Красные огни

      Минхо наблюдает, как Джисон вычерчивает на песке только ему понятные знаки. Вязь из непрерывных линий, похожих и на нити мандалы, и на буквы, и на узоры инопланетян на полях. Ойкает, и Минхо вздрагивает, готовый тут же ринуться на помощь — подхватить на руки, нести, звонить врачам… Джисон трясёт рукой — с пальца срывается капля крови. Похоже, наткнулся на что-то острое в песке. Рассматривает, оборачивается. Жутковато улыбается:       — Так же не должно быть? Чтобы рана сама затягивалась?       Минхо сглатывает. По-прежнему всё очень плохо. Точнее, всё очень хорошо. Даже несмотря на то, что взгляд скользит по шву на выбритой голове Джисона — о нём тот почему-то не подозревает. Хороший шов, заживающий. Как и положено у вампиров — только вот Джисон не помнит, что он вампир. Вообще ничего не помнит… ну, почти ничего.       — Ты не скажешь, я знаю, — отвернувшись, он вновь чертит на песке, теперь уже медленней и осторожней. — Потому что на всё ты говоришь «нет» и «нельзя».       Минхо шумно выдыхает, чуть прикрывает глаза. Список запретов он вызубрил наизусть. В некоторых и сам сомневается — но он не врач. Но тоже поддерживает заповедь, ясную, как небо над пустыней: «не навреди». Тем, кто выдал список рекомендаций, виднее. Они спасли Джисона — не без последствий, но к ним все были готовы. И всё равно, даже слушая грустные причитания и вздохи, Минхо захлёбывается счастьем. Джисон жив — это самое главное. И пока никаких признаков его проклятого дара не проявляется. Но всё же… можно же быть не таким жестоким? Не тюремщиком?       — Понимаешь, Хани, — Минхо присаживается рядом, на нагретый солнцем песок, стараясь не разрушить рисунок. — Всё только для тебя.       — Угу, — кивает Джисон, не отвлекаясь от рисования. — Ещё два дня назад я ничего не понимал. А теперь… как будто части меня нет. Но не могу понять, чего именно. Я потерял память, да?       Отвечать на этот вопрос не запрещено, но Минхо всё равно слегка нервно сглатывает. Вот теперь всё осложнится.       — Да. Ты здесь на лечении. А я присматриваю за тобой.       — Понимаю. Но я не убегу. Мне здесь нравится. А если я не знаю, кто я и кто ты, то куда мне стремиться? Хотя мне кажется, что я тут никогда не был. Не жил так близко к морю.       Минхо смотрит на волны, в которые вот-вот окунётся багровеющее солнце. У горизонта виднеются чёрные и белые чёрточки — корабли. Птицы тихо канючат, ища ночлег. Берег в бухте пуст, они только вдвоём. Бежать и некуда — впереди океан, по бокам — почти отвесные скалы. Можно вплавь — но прилив, крупные волны вот-вот начнут облизывать их босые ноги. А позади уютный отельный комплекс. Огороженный и охраняемый, хотя у персонала только одна задача — не мешать им двоим. И пока Минхо не разрешит, не выпускать Джисона с территории ни под каким предлогом. Уплыть он точно не решится — не с его страхом глубины. Страхи же не забываются?       Но Джисон не сильно и бегучий — всё свободное время проводит за рисованием. На листах бумаги или вот так, на песке. Этому нельзя препятствовать, нужно поощрять — но задавать вопросы о творчестве запрещено. Вот и приходится гадать, что зашифровано в вязи линий — крайние из них уже слизала вода.       — Мне кажется, ты хочешь меня уберечь, — неожиданно произносит Джисон.       Минхо едва не кивает — но в последний момент спохватывается. Что травмированный вампир начал осознавать факты — отлично. Но опять же, он должен всё вспомнить самостоятельно, без подсказок. Никакой «чужой памяти» быть не должно. Именно поэтому, посоветовавшись с Чанбином и Сынмином, Минхо и вызвался. В него верят, что он справится — не поддастся жалости, которая лишь навредит. Но как же это тяжело, когда Джисон вот так смотрит округлыми тёмными глазищами и делится своими переживаниями:       — Я понимаю, всё, что вспоминаю — обрывочно. И в этих обрывках ничего хорошего. Там кричат. Дерутся или бьют, темно и душно — слишком много народа. И никах цветов, кроме серого и бурого. И ещё…       Сглатывает. Минхо осторожно протягивает руку и поглаживает его по плечу. Это не запрещено — наоборот, рекомендуется. «Успокаивающие физические контакты». Но дальше легкого поглаживания спины — опасно. Потому что, увы, из всех воспоминаний у Джисона первыми прорезались самые яркие, но болезненные. О тюрьме. И о том, что в ней делают с теми, кто отбывает срок по его статье. Горькая и страшная реальность, но…       — Всё в прошлом, — Минхо старается говорить самым уверенным тоном, на который способен. — Здесь никто не обидит.       — Потому что здесь никого больше нет, — заявляет Джисон самоочевидное. — Из-за того, что я сделал?       Минхо снова молчит. Тоже нельзя. Джисон, похоже, уже не надеется что-то узнать, сразу же отворачивается и затихает. Узоры больше не чертит, смотрит, как их пожирают волны. Долго и пристально, как будто изучает.       — Сегодня я ещё кое-что вспомнил. Были и другие люди, которые хорошо ко мне относились.       — Были, — Минхо выдыхает это почти с облегчением.       — Надеюсь, я не сделал им ничего плохого. И они не волнуются за меня. Но не придут?       Минхо кажется, что это «небезопасный» вопрос, но в списке запретов его нет. Недолго колеблется, но отвечает:       — Не приедут, пока тебе не станет легче.       Осекается. Говорить о том, насколько Джисон нездоров, нельзя. Но теперь уже поздно.       — У-у, — тот так энергично кивает, что удивительно, как у него не болит шрам. — Значит, ждут, пока я их вспомню. Было бы странно не знать, кто они. Я даже не вспомнил, как зовут тебя.       Минхо не удивлён этому. До трагичных последствий операции они общались мало. Он всегда был Князь, а Джисон — пусть и правая рука Чанбина, но скорее конкурент, чем друг. Поддерживающий кучу сомнительно нравственных связей из-за своего дара. В то время как сам Минхо был занят разборками со своим соулмейтом. Мыслей о Феликсе в последнее время становится меньше, и они не такие болезненно-одержимые, как раньше. Хёнджин уже неистово насплетничал, что опять видел их с Чанбином вместе. Посетовал, что не понял, касалось ли это передачи княжеских дел, их совместных финансовых проектов или всё же обычная свиданка.       Минхо ловит себя на мысли, что уже хотел бы, чтобы всё-таки свидание. Оставлять Феликса совсем одного и в прошлый раз, и в этот казалось таким неправильным… но разумные ли это были мысли? Или эгоистичные инстинкты неразрывной связи? Где угодно и с кем угодно Феликсу было бы лучше, чем с ним — Минхо это понимал и наконец-то перестал пытаться всё наладить. Пока «синдрома отмены» не испытывал и надеялся, что это продлится как можно дольше. Всё-таки удалось как-то продержаться почти год… Неизвестно, сколько Джисон ещё будет в таком состоянии и вернётся ли в норму вообще когда-нибудь. Все повреждения мозга должны были исцелиться, если уж и кости срастались, а повязка была не нужна. На строгой диете из витаминизированной крови, которую Джисон почему-то продолжал звать «томатным соком», к концу недели даже шрам уже рассосётся. А вот тонкая алмазная пластина между долями мозга — останется внутри. Очень опасно — но без неё Джисон был бы уже мёртв. И как знать, как надолго хватит эффекта от операции — мозг легко перераспределяет утраченные функции по другим областям.       Минхо этого не знал раньше, но слушать лечащих врачей было интересно. Чанбин не подвёл с выбором — это были настоящие фанатики и экспериментаторы. Найти связи между строением мозга и вампирскими способностями, которые, по сути, больше магия — где-то за гранью разумного. И всё-таки им это удалось.       — О чём думаешь?       Джисон часто подобное спрашивает. Минхо, с одной стороны, тревожно — похоже на отголоски дара, того, что у Джисона проявлялось бессознательно и в конце концов вышло из-под контроля. А с другой стороны — радостно. Если спрашивает вслух, значит, пока лечение работает.       — О том, что скоро вечер. Ты замёрз?       Джисон задумывается, как будто прислушивается к внутренним ощущениям, и соглашается:       — Немного. Вернёмся домой?       