2017, Июль. Санкт-Петербург
Василиса открыла дверь только после пятого звонка, и оказавшийся на пороге Виктор тут же заговорил: — У меня к тебе небольшое де… ты в порядке? — перебил он сам себя, и Василиса, отступая в сторону, поспешила заверить: — В полном. Проходи. Вопреки своим словам, выглядела она не очень хорошо — бледная как полотно, вялая, да еще и с перебинтованной на скорую руку ладонью. Внимательно окинув ее взглядом, Виктор все же не решился устраивать допрос и прошел на кухню. Василиса же, попросив подождать ее пару минут, скрылась в спальне. Оказавшись на кухне, Виктор мгновенно отметил, что за прошедшие полгода здесь ничего не изменилось: у окна по-прежнему стоял небольшой накрытый однотонной клеенкой стол, небольшой кухонный диван стоял напротив компактного кухонного гарнитура. На газовой печке варился суп, а на столешнице рядом с ножом и картофельными очистками соседничали бинты и какие-то мази. Какое-то осознание мелькнуло на задворках сознания, но он не успел это как следует обдумать — со стороны спальни раздался грохот, и Виктор тут же последовал на звук. Бледная пуще прежнего Василиса нашлась без сознания на полу у открытого шкафа, и Виктор, заметив и это, и полчище зелий в шкафу, и пропитанный кровью бинт на ее ладони, присел над Василисой, вспоминая все полученные в медицинском институте знания. Василису удалось крайне быстро привести в чувства и, несмотря на ее слабое сопротивление, перенести на кровать. — Какое зелье? — безапелляционно спросил он, подходя к шкафу, и Василиса, едва шевеля губами, ответила: — Крайнее слева. Кивнув не столько ей, сколько себе, Виктор взял нужное зелье и опустился на край кровати. — Какого черта?! — выругался он, когда Василиса, пересиливая себя, сделала пару глотков, и тут же она тихо сказала: — Картошку чистила, а ты меня своим звонком напугал. — У тебя совсем мозги в этом твоем колледже поплавились? Да с твоим диагнозом ты должна… — Ничего я не должна, — перебила Василиса, и Виктор не без облегчения отметил, что ее бледные щеки наконец наливаются румянцем. — И не тебе меня учить. — Вообще-то, я медицинский институт с красным дипломом окончил, — деловито напомнил он. — И как раз специализируюсь в области гематологии. Так что дай мне руку и не упрямься. Протянув ему больную ладонь, Василиса едва удержалась от того, чтобы напомнить, что институт он закончил двадцать с лишним лет назад и с тех пор ни разу не практиковался. Вместо этого она спросила: — Сам догадался или кто-то информацией поделился? — Неспроста же Варя является носителем гена, которого отродясь в нашей семье не было. Хотя, признаться, я был уверен, что ты тоже просто носительница — женщины ведь почти не болеют гемофилией. — Это может случиться только в том случае, если мать носительница гена, а отец болен. Как в моем случае и получилось. Забавно, но мой брат был совершенно здоров. — Удивительно, как ваших родителей вообще допустили до вашего рождения с таким-то анамнезом, — пробурчал Виктор, отбрасывая в сторону пропитанный кровью бинт. — Знаешь, в конце девятнадцатого века об этом как-то не заботились. — В конце какого века? — переспросил он, на мгновение отрывая взгляд от пореза, и Василиса нахмурилась: — Неужели Людмила не рассказала тебе о моем происхождении? — Как ты можешь догадаться, о тебе мы беседовали нечасто. Нет, я, конечно, знал, что ты из рода морских царей, но неужели… — Я в самом деле дочь царя Водяника, — призналась она, внимательно наблюдая за тем, как Виктор колдует над ее рукой. — И да, я в самом деле гожусь тебе в бабушки. — Разница в восемьдесят лет по меркам Сказочного мира не такая уж и большая, — напомнил он и тут же нежно провел пальцем по ее ладони. — Не больно? Еще несколько минут назад кровоточащий