18 лет спустя
Я ещё очень долгое время вспоминал Арсения, но в один момент этим мучениям настал конец. Я вздохнул полной грудью, начал жить по новой, заново научился доверять людям. Это был долгий путь, длиною в несколько лет. И если бы не Ира, то даже не факт, что я бы сейчас писал это. Она вытащила меня из этого дерьма, поставила на ноги, помогла быть самим собой. Я сделал ей предложение, она согласилась. Свадьба была громкой, даже для такого города, как Москва. Все счастливы, я забыл про него, простил. Жил дальше. Через год у нас родилась прекрасная дочка Маша. Она очень похожа на меня. Её зелёные глаза завораживают любого, кто в них смотрит. Девочка росла не по дням, а по часам. В свои 15 она мыслит как взрослый, умный человек, стремится к своей мечте, делает всё возможное, выкладывается на максимум, любознательная. Маша большая умница, я ею очень горжусь. Ира оказалась прекрасной женой. Спустя столько лет, мы любим друг друга так же, как в день свадьбы. Мы долго копили и к рождению Маши смогли приобрести хороший загородный участок с двухэтажным домом, где у меня был даже свой кабинет, а у Маши личная комната. Каждый был по своему счастлив в нашей семье.***
Одним субботним летним вечером я был у себя в кабинете и наблюдал за пейзажем в окне. Садящееся солнце отливало оранжевым светом и озаряло посёлок своей красотой. Лес будто замер, ели неподвижно стояли, было безветренно, тихо и спокойно. Со стороны двери послышался стук. — Входите, — кратко ответит я на стук. Развернувшись в сторону двери, она скрипнула, в проходе появилась Маша. Дочка была какой-то зажатой и было видно, что она хочет о чём-то поговорить. — Что-то случилось, родная? — она закрыла за собой дверь и набравшись смелости начала: — Да, мне нужно поговорить с тобой. — Конечно, дорогая, присаживайся, — я указываю ей на своё кресло, а сам пододвигаю стул и ставлю его напротив Маши, садясь на него. — О чём ты хотела поговорить? — Пап, я тут спросить хотела... У тебя была когда-нибудь ну... Скажем так, нестандартная любовь? — Маша смотрела в пол, ей было очень неловко о таком спрашивать. Моё сердце пропустило удар и я вспомнил о нём. Спустя столько лет он снова всплыл у меня в памяти, вызывая непонятное месиво эмоций. Замешкавшись, я наконец отвечаю: — Да, была. И, она, к сожалению, не с счастливым концом, — дочурка подняла на меня полные удивления глаза и не верила, что я это сказал. — Ты любил парня? — Ну, как тебе сказать, дорогая... Это был уже мужчина. Шёл 2019 год, я после сдачи всех экзаменов, поехал в лагерь на смену. Мне было 16. Там я встретил вожатого восьмого отряда. Его звали Арсений. Высокий брюнет с донельзя красивыми голубыми глазами. Ему было 24, — Маша слушала меня очень внимательно, впитывая каждое слово и поражаясь такой информации обо мне. — Я влюбился в его глаза. Они были небесного цвета. Два сапфира. Два бушующих океана. Он был идеален во всех смыслах. По секрету скажу, — на несколько секунд я перешёл на шёпот, — мы даже целовались с ним, — у Маши глаза стали по пять рублей. Такого искреннего удивления я не видел у людей никогда. Пусть она уже и взрослая девочка, я умолчал о нашем с ним сексе. Всё таки, должно что-то оставаться в секрете. — Но потом последовало самое сильное предательство в моей жизни. Он просто оборвал связи и не желал со мной контактировать. Тогда мне на помощь пришла твоя мама. Она вытащила меня из этой бездны печали и разочарования в людях. Помогла встать на ноги. Потом я узнал, что будет зимняя смена в этом лагере, и я поехал на неё, наступив на те же грабли. — Он там тоже был? — продолжила за меня Маша. — Да, ты угадала. К тому времени я простил его, а он сделал вид, что ничего не было. И мы продолжили начатое. Не знаю, зачем. После смены снова обрыв связи, снова твоя мама помогла мне. С того момента я больше ничего не слышал о нём. Так и пропали все связи. Даже не знаю, жив он или нет, — мы усмехаемся синхронно. — Какой же тварью оказался этот твой Арсений. — Да, я его ненавидел очень долгое время. Но потом понял, что нет смысла ненавидеть того, о ком теперь нет вестей, и я начал жизнь с чистого листа. Сделал маме твоей предложение, купили дом, тебя вырастили, — в домофон кто-то позвонил. — Тоша, сходи, проверь, кто там, я занята, — кричит мне Ира с кухни. Я ей давно не запрещаю себя так называть. — Я ненадолго и мы продолжим, хорошо? — Конечно. Выйдя из кабинета, я направился ко входу. Надев шлёпки, я вышел и, пройдя небольшое расстояние