Страсть моего сердца

Нарцисса... Любимая жена, верная мне всю нашу совместную жизнь...больше её с нами нет. Прошло около двух месяцев с тех пор, как она погибла на поле битвы за Хогвартс. Внезапно прилетевший зеленый луч авады стал причиной мгновенной смерти. Я долго старался отыскать убийцу, но совсем недавно прекратил бессмысленные поиски, которые не принесли ровно никакого результата. Навещал своих бывших, выживших товарищей, что попали в Азкабан, но и все они не давали ответа. Им не было ровно никакой нужды убивать Цисси ( хотя многие ненавидели меня, и порой, я в этом уверен, а точнее даже знал о том, что хотели мне как-то насолить. В особенности после провала задания в зале пророчеств). На момент войны ими  руководило лишь желание уничтожить как можно больше противников, и править вместе с тёмным лордом над всей Магической Англией, вселяя повсюду страх и безропотный ужас, путём безжалостного избавления нечистокровных волшебников и насилия юных и молодых красавиц. До Нарциссы им точно не было дела. Если быть честным и откровенным, до сих пор удивляюсь тому, как сам не попал на их место, был оправдан Визенгамотом и не нахожусь сейчас в холодной, с улицы пробирающим морозным ветром, камере заточения вместе с устрашающими, похожими на несущих смерть призраков дементорами, что высасывали бы из меня по каплям жизнь и оставляли бы всё меньше приятных воспоминаний в моей голове. Но никогда им бы не удалось заставить меня забыть Аврору. Безусловно, я любил и буду любить Драко всегда. Делал всё для того, чтобы он жил в полном для жизни комфорте, чтобы знал, что Малфои могут приобрести всё без исключения, в отличие от жалких Уизли, которые роскошь позволить себе не способны. Но без всяких раздумий отвечу любому, что боготворю всем сердцем младшую дочь. Когда она лучезарно улыбалась и голубые, словно только что распустившиеся нежные лепестки василька, глаза взирали на меня, я замирал от восхищения её божественной красотой и в такие моменты забывал про наши близкие кровные связи и был готов до потери сознания и кислорода в лёгких целовать её в пухленькие от природы, розовые, оттенка пыльной розы, губы, чувствуя взаимность и прижимавшееся ко мне юное, ещё никем не тронутое тело. Как я винил и карал себя за эти греховные мысли, но ничего не мог с собой поделать, как ни крути. А порой мне казалось, что за семейным ужином она, замечая на себе отцовский, пронизывающий насквозь влюблённый взгляд, смотрела на меня вовсе не просто так. В ответ. А с хорошо скрытым от глаз лёгким страхом, и неловко приподнятый уголок губ был как раз таки, по моим предполагаемым догадкам, доказательством этого. Не имею ни малейшего понятия о том, замечал ли Драко все эти возникавшие между нами переглядки за столом, и видела ли это Цисси когда-то. Однако они молчали и ни словом не заикнулись, так что я могу пока жить спокойно со своей тайной, несоизмеримой не с чем, любовью к Авроре. Она тоже любит меня, но любовью дочерней. Частенько она могла заглянуть ко мне в кабинет. И каждый раз она заходит мне за спину, обнимает ласковыми руками мою шею, целую в щёку и спрашивая, как прошёл день. И я охотно отвечаю, выкладывая абсолютно всё, что накопилось, одновременно поглаживая одной рукой сзади её белоснежные, словно первый снег, волосы, что были на ощупь, как шёлк. Однако мне она рассказывает далеко не всё. Для отца оставляет лишь новости, касающиеся учёбы и успехов в саморазвитии, так как знает, что главный член семьи, то бишь я, наиболее требователен к тому, что если ты носишь фамилию Малфой, то будь добр, соответствуй этому идеалу. Цисси она ведала обо всем, что творилось с ней на личном без утайки, как