Animal Comforts

Ньют находился на ногах уже третий день. Насколько Персиваль знал, за все то время, что он пытался спасти гиппогрифа, которого они нашли умирающим на окраине Нью-Йорка, он сомкнул глаза только пару раз, не больше, чем на пару часов. И сном, это нервное забытьё, назвать можно было с большой натяжкой. Пока его авроры искали любые зацепки, для поиска возможного преступника, Персиваль проводил все свое свободное время рядом с Ньютом. К сожалению, он мало что может сделать, кроме, как подавать Ньюту инструменты, зелья, вещи, которые он просит, и, время от времени, заставлять любимого поесть или попить хоть немного. Единственное, что он может точно сделать, это постоянно быть рядом: поддерживать и помогать. Несмотря на все усилия Ньюта, гиппогриф умирает вечером третьего дня и Ньют…. Ньют просто замерзает. Он не плачет, не падает в обморок от горя, он просто стоит над телом, тупо глядя на гордый изгиб его клюва, и не двигается. Персиваль, который был рядом с ним до самого конца, жутко ненавидя при этом свою бесполезность, наклонился, чтобы закрыть гиппогрифу глаза, а затем выпрямляется и протягивает руку: - Иди сюда, любимый, - мягко зовет он, и Ньют падает к нему в руки, как марионетка, которой подрезали веревочки. Ничего удивительного, после всего произошедшего, но видеть его таким, очень странно, особенно после того, как Персиваль был свидетелем, той маниакальной энергии, которую мужчина проявлял на протяжении всей этой эпопеи. Он наклоняется, подхватывает рукой Ньюта под колени и несет в сторону сарая. Ньюту сейчас нужны были нормальная еда, комфорт и отдых. С едой, пожалуй, придется подождать, а вот последние два пункта, Персиваль, черт возьми, в состоянии обеспечить прямо сейчас. Ньют не протестует, когда Персиваль кладет его на кровать и обкладывает с обоих сторон, скатанными в рулон, одеялами. Еще одним признаком переутомления и нервного истощения служит то, что обычно, горячее на ощупь тело Ньюта, сейчас ощущается прохладным. Затем Персиваль зажигает на своей палочки «Lumos minima», который не сколько освещает, сколько излучает мягкое желтое свечение, и кладет ее на прикроватный столик так, чтобы кончик смотрел в сторону кровати. В этом волшебном свечении, когда он изменяется, его черный мех превращается в кусочек ночного неба – темнота, пронизанная полосами сверкающего серебра. Ньют всегда с детским восторгом любовался этим эффектом и, хоть он все так же безучастен, когда Персиваль ложится рядом, вытянувшись вдоль его бока, заключив его в кольцо из лап и хвоста, часть напряжения уходит из его тела. Укутанный Персивалем и одеялами, Ньют начинает медленно оттаивать.