Тебе не будет больно

      За калиткой больницы мир. Другой мир. Там здоровые, счастливые, любимые кем-то люди. Дазай этого не понимал, не мог. Когда-то и Дазай любил, или думал, что любил. Казалось, стоит лишь шагнуть за железную ограду и отойти на несколько шагов, чтобы душный и смрадный воздух больницы перестал доносится до Осаму, и все пройдет.             Однако, сколько бы шагов тот не делал, все равно его невидимыми, но ощущаемыми на теле, темными веревками затягивало обратно в больничные молчаливые коридоры, тоскливые палаты и мерзкий кабинет.       Квартира Осаму чем-то напоминала склад, ну или помойку, даже в большей степени именно ее. Всюду грязная посуда, забытая хозяином, мятая одежда, брошенная куда попало- словом, остатки иной жизни. Пыльное фото трех людей- абсолютных незнакомцев, тоскливо и одиноко висит на потускневших обоях. На их лицах улыбки, искренние, счастливые.              Дазай уже не умеет так улыбаться- разучился. Черты лиц незнакомцев иногда смутными очертаниями всплывают в памяти Осаму и болью отдают в висках. Они были близки. Даже очень. Они были семьей. Эта красивая, молодая и счастливая женщина- бывшая жена Осаму. А вот по середине его сын. «Сын»- сказал в слух Осаму, в надежде почувствовать тепло, дрожь, грусть, радость, да хоть что-то! Бесполезно. Пустой звук.       Однако, Дазай, как приличный ушедший из семьи отец, исправно ходил на редкие встречи с сыном, которые, кажется, ни Дазаю, ни Масаки были не нужны. Они- всего лишь видимость любви.       Уже завтра Дазаю придется сменить статус с врача-психиатра на «отца», придется натянуть улыбку и сводить ребенка в кафе по случаю его дня рождения. В понедельник Масаки исполнилось семнадцать лет.       Старательно упакованная в шуршащую синюю обертку коробка с игровой приставкой уже несколько дней лежала на столе и ждала своего часа. Дазай и понятия не имел, нужна ли сыну эта штука. Может, у него уже есть приставка. Он ничего не знал.       Он спросил у Рюноске на днях, что он хотел бы получить на день рождения, все-таки парни- ровесники.             -Я хотел бы что-нибудь, на чем можно играть в видеоигры. Мой компьютер на ладан дышит, - недолго думая, ответил мальчик.       Дазай поблагодарил Акутагаву и уже хотел было идти, но мальчик остановил его.             -Я и не думал, что у вас есть сын. Расскажите о нем. Дазай задумался. В его голове словно гулял сквозняк, катая по дну комок собравшейся пыли. -«А что мне рассказать? Я и сам-то с удовольствием бы послушал рассказ о моем, так называемом, сыне.»             -Рюноске, я занят сейчас, извини. Поговорим о нем позже.       Они так и не поговорили о Масаки. Дазай игнорировал попытки Рюноске вновь открыть эту тему. Он просто не знал, о чем рассказывать мальчику, который своими темными глазами испытующе сверлит своего врача. О своем пациенте он знает гораздо больше, чем о родном сыне. Да и нравиться пациент ему больше, чем родной сын. Нравиться больше, чем сын…       Двери кафе открылись, и в помещение зашел молодой человек приятной наружности.             -«Похож на мать», - пронеслось в голове Дазая, но он прогнал эту мысль. Он обещал самому себе никогда не вспоминать о ней, о своей прошлой любви, о Мичико.             -Привет.       Голос сына звучал для Дазая непривычно, слишком холодно. Он такой взрослый, а Дазай помнит его совсем малышом. Он помнит, что ухо Масаки еще не было проколото черной серьгой, черные волосы еще были мягки и нежны, а рост мальчишки был гораздо меньше, чем сейчас. Только карие глаза остались такими же, глубокими и темными, как крепкий кофе. Красивый. Дазай даже мог бы позавидовать молодости и свежести, невинной юности сына, но он не привык себя жалеть и сравнивать с другими.             -Привет, с днем рождения, - Дазай улыбнулся и протянул коробку, -Там приставка. Надеюсь, тебе понравиться, - решил не сохранять интригу Осаму.             -Спасибо тебе большое. Мне приятно       Натянуто и сухо шла беседа, словно друг перед другом сидят не отец с сыном, а двое незнакомцев, которых посадили за один столик.       За поеданием сладких пирожных, отец с сыном находили, пусть неловкие, но все же темы для разговора. Учеба сына, его будущее образование, увлечения и так далее. Осаму словно дальний родственник, что видел Масаки, когда тот был еще совсем карапузом, теперь пытался наверстать упущенное.       Так минута за минутой прошло полчаса, самые нелепые тридцать минут в жизни Осаму. Пауза затянулась. Беседа, ведущаяся на нейтральной территории, медленно угасала.             -Почему про маму ничего не спросишь? - ошарашил отца вопросом Масаки, - ты не скучаешь по ней?       -«Скучаю, черт побери! Вот только не по ней, а по старой жизни. Почему не спрашиваю? Да потому что больно.»       Дазай молчал, подбирая слова. Каждый раз он молчал, если сын начинал говорить о Мичико. Он, вообще, очень часто молчал. Либо не знал, что сказать, либо не хотел отвечать.             -Послушай, знаю, прозвучит слишком резко, но нас с твоей мамой больше ничего не связывает. Ты- единственная ниточка между нами, так что прошу, не напоминай о ней. Для меня Мичико в прошлом.       Дазай надеялся, что не сильно задел сына таким ответом, но хотел звучать убедительно, чтобы тот наконец отстал.             -У тебя есть другая женщина?             -Есть, конечно, уже столько лет прошло с нашего развода с мамой, - он врал безбожно в лицо сыну. Не хотел выглядеть неудачником без семьи и личной жизни в его глазах. Ребячество. А как объяснить семнадцатилетнему сыну, что проводить время с больными ребятишками, гораздо интересней, чем с истеричными женщинами. Как объяснить, что Дазай уже не сможет без своих ребятишек, без своего мальчика-куклы Рюноске, к которому успел привязаться.             -Ты больше не любишь маму?             -Не люблю, - он не врал, говорил чистую правду. Мичико он больше не любит. Он вообще больше не любит, потому и больно. Молчание действовало на нервы обоим. Зачем только Масаки завел этот разговор?             -Прости. Я пойду, - пробурчал себе под нос парень.             -Пока, -немного грустно, но все же с облегчением ответил Дазай. Осаму остался один. Выдохнул.       -«Никакой я ему не отец, просто знакомый. А, может, и вовсе незнакомец».