем скоро тот возник над нашими головами и медленно поплыл над городом в сторону пустыни. Темно-багровый на фоне лазурного неба, со старым имперским гербом, он зачаровал всех, кто был внизу, и заставил людей наблюдать за его величественным полетом. Высота была небольшой, так что я даже смог рассмотреть силуэт человека, стоявшего возле смотровых окон. Многие на улицах салютовали, приветствуя его. В этот момент я почему-то подумал про главу люцерхалов Стармора Чемеза Риццена. А ведь в день нашей встречи у него на носу были очки точь-в-точь как у мужика из моего недавнего видения…