Разница

«Тогда многие из иудеев, пришедших к Марии и увидевших, что сотворил Иисус, уверовали в него»

Икиру приоткрыл рот, хватая вдохи дрожащими губами. Нервно поднялись руки. Согнутые пальцы царапали воздух. Смерть… Он никуда не думал о скорой смерти. Знаменитости готовы к ненависти и любви, но не готовы умирать. Быть может, Рьюго сказал это просто так? Человек, сумевший поймать Киру, не стал бы ждать своей гибели. Он, вероятно, ожидал реакции Лайта Ягами. Ждал, когда изменится выражение лица, прозвучит лишняя фраза, реплика. Однако Лайт молчал, стоило ожидать, что он будет молчать. Но, если это предположение — правда… — Здесь есть камеры? — интонации L не изменились, он говорил так же, как и мгновение назад. Словно сердечный приступ был так же привычен, как завтрак. Размеренными шагами он пересекал комнату, подходя то к столу, то к двери. Высокие стены упирались в потолок, дрожала тень лампы, исчезала в тени облака. В углу, недалеко от выхода, блестел красный огонёк. — О-одна. — Я вижу две. Икиру замешкался. Длинная пауза означала очевидную ложь. Да, количество камер не имело значения в масштабах дела Киры, но то, что Икиру пытался лгать, было очевидным намёком на его причастность. Тёмные пряди упали на лицо. Ноги дрогнули от холода, и L потёр стопу о штанину. Он всё ещё стоял босиком на не согретом солнцем полу. — Должно быть, они записывают звук. Я знаком со способами лечения психически больных людей. Могу сказать… после каждого сеанса остаётся запись. — Правильно. — И вы сказали о шести других пациентах. Они имеют отношение к Лайту? — Только тем, что находятся здесь. — Хорошо. Я хотел бы прослушать записи, сделанные в их палатах. — Да. Без проблем. Нет, это было проблемой. Если бы шестеро оказались обычными пациентами, Икиру не стал бы называть их «подозреваемыми» несколько реплик назад. Очевидно, он не озвучит, в чём подозревает их. Врачебная этика. Даже будучи знаменитым детективом, L не мог запросить ни видео, ни аудио записи. Также странно то, что Икиру без зазрения совести предложил показать их. Или он имеет к психиатрии такое же отношение, как рыба к суше и младенец к фабрикам, или с его губ сорвётся очередное "но". — …Но вы должны предъявить лицензию. На несколько долгих, пустых секунд повисла тишина. Записями займётся полиция, это не станет проблемой. L повезло знать Отдел Поиска достаточно близко, чтобы получить разрешение. Да, многие из работников уволились из полиции добровольно, но за последние годы, можно предположить, вернулись. До недавней встречи они не виделись так долго, что L забыл, как говорить. Он зашёл в Отдел молча, и никто, ни он сам, ни остальные, не спросили, как прошли последние пять лет. Единственное, что можно сказать точно — в полиции работает Соитиро. И, вероятно, ордер на обыск можно запросить исключительно у него. L вздохнул. Это принесёт большие проблемы. — Говоря о нашей смерти… — Икиру выхватил мгновение тишины. Его руки дрожали, губы беспокойно дёргались. Казалось, зная меньше всех, L выглядел всех спокойнее. — Не сейчас, пожалуйста. — Мы же на самом деле не умрём?.. L поднял взгляд и вздохнул. — Не сейчас. В деле Киры готовность к смерти - основа. Работа детективом предполагала опасность, и Кира был лишь очередным серийным убийцей. Притом неизвестно, «был» или «остался». L прищурился, наблюдая за реакцией Лайта, но его лицо оставалось неизменным. Нельзя распознавать это, как доказательство невиновности, но L поймал себя на мысли, что хотел это сделать. Руки Лайта дрожали, сердце беспокойно билось о грудь. Капля пота пробежала по виску, и L прищурился, пытаясь разглядеть страх в чужих глазах, но Лайт снова закрыл их. В этот раз план казался более продуманным. Если Лайт в самом деле потерял воспоминания и не успел вернуть их, может ли он осознавать, что действует по своему плану? Предполагает ли он, что события, которые произойдут позже, могут быть продуманы им самим? Он уже сделал первый шаг — добился освобождения. Оставалось сделать второй, пока тот, кого Лайт назвал бы «союзником», не шагнул первым. Следовало задать наводящие вопросы. И прежде всего необходимо, чтобы на них ответил Икиру. — Мы говорили о Мисе. — Да. Вы о ней что-то сказали. — Миса Амане — второй подозреваемый в деле Киры. Так как вы получили указание работать с