порез от ножа слегка затянулся — по крайней мере, прекратила хлестать кровь и стало отчетливо видно разошедшуюся в сторону кожу. — Терпимо. Спасибо, — сказала Василиса, вымученно улыбаясь. — Так какое дело привело тебя ко мне? Помолчав пару мгновений, Виктор сознался: — Мне тут недавно напомнили о своем старом обещании. — Василиса выжидающе взглянула на него, и Виктор вынужден был продолжить: — Когда Варя была еще совсем маленькая, я договорился с королем Древесного королевства, что мы поженим наших детей, когда они подрастут. После побега Вари из дома я, понятное дело, об этом забыл, но сегодня утром Ростислав вместе с сыном явился ко мне договариваться о помолвке. Я отказал ему, — поспешил заверить он, прежде чем Василиса перебила его, — и он ушел злым и недовольным. — Я так понимаю, это еще не все? — догадалась она, и Виктор грустно кивнул: — Принц сейчас как раз переходит на седьмой курс в твоем колледже — понятное дело, инкогнито под именем Станислава Тревелева, но суть не в этом. Кто знает, что на уме у обиженного мальчишки, а школа у вас все-таки закрытая — того и гляди, додумается до чего-то, и я вынужден буду согласиться на брак, чтобы сохранить честь дочери. — Ты говоришь как мой отец, — с упреком заметила Василиса. — Когда я вернулась домой после нескольких месяцев отсутствия из-за того, что меня проклял мой несостоявшийся жених, он выгнал меня, даже не выслушав — я, видите ли, порушила честь не только себя, но и семьи… Представь каково это было слушать шестнадцатилетней девочке, да еще и от кого — от собственного отца! В самом деле, иногда кажется, что человек, взойдя на престол, совершенно забывает о том, что окружающие его люди не бездушные картонки, и им может быть страшно, больно и тяжело. Она говорила это настолько яростно, казалось, даже забыв о боли в руке и о собеседнике рядом, но вдруг осеклась и посмотрела Виктору в глаза: — Но намек я твой поняла, за Тревелевым буду внимательно следить. Это все? Он должен был сказать «да», подняться и выйти, но не смог. Лишь заворожено смотрел на Василису — такую простую, домашнюю, в растянутой тунике, еще бледную, но все равно слишком красивую. Виктор дернулся к ней прежде, чем успел об этом подумать, и поцеловал с неистовой страстью, поглаживая талию и плечи, а языком скользнув сначала по ее губам, после по небу. — Господи, что ты творишь? — возмутилась Василиса, когда Виктор оторвался от ее губ и поцеловал в шею. — Прекрати! Виктор, ты меня слышишь?! Он не ответил. Только провел ладонью по ее животу, мигом покрывшемуся сотней мурашек, и выдохнул, коснувшись губами ключицы: — Почему ты такая красивая? В самом деле, вздумайся кому спросить у Виктора Штормградского, какая женщина по его мнению достойна статуса самой прекрасной, он бы без раздумий сказал: Василиса. Она действительно была прекрасна, от манерного жеста, которым поправляла длинную косу до обворожительной улыбки коралловых губ; от светлой кудрявой макушки до самых кончиков пальцев. Вся. Абсолютно. Без остатка. И очень сложно в ее присутствии было держать себя в руках — хотелось то зацеловать до смерти, то посадить эту золотую птицу в золотую клетку и целыми днями любоваться ее красотой, которую не портили даже разбросанные по всему телу шрамы. — Откуда этот? — спросил Виктор, обжигая дорожкой поцелуев рубец на ее животе. Промычав от удовольствия, по-прежнему перебиравшая пальцами его темные волосы Василиса припомнила: — Битва с Мороком, октябрь прошлого года. — А этот? — едва заметный след над правой грудью. — Перевернула котёл с зельями, девятьсот десятый. — Этот? — перекрещенный шрам на правой руке. — Морок, октябрь прошлого и декабрь позапрошлого годов. — А… — Ты, пару минут назад, — покладисто отозвалась она, когда