2017, Июль. Мышкин
Домой от подруг Алена пришла уже затемно, уставшая и страшно голодная, и, первым делом снимая пыльные кеды, внезапно для себя услышала громкий смех из зала. Не желая тратить силы на бессмысленные гадания, она направилась в гостиную и увиденное ее знатно порадовало: на диване сидела Людмила и Ядвига, причем последняя держала перед подругой телефон и, смеясь, интересовалась, как носить это великолепие. Мигом поняв, что на показываемые изображения лучше не смотреть во избежание стыдливого румянца, Алена бросила взгляд на журнальный столик и, не сдержавшись, присвистнула. И было отчего, ведь помимо двух кружек там стояло блюдечко с десятью использованными чайными пакетиками. При всей своей любви к чаю, Алена могла с уверенностью сказать, что от такого количества, точно бы уже забулькала подобно Водяному из «Летучего корабля», но двум женщинами чайные пределы были неведомы, что было ясно из быстро раздавшейся просьбы сделать чай. На посошок, так сказать. Зайдя на кухню она клацнула выключатель, набрала чайник (предварительно несколько раз уронив его в раковину) и только когда она в третий раз зажигала спичку, сонный голос негромко окликнул: — А? Кто здесь? От испуга она подпрыгнула, и вредная конфорка с включенным газом тут же зажглась — не иначе как от волшебных эмоциональных волн, исходящих от Алены. — Твою ж бабушку, Абрикосов! — прошипела она, однако почувствовала невероятное облегчение — а ведь и неупокоенный дух Морока мог пожаловать по ее душу. — Да не надо так официально, — сказал он, поочередно открывая-закрывая заспанные глаза, — просто Саша. — Да хоть папа римский, — фыркнула она. — Ты что здесь вообще делаешь? — Сплю, — ответил он, но заметив, как нахмурилась Алена, потянулся и признался: — Ядвига с экскурсии домой ехала, решила меня забрать и, заодно, заехать до твоей бабушки — что-то ей надо было не то забрать, не то отдать… Неважно, но приехали мы сюда на минуточку, еще в полвосьмого. Оглянувшись на часы, показывающие уже пятнадцать минут десятого, Алена усмехнулась: минуточка в женском понимании понятие очень и очень растяжимое. Саша тем временем поведал продолжение истории: мол, чтобы женщинам не мешать сплетничать, ушел на кухню, да так и заснул за столом рядом с еще наполненной до краев кружкой кофе. Алена слушала его вполуха — мысли были гораздо дальше Абрикосова, ждущих чай в зале Ядвиги и Людмилы, и даже дальше девочек в их съемной квартире — и машинально готовила чай, насыпая в чашки сахар и раскладывая пакетики. За последние полгода Ядвига стала частым гостем в их доме, отчего в ее основных вкусовых пристрастиях Алена вполне ориентировалась: нелюбовь к кофе, пять ложек сахара, обязательно листик мяты или хотя бы ложку меда. Сладко? Да, и Алена, добавлявшая в чай одну (а и то и вовсе обходилась без нее) ложку сахара, всегда ощутимо морщилась, наблюдая за тем, как двоюродная тетка пьет чай. Так и казалось, что на зубах скрипят песчинки и нëбо сводит от приторности меда. — Слушай, а я вот что спросить хотел, — вдруг вспомнил Саша, и Алена, бросив взгляд на все еще незакипевший чайник, вынуждена была его выслушать — путей, по крайней мере логичных, к отступлению не было. — А ты же пьешь, да? Нахмурив брови, Алена кивнула. — Пью, — на всякий случай озвучила она и, не сдержавшись, добавила: — воду там, лимонады, соки. — А из того, что покрепче? — Кофе, чай, — сказала Алена, из последних сил сдерживая рвущуюся наружу улыбку, а Саша с надеждой повторил: — А еще крепче? — Пить, Абрикосов, здоровью вредить, — назидательно ответила она и обернулась на свист чайника. После памятного дня рождения Светки, ей не то