Feel like I'm stoned Wanna be alone, just for a while, unknown Weeks on the road a long way from home Just shut off the phone And you say I'll heal you I'll always be yours And you say I'll kill you if I do something wrong
Итачи поднимается с футона, весь влажный от пота. Волосы липнут ко лбу, ноги до сих пор дрожат. На внутренней стороне бедра след от чужих зубов, на предплечье — от его собственных. Кисаме все равно досталось сильнее — Итачи вцеплялся в его волосы, драл ногтями, искусал шею до синяков. И теперь, полностью удовлетворенный, он собирается принять душ и продолжить утро тренировкой. Кисаме садится на футоне, трет глаза, размашисто зевает, прикрыв рот ладонью. — К слову, — начинает он, — мы с вами так и не обсудили ваши дальнейшие планы относительно лечения. — Потом, — коротко отвечает Итачи и закрывает за собой дверь ванной. Оставшись наедине с собой, он придирчиво изучает тело, напрягает мышцы, прощупывает их пальцами. Все такие же твердые, но Итачи никак не может отделаться от ощущения, что потерял в объеме. Да и вернувшийся аппетит никак не помогает прикрыть ребра, ключицы и тазовые кости. Он упирает ногу в край ванной, осматривает потемневшие язвы и свежую сыпь. Кажется, стало хуже. Но, в целом, пока легкие позволяют тренироваться на пределе возможностей, а кровь не идет горлом, все эти шероховатости можно вытерпеть. Когда он выходит из ванной, Кисаме, уже одетый, возится на кухне. Перерыв в полчаса нисколько не смущает его, так как, только завидев Итачи, он оборачивается и продолжает с того же места: — Так вот про лекаря. — Сначала тренировка. — Как вам будет угодно, — скалится Кисаме, непрозрачно давая понять степень своего недовольства. Уже на заднем дворе, разминаясь, Итачи признает, что малодушно уходит от разговора, который рано или поздно должен случиться. Но предопределенность событий навевает на него раздражение и скуку. Сначала он скажет, что не хочет больше ходить к Кинтаро, потом Кисаме заведет свою обычную песню о желании жить, они поссорятся и в конечном итоге покинут деревню — отправятся к следующему лекарю или того хуже в Страну Огня за джинчурики. Вывод из этого напрашивается один: нужно продолжать лечение. Вкладывая в тренировку всю злость, Итачи вспоминает последний разговор с Кинтаро. И впервые задается вопросом, что в самом деле его настолько разозлило. И впервые же понимает — то, что Кинтаро попал в цель, нашел брешь в идеальной броне, как когда-то Кисаме, впервые продемонстрировав свое Ходзедзюцу. Эта мысль настолько удивляет Итачи, что он останавливается. Своими силами он не понимает, что это за брешь и какой она формы. Страх? Собственное несовершенство? Он никак не может нащупать ниточку, что выведет его, и потому приходит к единственному верному выводу — нужно сходить к Кинтаро хотя бы еще один раз. С этим решением он заканчивает тренировку, сегодня быструю и поверхностную, и возвращается в дом. Кисаме не подводит ожиданий и, стоит сесть за стол, как он с завидным упрямством обращается в третий раз: — Надеюсь, теперь мы с вами все же побеседуем о ваших планах относительно лекаря. — Пойду к нему завтра. На лице Кисаме отпечатывается разочарование, которого там по всем прогнозам Итачи быть не должно. — Считаю уместным уточнить, — говорит тот, раскладывая еду по тарелкам, — если вы делаете это, чтобы я оставил вас в покое, то в этом нет никакой необходимости. Я пойму, если вы откажетесь от помощи этого лекаря. — Не хотел бы — не делал. — И правда… очень на вас похоже, — говорит Кисаме с ухмылкой. — Приятного аппетита, господин Итачи.***
