Влюбилась...

— Как в модном доме? — Передать, что вы заедете? — Да. Эстелла положила трубку. Странно всё это. Прошло буквально пару дней с визита Хеллман в Хеллман холл, теперь уже в Хелл холл, и Эстелла наконец-то поняла, что скучает, что надо действовать, а не раскисать. Ребята были снова частью её команды, частью её сердца и полноценной семьёй. Но текущие дела требовали решений. Отмахнуться от особняка, титула, фамилии, денег, и более того от живой матери было невозможно. Деньги и особняк она приняла с радостью, хоть радость и сменилась отчаянием в какие-то мгновения. Титул ничего особенно не давал. Для образа Круэллы было не столь важно баронесса Круэлла де Виль или просто Круэлла де Виль, дизайнерское направление де Виль было протестным в чём-то вандальским. Поэтому заказы от привилегированных и титулованных — это смотрелось жутко и смешно, но опять же стоило понимать эти игры, против кого протестовали некоторые из высшего общества, так называемые родственники со стороны отца… И всё равно самым сложным было обретение матери. Это была самая скверная часть наследства, которую Эстелле не хотелось бы иметь ни под каким соусом. Статус матери начисто лишал возможности должного общения с женщиной, которая нравилась. Это было тяжело и чудовищно воспринимать. Но контакты было налаживать необходимо, потому что только мать могла быть союзником в вопросах знакомства с новыми родственниками, ибо родственники только и ждали, когда же дочь уничтожит собственную мать. Больные, ущербные твари, а не люди. Круэлле де Виль следовало много и напряженно думать. Думать как одеть их жалких и ничтожных так, чтобы они желали этого, чтобы платили за это и при этом выглядели так же ужасно, каким было нутро. Эстелла сама ехала за рулём. Водителем по-прежнему она была не очень, но ныне оформленные по всем правилам водительские права давали ей возможность легально управлять машиной. Доехав до ателье без каких-либо приключений, Эстелла вошла внутрь, испытывая дрожь и неясную смутность чувств. Охранник, предупреждённый Джоном, был обходительным и вежливым. Эстелла его раньше не видела, видимо новенький. Это больше играло на руку. Он воспринимал позднюю гостью как баронессу, великосветскую особу своей высокого светского положения начальницы, и на вопрос о том, можно ли ей пройти к баронессе без сопровождения ответил утвердительно. Идти сквозь пустое, погруженное в полумрак знакомое до оскомины здание было странно. С одной стороны оно было словно своё, родное, с другой она бросила его, предала и не имела морального права быть здесь. Но выкинуть странный и сумасшедший год, проведённый здесь — всё равно что отсечь руку. Здесь в коридоре первого этажа перед пошивочным баронесса впервые сама поцеловала её. Здесь в закроечном дизайнерском были впервые обнаружены ненадлежащие рисунки. Хоть Эстелла и покинула это место, оно было слишком живым из-за воспоминаний, что до сих пор болели, радовали, сжигали. Ателье словно прощало её, прощало, как и простила бы сама баронесса. Тем временем её светлость сидела в прозрачном кабинете и смотрела на полумрак ателье. В руке она держала стакан с виски, изредка потягивая напиток и прокручивая в голове словно плёнку времена побед и поражений модного дома. Стук каблуков не удивил Ванессу, как и звук отодвигаемого стула, как звук наливаемого напитка. Эстелла села рядом, молча, так же потягивая виски, словно могла видеть «кино», что крутило воображение баронессы. — О чём задумалась? — всё же решилась спросить Эстелла. — О многом. О жизни, о предназначении. — Что не можешь простить себе назначения Джеффри главным дизайнером? — Нет. Не в этом дело. Хотя и в этом тоже. Но больше не в этом. Я уверена — Джеффри справится. Тц. Больше, наверно, думаю про свой побег от жизни. От настоящей жизни. От настоящих чувств. А тебя чего занесло? — Да поговорить надо. О многом… Закурю? Баронесса кивнула, а потом протянула руку, и Эстелла выудила из пачки ещё одну. Какое-то время они курили молча, запивая виски. Было о чём помолчать. — Я много чего прочла о Хеллманах — весь замок забит книгами об их родословной и прочем. А вот твоей родословной не нашла. Со стороны барона бабушка и дедушка уже умерли — барону было уже прилично, когда он в последний раз женился. Но почему у Ванессы Вудвил нет никаких родственников? — Потому что, — тихо ответила Ванесса и залпом выпила виски. Затем она встала, чтобы налить ещё. — Знаешь почему я тут? Почему я вообще имею привычку иногда ночевать в доме мод? Зачем здесь оборудованы покои, почему тут ночью никого нет? Это мой подлинный дом. Здесь моя семья. Эти иглы, доски, манекены, этот запах отутюженных тканей… Эстелла слушала и ловила себя на схожих ощущениях. — Только тут я спокойна. Меня часто спрашивали почему стала дизайнером. Приходилось много придумывать и врать банальных красивых ответов о судьбе и предназначении, о красоте и даже прагматичном стремлении отвоевать независимость и дать английским женщинам то, что они хотели получить после войны. Но… на самом деле… Когда я вышла замуж к тому моменту у меня не было никого, кроме мужа. — Никого в плане? — В плане семьи. Я, как и ты, рано осиротела. Позже тебя конечно, мне было уже двадцать девять, но знаешь, это в любом возрасте тяжело принимать. Младшая сестра умерла родами, а до этого чуть больше года назад наши родители, уезжая из