что пить — смотреть на алкоголь не хотелось. Нет уж, спасибо, хватило один раз напиться и на утро оказаться в постели с Абрикосовым и, что еще хуже, быть позорно застуканной его же отцом! Ее двоюродным дядей, ехидно напомнило подсознание, и Алена впервые за две недели поняла одну простую вещь: родней ей отныне приходится никто иной, как мэр Мышкина — сам Кощей Бессмертный, князь Абрикосов. Богатый родственный набор, учитывая, что женат он на Бабе Яге, которая приходится сестрой русской Золушке. Прибавить к этому перечню еще и бабушку-фею крестную — и сюжет для отечественной адаптации «Однажды в сказке» готов, осталось сценарий только написать. Алена наливала чай и как раз достигла апогея в мыслях о том, каким же родственником ей отныне приходится Абрикосовов (вроде бы троюродным братом, но точно она была не уверена), а он сам клятвенно обещал приобрести для нее несколько самых лучших бутылок «Пепси», когда, не прекращая говорить что-то подруге, в кухню вошла Ядвига. — …в общем, шел он дорогой долгой и непрямой, прихватив с собой только самое необходимое. Саш, — обратилась она к все еще сонному пасынку, — собирайся, пора нам уже. — А то колдун кое-кого на порог не пустит, — хихикнула Людмила, Ядвига следом за ней, и Алена, наблюдая за ними, поняла, что это одна из так называемых шуток для своих — определенно смешная, но не предназначенная для лишних ушей. Саша быстро поднялся, следом за женщинами проходя в коридор, и через пару секунд Алена услышала его громкие слова: — Ну, спасибо этому дому, пойдем к другому, — и не смогла удержаться от приступа смеха — ибо заспанный Саша в чуть мятой майке был как никогда похож на лохматого домового из известного мультфильма. Наконец распрощавшись с гостями, Людмила вернулась на кухню и застала внучку с поличным: перебирая ложкой она задумчиво вглядывалась в окрошку, словно пытаясь найти клад на глубине обеденной тарелки, и тихо, грустно и совсем по-женски вздыхала. Заранее уже догадываясь о причинах ее меланхолии, Людмила прошла к чайнику, подумывая об очередной порции чая, но остановила себя — еще одной кружки ее организм точно не перенесет. Поэтому она стерла рассыпанный внучкой сахар и сказала: — Василиса сегодня звонила, говорит, директор ждет твои документы в начале августа. — Ага, — глухо согласилась Алена, и Людмила, жалостливо сжав губы, спросила: — Ты готова ехать в волшебную школу? — Нет. — Подаем документы в десятый? — Не знаю. От голоса Алены — такого потерянного и испуганного — внутри Людмилы болезненно защемило. Такой внучку она в первый и, как надеялась тогда, последний раз видела в тот самый декабрьский вечер, когда Аленка прижималась к ней и, плача навзрыд, просила простить ее за все — за резкие слова, за уход из дома и за все учиненное. — А кто знает? — спросила Людмила, перебирая в пальцах кухонную тряпку, и Алена растерянно пожала плечами: — Не знаю, — немного помолчав, она положила ложку на стол и, не зная куда можно деть глаза и руки, призналась: — Я правда не знаю — я всегда мечтала о мире магии, учебе в старинном замке, где на каждом шагу добрые приведения и лестницы двигаются… но я не могу! Последние слова она произнесла на высокой ноте, морщась в приступе плача и совсем недвузначно шмыгая носом. Первой мыслью Людмилы было броситься к ней, сжать в объятиях и спрятать от всех неприятностей этого мира… Но тут же она поняла, что если поступит так, то внучка, размякнув в родительских объятиях, или заснет, успокоенная теплом бабушкиного тела, или напротив, разревется пуще прежнего — настолько, что и двух слов связать не сможет. — Я не могу, — продолжала Аленка, вытирая текущие по щекам