по участку, дошёл до калитки. Открыв её, передо мной предстал невысокий мужчина, которого я никогда ранее не видел. — Вы Шастун Антон Андреевич? — Ну, я. — Это вам от Арсения Попова. Он просил передать это вам, если вы, конечно, ещё помните его, — мужчина протягивает мне бумажный конверт. От одного имени меня передёргивает и я не понимаю, что это за вечер больных воспоминаний. — С-спасибо, — тело бросает в холодный пот, трясущимися руками я перенимаю конверт и мужчина удаляется, даже не попрощавшись. Закрыв калитку и вернувшись в дом, домочадцы сразу осыпают меня вопросами, кто приходил. Собрав всех на кухне, я выкладываю конверт на середину стола и Ира читает вслух, что на нём написано. — От кого: Арсения Попова...— и она замолкает с несказанными вопросами. Прошло 18 лет. И вот она, первая за такое время весточка от него? — Пап, это тот самый?... — Да, милая, это тот самый. — Антон, я думаю, тебе самому стоит прочесть, что там. Одному. Я верю, что ты справишься и если что, мы всегда рядом, — молча кивнув супруге в ответ, я забираю письмо и ухожу в кабинет, закрывая за собой дверь на ключ. Сев в кресло, я не мог решиться вскрыть конверт. Что-то останавливало. На спине выступил холодный пот, на висках появилась испарина. Сработал, будто, какой-то стопор. Нужно постоять, отдышаться, успокоиться, собрать все мысли в одну кучу. Остановить время на несколько минут. Успеть разрыдаться, как влюблённая пятиклассница, скрючившись в клубок, покататься по полу и кричать в припадке истерики, успокоится, сделать глубокий вдох и продолжить путь. В голове всплывают обрывки того вечера. Тех слов. Тех касаний. Тех эмоций. Того предательства. Спустя несколько минут, я решаюсь дрожащими руками вскрыть конверт. Достав аккуратно сложенный лист А4, разворачиваю его. Почерк Арсения. Его рука. Его буквы. Его слова. Почерк ужасно кривой. Рука очень сильно дрожала. От бумаги исходит слабый запах старости и его парфюма. До сих пор его помню. Не пытался больше забыть. Письмо явно было написано давно. Воспоминания застывают моментами перед глазами. Набравшись смелости, я начинаю читать, представляя разные исходы конца этих строк. «Привет, Тоша. Если именно ты сейчас читаешь это – ты большой молодец и я горжусь тобой. Ты смог переступить через себя и жить дальше. Идти по дороге, в которой больше нет меня. Восемнадцать лет назад я ушёл из твоей жизни, резко и непонятно, зачем, оборвал все связи. И я пойму, если ты меня ненавидел, или даже до сих пор ненавидишь, презираешь. Ты даже не представляешь, как я себя корю за это, но при этом понимаю, что тогда это был единственный правильный вариант исхода событий. Я люблю тебя, безумно сильно люблю. Прости, что больше никогда не скажу тебе этого, не обниму и не поцелую в макушку, как тогда, в холле моего отряда. Я ещё очень долго вспоминал тот поцелуй на аллее, утро перед отъездом и ту зимнюю смену. Это были наши смены, ничьи другие. Во время них для меня, кроме тебя, больше никого не существовало. И все эти воспоминания разрывают мне сердце. Мне было ужасно больно говорить тебе, что ничего не выйдет, обрывать связи и исчезать из твоей жизни. Ты стал огромной частью меня, мой мозг каждой его частичкой пропитался тобой, твоим запахом, касаниями, губами. Да и сейчас мне больно писать тебе это письмо, но я должен сказать, в чём всё дело. Лучше ведь поздно, чем никогда, правда? Я ушёл не потому, что перестал любить тебя. Как я написал выше, я безумно сильно люблю тебя. Дело в другом. У меня рак мозга. Четвёртая стадия. На ней бессмысленно что-либо делать. Шансы на выживание критически малы. Остаётся только взять справку о выписке и тихо умирать от боли дома, каждую ночь ворочаясь без сна. За полгода до смены у меня случилась ремиссия, мне дали второй шанс на жизнь. И я схватился за него. Пока было время, я решил попробовать всё. Вот и пошёл вожатым. Даже курить начал. Никогда раннее не курил. В лагере встретил тебя и влюбился. Я так давно не чувствовал влюблённости. Но ещё дольше я не чувствовал, что меня по-настоящему любят. Ты перевернул всю мою жизнь вверх дном, показал, как надо любить. Прости, что давал тебе ложные надежды. Рецидив, на самом деле, начался прямо перед зимней сменой. Наверно, ты заметил мои поредевшие тогда волосы. На этой смене я хотел почувствовать себя счастливым и любимым во второй и последний для себя раз. И я рад, что счастье пришло с тобой. Но у жизни на нас с тобой были другие планы и моя столь ранняя