Лгать Четвертому куда легче, чем всем остальным, потому что тот знает об этом. По крайней мере, если Обито говорит правду. Итачи старается в это верить, потому рассказывает про обстановку в квартале Учиха, о бедности и недовольстве, о сомнениях относительно работы в полиции, о дилеммах, с которыми сталкивается отец, даже между строк не намекая на подготовку заговора. Четвертый слушает, кивает и лицо его становится все мрачнее, кажется, даже искренне. — Ясно, — говорит он. — Мы с советом обсуждаем возможность еще раз перераспределить бюджет деревни, но пока ничего обещать не могу. — Мне сообщить об этом отцу? — Не хотелось бы зря его обнадеживать, так что не стоит. — Вас понял. Пока Четвертый перебирает бумаги на столе, Итачи ловит взгляд стоящего за левым плечом Хокаге Обито. Тот, разумеется, при полной униформе, что уже никак не мешает безошибочно узнать его. — Я собираюсь дать тебе миссию, — Четвертый, наконец, находит нужный свиток. — Но перед этим хочу спросить, готов ли ты снова отправиться в Страну Рисовых Полей? — Если того требует безопасность деревни, — отвечает Итачи без запинки. — Мы обнаружили местоположение еще одной лаборатории. Нужно проверить, действующая ли она — проследить из засады, кто туда заходит и выходит, есть ли охрана и так далее. Если будет возможность — исследовать изнутри. Трех дней наблюдения должно хватить, но оставляю возможность действовать по обстоятельствам на свое усмотрение. Четвертый протягивает Итачи свиток. — Отправишься завтра. С дежурства отпускаю, чтобы ты успел подготовиться, — он делает небольшую паузу, задумчиво постучав пальцами по столу. — И еще кое-что. Я дам тебе в помощь Шисуи. Жар приливает к лицу. Итачи сглатывает зародившееся в горле желание по-детски переспросить. — Вас понял. — Хорошо, — Четвертый совсем неофициально улыбается. — Можешь идти. Поклонившись, Итачи покидает кабинет. Но не успевает отойти и на десяток шагов, как дверь за спиной вновь открывается и его окликают по имени. Обернувшись, Итачи видит Обито. Тот в спешке сокращает расстояние между ними, задирает маску. — Привет, — уже хорошо знакомым жестом он треплет волосы на затылке. — Слушай, Рин просила передать — у нее есть что-то для тебя. Ты не мог бы зайти к нам завтра? Итачи сильно сомневается, что дело на самом деле в Рин, что, впрочем, никак не влияет на его ответ: — Хорошо. Утром? — Можешь и утром. Думаю, Рин будет рада угостить тебя завтраком. — Это лишнее. — Да не скромничай! — усмехается Обито и с напускным беспокойством оглядывается на кабинет Хокаге. — Ладно. Побегу обратно на пост. Покинув резиденцию и направившись прогулочным шагом в сторону штаба, Итачи откладывает все интриги и заговоры, дает себе передышку, чтобы осознать — его отправили на поддельную миссию вместе с Шисуи. Согласно инструкции на три дня, но Обито велел потеряться, значит, как минимум, на неделю. И все это время они будут вместе без оглядки на отца и доброе имя клана. От этой мысли тепло, почти жарко, а в груди — приятная дрожь. Если это инициатива Обито, то Итачи готов простить ему очень многое. Мысли возвращаются в привычное, строго ограниченное берегами самоконтроля, русло только у дверей штаба. Данзо принимает по первой просьбе об аудиенции. В его кабинете привычно, но от того не менее невыносимо душно. Приходится совершить секундное волевое усилие над собой, чтобы перешагнуть порог, по другую сторону которого Итачи накрывает липким чувством тревоги. Поклонившись, он передает Данзо прочитанный еще в резиденции свиток и опускается на одно колено. — Четвертый дал мне разведывательную миссию в Стране Рисовых Полей. Еще одна лаборатория. В ответ Данзо молчит, только его сухие пальцы шелестят, разворачивая свиток. Новость, как и предполагал Обито, вызывает