Минхо трудно признавать этот изолированный коттеджик домом, но Джисон пока никакого другого, подходящего под это определение, места не вспомнил.       Поднявшись с песка, который ещё хранит солнечное тепло, но то уже безжалостно отнимает море, Минхо идёт за Джисоном, резво спешащим по берегу. Уже привычно следит за его походкой и маршрутом — но опасения пока что напрасны, всё небогатые событиями дни после операции и маршруты Джисон запоминает как все нормальные вампиры.       — Есть хочешь? — поравнявшись, интересуется Минхо.       — Вообще нет, ни капельки, — отзывается Джисон и неожиданно улыбается. — Забавно.       Смотрит, ожидая, что тот поймёт каламбур, но Минхо улыбается не этому. Просто глядя на Джисона. Снова хочет погладить его по голове или хотя бы по плечу, но не решается. Сглатывает, скользнув взглядом по его приоткрытым губам. За всё это время, пока Минхо и Феликс мучали друг друга отношениями и даже в разлуке, как-то не возникало желания засмотреться на посторонних мужчин. Разве что на добычу — жажду обладания соулмейтом он заменял на жажду крови. Безуспешно, и ещё чуть не стал убийцей… но теперь можно вздохнуть скорее с облегчением.       Минхо нащупывает в кармане телефон. Сегодня он долго смотрел на фотку какой-то воды в Японии, которую ему прислал Чонин. И думал одну единственную, острую в своей правдивости мысль — хорошо, что Сынмин забрал кровного сына к себе. Насколько тонка была грань его безумия, Минхо не знал. И пугающе часто начал ловить себя на мысли, что его раздражает улыбка Чонина.       И сейчас — знакомое чувство страха. Ему улыбается Джисон, глядя в глаза, а внутри шевелится что-то… смутное. Почти постороннее, звериное. Укрощённое, но грызущее прутья темницы. Ни в коем случае нельзя улыбаться в ответ… поздно.       Джисон тянется и ловит пальцы Минхо, слегка сжимает. Убеждает:       — Пошли, чего стоять?       Тянет за собой, и надо бы высвободиться, но Минхо почему-то не решается. Пальцы Джисона очень тёплые, на них налипли песчинки — покалывают. И идти-то тут недалеко совсем…       Раздеваться Джисон по своему обыкновению начинает прям в прихожей, но сейчас хотя бы уже сообщает:       — Я в душ сбегаю.       Минхо уже привычно подбирает его одежду, разбросанную на всём пути, и складывает. Потом, попозже, придётся и в белье разбираться. Но это не побочки от операции — объяснить Джисону, что такое порядок, вообще невозможно. Точнее, тот видит «порядок» совершенно иначе. Как творческий бардак.       В комнату, отведённую Джисону под спальню, персоналу заходить строго запрещено, и сам Минхо старается не соваться, но сейчас нужно разложить вещи. Всё, в общем-то, по-старому, кувырком. Хотя как можно создать такое количество беспорядка из базового набора вещей и постельного белья, малопонятно. Но Джисону это удалось в совершенстве. Хорошо хоть пока соглашается не таскать сюда стаканы с кровью. Однако переданные Чанбином вкусняшки всё-таки припрятал. Чипсы из засушенной крови — вонючие безмерно, — теперь веером «украшают» стол. Поморщившись, Минхо сгребает их в пачку, сминает ту и бросает в урну, забитую почти до краёв мятыми бумагами с эскизами. Замечает на них не только линии, но и строчки текста. Интересное наблюдение — Джисон, похоже, решил заняться ещё и писательством. Или поэзией.       Минхо испытывает смутное желание прочитать написанное, но брезгливость сильнее. Тем более, раз сам Джисон считает это мусором, не стоит это раскапывать. Но, может, труды принесли какие-то плоды?       Минхо осматривает столик, но блокнот с как попало торчащими листами оказывается наполовину закопанным в складках одеяла. Заляпанного чернилами. Пометив для себя мысленно, что нужен новый комплект, Минхо вытягивает блокнот и раскрывает наугад. Строчек текста внутри нет, зато со страницы на него смотрит… он сам. Набросок довольно грубый и не оконченный, но потрясающе точный. Минхо становится даже слегка не по себе — вот теперь он видит себя как будто со стороны, глазами Джисона. И ему не нравится выражение собственного лица. Неужели он так и выглядит? Как холодная и безразличная статуя, из эмоций у которой только раздражённая брезгливость, залёгшая складкой меж бровей?       — Чужие вещи красть нехорошо.       Минхо слышал, как Джисон вошёл в комнату, но только сейчас смог оторваться от своего портрета и захлопнуть блокнот.       — Я всего лишь посмотрел. И ты его бросил где попало. Не хочешь, чтобы я смотрел твои работы, так и скажи.       Джисон усмехается, комкая край длинной футболки в пальцах.       — Скажешь тоже, «работы». Как будто я художник какой. Хван вот намного лучше рисует, я просто балуюсь от безделья.       — Я видел свой портрет, — неожиданно даже для себя, признаётся Минхо.       — Который из? — интересуется Джисон и тут же перебивает сам себя: — Не важно, там всё — твои портреты. Почти закончился.       Минхо осматривает увесистый блокнот, примерно прикидывая, сколько в нём осталось не вырванных листов. Всё равно очень много. И на каждом развороте — он?       — Хорошо, — неловко хвалит Джисона, — что рисуешь по памяти. Для тренировки, да?       Джисон мотает головой, отчего с ёжика волос срываются капельки воды. Покусывает пухлую губу, но потом всё же решается:       — Я просто рисую то, что нравится.       Минхо облизывает вмиг пересохшие губы. Он наделся, что с этим не придётся столкнуться, но…       — Помнишь, — выдыхает он одно-единственное слово.       — Да, — просто отвечает Джисон и вдруг усмехается: — Твоё имя не помню, а чувства… забей. У тебя же кто-то есть?       Минхо колеблется, толком не зная, как ответить на этот вопрос. Насколько он опасен? Но когда ты побрасываешь монетку, ты уже знаешь, какую сторону хочешь увидеть.       — Нет. Никого.       — Ну да, ну да, иначе торчал бы ты тут, со мной, — Джисон прячет взгляд, как будто скрывая неловкость и пытается обойти Минхо, чтобы плюхнуться на кровать. — У тебя хорошая зарплата?       — Какая зарплата? — от такого резкого перехода Минхо теряется.       — Которую тебе платит Чанбин, — Джисон отчаивается протиснуться между Минхо и кроватью, останавливается. — Его я помню. Но странно… словно я знаю о его чувствах. Но не должен.       Минхо сжимает зубы. Опасная тема, от которой нужно немедленно уходить, но как же велико искушение…       — К кому?       — К мужчине, — усмехается Джисон. — Не к тебе и не ко мне. И его я тоже знаю… но почти не помню.       Минхо сложно разобраться в своих чувствах, но становится как будто легче. Радио «Хёнджин» скоро принесёт подробности, что Чанбин всё-таки серьёзно настроен к Феликсу? Хотелось бы… Минхо осекается, насколько правильной кажется ему эта мысль. И удивляется, как спокойно реагирует, хотя совсем недавно был готов Чанбину руку вырвать за один неловкий взгляд. Но была ли ревность настоящей? Или просто досадой на себя?       — Думаю, Чанбин сюда явится, тебя проведать. И чем быстрее ты поправишься, тем быстрее это случится.       — Не надо со мной нянчиться и сюсюкаться. И говорить то, что я уже знаю, — Джисон смотрит Минхо в глаза, — Мне нужно другое.       — В разумных пределах, — пытается отшутиться Минхо.       — Что-то новое, — Джисон щурится. — То, чего у меня ещё не было. Было. Но не с тобой.       Минхо смотрит на него и взгляд отвести не может. Чувствуя, что проваливает свою миссию с треском, что каждое мгновение приближает катастрофу, что точно не должен…       Джисон обнимает его первым. Привстав на цыпочки, обвивает руками шею, оказывается слишком близко, милосердно задерживаясь на мгновение, давая последний шанс… и Минхо его упускает. Чувствует губы Джисона на своих и приоткрывает рот. Поцелуй и не пытается быть целомудренным — жаркое сплетение языков, плотные объятья, сбившиеся вдохи…       Минхо закрывает глаза и прижимает Джисона к себе сильнее. Разум бунтует — всё это слишком неправильно, неуместно и не должно было случиться никогда. Но разум Минхо не слушает. Только инстинкт — но тот странно кроток. Не рычит, не требует крови и насилия — будто мурлычет от ласки, как кот. Но… всё опаснее.       Джисон подцепляет его футболку и дёргает вверх. Минхо отстраняется, перехватывает его руки, громко шепчет:       — Мы торопим события.       