Виктор накрыл губами еще алеющий след от недавнего особо страстного поцелуя. — И я очень надеюсь, что он сойдет. — Можешь не переживать, ты определенно родилась в рубашке — с таким количеством ран обычный человек давно должен был сыграть в ящик. Это я еще про роды молчу. Он замолчал, нависнув над ней, и Василиса, раскрасневшаяся и утомленная после всего произошедшего, лишь взглянула в его глаза, тихо произнося: — Как же я тебя ненавижу. — Пару минут назад ты говорила совсем иначе. Вернее будет сказать, постанывала. Василиса недовольно стиснула зубы, из последних сил пытаясь не отреагировать на то, как Виктор пробежал пальцами от ее бедра до основания шеи и обратно, и справедливо напомнила: — Ты вновь воспользовался моей слабостью: в прошлый я была пьяна, в этот — очень утомлена и слаба из-за болезни, странно рассчитывать на честные признания и искренние чувства. — Неужели ты хочешь сказать, что тебе не понравилось? — спросил Виктор, насмешливо выгибая брови, и Василиса, вопреки своим словам ответив на его поцелуй, призналась: — Ты замечательный любовник, Виктор — нежный и страстный, сильный и знающий, как сделать женщине приятно, но в остальном ты отвратителен. Ты отвратительный муж, отец, человек, и я не раз тебе это говорила. — Уж не в жене ли моей дело? — Не только в ней, — ответила Василиса, слегка улыбаясь, и, прежде, чем Виктор ей что-либо ответил, заявила: — Имей в виду, дорогой мой, второго такого раза между нами больше никогда не будет. — Где-то я это уже слышал, — насмешливо фыркнул Виктор, вспоминая события шестнадцатилетней давности — тогда, проснувшись в его объятиях, Василиса точно так же уверяла, что второй такой ночи ему ждать не стоит. Василиса собиралась было что-то ответить, но телефон на прикроватной тумбочке начал разрываться от входящего звонка. Ловко выкатившись из-под любовника, она сделала глубокий вдох и, улыбнувшись самой радостной улыбкой, поспешила ответить: — Да, Кощей, что-то сроч… погоди, что?! Она вдруг села в кровати, никак не заботясь о собственной наготе, и лицо ее резко изменилось — полная показной беззаботности гримаса сменилась на выражение крайнего ужаса и недоверия. Выслушав собеседника еще минуту и дождавшись оповещающего об окончании телефонного разговора звука, она прикрыла рот ладонью. — Дети… Варя пропала! — эмоционально сообщила она и спрыгнула с кровати, торопливо подбирая раскиданные по спальне тунику и белье. — Что опять творится в этом вашем ненормальном Мышкине, черт вас всех побери?! — рявкнул Виктор, однако, следуя примеру Василисы, тоже поднялся. Уже через пару минут они телепортировались на крыльцо дома Абрикосовых, и встретившая гостей домохозяйка Валентина, утирая слезящиеся глаза салфеткой, торопливо отвела их в малую гостиную, где уже расположилась целая толпа. Марина Сидорова сидела в кресле, стеснительно озираясь на богатое убранство комнаты, ее муж Петр мерил шагами квадратуру пола, Кот нервно постукивал пальцами по подлокотнику дивана, Ядвига трясущимися руками отмеряла зелье для готовой вот-вот сорваться в истерику Людмилы Рыжовой, а Кощей курил, выдыхая белесый дым в открытое окно. Он же и обернулся первым, недоуменно взглянул на Виктора и его расстегнутую верхнюю пуговицу рубашки, после на Василису, на ходу собирающую непозволительно длинные волосы в некое подобие хвоста, укоризненно сжал губы и заметил: — Что ж, все здесь. — А разве Зиминых с Мирными мы не ждем? — нахмурился Кот, взглядом провожая вошедших. — Не вижу смысла беспокоить их сейчас, когда мы сами толком ничего не знаем. Кот поспешил напомнить, что Вьюга посворачивает им головы, едва только Снежка не ответит на ее звонки. Это уже не говоря о Снежной королеве или Янине, за внучку готовых устроить новый Ледниковый