у него недовольство, отразившееся глубокой складкой меж бровей. — Твоя жизнь слишком ценна для деревни. Мы не можем подвергать тебя опасности. А эта миссия — большой риск, учитывая предыдущий опыт. И мотив Минато мне не совсем ясен, — Данзо берет паузу для раздумий, но Итачи ненавязчиво торопит его вопросом. — Что вы имеете ввиду? — Разве слежка за кланом не является твоей основной миссией? Тогда зачем отсылать тебя из деревни туда, где ты чуть не погиб? — От меня хотят избавиться? — осторожно предполагает Итачи. — Возможно, Обито что-то вынюхал и Четвертый подозревает, что твои отчеты не соответствуют истине, — Данзо снова просматривает свиток. — Миссия выдана тебе и Шисуи, наиболее опасным бойцам вашего клана. — Тогда как мне следует поступить? Рассказать Шисуи? — Нет, ни в коем случае. Если он предан Четвертому, мы все окажемся в сложном положении. Наконец Данзо откладывает свиток, недолго молчит. — Встань. Итачи покорно поднимается и чувствует как ведет его от нехватки воздуха. Удивительно, что Данзо может целыми днями находится здесь. — Силами разведки мне известно местоположение заброшенных лабораторий и подземных убежищ. В том числе даже на территории Страны Огня. Я пришлю ночью своего человека с новым свитком. Обследуете пустые катакомбы, а по возвращению сообщишь Минато, что вы ничего не нашли. — Вас понял. Данзо подходит на расстояние вытянутой руки. Итачи ловит уставший взгляд и подавляет желание отстраниться. — Я хотел спросить, — начинает он, желая просто заполнить тишину. — О чем? — Человек, который заключил союз с нашим кланом, предложил после переворота взять Саске в обучение и мой отец дал согласие. — Это не имеет значения. Тот человек в любом случае будет устранен после переворота. Ты можешь не беспокоиться о безопасности своего брата. — Хорошо, — Итачи кивает. — Я могу идти? Вместо ответа Данзо протягивает руку и подцепляет Итачи под подбородок. Пальцы все такие же сухие. Стоя так близко можно разглядеть каждую морщину, каждую складку на его давно уже не молодом лице. От этого горло сводит судорогой. Итачи дает слабину, хоть и заставляет голос звучать ровно. — Мои шрамы зажили. — Я знаю, — спокойно отвечает Данзо, проводит большим пальцем под нижней губой и убирает руку. — Иди. Все же отступив на шаг назад, Итачи кланяется и покидает кабинет. В коридоре он приваливается спиной к стене и тратит несколько секунд на то, чтобы успокоиться. Итачи сам не понимает, чего испугался, но за этим чувством следует неизменный стыд за слабохарактерность. День сегодня холодный, хоть и солнечный — ветер идет с севера. На улицах людно, как и всегда в это время суток. Коноха живет своей жизнью, шумит, дышит и не представляет, что происходит в ее же стенах. Итачи гонит от себя накатившую в штабе тревогу, уцепиться за мысль о грядущей миссии. И она, конечно, греет, но уже не до жара в груди. Тогда он принимается составлять план: вернуться домой и, если застанет Саске, предложить тому тренировку. Провести ревизию расходников. Лечь спать пораньше. Зайти к Обито. Закупить расходники. Собрать вещи. Поговорить с отцом. Отправиться к месту встречи. Четкая схема, расписанная по часам, наконец, успокаивает Итачи. Он выдыхает и, встретив у выхода из квартала маму, понимает, что это было крайне своевременно. — Итачи? — она улыбается. — Ты сегодня рано. — Мне дали миссию. — Ох, — улыбка сползает с ее лица и впервые Итачи осознает, что нервы ему предстоит щекотать не только отцу. — Надолго или непонятно пока? — Около пяти дней, вряд ли больше. — А уходишь когда, сегодня? — Нет, завтра, ближе к вечеру. — Хорошо, — новая улыбка походит на блеклую копию предыдущей. — Я