Джисон глубоко дышит приоткрытым ртом и отвечает на это, также шёпотом, хотя их тут никто не услышит:       — Если это всё равно случится, зачем откладывать?       Минхо громко сглатывает. Джисон сейчас ему напоминает его же самого. Несдержанного в желаниях, настойчивого и не считающегося ни с кем. Но только у Джисона нет никакого оружия, он не может заставить подчиняться себе силой… Минхо понимает, что это и не нужно. Он прав. Полностью. Свербящий жар сползает от груди к животу. Неизбежно и… Минхо выпускает руки Джисона.       Футболка тут же задрана и стянута, но пальцы Джисона замирают, так и не коснувшись. И Минхо знает, почему. Шрам. Безобразная полоса по животу, которая уже никогда не станет меньше или незаметнее. И всегда будет вызывать такую реакцию. Но сейчас…       Минхо перехватывает ладонь Джисона и прижимает к шраму, и сам — целует. Не давая Джисону отстраниться, побуждая того принять уродство, как есть. Желая, чтобы тот его принял…       Джисон робко проводит кончиками пальцев по шраму, потом — смелее, но не задерживается — проводит по животу, ниже, подцепляет застёжку джинсов, возится с ней. Минхо сдаётся окончательно, нашаривает край футболки Джисона, тянет, раздражаясь только от того, что приходится прервать поцелуй, но тут же исправляет новым. Джисон отвечает жадно, и с одеждой они возятся по очереди, стягивая и разбрасывая, пока не оказываются полностью обнажёнными, в полушаге от постели…       Джисон прижимает Минхо к смятым простыням, наваливаясь и сползая, зацеловывая губы, шею, ключицы, грудь… неизбежно касается языком шрама… целует и его, по всей длине, отстраняясь, разглядывая и вновь целуя. Минхо забрасывает руки за голову, вытягивая и мысленно приказывая себе не дёргаться — вот дар может выйти из-под контроля. Потому что возбуждение нарастает с каждым мигом, поцелуем и паузами, когда Джисон ловит его взгляд, будто удостоверяясь, что всё делает правильно, что Минхо не против…       Минхо надеется, что его ответный взгляд достаточно красноречив, потому что на слова не способен, а дотронуться до Джисона боится из-за дара… но есть и ещё одна несомненная подсказка, Джисон не может не заметить.       Но у того вполне определённый план уже есть, и в беспорядке всё под рукой. Щелчок крышки почти оглушителен, как и шёпот:       — Одному этой штукой пользоваться прикольно, но с тобой…       Не даёт Минхо не то, что возразить, даже обдумать происходящее, целует, и тут же пытается огладить между ног. Намёк непрозрачнейший, но Минхо уже полностью доверяет мурчащему зверю внутри — и охотно раздвигает ноги. Уступая без всякого сопротивления и не видя в этом необходимости — слишком жарко и страстно Джисон вталкивает язык ему в рот и слишком требовательно сжимает ладонью запястья. Как будто смиряя, требуя, не зная, что это и не нужно. Уж точно не тогда, когда смазкой уже наощупь всё изгваздано, и член вот-вот…       Минхо выгибается — больно. И кого угодно другого за такое он бы уже в порошок стёр… но даже слабо придерживающих его пальцев хватает. Джисон и сам понимает, что поспешил, замирает, разрывает поцелуй, заглядывает в глаза. Минхо смотрит в ответ и медленно щурится как кот. Доверяя, и боль проходит быстро, но Джисон всё равно не торопится, осторожничает, и Минхо уже хочется самостоятельно податься ему навстречу, но всё же… толчок. Медленный, но глубоко. Ещё один, ещё… поцелуй.       Джисон прижимается почти всем телом, двигая только бёдрами, и Минхо послушно разводит ноги ещё шире, приподнимает бёдра, чтобы тому было… удобнее? Какое-то новое чувство, но Минхо отпускает его по периферии сознания, утопая в очередном поцелуе, перехватывая губами дыхание Джисона, безропотно отдаваясь ему, боясь шевельнуться — дар бунтует, любое неловкое движение опасно… и всё равно не жалея, тихо постанывая от поцелуев, перешедших на шею, в лёгкие укусы — Джисон вспоминает инстинкты вампира резво, оставляя клыками крошечные ранки и слизывая кровь. Не долго — играется, и снова целует Минхо в губы, предпочитая