период или сожжение Мышкина в лучших традициях Кутузова. — С этим несложно разобраться. Надо держать время хотя бы до следующей недели — например, они могли уйти в поход, где нет связи… — Что вообще случилось, Кощей? — спросила Василиса, от волнения принявшись перебирать бахрому на диванной подушке, и ответила ей Людмила: — Еще вчера вечером они ушли гулять и не вернулись. Как будто сквозь землю провалились! — Вообще не понимаю, почему мы сидим тут, когда надо звонить в полицию и собирать добровольцев на поиски! — пробурчал Петр, подергивая усы. Марина спешно закивала, соглашаясь с ним, а Ядвига, пропустив его ремарку мимо ушей, обессиленно сообщила Василисе: — Все молчит, Васька, абсолютно все: блюдечко, зеркало, клубок, поисковые заклинания… Они словно действительно провалились сквозь землю. — То есть, как это? — нахмурилась Василиса, все больше ощущая предчувствие чего-то очень-очень нехорошего. — Совсем, лягушка, — отозвался Кощей. — Я даже Шурика не чувствую — понимаешь, совсем, словно его вообще не существует. Припомнив о способности темных ощущать местонахождение кровных родственников вне зависимости от разделяющего их расстояния, Василиса неверяще покачала головой. Невозможно. Такого просто не может быть! Петр, между тем внимательно следивший за говорившими, не сдерживаясь, покрутил у виска. — Вы совсем уже того? Какие блюдечки, какие заклинания, какие, к черту, лягушки с Кощеями?! — Петя, тише, успокойся, — призвала его к разуму Марина, но Петр, окончательно потеряв всякое самообладание, рявкнул: — Я не могу быть спокойным, Марин, когда мой родной сын пропал, а эти сектанты даже не дают позвонить в полицию! — Заткните его, или я спущу его на самый кровавый ритуал, — процедил сквозь зубы Кощей, сжигая окурок в вихре магии — темной настолько, что сидевшая в нескольких метрах от него Людмила, как фея всегда остро реагирующая на темное волшебство, ощутила неприятное давление в висках. Ядвига, мигом поняв, что дело пахнет жареным, передала Коту флакон и рюмку и, приказав доделать начатую процедуру, в несколько шагов подошла к мужу, ласково скользнув ладонью по его напряженным плечам, и шепнула: — Бога ради, Кощей, не порти выстроенное за много лет одним лишь взмахом руки. Окинув Ядвигу взглядом серебристо-серых глаз, Кощей накрыл ее руку своей и прикрыл глаза, восстанавливая дыхание. Петр и Марина Сидоровы, все это время ошеломленно наблюдавшие за разгоревшийся сценой и прекрасно видевшие и магический огонь, и угрозу Кощея спустить Петра на какой-нибудь ритуал, замерли в нерешительности. — Вы че это, колдуны что ли? — едва выдавил из себя Петр, потирая высокий лоб, а Марина прижала ладони к щекам, с удивлением и в то же время восхищением глядя на остальных. — Да не, — тут же остановил он себя, — это я схожу с ума, точно. Говорил мне Михалыч, с контузией играться нельзя, а я, дурак старый, и не послушал — пройдет, мол, не впервой! Кот тихо вздохнул, пробормотав о том, что «с этим Патрулем никаких зелий забвения не напасешься» и тут же щелкнул пальцами, превращаясь в большого пушистого черного кота. Кузя, прежде прячущийся за шкафом, заинтересованно высунул мордочку, явно почувствовав родственную душу. Родственная душа же всего за мгновение обернулась человекообразным котом и тут же перевоплотилась в знакомого многим мышкинцами хозяина Лукоморья Константина Владимировича. — Еще вопросы есть? — спросил он, отряхивая несуществующую пыль с лацканов жилета, и чета Сидоровых дружно покачали головой. Довольно кивнув, Кот откинулся на спинку дивана, закинул ногу на ногу и посмотрел на давних товарищей, одним своим видом произнося: мое дело сделано, можете продолжать. Одним щелчком пальцев закрыв окно, Кощей сложил руки на груди и, не отрывая