Безумная любовь: Новое начало

      — Ты вообще слушаешь, что говорит доктор?       Айви вздохнула, изо всех сил стараясь оставаться доброй. Это не Селина, а Харли, напомнила она себе.       — Да, Харлин, я слушаю.       — О’кей, — Харли только и пожала плечами, явно ей не поверив. — Просто проверяю. Ты в последнее время такая рассеянная, вот и всё.       Пэм стиснула зубы, наплевав на тупую боль в челюсти, что осталась после снятия шины.       — Харлин… — произнесла она, тон её голоса был нарочито слащавым. — Ты сомневаешься в моём уме?       — Нет, — Харли снова пожала плечами.       — Боже, эту пассивную агрессию можно в буквально смысле ощупать руками, — простонала Айви.       — Я просто… Я даже не знаю, сможешь ли ты меня поднять.       — Харлин, — Айви уже начал бесить этот разговор. — Это подтверждено документами, что я могу тебя поднять.       — Да, но сейчас я куда тяжелее, — фыркнула Харли. — Просто большая, жирная корова.       Айви прикрыла глаза и откинула голову назад в универсальном жесте: «Придушить её, конечно, будет здорово, но лучше я сейчас сделаю глубокий вдох».       — Знаю, я пообещала, что постараюсь говорить ласковее… — она уставилась прямо в потолочную лампу над ними, молясь о Вознесении. — Но согласно твоей карте — ну, ты знаешь, той, которая твоя история болезни — ты потеряла почти семь килограмм с тех пор, как сюда поступила.       — Ну да, и всё это — моя мышечная масса, — пробурчала белобрысая.       — Этот разговор какой-то бред. Ты же — капризничаешь и ведёшь себя ужасно. А это моя обязанность. — Наклонившись, Айви завела одну руку Харли за спину, а другую — под ноги, после подняла к груди и опустила в кресло. — Вот, — заявила она, став руки в бока. — Неужели было так неприятно?       — Нет, — буркнула Харли. — Но я не хочу этого, — она резко стукнула кулаком по подлокотнику своего новенького автоматизированного кресла-каталки. — Я хочу двигаться сама.       — Что же, никогда не знаешь, что можешь захотеть и то, и другое, Харл.       — Не указывай мне, что хотеть, а что нет, Памела, — огрызнулась Харли.       Айви была слишком удивлена, чтобы злиться.       — Я… я просто подумала, что может быть время, когда ты устаешь… и можешь захотеть передохнуть.       — Прости, но ты что, эксперт по параличам? Ты из таких докторов? — Лицо Харли исказилось от гнева. — Гениальная идея, но ты не можешь знать всего ты, чёртовая психичка.       — Нет, ей не нравится её платье, мама, — заскулила Памела. — Смотри, что я ей сделала! — Она радостно подняла куклу вверх, чтобы миссис Айсли могла полюбоваться склеенным ею из листьев нарядом.       Мать сорвала венок из цветов с белокурой головы куклы.       — Если хочешь взять её с собой в школу, то она не должна выглядеть так, будто ей пора в психушку. Или тебе, раз уж на то пошло.       — Прости, прости, прости, прости, прости, — снова и снова повторяла доктор Квинзель, пока приступ не утих. — Всё хорошо, — в её голосе больше не было гнева. — Ты отключилась на минутку, но можешь ощутить мои ладони на запястьях, и слышишь мой голос. И сейчас посмотри на меня.       Она подождала, пока Айви не сморгнула туман перед глазами и не встретилась с ней взглядом.       — Вот, иди сюда. — Харли быстро поцеловала ей руку, явно чувствуя себя виноватой. — Я собираюсь напомнить тебе о триггере, к которому мы снизили восприимчивость на прошлой неделе, а также напомнить, что ты красивая, а со всех людей твоё лицо — моё самое любимое, о’кей? Так что, хоть я и злюсь, я рада, что злюсь на тебя. Прости… Это слово… Я перегнула палку.       Айви всё так же угрюмо морщились.       — Нет, это ты прости, — прошептала она.       