как раз иду на рынок! Приготовлю сегодня на ужин что-нибудь особенное. — Не нужно. Ненадолго они замолкают. Итачи выжидает с десяток секунд и уже собирается попрощаться, как мама кладет ему ладонь на плечо. — Давай пройдемся немного? Очевидно, что она хочет поговорить — Итачи даже догадывается о чем и не отказывает ей в этой возможности. Теперь уже вместе они идут в сторону рынка. Итачи не торопит, не задает вопросов, ждет, когда мама сама начнет. Она поправляет волосы, бегло улыбается, кидает на него взгляд и все же говорит: — Итачи, то, что происходит между тобой и Шисуи… — тема ее заметно смущает, — насколько это серьезно? Он смотрит в ответ и пытается угадать, мама хочет узнать об этом для себя или ее подослал отец. Слишком уж часто она говорит его словами, просто смягчая углы. А мама, будто угадав его мысли, уточняет: — Ну, между нами. Итачи верит ей на слово. Он медлит с ответом и тяжело сглатывает пересохшим горлом вовсе не из страха сказать лишнее. — Я люблю его. Мама, не сдержав эмоций, шумно выдыхает. Кажется, это именно то, что она боялась услышать. — Вот оно как… — мама опускает взгляд. — Но ты ведь понимаешь, что это нездорово и… — Я все понимаю, — перебивает ее Итачи. — Но от этого я не перестану его любить. — А девочки? Неужели тебе никто не нравится? Изуми, например? — Изуми — мой друг, — терпеливо объясняет Итачи. — А как же клан? Ты ведь наследник. Итачи берет короткую паузу на принятие решения и не находит варианта лучше, чем откровенность. — Я не уверен, что способен на близость с женщиной, и не считаю, что хоть одна женщина заслуживает брака, построенного на лжи. — Мне… — мамин голос звучит неуверенно, но все же она договаривает, — мне правда жаль, что все это происходит с тобой. Тебе и так нелегко приходится. Я просто хотела сказать, что папа ведь это не со зла все… — Я знаю. — Ты ему очень дорог. И мне ты очень дорог. Ты ведь наш сын. Слова, которые должны отзываться, проходят насквозь. Итачи ничего не чувствует, а в первую очередь той самой любви, которая должна быть дарована ребенку по праву рождения. Если отец отречется от него, то мама не посмеет возразить. — Саске дома? — спрашивает он сухо. — Итачи… — мама останавливается, опускает взгляд. — Да, он был дома, когда я уходила. — Я хотел потренироваться с ним до миссии. Так что я пойду, — говорит Итачи, также остановившись. Мама протягивает руку, убирает растрепавшиеся от ветра волосы с его лица и снова вздыхает. — Хорошо. Вернитесь к ужину. Итачи не хочет злиться на маму, но по дороге домой гоняет в памяти их разговор и все больше вскипает в груди что-то горячее и едкое. Будто по артериям потекла желчь вместо крови. Ложь и лицемерие — вот что его задевает. А еще полное непонимание, почему всегда он должен ставить себя на место отца и никогда — наоборот. Отец не хотел понять, что Итачи чувствует к Шисуи. Отец не пытался узнать, что пережил Итачи в Стране Рисовых Полей. Отец не спрашивал Итачи, согласен ли он быть двойным агентом. Отец всегда знает, как лучше и как должно. Итачи стискивает зубы почти до боли в челюсти и ускоряет шаг. Пересекая ворота квартала, он бегло заглядывает в лица прохожих и не чувствует с ними ничего общего. В памяти звучит давний разговор с Обито. — Ты ведь понимаешь, что, если Фугаку примет предложение, это будет государственной изменой? — Я не готов потерять Саске и Шисуи. Смысл собственных слов как будто только сейчас доходит в полной мере. После окончательного решения о государственном перевороте и так натянутая до предела струна его общности с кланом лопнула. Остались только личные привязанности, о которых Итачи сейчас пытается себе напомнить, чтобы унять