Лайтом Ягами, вторым пациентом должна была стать она. Вы слышали о ней из… — Никогда, — Икиру сглотнул и помотал головой. — Никогда не слышал. L нахмурился. В то же мгновение Лайт опустил голову и мелко задрожал, наклоняясь. Лицо побледнело, и тело не часто пошатывалось то вперёд, то назад, словно он укачивал ребенка. L снова допустил мысль, неправильную для детектива, но, должно быть, правильную для друга. Он не осмелился произнести её вслух, отогнал от себя, мотнув головой. Лайт же покачнулся снова, капли пота показались на его шее. Кофта мялась под движениями, но лежала на спине неподвижно, криво и мокро. Она накрывала позвонки и прятала Лайта, словно хитон. — Икиру? — Да? — Принесите успокоительное. Ответом был кивок. То, как быстро Икиру удалился, навело L на мысль, что находиться с Лайтом ему так же невыносимо, как Лайту с ним. Несмотря на недавнее замечание о том, что оставлять полицию и иных работников наедине с «пациентом» запрещено, Икиру сделал это, не поведя бровью. Запланировал ли? Если предположить, что он не так глуп (что L вынужден сделать, пусть интуиция на его счёт говорила обратное), Икиру мог специально заговорить о запретах, чтобы нарушить их. Таким образом, он переводил все подозрения на себя. И, в сравнении с Лайтом, выглядел более виноватым. В таком случае, став жертвой, Лайт Ягами обязательно воспользуется положением. Позади послышался шорох. Скрипнула дверь, и ключ завертелся в скважине. Шаги эхом отдавались по коридору. Тишина длилась не более трёх секунд. Она прервалась громким, рваным выдохом, от которого Лайт дрогнул и выпрямился. Грудная клетка поднималась и опускалась, воздух выходил из неё так же быстро, как появлялся. Дрожь перевешивала Лайта, отчего он схватился за стол. L сдержался от совета придержать грудь коленями, иначе они сядут одинаково, иначе они снова станут похожи. — Я хотел бы поделиться с тобой водой, — произнёс L, неловко почёсывая висок, — но у меня есть только шоколад. — Не нужно. — Уверен? Из золотистой упаковки показалась треугольная конфета. В комнате было так мало запахов, что запах молочного шоколада заполнил её. Лайт поморщился. Мышцы шеи сжались и расслабились в то же мгновение. «Тошнит? — подумалось L. — Убедительно». — Ты не принимаешь таблетки. — Мне незачем их принимать. Молчание L вынудило Лайта пояснить: — …Я не болен. — В таком случае, как ты думаешь, почему ты здесь? Очевидно, Лайт не сможет ответить на этот вопрос. Однако его откровенность будет полезна. Мгновение назад, когда Икиру был здесь, Лайт молчал, не в силах выдавить слово. Его реплики были наигранными. Отрепетированными. Или Лайт знал о встрече задолго до её начала, или это не первый раз, когда он звал на помощь. — Я не знаю. Единственное, в чём я могу быть уверен — мне нужно выбраться как можно скорее. Вот как. Значит, цель Лайта — не остаться, а выбраться? Вероятно, он выдал это случайно, и сам не осознавал, что сказал. Однако пациент, который просит оставить его в покое, более интересен, чем тот, кто без устали говорит о болезни. Любопытство Икиру можно было оправдать именно этим. В таком случае, вина снова лежала на плечах Лайта. Эта версия казалась L более убедительной. — В таком случае, ты должен понимать, что выход у тебя один. L не привык менять мнение. Расследование сочетало терпение и азарт, но этот допрос был особенным. К решению загадки появлялись все новые вопросы. Одним за другим. И эта неизвестность, эта глупость, заразная наивность вызывала… раздражение. L привык спорить с японской полицией. Не с самим собой. А Лайт не мог быть жертвой обстоятельств. Это неоспоримо. — Казнь, — пробормотал Лайт. …Нет, можно оспорить. L не успел заговорить, потому пауза получилась долгой. — Казнь, — повторил он растерянно. — Вот как… В коридоре стояла гробовая тишина. На самом ли деле Лайт был готов к смерти? Сейчас, когда Икиру не рядом, Лайт потерял возможность манипулировать им. Каждое слово, которое он мог произнести, относилось исключительно к L. А L был единственным, кто способен принять это предложение. Предложение отправить виновного на смерть. Они отлично знали друг друга. Знали, какие решения правильны, какие кажутся правильными, а какие должны быть исполнены, несмотря на… — Почему ты решил сдаться? Глаза Лайта заблестели. Натянутая улыбка сменилась