укоризненного взгляда от Василисы, сказал: — Что делать будем, господа? Что только тут началось! Виктор, никогда не отличавшийся кроткостью и спокойствием, даже замолчал от греха подальше, и лишь бегал глазами от одного говорившего к другому, мысленно то соглашаясь, то опровергая их заявления и делая для себя кое-какие выводы, коих за прошедшее время скопилось немало. Супруги Сидоровы, даже после увиденного, упорно настаивали на обращение в правоохранительные органы, но их почти не слушали — так сильно заняты были остальные своим спором. Глядя на то, как Василиса, Кощей и Людмила наперебой бросаются предложениями, Ядвига оценивает шансы каждого варианта, а Кот, хоть и молчит, всем своим видом показывает, что вынашивает какую-то блистательную идею, нельзя было не подумать о том, что эти пятеро работали как старый и прочный механизм. И каждый из волшебников, подобно важной шестеренке, дополнял другого и, казалось, убери кого-то — и вся машина прекратит свою сложную работу. — Ну не может же не работать ни одно заклинание! — сокрушалась Василиса, за время диалога успевшая встать с дивана и оказаться рядом с Кощеем, который после ее слов насмешливо фыркнул: — Хорошо, душа моя, поколдуй сама — ты же у нас ас в сфере чар, — а я с удовольствием за тобой понаблюдаю. — Да хватит вам уже собачиться, как бывшие супруги, ей-богу! — пробурчал Кот, складывая руки на груди. Это возымело эффект: Кощей, гневно выдохнув, потянулся за последней в пачке сигаретой, которую невероятно ловко перехватила Василиса. Едва не поежившись от его неодобрительного взгляда, она вновь открыла окно, закурила и, смахивая пепел на улицу, спросила: — А вы так и будете молчать, Константин Владимирович, или тоже поучаствуете? Кот, почесывая переносицу, тут же отозвался: — Есть у меня, конечно, одна идея, но, боюсь, она нам не подойдет. — Говори уже, — поторопил его Кощей, и Кот пожал плечами: — Мое дело предложить. Был у Сан Саныча в арсенале один ритуал, к нему Воронцовы нередко прибегали в девятьсот семнадцатом году. На первый взгляд, ничего сложного — нужно зеркало из серебра, восковая свеча, кровь родителей и небольшое заклинание. — Нет ничего проще, — отозвался Кощей и тут же крикнул: — Валентина, принесите мне зеркало из кабинета и свечу! — Подожди, дослушать меня не хочешь? — поспешил успокоить его Кот, впервые за много лет говоря старым друзьям «ты». — Вот с кровью родителей и есть вся загвоздка. Во-первых, нужны оба родителя, что в нашем с вами случае уже проблематично. Во-вторых, ребенок, как и родители, должен быть волшебником — ни тёмным магом, ни феей, ни дриадой или обращенным, а именно волшебником, что уже отметает уважаемых Сидоровых. Даже если мы позовем родителей Снегурочки у нас решительно ничего не выйдет — Зимин немаг. Если только Мирные… Да и то не факт, Оксана на треть дриада, может не сработать. — А вы никого не забыли, Константин Владимирович? — поинтересовалась Василиса, пальцами затушивая недокуренную сигарету, и ей тут же вторил хор из голосов Кота, Кощея, Ядвиги и Виктора: — Даже не думай, Василиса! — Это с чего бы? — спросила Василиса, воинственно упирая руки в бока, и Кот сказал: — Да с того, дорогая Василиса Васильевна, что на своей ладони нужно вырезать первую букву имени ребенка, и перемешать кровь, переплетя руки друг друга, и это все ради того, чтобы одна капля упала на огонь свечи. А теперь посчитайте, через сколько минут вы потеряете сознание, а через сколько шагнете в лодку Харона. — Воспользуемся зельями Ядвиги — они прекрасно останавливают кровь и заживляют раны. — Слишком опасно, — покачала головой Ядвига. — Мы не можем рисковать тобой, надо поискать другой выход. — И пока мы будем решать, наши дети могут оказаться в серьезной опасности, — не