злость до возвращения домой. Сегодня тренировка с Саске, завтра — на миссию с Шисуи. Он считает до десяти, выравнивает дыхание и следом пульс. Становится пусть немного, но легче. Переступив порог дома, Итачи останавливается. На смену только усмиренной злости приходит тревога. Отчетливо он понимает: что-то не так. Это не похоже на тот уродливый, противоестественный след, что тянулся от лаборатории Орочимару. Напротив, ощущения можно назвать хтоническими в своей естественности. Рука сама тянется к скорее всего сейчас совершенно бесполезному мечу. Уже сквозь шаринган он осматривает дом. Чувствует Саске, а рядом с ним угасающий всполох той самой незнакомой силы. В ужасе он кидается к комнате брата, распахивает двери, готовый принять пусть даже неравный бой. Но в комнате нет никого постороннего. Даже темный след исчез, так фатально, словно его никогда и не было. А Саске, до того сидевший на полу спиной к двери, смотрит на Итачи удивленно, если не сказать испуганно. — Ты чего? — спрашивает он. — Ты в порядке? — отпустив рукоятку меча, Итачи проходит в комнату. Голос предательски подрагивает. С некоторым промедлением Саске кивает. — Да. А что? — Я почувствовал странную чакру в доме. Ты ничего не заметил? — Нет, — задумчиво тянет Саске. — В каком смысле странную? Итачи внимательно смотрит на брата и кожей чувствует, что тот недоговаривает. Саске всегда был плохим лжецом. Только ни эта уверенность, ни это знание не вкладывают Итачи в руки никаких убедительных контраргументов. Он опускается на корточки рядом, чтобы их лица оказались на одном уровне, и ловит взгляд. — Ты можешь мне рассказать. Саске хмурится. — Но я правда ничего не видел и не чувствовал. — Ты уверен? — Да! — выплевывает Саске с самым не наигранным раздражением. Злится. И над этим натиском Итачи готов сделать полшага назад и предположить — Саске сам не понял, что произошло, но страха выдавать не хочет. Вот только уходить на миссию с этим знанием все равно неспокойно. — Почему ты дома? — спрашивает Саске, осмотрев Итачи с ног до головы. — Мне дали миссию. Ухожу завтра вечером. Расчетное время — около пяти дней, — тот, предвосхищая возможные вопросы, сразу описывает полную картину. — Ясно, — Саске едва заметно морщится, потому Итачи пытается его задобрить. — Я хотел перед миссией предложить тебе тренировку. Если ты в настроении. На лице Саске не отражается привычного восторга, хоть на ноги он и встает довольно бодро. Итачи этого вполне достаточно.***
— Я рад, что ты вернулся, — говорит Кинтаро, глядя на Итачи сквозь завесу дыма, тянущегося над очагом. Там, на еще жарких углях тлеют травы, распространяя по дому пряный запах. — Продолжим разговор, — коротко сообщает Итачи о своих намерениях и, разувшись, подходит к очагу, садится по другую его сторону. — С какого момента ты хочешь продолжить? — Со страха совершить ошибку. — Хорошо, — Кинтаро кивает и подбрасывает на угли еще трав. Те шипят и медленно прогорают. — Так откуда он? — Я сам так решил. — Ты помнишь момент, когда принял это решение? В памяти мелькают чередой уродливых картин — поле боя, заваленное мертвыми телами, дождь и свои тщетные попытки сдержать слезы. Итачи моргает, отгоняя навязчивый образ. — Да. — Что это было за решение? Зачем ты должен быть идеальным? Итачи знает ответ, но медлит. Он мог бы признаться в любых самых неприглядных подробностях своей жизни, но то, что застряло поперек горла, оказывается куда сложнее. — Я… я хотел стать самым сильным шиноби, чтобы прекратить войны… — голос садится, а жар приливает к щекам. Впервые с начала разговора Итачи позволяет себе опустить взгляд. — Детская мечта, значит… — Кинтаро задумчиво поглаживает