своей лучшей подруге. И мой извечным страхом останется то, что однажды она найдет себе молодого человека, женится(что скоро ей и предстоит сделать в любом случае), и упорхнет из родного гнездышка в взрослую жизнь, строить уже свою семью. Мне так не хочется отпускать её. Держать рядом, пока я не уйду в мир иной. Как Нарцисса, что так и не успела застать свадьбу дочери. Как Аврора страдала от смерти  матери, не описать ничем. Она впала в глубокую депрессию, настолько сильную, какой только её можно представить. Достаточно долгое время её лицо не украшала улыбка. Глаза, складывалось ощущение, красными от слёз были постоянно. Она часто мне жаловалась на то, что не может заснуть и каждую ночь перед сном употребляла снотворное. Я не хотел брать её на похороны Нарциссы, зная, как сильно повлияет это на психику Авроры. Драко, который так же мужественно, как я, перенёсший это горе, коснувшееся нашей семьи, решил в тот день остаться дома с сестрой, чтобы поддержать и насколько это возможно, постараться её утешить, чему я был ему весьма благодарен. По приходу в тот злопамятный день домой, я открыл для себя ужасную вещь. Злопамятным его можно назвать, потому что Аврора пыталась покончить с собой, пока брат отошёл на кухню, принести чего-нибудь поесть в её комнату, где они обитали всё это время, пока я наблюдал, как тело моей погибшей жены клали в мрачный, нехарактерной для её "чистоты", гроб, и закапывали его глубоко под землю. Придя домой и поднявшись на второй этаж, где была спальня Авроры, я вежливо постучался в дверь, так как по словам Драко, которого я встретил в коридоре, она была там. Но не услышав ответа на мой стук, я не на шутку перепугался. Конечно это был глупый страх, но зная свою дочь очень хорошо, прожив с ней шестнадцать лет, знал, как никто другой, что если она очень чем-то расстроена, за порог своей почивальни она не выйдет не на шаг. Без дальнейшего предупреждения я ворвался в незапертую комнату, и увидел, как лежит её безвольное, но ещё еле дышавшее тело у противоположной стены. На запястье, в том месте, где располагались вены, ручьём текла кровь. Однако её можно было спасти, так как признаки жизни выдавали чуть приоткрытые глаза, равнодушно взирающие на меня, и еле уловимое дыхание. Кинувшись к ней и достав волшебную палочку из кармана брюк я подставил её в кровоточащее место, исцеляя его. — Папа. Перестань. Я хочу увидеть её. И остаться с ней навсегда. Услышал я её обессиленный, тихий голос. Вместо того, чтобы проникнуться к ней жалостью и слепо, от любви  ей поверить и действительно прекратить исцелять, выполняя желание, во мне проснулась неистовая ярость, которой я, как мне показалось на тот момент, не испытывал ещё никогда. Даже к самым раздражающим типам на моей работе в Министерстве. — Ты понимаешь, что говоришь?! Ты думаешь своей головой?! После того, как глубокий порез окончательно затянулся, а Аврора более менее пришла в себя, и попыталась встать, я со всей силы залепил ей пощечину. Она ухватилась за покрасневшую от удара щёку и разревелась, снова сев на пол и подальше от меня, испуганно глядя в ответ. — Я не хочу потерять и тебя! Мне хватило смерти твоей мамы! Неужели ты не любишь меня?! Не любишь своего брата?! Ты хоть можешь себя представить, что станет с нами после ещё твоей кончины?! Внезапно, словно по щелчку пальцев, мой гнев прошёл моментально. Я не мог поверить, что до слез её довёл ни кто иной, как я. Захотев исправить сложившуюся ситуацию, я притянул Аврору к себе, настолько крепко обняв, что мог наверно задушить. — Прости меня. Я погорячился. — Н-н-ничего п-п-папочка.... – сотрясающимся голосом сквозь слёзы выговорила она, прижавшись ко мне. Я