спокойствием. — Мне нельзя быть здесь. — Нельзя? — То, что я здесь, означает, что Кира близок к свободе. Не знаю, как я смог избежать пожизненного заключения, но… Мне следует попасть обратно, пока… — Пока план не начал действовать. Лайт нервно кивнул. — Да. Пока это не началось снова. Они замолчали. — Я уверен, что кто-то пытается вытащить меня. Возможно, по моей просьбе?.. В таком случае, что бы я ни делал и что бы ни говорил, меня признают невменяемым. L нахмурился. Молчание было больше похоже на Киру. Давать собеседнику возможность высказаться, чтобы иллюзорно согласиться с ним — лучшая тактика. Но Лайт говорил сам. Надеялся ли он, что L перебьёт и продолжит рассуждения? Так или иначе, молчание было выгодно обоим. Обратить трюк Лайта против него же… заметит ли? Тишина длилась так долго, что Лайт не смог не продолжить: — Пожалуйста, помоги мне. Я не хочу, чтобы Кира… Е-если мы придумаем, как доказать, что я вменяем, меня не станут держать здесь. L улыбнулся уголком губ. Это и есть план Лайта? Попросить помощи? Обращаясь на «мы», он, без сомнения, имеет в виду «ты», так как бессилен сам. «Ты поможешь», «ты сделаешь». Эта позиция была удобной. Отдел признает виновностть Лайта сейчас, и остальные быстро откажутся от подозрений, если «побег» Лайта не будет организован им самим. «Что ж, если ему помогает L, у нас больше причин верить им обоим». — У меня нет права требовать смены врача, но у тебя есть. Когда Он вернётся, меня выведут в коридор. Перед тем, как я зайду в свою комнату, у нас будет… будет минута или две. Если мы сможем доказать… Лайт нахмурился и замолк. L улыбался слишком редко, чтобы доверять ему. Злорадствует? Издевается? Задрожали руки. L был единственным, кому следовало доверять. Однако его молчание, улыбка и движения указывали на обратное. Лайт снова взялся за край стола. Возможно ли, что L устроил встречу сам? У самого знаменитого детектива несомненно есть связи. Не имеет значения, как Рюдзаки разговаривает с Икиру, как задаёт вопросы и как звучат ответы. Если Икиру и L работают вместе, значит… Лайт заранее попросил их обоих? Как? — Я не узнаю тебя, друг, — голос L вдруг повеселел. — Тебе в самом деле не нужно лечение? — Что?.. — Ты действительно уверен, что хочешь пойти на казнь? Дрожь усилилась. Лайт прикусил губу, и пауза, длинная, невыносимая, казалось, могла стать линией от стола до двери. Выглянуло солнце. Бледно-жёлтые лучи упали на стол. Тишина прерывалась стуком. Эхом разносились шаги по коридору, и Лайт знал, знал, как ходит Икиру, знал, как он приближается к двери. Знал, как смотрит L, когда ждёт ответа, когда в его репликах что-то… Дрогнули плечи, и рваный вдох царапнул горло сильнее ножа. — Я уверен. Они переглянулись, и Лайт, наконец, понял. — Если меня не выпустят, это станет опасно для всех! — он заговорил громче, когда ключ повернулся в двери. Голос дрожал, фразы казались натянутыми, ненастоящими, но обратят ли на это внимание позже? — Я знаю, что могу сделать! Если я останусь здесь, можешь считать, что не только я, но и работники клиники поддерживают Киру! Икиру остановился в дверном проёме. Ровно тогда, когда это было нужно. Улыбка подёрнула губы Лайта, и сердце громко застучало о грудь. Несмотря на то, что разговор был записан, его нельзя интерпретировать как искусственную угрозу. Более того, у Икиру будут проблемы, если начальство и полиция увидят записи с обещанием если не убить невиновных, то «подвергнуть их опасности». Придерживая упаковку таблеток, Икиру застыл. — Мы закончили. — Да… Я вижу, — Икиру остановился у стола и поставил стакан воды. — У меня тоже не осталось вопросов. Вернём Лайта в его комнату. Лайт схватил со стола стакан и быстро опустошил его, запивая таблетки. «Комнату». L хмыкнул. Ни один врач не назвал бы палату комнатой. Это слово звучало и со стороны Лайта, казалось более убедительным. Все же он здесь живет. Неужели так Икиру пытается вернуть его доверие? «Я говорю, как ты, значит, мы заодно». «Я говорю, как ты, значит, ты должен идти за мной». С этого мгновения следить за Икиру стоило с особой настойчивостью. Есть небольшая вероятность, что он и Лайт увидятся в последний раз. Угрозы могли сыграть большую роль в их общении. И, если Лайт пытается сбежать, задача Икиру — выловить его и договориться. Нельзя упускать их