бороду. — А что с ней случилось потом? — Я вырос, — огрызается Итачи, но его резкость нисколько не смущает собеседника. — Нет-нет. Что случилось с ней на самом деле? Он чувствует, как снова начинает заводиться от вопросов Кинтаро, что моментально сказывается на дыхании. Приходится вновь взять паузу — успокоиться и перевести дух. — Я вырос и понял, что это не более, чем наивная детская фантазия о мире во всем мире, — проговаривает Итачи, выскабливая из себя слово за словом. — Значит, ты больше этого не хочешь? — Это невозможно. Кинтаро прикрывает глаза, улыбается. — Но вопрос был не в этом. Итачи и сам замечает, что уходит от прямого ответа. Тот вроде бы очевиден, но никак не ложится на язык. — Хочу я этого, не хочу… какая разница? Я стал одним из сильнейших и теперь мне очевидно, что силами одного человека войны не остановить. А если и остановить, то этот человек — точно не я. — Разница, — Кинтаро особенно выделяет это слово, — в том, что, если ты не мечтаешь стать лучшим, то тебе необязательно быть идеальным. — Кроме фантазий есть еще и реальность, в которой на мне лежит долг. Задумчиво осмотрев Итачи от колен до головы, Кинтаро берет лежавшую рядом с ним трубку, длинную, как флейта, с чашей, расположенной сверху, чуть ближе к середине. Когда он закуривает, по воздуху расползается дым с тягучим, смолистым запахом. Итачи хочет напомнить, что у него кровоточат легкие, но Кинтаро задает следующий вопрос раньше. — Ты разочарован? — О чем ты? — О мире в целом. — Нет. — О тебе самом. — Да. Ответы приходят так легко, словно Итачи всегда их знал. — Потому что не в силах остановить войны? — вопрос, который в любой другой ситуации прозвучал бы как риторический сарказм, сейчас не заставляет усомниться в своей искренности. — Не только, — Итачи даже не пытается оспорить теперь уже очевидное. — Я хотел бы быть другим человеком. — Каким? — Кинтаро медленно, глубоко затягивается и выдыхает дым. Первым на ум приходит тот, второй, но Итачи с отвращением опровергает эту догадку. Никогда он не хотел и не захочет быть столь наивным и недальновидным. — Уже давно каждую ночь я вижу сны, где проживаю другую жизнь. Там и я другой. Слабый, — с трудом Итачи подбирает правильные слова. — Но он… в смысле, я… живу там той жизнью, о которой здесь не могу даже мечтать. — Не можешь даже мечтать… — эхом повторяет Кинтаро. — Это хорошая жизнь? — Да. Была бы, но во сне я тоже ее рушу. Именно этой слабостью. — Хм… а если бы ты настоящий получил возможность прожить ту жизнь? Вопрос прокатывается током вдоль позвоночника, заставляя напрячься всем телом и задержать дыхание. Сколько Итачи думал об этом, сколько фантазировал о том, чтобы заснуть и никогда не просыпаться здесь. Но сейчас, когда об этом спрашивает другой человек, он не уверен, что смог быть вернуться в Коноху и жить так, будто ничего не произошло, смотреть в глаза людям, которых убил, быть рядом с Саске, быть вместе с Шисуи. И уж точно не стал бы бездумно плыть по течению чужого плана, что является неотъемлемым условием мирной жизни, которая существует во сне. — Я не знаю, — отвечает Итачи. В последний раз затянувшись, Кинтаро поднимается и вальяжно проходится вдоль полок со своими несметными запасами всего подряд. Обнаружив искомое, Кинтаро берет небольшой холщовый мешочек и пересыпает в него высушенные рыжие пластинки неизвестного происхождения. — Возьми, — он бросает мешочек Итачи и тот рефлекторно перехватывает в полете. — Съешь немного перед сном. Возможно, это поможет тебе лучше понять то, что ты видишь. Молча Итачи кивает и встает. — А, еще кое-что, — Кинтаро задумчиво гладит бороду. — Советую в эту ночь спать на боку с краю кровати. По