поцеловал её в горячий лоб, убрав за уши выбившиеся пряди волос из прически. — Пообещай мне.... – взяв её ладони в мои, сказал я. — Дай обещание, что не повторишь этого. Она кивнула мне головой, улыбнувшись, и с того дня не на секунду не покидала меня, как только я возвращался в особняк с работы. По её словам ночами преследовали кошмары, и она приходила спать ко мне. Хотя я предполагаю, что Аврора лишь ищет повод быть всегда рядом со мной. Конечно, я не против её постоянной близости. Но недавно я понял ужасную вещь. Я начал не просто безумно любить. Я начал хотеть её. Настолько сильным было моё похотливое, мерзкое желание, что когда она спала с мной, я сходил с ума от того, что сердце было готово словно вырваться из груди. Её красота убивала меня. Волосы, красиво раскинутые по подушке и обрамлявшие её гладкое, идеально чистое лицо, что светилось, как у святой, под солнечными лучами, пробивающимися сквозь шторы. Руки, сложенные на груди, что скрывала тонкая ткань ночной рубашки. И как же этот факт меня возбуждал. В этим моменты любования моего дочуркой, мне начинало казаться, что даже свою усопшую жену я не считал красивее, чем её младшее дитя. По обыкновению я просыпался раньше её, но не спешил уходить на работу. Ждал, пока Аврора распахнёт глаза, окаймленные пушистыми ресницами (которые вовсе не нуждались в туши), и склонится над притворяющимся спящим отцом, провёв гладкой ладонью по моей щеке. И я, посмотрев на неё в ответ, по обыкновению своему ухмыльнусь. Как она во мне это любила, ведь как только уголок моих губ саркастически приподнимался вверх, она всегда издавала смешок и прижималась ко мне, вдыхая запах дорогого одеколона, от которого она чуть ли с ума не сходила. Я знал это, так как каждый раз слышал её глубокий вдох. Её любовь ко мне смешивалась вместе с благовейным страхом. Замечая, как я отчитываю Драко, Аврора становилась тише воды. В глазах её читался ужас, ведь если я ругал сына, то только на повышенных тонах. Она тревожилась, что и до неё я могу добраться. Найду, за что отчитать. Однако такого никогда бы не произошло. На неё я никогда бы не смог поднять голоса. Не знаю, почему когда я занимался воспитанием своего наследника, она всегда была рядом. А наказания откладывать я не мог, так как слишком занятой человек и свободного времени если у меня и появлялось хоть немного, то я не хотел его тратить на что-то негативное. Предположить, почему она оказывалась в таких ситуациях, я всё же могу. Брат для Авроры стал лучшим другом с самого детства. Когда ей было плохо, он извечно был рядом. И этому стоит отдать должное. Но никто не отменял понятие ревности. Я понимаю, как глупо это звучит. Да и сама влюблённость в собственную дочь была уже несуразностью. Но сердцу, как говорят, не прикажешь. И моё выбрало именно Аврору. Моего ангела. Мой свет во тьме. Счастье моих очей. Мою страсть. Страсть, что всё сильнее затягивала меня в свои сети и умело дёргала за определённые нити, руководя, как марионеткой. Я боялся находиться рядом с ней в последнее время, ведь грязные мысли насчёт её совращения неумолимо поглощали мой разум, не оставляя пустого места в голове. Вытесняя всё, кроме дочери. В душе моей проснулся доселе молчавший романтизм и сентиментальность. Вместо отчётов по работе я строчил любовные стихи, с полным пониманием того, что Авроре в жизни их не покажу, пряча свои чувства от неё на протяжении всей моей оставшейся жизни. Но действительно ли так будет? Долго я буду придерживался этого принципа? И мог ли я предположить, что в скором времени, после того, как подсыплю ей перед ужином в тыквенный сок зелье, вызывающее слабость, я воспользуюсь бессильностью дочери?