похоть голоду, и движения — словам. Минхо прикусывает губу, стесняясь стонать, не в состоянии себе самому объяснить, почему. Вслушиваясь в частое дыхание Джисона и отдаваясь ощущениям — скольжение, толчок, скольжение… так просто и так невыносимо приятно. Скорее не физически, возбуждающе, но изнывающе-мучительно-неправильно, кончить так невозможно, но так невесомо-эйфорично, балансируя в борьбе со своим даром, срывая мимолётные поцелуи и тоже принимая Джисона как есть — всего, его запах, движения, вкус пота на губах… и его заживающий шрам, его раздробленную и срастающуюся личность… узнавать его.       Рассматривать из-под полуприкрытых век его шею, плечо, ключицы… провести языком, поцеловать… и не пустить инстинкты дальше, не впиться клыками. Изогнуться, выпросить ещё поцелуй. И снова провалиться в ощущения, сполна наслаждаясь тем, как Джисон… просто существует. И сейчас с ним, занимается сексом — всё просто и понятно, и результат известен. Джисон чуть отстраняется, закрыв глаза и слегка наклонив голову, покусывает губу, дышит всё отчаянней и сбивчивей… стон сдерживает, но не вампирскую сущность — вжимает Минхо в кровать с силой, впрочем, для того безобидной. Тут же отпускает, чуть испугавшись самого себя — Минхо ободряюще улыбается и получает поцелуй.       И наконец-то позволяет себе осторожно обнять Джисона, почти совершенно забыв о… осторожное касание члена заставляет вновь закусить губу и лишь шумно выдохнуть. Об этой стороне своего прошлого Джисон помнит достаточно, но пытается вызнать, как Минхо нравится больше — поймать его одобрительный взгляд в ответ на прикосновения. Правила понятны, и Минхо охотно подыгрывает, да, снизу-вверх просто гладить ему нравится. И когда Джисон прижимает член к его животу. А ещё… когда дотрагивается языком и покусывает. Без клыков, нежно прихватывая кожу… да, тоже снизу-вверх… но можно и сверху-вниз…       Контроль быстро теряется — Минхо уже на всё реагирует одинаково, приоткрыв рот и хрипло дыша. Закрыв глаза — следуя только за чувствами. Одобряя даже то, что Джисон вталкивает ему в задницу пальцы — скользя по смазке и сперме, впрочем, если его это не беспокоит, то уж Минхо — тем более. Точно не тогда, когда Джисон двигает пальцами вверх и чуть постукивает, сгибает, давит. Повторяет… повторяет, не выпуская член Минхо изо рта, взяв глубоко и проводя по нему языком вверх и вниз, не задерживаясь. Быстрее и быстрее, жадней…       Отирает губу, улыбается. Вытягивает пальцы, и тут же вытирает их об одеяло. Минхо решает, что ему кристаллически на это поебать. Как и на то, что сперма Джисона сочится из задницы на простынь, а он сам — лезет с поцелуями. Грязно — ну так теперь уже нечего терять. Но всё-таки пытается возмущаться осипшим голосом:       — В следующий раз дай мне хоть в душ сходить.       — Прямо сейчас и через десять минут следующий раз?       Джисон откатился по кровати на бок, подложил руку под голову и разглядывает Минхо. Тот косится на него в ответ и хочет зацеловать в щёки, но вместо этого уже воспитательно ворчит:       — Как только приберём эту помойку вместо кровати, и ты хотя бы руки вымоешь!       Джисон закатывает глаза:       — Надзиратель вернулся. Помоюсь я, помоюсь… только что же!       — Пошли, — Минхо садится и тянет Джисона за руку. — Никаких поблажек.       Джисон решает ещё немного посопротивляться и лежит неподвижно, издавая жалобные звуки, пока Минхо не дёргает его за руку ещё пару раз. Сползает с кровати, делая вид, что смертельно устал, беспомощен, болен и вообще как так можно издеваться. Но это только до того момента, как Минхо уходит вперёд и его приходится догонять.       Нагнав его уже в ванной, Джисон вновь опускает голос, почти шепчет:       — Ты очень сексуально выглядишь сзади, когда испачкался.       Минхо его флирт только передразнивает:       — Я-то? Сам, что ли? Ты не присутствовал?       Джисон хлопает его по плечу и хочет закрыться в душевой кабинке самостоятельно, но Минхо не даёт ему это сделать, встаёт рядом и открывает воду.       — Горячо! — взвизгивает Джисон и тут же выкручивает кран.       Минхо настроенная температура кажется слишком холодной, но по такой мелочи спорить не хочется, да и как успеешь, если Джисон уже предложил гениальное:       — Давай я тебе помогу вымыться… изнутри.       — Звучит просто отвратительно, — фыркает Минхо. — И по сути, и по форме. Жопу я и сам себе помою.       — Ой ну вот…       Джисон картинно переплетает руки на груди и не договаривает — Минхо его целует. Просто так уже, не в порыве страсти. Потому что Джисон сейчас скорее миленький, чем красивый и сексуальный. Просто так хочется.       Он же настроен и дальше играть в псевдообиду, не очень-то и отвечает на поцелуй, демонстративно намыливает руки, споласкивает и выходит через так и не закрытую дверцу кабинки — на полу от них обоих уже грандиозная лужа и стены ванной забрызганы. Минхо уже на этом не заостряет внимание, спешит вымыться побыстрее — оставлять Джисона одного ещё никак нельзя.       Впрочем, тот в порядке — нацепив вместо своей футболки футболку Минхо, то ли специально, а то ли по рассеянности, старательно стягивает постельное бельё с кровати, но пока в этой борьбе пододеяльник побеждает. Немного понаблюдав, Минхо всё-таки помогает Джисону, и из одеяла вытряхиваются вещи, которые там быть точно не должны, но Джисон этому только рад:       — Ага, вот ты где был, — подбирает карандаш и перекладывает на кресло.       Минхо больше чем уверен, что он исчезнет в ворохе одежды навсегда. А ещё, что всё-таки придётся вызывать персонал, чтобы разгребли залежи. Он не представлял масштабы катастрофы, но и Джисон должен хотя бы чуть-чуть понести ответственность за содеянное.       Но, кажется, он ничего не в состоянии прибрать просто потому что — хаос в комнате только увеличивается от перекладывания постельного туда-сюда и раскладывания выпавших вещей. Минхо сдаётся:       — Я позову горничную.       — У тебя есть горничная? — удивляется Джисон.       Минхо открывает было рот, чтобы пояснить, где они находятся, но быстро вспоминает про запрет, и вместо этого улыбается. Говорить очевидные вещи нельзя, а вот быть оттраханным Джисоном можно!       — Есть.       — А я тут значит у тебя живу. Просто так, забесплатно?       — О, — Минхо всё-таки поддаётся искушению и осторожно поглаживает Джисона по голове, не касаясь шрама, — Ты вспомнил про товарно-денежные отношения!       — Много что, — соглашается Джисон, не сопротивляясь поглаживанию. — Не могу же я всё-всё, что вспомнил, тебе рассказывать? Я тогда не заткнусь.       Минхо думает про себя о том, что Джисон и так заткнулся всего дважды за всё время, первый раз, когда спать ушёл, а второй раз во время секса, но не перебивает.       — Но уже понимаю, что такое операции и что у меня шрам от неё. И у тебя на животе тоже от какой-то… а ещё вспомнил об отношениях. Немного… о любви. И очень бы хотел, — Джисон запинается, нервно смотрит в сторону, но слова находятся: — Чтобы ты и дальше был со мной. Рядом.       Минхо сглатывает и вспоминает о просьбе Феликса. Быть честными с новыми партнёрами. Он не оказывается от своего согласия, но… Джисон же ничего не помнит о связях соулмейтов, даже о том, чем вампиры отличаются от людей. И говорить об этом пока бесполезно.       — Я буду, — Минхо старается поймать взгляд Джисона. — Не волнуйся.       — Я ещё кое-что вспомнил… — помолчав и посопев, добавляет Джисон. — Не очень уверен насчёт того, воспоминание ли это, моё или чужое… но тебя же зовут… Лино, да?       Минхо глубоко вдыхает, стараясь не показать на лице нахлынувшие эмоции. Ли Ноу — так его звал только Феликс. Только он и знал, это его воспоминание. Значит, подозрения Чанбина были верные, и Джисон уже давно потерял контроль над даром, и вместе с эмоциями начал подхватывать и обрывки мыслей. Стресс лишь ускорил неизбежное. Но теперь всё запутано и сложно — Джисон не может отличить эти обрывки от собственных, и так разрозненная память похожа на разбитый калейдоскоп. Но раз воспоминания Феликса украдены, так тому и быть.       — Да, Хани. Можешь звать меня Лино.