слезы, — так просто взять и уехать, оставив Мышкин, друзей и… тебя. — Нашла за кого волноваться, — нежно попеняла Людмила, однако у нее самой сердце наливалось кровью — как можно отпустить Алену, ее внучку, ее малышку в школу за сотни километров от Мышкина? — Я не понимаю, как Володька с Русиком могут так спокойно уходить с девятого в Московские колледжи, а я… Ну не могу я, ба! — Покидать дом всегда сложно, особенно в таком возрасте, — сказала Людмила, изо всех сил сдерживая подкатившие слезы, и наконец не выдержала — подошла к внучке, обнимая ее со спины и касаясь губами родинки на виске. — Но ты должна сделать решение: идти в обычный десятый класс или волшебную школу. Сама, без чьего-либо науськивания. Я не спорю, очень сложно просто так взять — и рвануть к черту на куличики, но ведь именно там ты сможешь научиться колдовать. Здесь, в Мышкине, тебе этому никто не научит — ни я, ни Ядвига, ни даже Кот. — Но я не могу так! — в который раз повторила Аленка, и Людмила, нежно погладив ее плечи, не нашла ничего лучше, чем сказать: — Иди отдохни, Аленушка, утро вечера мудренее. Алена послушно ушла в спальню, только засунула она глубоко за полночь, а до этого бессмысленно таращилась в стену, моча простыню и подушку собственными слезами и моля об одном: дать ей хоть какую-то подсказку, чтобы она разобралась со своей проблемой. И снился ей вновь рыжеволосый мальчик с глазами-васильками — не жалея ног она бегала за ним по всему замку, а он, оглядывая сестру серьезным взрослым взглядом, лишь серьезно повторял: «Ignis veniet ad me, запомни, Аня». Следующий день выдался на редкость противным: пасмурно, душно, а жаркий изнурительный ветер нет-нет да обрывал листовки со столбов, и было ясно — к вечеру непременно грянет дождь. Поэтому выглянув с утра в окно, Алена ясно поняла: идти она совершенно никуда не хочет. Но тут же вспомнила, что за неявку на «вечеринку года» подруги ей объявят большой бойкот, а Саша, напротив, устроит ей репродукцию осады Плевны, и деться от его настойчивых ухаживаний она сможет только в волшебной школе. Так некстати вспомнив о главной проблеме последних двух недель, Алена посмотрела в зеркало и не удержалась от усмешки: то же ей, принцесса. Глаза красные и опухшие после бессонной и слезливой ночи, лицо какое-то бледно-зеленое, еще и губы потрескались — ни дать ни взять, красавица. И ненакрашенная, и накрашенная… Положа руку на сердце, Алена могла сказать, что даже скучает по тем временам, когда единственными ее проблемами были Морок и Основной Государственный экзамен, ОГЭ то бишь. По крайней мере, от ее решения тогда не зависила ее судьба — приходилось только обороняться, чтобы напасть не потянула ее в могилу или пересдачу (по правде говоря, что было хуже она сказать не могла). Сейчас же приходилось ускоренно думать, взвешивать все за и против и решать наконец, куда податься доучиваться. Вчера она ни капли не покривила душой, когда говорила, что в самом деле не знает, куда хочет больше. С одной стороны была манящая и дурманящая подростковые мозги перспектива взрослой жизни: уезд от бабушки, новые возможности, обучение магии, в конце концов. С другой — что-то пугающее и неизвестное, ведь там не было ни единой знакомой души. Девочки собирались продолжать обучение в колледже, куда Аленке путь был закрыт — по возрасту она неплохо так припоздала, чтобы быть первокурсницей, для шестого же курса она слишком плоха была в магии, как практической, так и теоритической. Бабушка оставалась в Мышкине, и Алена, при самых благоприятных обстоятельствах, видеться с ней будет три-четыре раза в месяц. Не прекращая заниматься размышлениями, Алена