унималась Василиса, и ответил ей на этот раз Виктор: — Это в самом деле слишком рискованно, тем более, что тебе сегодня уже было плохо. Кощей и так все время бросающий в Виктора недобрые взгляды, сжал губы в тонкую полоску, а Василиса резко всплеснула руками: — Вы меня, значит, без меня женили, замечательно. Вот только вы малость подзабыли, друзья, что решение лежит за мной. И если этот ритуал в самом деле может помочь найти ребят, я готова пожертвовать хоть собственной жизнью. Поняв, что никакие здравые аргументы не могут переубедить ее, Кощей сжал пальцы на плече Василисы и процедил: — Я тебе запрещаю. Позовем Мирных, попробуем с ними, если не получится, будем думать дальше. Смахнув его руку, Василиса, слегка дрожа, напомнила: — Ты мне не муж, Кощей, чтобы что-то запрещать. Вон, над Ядвигой покомандуй, надо мной не надо. Что там еще нужно для ритуала? — обратилась она к Коту, и он покачал головой, явно сожалея о том, что вообще заикнулся за это.***
Часами позже, когда их большая компания стремительно поредела, оставшиеся в поместье Абрикосовых сами хозяева и Василиса молча глядели на трепещущиеся под гнетом ветра кроны яблонь и с поразительным единодушием думали об одном и том же. Ритуал Кота, к счастью, дал немалые плоды: в старом, как дом, зеркале удалось увидеть изображение шестерых пропавших ребят. Все были живы, здоровы и пили чай в компании женщины, в которой Людмила сразу же узнала давнюю знакомую фею Моргану. Все бы ничего, но она еще в прошлом веке переехала в Сказочный мир, портал куда закрыт навеки. Ключей не было тоже. Вернее, недоставало Ключа Земли, оставленного при закрытии портала, если верить Коту, на попечение Сказочному королю Олегу Федоровичу, и это очень затрудняло всю ситуацию: вероятность, что оба мира одновременно опустят Ключи в магические замки была ничтожно мала. Связаться со Сказочным миром также было невозможно — по крайней мере, если не прибегать к опасным темным ритуалам, опять же, двусторонним. С коротким, совсем женским вздохом, Ядвига поднялась, на ходу телепортируясь в избушку — идти пешком сейчас было последним, чего бы ей хотелось. С переездом в усадьбу Абрикосовых — к мужу, как всегда с гордостью напоминали мысли и сердце — прежний дом превратился в своеобразную лабораторию и страшный сон всех клумб двора (за что с ней неоднократно ругалась Валентина), отчего избушка очень обижалась на хозяйку и выражала это всевозможными способами: то зелья местами поменяет, то двери замкнет, не давая входа-выхода. Вот и на этот раз пришедшая за тонизирующим зельем для подруги Ядвига была заперта в избушке, которая заблокировала двери и телепортацию, однако, после гневного обещания спалить ее к чертовой бабушке, все же сдалась. Ядвига была уверена, что в своем приключении потеряла не так уж много времени — всего-то одиннадцать минут, — вот только вернувшись в гостиную застала Кощея и Василису в разгаре громкой ссоры. Конечно, они часто перебрасывались едкими замечаниями и шпильками в адрес друг друга, за что порой в самом деле походили на бывших (которыми, если углубиться в самые истоки, и являлись), но в этот раз что-то было неуловимо не так. Их дискуссия больше не была похожа на забавное перебрасывание фразами, а на что-то некрасивое, грязное, накатывающее штормовыми волнами. И зачатки этой ссоры маячили на горизонте весь сегодняшний день — теперь уж Ядвига ясно понимала, что косые взгляды в сторону Василисы были отнюдь не из-за того, что она без предупреждения привела вместе с собой Виктора. — Да какое тебе вообще дело, с кем я провожу время? — возмущалась Василиса, до сих пор бледная из-за всей потерянной за день крови. Кощей театрально всплеснул руками: — Ты права, абсолютно никакого. Только пока все мы — даже