Харли тяжело вздохнула.       — Я знаю.       /       Харлин ехала по тротуару за больницей, кряхтя от натуги, пока толкала колеса кресла, чтобы катиться вперёд.       Айви стояла на коленях прямо перед ней у клумбы, пальцами нежно оглаживая лепестки разноцветных цветов. Они отвечали на прикосновение, вытянув стебли и желая до неё дотянуться. Плющ хихикнула совсем как ребёнок, а после наклонилась, чтобы понюхать их, и Харли поняла, что губы её невольно сами растянулись в улыбке.       Если она могла сделать фото сейчас, как Памела выглядела счастливой среди цветов… всего лишь на секунду ничем не обременённая… без никаких воспоминаний, расстройств или проблем с сенсорной интеграцией… Просто Памела и её цветы. Она могла бы сохранить эту версию, знала, что могла, но для этого нужно было вонзить нож глубже. Пожалуй, настал час перестать играть с Айви в игры. Перестать быть угрозой. Пожалуй, настал час применить победную стратегию.       Харли подтолкнула кресло вперёд, приблизившись к краю клумбы. Айви сорвала с неё красный цветок, попутно густо извиняясь, и, обернувшись, вставила его Харли в волосы.       — Мы можем спрятаться в тени? — попросила Харлин, указав на дерево неподалёку.       Поднявшись, Айви обошла кресло девушки и стала позади.       — Почему бы и нет?       — Нет, — Харли подняла руки вверх, как будто ребенок, просящий, чтобы его взяли на руки.       Айви немного с опаской вернулась к её ногам.       — Не хочу примять траву, — пояснила Харлин. — Подумала, что оценишь.       Айви улыбнулась.       — Говорила же, что свежий воздух пойдёт тебе на пользу.       Харли обхватила шею рыжей руками, и, подняв её, Айви понесла девушку к дереву, в кружевной тени которого и опустила.       Доктор Квинзель поняла, что в этом разговоре большую роль сыграет тон. И задать его нужно сразу. Он не может быть обвинительным; он должен быть острожным, потому что для Памелы, похоже, в последнее время выступало триггерным фактором всё что угодно, смахивающее на визг.       Харлин подумала, что если ей и пришлось бы делать ставки на причину, то она бы поставила на её мать. Поняв, что это хорошая тема для начала, она похлопала по земле, чтобы Памела села рядом. И та повиновалась, она по-прежнему оставалась бледнолицей, надеясь не привлекать к себе ненужное внимание. Харли положила голову ей на плечо и, подождав, пока дыхание Айви не выровняется, с любопытством задала невинный вопрос:       — Почему твоя мать выращивала только розы?       Пэм принялась лениво наматывать рыжую прядь волос на палец.       — Потому что идеалистка, заметившая, что раз розы пахнут лучше капусты, то суп из них выйдет куда вкуснее.       Повернув голову, Харли непонимающе на неё уставилась, и Айви не могла не рассмеяться от отразившегося в её глазах взгляда.       — Моя мать была идиоткой, предпочитавшей эстетику действию.       — О, — сухо заметила Харлин. — И кто сказал это?       — Г. Л. Менкен, — в тон ей ответила Айви.       — О, — повторила блондинка, опустив голову Плющу на плечо. — Я не знаю кто это.       — Я так и думала.       Хоть Харли и закатила глаза, она была рада, что Айви не увидела насколько демонстративным оно получилось. Если меня вдруг пригласят на «Свою Игру», то я отправлю туда Айви. — Она потеряла ход мыслей: — Она так приятно пахнет. Почему она всегда так приятно пахнет? Так, соберись, Харлин. За работу!       Доктор откашлялась.       — Ты её любила?       — Ты должна научиться не любить свою мать, — произнесла Айви, сдвинувшись, чтобы провести пальцами вдоль ноги Харли: прикосновение, которого девушка больше не ощущала.       — Не надо, — доктор Квинзель убрала её руку. Почувствовав, как Айви напряглась, Харли поняла, что если и собиралась чего-то добиться, то ей придётся встретиться с собственными демонами. Она взяла зелёную ладонь в свои, но даже идя на компромиссы, не желала позволять ей делать то, чего никогда не сможет ощутить.       — На людях мать заставляла называть её «миссис Айсли», — пробормотала Айви.       Это… странно, признала Харли.       — Как она выглядела?       — Не так, как я, — быстро заверила Памела. — Полагаю, не считая волос. И цвета глаз. У неё тоже были веснушки, как и у меня, но она скрывала их, каждый день нанося пудру, из-за чего всегда выглядела бледнее, чем на самом деле. Совсем как труп для открытого гроба.       Харлин нахмурилась.       — Но у тебя нет веснушек. — Она повернулась, чтобы перепроверить, на случай, если веснушки взяли и проявились все за одну ночь.       — Уже нет.       В голосе Айви зазвучала печаль, которую Харли не ожидала услышать. Похоже, всё будет гораздо проще, чем она думала.       — Сколько ей было, когда она умерла? — поинтересовалась она.       Айви призадумалась.       — Столько же, сколько сейчас мне.       Она не стала вдаваться в подробности, поэтому Харли настояла:       — А сколько тебе лет?       — Тридцать три, — лаконично ответила Айви.       Харли сложила дважды два.       — Это произошло в год твоего превращения, да? Это должно было быть тяжело… пережить всё это и потом потерять свою мать.       Айви тихонько рассмеялась.       — Я не теряла мать, Нарциссик. А решила положить конец её жалкому существованию. К этому уже давно всё шло.       Харли замерла. Этого явно не было в её истории. Внезапно она больше не чувствовала себя в полной безопасности в объятиях Плюща.       — Это… — отважилась она. — Ты это видела? Когда отключилась?       Она почувствовала, как Айви замотала головой.       — Я видела причины почему так поступила.       И вот и оно: доктор Квинзель увидела путь к победе. Поморщившись, она съехала спиной со ствола дерева и с грохотом упала на бок.       — Харлин? — На лице Айви явно читался страх, когда она быстро подоспела к девушке.       — Я в порядке, в порядке. — Харли показывала больше дискомфорта, чем было на самом деле. Айви только что напоролась на соперницу. Теперь она её жалела, Харли видела это в её глазах, и хотя это кроило ей сердце, доктор понимала, что могла использовать это на свой лад.       — Как ты это сделала? — спросила она. — Как ты её убила?       — Я не… Это неважно. — Заведя руку ей за спину, Айви принялась поднимать девушку.       — Нет, — твёрдо отказалась Харли. — Не поднимай.       Айви с уважением отнеслась к её желанию, а потому убрала руку и с трепетом провела пальцем по её щеке, чему Харлин вовсе не была против, хотя некая причудливая отрешённость на лице рыжей побуждала интерес девушки узнать о чём же она думала, разглядывая её вот так.       — Как ты это сделала? — снова спросила Харли.       — Я освободила розы от их обидчицы, — с тоской ответила Айви.       Ей нужна была ласка и понимание. Нужна поддержка, безграничная любовь, хоть даже сейчас тяжело было назвать то, что испытывала к ней Харли, «любовью». Она накрыла ладонь Айви у своего лица своей, пытаясь сохранить взгляд как можно спокойным:       — Ты убила свою мать единственным, что она позволила разделить с ней? — Теперь за зелёными глазами Айви была боль, и Харли заметила её. Она появилась внезапно. Ещё одна трещина в защите Айви. — Единственные хорошие воспоминания о ней из детства… Ты использовала их, чтобы убить её?       Айви попыталась убрать руку, но Харли удержала её, всё так же не отрывая взгляд.       — Ты должно быть сильно разозлилась.       Айви туго сглотнула.       — Так и было.       — Что она тебе сказала в последний раз? — спросила Харли настолько невинно, насколько могла.       Памела крепко зажмурилась, её тело застыло.       — Она… она назвала меня отродьем.       Ощутив, как начала нагреваться кожа Айви, доктор Квинзель поняла, что гнев о прошлом женщины нужно перевести в печаль.       — Меня никто не любил… — напомнила ей Харли, хоть выбранный ею тон голоса был сочувственным. Селина хотела злодейку? Она её получит. А теперь, чтобы сделать её зависимой… — Но теперь я здесь, Пэм. Посмотри на меня.       Открыв глаза, Айви посмотрела на сломленную рядом девушку. Харли улыбнулась, чтобы выражение лица точно выглядело теперь горько-сладким.       — Растения любят тебя; они нуждаются в тебе. Я нуждаюсь в тебе, Айви.       Памела жаждала контроля, Харли знала об этом. А потому сейчас она готова предоставить его ей.       — Ты нужна мне, — повторила она.       Губа Айви дёрнулась, когда женщина отпрянула от Харли.       Три… два… и… Харлин постаралась не улыбаться, когда Памела подтянула колени к груди и начала раскачиваться. Хрясть-трясь, бах… как трещины в статуе.       — Разве это не приятно — чувствовать, что ты нужна кому-то? — спросила Харли. — Тебе это нравится? Или всё гораздо глубже… — она вонзила нож. — Была ли ещё причина почему ты так долго соглашалась на нашу терапию? — Харли держала глаза широко распахнутыми, а голос — мягким, пока смотрела, как Айви свернулась калачиком. — Я люблю тебя, Памела. А ты… ты… любишь меня?       Харли перевернулась на живот и, подтянувшись к ней, коснулась Айви. Она почтительно поцеловала её босую ногу и заглянула в глаза, когда повелительница растений опустила колени.       Ядовитый Плющ могла победить Харли в любой игре на равных условиях. Вот только Харли не играла в эти игры.       Добром на зло. Ха! Это и впрямь сработало!       /       Памела закрыла им глаза: остекленевшие, смотреть в них сильно напрягало.       Смотреть равноценно жизни.       Она взмахнула рукой, и розовый куст сорвался с шей её родителей, выскользнув обратно в окно.       Памела спокойно поднялась по лестнице, на ходу стягивая с себя больничную одежду.       Луна проникала сквозь большие окна, отбрасывая пляшущие тени на её изумрудную кожу.       Пэм вошла в последнюю комнату на втором этаже. Она была меньше других и куда запыленней. Но осталась такой же, какой её запомнила девушка: застеленная кровать, сложенная одежда, политые растения. Памела мало задумывалась над тем, кто мог за ними ухаживать — наверное их оживило само её присутствие.       Затем она увидела свою куклу на комоде: щёки всё такие же румяные, волосы причёсанные, а глаза яркие… Но на ней было это платье. Синее, такое же как когда-то у Памелы.       Она его ненавидела.       Ненавидела.       Кулаки её сжались, а в горле стал комом бурлящий гнев.       Она порывисто пересекла комнату, схватила куклу за лодыжку и швырнула в стену на другом конце, где та разбилась на миллион осколков.       Памела истошно завопила — без слов. Один только звук. Лавиной с неё слетел весь гнев, пока она обессилено не упала на пол.       Сильно дрожа, её кожа начала покалывать… словно под ней скрывались лезвия, тыкая и зудя, ища выхода наружу. И после одно и вправду пробилось на поверхность.       Памела выгнулась дугой, с такой силой закусив губу, что едва не прокусила её, пытаясь заглушить ещё один крик. Острая боль и не думала уменьшаться; девушку словно ударили ножом изнутри.       Она опустила взгляд на живот и увидела, как сквозь кожу пробился листочек — один из множества уже появившихся, пока Памела не осталась лежать на полу в окровавленном трико из ядовитого плюща.