смерть. Ты прекрасный человек во всех смыслах. Я хочу плакать на твоих коленях, чтобы ты так же гладил меня, как тогда, на фильме. Честно, я не помню, что это был за фильм, я был очарован тобой. Тот поцелуй был таким нежным, я впервые почувствовал, что меня правда любят. Я правда бился за жизнь, бился за шанс быть с тобой. Но мне покачали головой сказав, что бесполезно. Когда я узнал, что будет зимняя смена, решил в последний раз встретиться с тобой. Не знаю, почему, но я был уверен, что ты будешь там. И не прогадал. Прости, что так жестоко и резко оборвал связи. Ты не представляешь, как это больно. Боль и физическая, отдающаяся по всему телу, и моральная от того, что приходится тебе писать такое. От ощущения, как я отвратительно и мерзко поступил с тобой. Ведь если не знать истории, то да, я по сути использовал тебя и сделал огромную глупость, ведь если бы я смог выстроить тогда, на зимней смене стенку, тебе и мне было бы проще. Только прошу, не плачь. Тебе не идут слёзы. Чаще улыбайся. Когда ты улыбаешься, твои глаза светятся изумрудным светом. Они похожи на свежескошенную траву на том футбольном поле. И это завораживает. Мне страшно умирать, потому что есть, что терять. Я потеряю тебя, Антон. Потеряю воспоминания о тебе. Когда мы встретились на зимке, я хотел кричать, какой я урод, хотел рассказать тебе всё, правда, но делать так больно во второй раз не хотел. Ведь если бы я тебе тогда сказал эти слова снова, то после моей смерти ты бы не смог полюбить другую, жил бы прошлым. Я хотел кричать тебе о том, как люблю тебя и на сколько ты дорог мне, целовать и обнимать, крепко прижимая к себе с нежностью. Но меня хватило на грязные поцелуи и секс в вожатской. Заставил тебя возненавидеть меня. Я умру, когда тебя нет рядом, и я чрезмерно рад этому, я не хочу, чтобы ты видел, как я мучаюсь. Я стал мразью последней масти. Прости, что поступил так с тобой. Надеюсь, и ты это поймёшь и простишь меня. Я уже совсем скоро полечу к далёким звёздам, что сияют в бескрайнем небе, улечу я в холодный космос. Но пока я здесь, в этом мире, и мои руки дрожат, моё тело болит, мои мысли спят, а сердце медленно гаснет... Извини меня за сердце разбитое твоё. Я люблю тебя, Антон, и даже на своих последних вздохах люблю. Я соврал тебе, прости.Твой Граф Арсений, вожатый всея Руси 18.04.2020»
Отложив письмо на стол, застывшие в глазах слёзы отмерли и закапали на ковёр с характерным постукиванием о поверхность. Грудную клетку будто сдавливает невидимым грузом. Из меня рвался немой крик. Он любил меня. Правда любил, дорожил мной и жил мной, также, как и я им. Но нам не удалось переписать сценарий его судьбы, а его молчание сделало только хуже. Ведь если бы он тогда рассказал о болезни, я бы простил сразу, забыл. Не стал бы заниматься самокопанием, годовыми страданиями и не было бы этого тремора по утрам и тихих рыданий в подушку по вечерам. Отпустил бы, смирился. Но он пошёл по жестокому для нас обоих путём. Сложному и больному пути. Что-то будто торкнуло в моей голове и я взял телефон. Слёзы капали на экран, но я их быстро смахивал. Зайдя в ВК, листаю диалоги в самый низ. Диалог с Арсом, датированный 19.04.2020Антон Шастун
Привет. Как ты?
4:17
И теперь я понял, почему он так и не ответил. Мы опоздали. Его больше нет. Он умер перед моим днём рождения. Семнадцатым днём рождения, когда я так хотел увидеть его хоть на миг, хоть на секунду снова почувствовать его присутствие рядом, взгляд его голубых глаз, мягкие волосы на кончиках пальцев, тёплые руки на талии, горячее дыхание и мокрые мягкие губы на моих. Мне бы не было больно. Я был бы счастлив. Но даже если бы я очень сильно захотел этого, сорвался и поехал бы к нему, я... я бы просто увидел его труп. Заблокировав телефон, я сдавил его в руке с такой силой, что, кажется, треснул экран. Плевать. Губы дрожат. Я сам дрожу, как осиновый лист. Кристальные слёзы текут по щекам с невероятной скоростью. Мои всхлипы отдаются эхом по полупустому кабинету. Не хватает воздуха. Рвано глотаю оставшийся кислород. Беру с кресла подушку и обессиленно падаю на колени и снова беру письмо со стола, выкинув телефон в сторону. Сквозь пелену слёз снова и снова перечитываю его строки, закусив угол подушки, беззвучно вою. Глухие осипшие крики слышу только я. Это страшно. Он убил меня в третий раз. У него получилось. Но он не хотел этого. Он хотел, как лучше. И он не виноват в своём смертном приговоре.Я прощаю тебя, Арс. Теперь со всей уверенностью прощаю.