Кот, который к этим детям имеет отношение весьма поверхностное — сбиваемся с ног, разыскивая их, ты кувыркаешься с королем Штормграда! Тут же вспыхнув щеками, что было особенно заметно на фоне остальной бледности, Василиса возмущенно произнесла: — Ну, знаешь ли! А почему никто из вас не додумался мне даже смс-ку написать, о том, что с ними что-то случилось? — А может кому-то нужно хоть изредка интересоваться, что происходит с учениками? Или что, Морок мертв, все в безопасности, о дочери можно вновь забыть на следующие четырнадцать лет? Замечательная логика, душа моя, упал бы ниц, если б не нога! — А ну, прекратили оба, черт возьми! — рявкнула Ядвига, для пущей эффектности ударив ногой по полу, и после недолгой немой сцены сказала: — Значит так, ты, — указала на Василису, — сидишь тут, а ты, — на этот раз Кощей, — иди отсюда. И поживее, мой запас цензурной лексики уже кончается. Открыв было рот, Кощей тут же его закрыл и послушно переступил порог — да так стремительно, что даже забыл про трость. — Пытаешься воспитывать? — не удержалась Василиса, недвусмысленно шмыгая носом, и Ядвига, сев рядом и протягивая зелье, спокойно отозвалась: — Скорее отыгрываюсь за все попорченные нервы. Пей давай, а то покусаю. Василиса спорить не решилась, а Ядвига, дождавшись, когда подруга, как и подразумевал специально добавленный компонент зелья, уснет, наколдовала ей плед с подушкой и немедля вышла на поиски Кощея. Он оказался в своем кабинете у окна в весьма неожиданной компании — кот Кузя, обняв лапами пепельницу, лежал рядом с ним на подоконнике — и вновь курил. — Ну и надымил ты, — лениво попеняла Ядвига, взмахами руки отгоняя от лица дым. — Не боишься легкие сжечь, третья пачка за день как-никак? — Я же Кощей, меня все болезни стороной обходят. Не найдя ни одного весомого аргумента против, Ядвига все же забрала треклятые сигареты, пряча их в ящик стола, и подошла к Кощею, интересуясь: — И что это было? Верно поняв, что она имела в виду, Кощей бросил сигарету в пепельницу, которую по-прежнему обнимал Кузя, и пожал плечами: — Нервы ни к черту, да еще и она опять на те же грабли. Взрослая женщина, а порой такое ощущение, что ей все еще шестнадцать. — Ты в свое время ей жизнь сломал, — зачем-то напомнила Ядвига, и Кощей, скосив на нее взгляд, ответил: — Противоречивое утверждение. Вроде бы и сломал — семья от нее отказалась, образование как таковое она только в пятидесятых получила, да еще множество факторов. А с другой — напротив, я ведь тогда молодой дурак был, зеленый совсем, мог ненароком и до гробовой доски довести. Что с детьми-то будем делать? — спросил он, резко переводя тему и надеясь, что у Ядвиги обязательно припасен какой-нибудь гениальный план. Должен быть, всегда был. Но все надежды рухнули, стоило ей ответить: — Не знаю. Кощей ненадолго прикрыл глаза, а открыв их вновь, взглянул на Ядвигу, подмечая и то, как она кусала губы, и потерянный взгляд насыщенно-зеленых глаз, и тихое заламывание рук. Заметил и совершенно отчетливо понял, что ей, возможно, было даже тяжелее их всех. Пока все они горевали по собственному ребенку, Ядвига волновалась за них за всех, ибо именно она была дружеской опорой молодых волшебниц, близко общалась с Сашей и нередко помогала Васе. Именно она как никто знала каждого из застрявшего по ту сторону портала ребенка, отчего ее чувства автоматически умножались в пять раз. Не придумав ничего лучше, Кощей крепко прижал к себе Ядвигу и, зарывшись носом в спутанные рыжие волосы, успокаивающе погладил ее по спине. — Не переживай, они вернутся — и не из таких передряг выходили. Ядвига тяжело вздохнула, упираясь лбом в его грудь, и так и не поняла, кого сейчас успокаивал Кощей — ее, себя или лежавшего на подоконнике грустного Кузю.