из виду. Потому, когда Лайт поднялся, а Икиру шагнул в коридор, L направился следом. — Спасибо. Вы очень помогли мне. И, Лайт… — он положил руки в карманы, мягко и искренне улыбнувшись. — Береги себя. Белые стены пожелтели под светом солнца. Сквозь жалюзи прорывались крупные оранжевые лучи, блестели на подоконниках и комнатных растениях. Мимо проходили врачи, шуршали на лестнице, закрывали и открывали двери. Коридор пустовал исключительно рядом с комнатой «допроса». Можно ли предположить, что персонал боялся Лайта и не хотел лишний раз проходить рядом?.. Однако, если это так, неужели они знают, кто он такой? — Мы не прощаемся, — фраза прозвучала угрожающе (или так казалось), потому Лайт, неловко улыбаясь, решил объясниться. — Вам нужно узнать о других подозреваемых в регистратуре. Моя комната находится на одну дверь дальше него. …Нет, если персонал знает, кто Лайт такой, его минимум один раз показали бы на телеканале Сакура. Каждая новость, затрагивающая Киру, так или иначе распространяется в прессе. Однако это не исключает того, что начальство Икиру знает больше, чем следовало бы. Некоторое время назад он сообщил, что наблюдает за Лайтом по чужому приказу. И всё же это не обязательно было правдой. — Хорошо, Лайт, — L прикусил ноготь мизинца и потёр подушечку о верхние зубы. — Я побуду здесь некоторое время, если нам по пути. Они вышли на лестницу. Ботинки забавно щёлкали, ударяясь о широкие ступени. Перила уходили далеко вверх, что было убедительным способом предотвратить падения. В этой части клиники не было окон, но оставались лампы. Холодный оранжевый смешивался с селадоном. Молчание разбавлялось шагами и тихим, беспокойным дыханием. L не мог не посматривать на Лайта, а Лайт не мог не посматривать на L. На то были разные причины, но внимательное наблюдение друг за другом вызывало приятные воспоминания. Двери открылись. Этаж был более людным, за медсёстрами уныло тащились пациенты. Лайт мог точно сказать время, по которому они выходят из палат, обедают, берут лекарства (к некоторым приходили лично, но большинство отводили на этаж ниже или в другое крыло для проведения процедур). Ему повезло добиться тишины и абстрагироваться от каждого человека кроме Икиру. И сейчас победа снова оказалась на его стороне. Близился регистрационный пункт. — Мой отец продолжает работать в полиции? L вопросительно наклонил голову. Наивно предполагать, что они продолжают общаться. И всё же он знал ответ. — Да. Ничего не изменилось. За регистрационным пунктом сидел мужчина средних лет. Толстая папка расположилась рядом с его ладонью. Три листа торчало из неё, словно джем из непропёкшегося пирога. Икиру подоспел к столу первым, потому страницы оказались в его руках. В то же мгновение L замедлил шаг. Если эта встреча была непримечательной, имели ли смысл реплики, которые он произнёс и услышал? Имело ли значение то, что Лайт — Кира? Или им стоило обсудить другое? Но перед этим… — Я хотел бы поговорить с вашим начальством. — Не получится, — Икиру обернулся, перебирая листы, — он в отпуске. Не стоило надеяться на другой ответ. Вернее, как бы L не хотел это признавать, короткий отказ устраивал его больше, чем длинное выяснение. Он не умел разговаривать, как остальные, по душам или по-дружески (а Лайт, должно быть, не умел слушать), но сейчас, когда ситуация располагала, пытался изо всех сил: — Твоя семья тесно общается с Мацудой. И…они скучают. — Вот как… L кивнул. Лайт был слишком обычным. Уставшим и сонным, голодным и нервным, но до отвращения обычным, отчего хотелось бежать. Вероятно, они оба желали его смерти, и это отдавалось в груди отвратительным чувством, которое L никогда бы не смог описать. Жалость? Гнев и жалость. Гнев, когда Икиру осмотрел их обоих. — Задавайте вопросы, и я попробую помочь, — он подтолкнул Лайта в сторону палаты и опустил взгляд на часы, — Но Лайт Ягами должен занять своё место. Я уже начинаю опаздывать. Решим вашу проблему и поеду, договорились? С остальным справитесь без… Икиру вдохнул и выпустил папку из рук. Обложка шумно ударила о пол, в то время как листы заплыли по воздуху, медленно опускаясь. Лицо побледнело, капля пота пробежала по виску. Грудная клетка приподнялась и опустилась от вдоха. Колющая боль сжала сердце, словно прорастающие иглы. Икиру прикоснулся к груди.