поместья Александры, попали в жуткий дождь. Погибли все трое и водитель, в том числе. Водитель был из поместья, муж Александры очень горевал, он считал что косвенно причастен к этому несчастному случаю. Но через год его горе стало невыносимым. А я… я поняла, что у меня вообще никого не осталось. — А муж? — Барон был любезен, вежлив, обходителен, но очень холоден. Он дарил подарки, однако с самого первого дня пребывания в Хеллман холле я чувствовала, что чужая там. Сначала насмешки над моей бедностью, платьями. Барон, конечно, решил эту проблему. Я стала часто посещать ателье, ему было немыслимо слушать, что баронесса фон Хеллман одета как простушка. И вот тут в ателье я и почувствовала, что этот маленький милый размеренный мирок близок мне. Я раньше подгоняла платья для Александры, веря в то, что её очаровательная мордашка сделает её счастливой. Это странно, но именно то время я вспоминаю как радостное. Надежда, что хоть у кого-то всё сложится хорошо. А потом я стала шить для своего будущего ребёнка. И это снова было время надежды. Мы с сестрой забеременели в один год. Радовались, звонили друг другу. Шутили, что я будучи старшей всё делала позже младшей сестры, — Ванесса улыбнулась. — А вас было только двое? — Старший брат погиб во время войны. — Как удобно — абсолютная сирота, — сказала Эстелла с пустыми глазами, обращаясь неизвестно к кому, словно произносила мысли вслух. — Да, удобно. После смерти… якобы смерти, — поправилась баронесса, — моего ребёнка в Хеллман холле стало невыносимо. У меня было стойкое чувство, что от меня рано или поздно избавятся. Бесплодная женщина и так что-то сравни изгою, а тут ещё внезапная перемена отношения мужа. Убеждение в том, что у меня не в порядке психическое здоровье. От любви, иллюзию которой Артур Хеллман так удачно создавал до брака, не осталось ничего. Поэтому я снова сбегала в ателье. А после смерти Артура… Мне уже не хотелось сближаться с мужчинами. Любовники и обожатели — да, романы — да, надолго — нет. Замужество? Упаси господь. Только надменная холодная дорогая и невозможная Хеллман — первая леди в модном бизнесе. — Как ты не сошла с ума от одиночества? — Я не была одинокой. Благодаря работе я стала общаться с интереснейшими людьми, хоть при этом и вызывала злобный озноб и словесный понос у некоторых родных и знакомых в кругах аристократии. — Общалась? Но этого мало. Я тоже общаюсь, но у меня есть семья. — Ты про этих своих двоих очаровательных воров? — Хм, воры?! Да, пусть и воры. Они лучшее, что случилось со мной. Как видишь они — совершенно чужие мне люди, сами без гроша в кармане и едва ли живущие лучше меня, сделали всё, чтобы я не просто жила, но чувствовала радость, счастье, заботу. А вот родные хотели меня на ритуал пустить. Так вот чего я собственно и пришла. Мне нужна информация. — Какая? Если по части магии, я этого не знаю и знать не хочу. Да, я в это верю, я с этим столкнулась очень плотно, но это выше моего понимания, я чувствую, что мне не нужно лезть туда и пытаться мериться силами. Я даже не знаю кто бы был компетентен в этом. Что до аристократических союзов, кто кому кем является, то думаю Джон будет более компетентен — это он дворецкий Хеллман холла. — Одолжишь его на неделю? — Да хоть навсегда забирай. — Навсегда? Странно. — Чего странного? — Мне казалось, что между вами что-то есть. Это сложно скрыть, вы как старые супруги, что понимают друг друга по кивку головы и взгляду и при этом бесят друг друга обоюдной предсказуемостью. — Ээээх, — баронесса очень тяжело вздохнула и посмотрела в свой пустой стакан. Эстелла тут же подвязалась налить. — У тебя похоже со всеми сложно. Роман с нитками и иголками. Прости, но это пиздец как печально. — Уж не печальнее твоего. Влюбиться в старую тётку. — Согласись, ни хрена ты не старая и очень даже эффектная. — Похоже ещё пару стаканов и я тоже буду так говорить «нихрена», «пиздец» и… — Ванесса улыбнулась. — Я так хочу тебя обнять если честно, мне так плохо без тебя. И понимаю, что тебе сложно, и не лезу, но ты не представляешь себе, как я была счастлива в те дни, когда мы работали вместе. Когда я видела, как ты делала, предвосхищая мои самые смелые мечты. Когда были дни надежды, что вот она моя преемница — будущее «Дома Баронессы». — А я оказалась ещё лучше… — А ты оказалась ещё лучше — подлинное оружие мщения. — Только вот ты не мстишь. — А кому? Ты бы знала их, Эстелла. Ты видела их на балу. Старые, больные, уродливые. — Но я бы хотела, чтобы ты за меня мстила. — А я бы хотела дать тебе совсем другое. Снова наши взгляды не совпадают. — И что бы ты хотела мне дать? — Нежность, заботу и всё то, что ты пытаешься скомпенсировать отношениями с женщинами. — А это прям даже интересно, — ответила Эстелла с брезгливостью в интонации. — Да, боже ты мой, для этого не надо быть семи пядей во лбу. Из-за плохого случая с мужчинами ты не принимаешь отношений между мужчиной и женщиной, но женщина для тебя не только любовница, ты и во мне прежде всего искала мать. И именно это и выбило меня из колеи, пошатнуло. И как и тогда, так и теперь, уже зная кто ты, я хочу дать тебе просто любовь, защиту, заботу. Я не хочу воевать, мстить за потерянные дни счастья. Я хочу создавать это счастье здесь и сейчас. Эстелла понимала, что мятежность чувств сейчас грозила задушить её. Было мало воздуха, было жарко и холодно одновременно.