успела позавтракать, умыться, заплести волосы в гульку на макушке и, глядя на наливающиеся темным серебром облака за окном, решила, что самым лучшим планом на ближайшие пару часов будет заняться уборкой. Только при этом занятие можно было по-настоящему отвлечься от собственных терзаний, а шедшая из наушников музыка лишь уменьшала шанс притока новых, ненужных и лишних мыслей. Еще никогда прежде она не могла подумать, что в их доме может быть настолько чисто: помыв полы, протерев пыль, перемыв весь бабушкин хрусталь и впервые за лето перебрав вещи в шкафу, Алена с невиданной прежде горечью обнаружила, что прошло всего-навсего полтора часа. Недавно кардинально обновленный плейлист пошел по второму кругу, и Алена, посомневавшись, потянула ведро с водой на чердак. Конечно, она не собиралась делать там глобальную перестановку — бабушка это явно бы не одобрила — но вот смести пыль и немного разобрать полувековые завалы определенно не помешает, да и бабушка частенько говорила о том, что порядки на чердаке навести надо, только вот руки никак не доходили. Чердак встретил ее привычным сумраком — из-за сегодняшней пасмурности, даже треугольное окошко не радовало ее проникающим светом. Алена огляделась и втянула носом воздух, слыша легкий прянично-сладкий аромат магии. Каждая магия, как и дом, пахла по-разному — в поместье Абрикосовых ощущался тяжелый, чуть давящий на виски запах, избушка Ядвиги была пропитана тянучими дурманящими благовониями, а квартира девочек одновременно сочетала в себе и морозную свежесть, и щекотящий ноздри мягкий цветочный аромат. Но лучше всех пахло здесь, на бабушкином чердаке, среди всевозможных волшебных штучек и старых фотографий. Поставив на повтор любимую и заслушанную до дыр «Bloody Mary» Леди Гаги, Алена увлеченно начала оттирать от пыли побрякушки из первой попавшейся коробки, и в своем занятии провела еще пару часов — ровно до тех пор, пока взгляд не зацепился за что-то ярко-оранжевое в одной из дальних коробок. Внутри тут же что-то екнуло. Много лет спустя, будучи уже статной пожилой дамой, которую обрадовали новостью о родившемся праправнуке, она вновь вспомнит и эту уборку на бабушкином чердаке, и примеченную вещицу. Вспомнит, и лишь тихо вздохнет, проклиная и одновременно благодаря свое юношеское любопытство. Но это будет сильно потом, а сейчас, увлекшись странным огненным светом, Алена пошла на поводу у желания поближе ознакомиться со странным предметом и встала, направляясь к коробке. Вещицей на поверку оказалась оранжево-желтая погремушка с необычной, чем-то похожей на хохломскую, росписью. Взяв ее в руки, Алена к своему удивлению ощутила дежавю — что-то в этой погремушке было знакомое, близкое и… родное. Откуда взялось подобное чувство Алена не знала, но найденная вещица в самом деле приковывала взгляд и теплом отдавалась в сердце. Решив завтра подробнее расспросить бабушку о погремушке, Алена посмотрела на старые часы с маятником и поняла, что с уборкой пора завязывать и идти собираться к надвигающейся скромной гулянке.***
— А вот созвездие Лебедя, видите? — спросил Вася, и вовлеченные в наблюдение за звездами Снежка и Варя дружно взглянули на небо. Маша, лениво верча в пальцах кириешку, громко фыркнула и сказала: — Что такое они нашли в этих звездах? Точки, да точки, ничего особенного. Упорно пытающийся открыть бутылку вина без помощи штопора Саша ненадолго отвлекся от своего увлекательного занятия, улыбнулся и с выражением произнес: — Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это кому-нибудь нужно? Значит — кто-то хочет, чтобы они были? Значит — кто-то называет эти плево́чки жемчужиной? — Ой, Пушкин, только не начинай, — возмолилась Алена, и Саша, возвратившись к откупориванию бутылки и от усердия даже вытащив язык, сказал: — Вообще-то, это Маяковский, «Послушайте». Мы это стихотворение в апреле учили. Серьезно призадумавшись, Алена решила, что этот момент школьной деятельности по всей видимости проболела: ни Маяковского, ни «Послушайте» она решительно не помнила. Впрочем, она и когда-то заученный отрывок из «Письма Татьяны» с трудом бы вспомнила, да и из «Бородино», которое в пятом классе бабушка заставила выучить от корки до корки, она помнила лишь ритм и пародию про подавшую на алименты (или к разводу — зависило от пародии) жену. Саша между тем продолжал начатый разговор: — Всю прелесть звезд, моя дорогая Марья, можно понять только влюбившись. — О да-а-а, — насмешливо протянула Маша, салютуя ему стаканом пепси, — бабочки в животе, мысли в космосе, радуга на небе — я ничего не упустила? При этом она настолько выразительно посмотрела на Сашу, что Алена, не сдержавшись, рассмеялась. А подруга-то, оказывается, умеет смущать даже твердолобого Абрикосова! Или как иначе назвать то состояние, когда он, не выдержав ее неприкрытой насмешки, отвел взгляд и с какой-то жестокостью принялся выкручивать пробку найденным гвоздем. Вопреки всем шуткам Алены, сказанных в адрес их импровизированного штопора, открыть вино все же получилось, и Саша, разразившись победным смехом, быстро разлил питье по стаканам, один из которых тут же протянул Маше. — Нет, нет, нет, — закачала она головой, и ее темно-каштановый хвостик несколько раз обвил тонкую шею. — Я после Нового года ни-ни! Рассматривающая созвездие Орла Варя громко вопросила о том, как это они — и без частушек Маши? Маша в ответ лишь закатила глаза, а Алена, пропустившая совместное празднование Нового года, попыталась представить эту анекдотичную картину: Маша, да на плече Володьки, во все горло орущая матерные частушки… Изображение виделось куда как забавным, и Алена рассмеялась. Хорошо еще, ее позорное похмелье после именин Светки так и осталось между ней и Сашей, иначе столь частого напоминания о своем позоре она бы не вынесла. Тем временем троица звездочетов успели закончить с наблюдением за небесными светилами и присоединились к импровизированному столу, выпивая первый тост за Васю и Снежку. Саша даже «Горько!» крикнул, но эта затея настолько понравилась остальным, что к нему тут же подключились Маша и Аленка, да и Варя, пусть и молчала, но с азартным интересом поглядывала на друзей. Снежке ничего не оставалось, кроме как взять Васю за воротник поло и быстро его поцеловать под дружные аплодисменты остальных. После поцелуя оба были красные от смущения, но в тоже время невероятно счастливы — да и можно ли было грустить сейчас? Даже погода, словно даря им подарок на последнюю совместную встречу, сжалилась и распустила нависшие над Мышкином грозовые тучи. Находясь среди друзей, наблюдая за воркующими Снежкой и Васей, слушая забавные до невозможности препирания Вари и Маши и не забывая закатывать глаза на все намеки Абрикосова о поцелуе, Алена чувствовала себя как никогда счастливой и умиротворенной, что даже думать о всяких проблемах забыла. Громко играла музыка, где-то вдалеке проезжали машины и шумел остальной мир, а они здесь, шесть подростков, много чего пережившие за последний год, веселятся и живут, словно и не они перенесли все прошедшие ужасы. Вдалеке мелькнул свет. Звезда, подумала тогда Алена, но свет, как блуждающий огонек, приближался, переливаясь оранжевыми, желтыми и красными красками. Секунда-другая и крылья сказочной Жар-птицы накрыли своим сиянием чердак, и все потонуло в огне.