дороге к их временному дому, Итачи раз за разом повторяет в памяти встречу с лекарем. Все эти задушевные разговоры — как пальцами перебирать оголенные нервы. Итачи и сам не понимает, зачем их начал, и все же продолжает. Новые осознания о себе, если и объясняют причинно-следственные связи некоторых поступков, то никак не отвечают на вопрос, что делать с этими выводами дальше. Отчего-то Кинтаро уверен, что это поможет телу Итачи обратить разрушительные процессы. А тот и верно уже который день живет без боли в груди и пережатого дыхания. Но причиной тому может быть как работа Кинтаро, так и последний курс инъекций. Все это утомляет и в дом Итачи возвращается в смешанных чувствах. — Вы сегодня долго, — замечает Кисаме, занятый на кухне, вместо приветствия. Итачи не отвечает, подходит к нему со спины и обнимает, утыкается носом между лопаток. Это импульсивное, совсем непривычное действие вызывает растерянность, кажется, у них обоих. Резко смутившись, Итачи решает убрать руки, но Кисаме перехватывает его ладони и вновь устраивает их на своем животе. — Прошу прощения, если это слишком в лоб, но, поскольку я не вижу вашего лица, не могу не уточнить: вы благостный или печальный? — Не знаю, — после недолгих поисков честно отвечает Итачи. — Пусти. Сам приготовлю ужин. — Даже так, — Кисаме чуть крепче сжимает его запястья. — Вынужден ответить отказом, так как я уже начал. Итачи решает не спорить. Вечер проходит мирно, как впрочем и несколько ему предшествующих. Разве что Итачи так и не удается стряхнуть тяжелую задумчивость. Он все размышляет о мире из снов и о том, есть ли ему там место. И впервые утыкается в вопрос, заслуживает ли он вообще права на это место претендовать. — Вы так и не поведали мне, что же такого произошло у лекаря, что вы не можете объяснить свое состояние? — голос Кисаме возвращает в реальный мир. Итачи, до того сидевший уткнувшись взглядом в столешницу, отмирает. Смотрит на Кисаме, что закончил мыть посуду и теперь стоит по другую сторону стола, обтирая ладони полотенцем. — Мы говорили. — Я, разумеется, не претендую на истину в последней инстанции, но разве разговоры помогут вам излечиться? Вместо ответа Итачи проводит плечами, а затем говорит: — Подойди. Кисаме не спорит и, когда он оказывается рядом, Итачи встает на колени, берется за край штанов, но Кисаме перехватывает за волосы и отстраняет, ловит взгляд. — Вы настолько не хотите со мной общаться, что готовы занять рот чем угодно другим? Итачи хмурится с тенью раздражения. — Вам необязательно это делать, если все так, как я взял смелость предположить. Вы прекрасно умеете просить меня заткнуться. — Заткнись, — с чуть различной за ровной интонацией иронией приказывает Итачи. Кисаме все понимает правильно, усмехается и сам утыкает его лицом в свой пах. С третьей попытки Итачи в полной мере осознает прелесть этой разновидности секса. Пусть он стоит на коленях, пусть чужая рука вцепляется в волосы, процессом управляет именно он. Сделать приятно или больно, закончить все быстро или оттянуть финал. Шумное дыхание Кисаме, его редкие стоны и явственно ощутимая дрожь в теле возбуждают не хуже, чем ласки. А еще помогают наконец забыться. Кисаме кончает ровно тогда, когда Итачи позволяет, и тут же перехватывает инициативу. Поднимает, валит спиной на стол и спешно избавляет от лишней одежды. Итачи разрешает себе закрыть глаза, полностью расслабиться и довериться. Кисаме делает все руками, как и всегда, умело на стыке ласки и грубости. О мешочке, что дал ему Кинтаро, Итачи вспоминает через пару часов, отдохнув, помывшись и рутинно проделав все медицинские процедуры. — Что это, позвольте узнать? — спрашивает Кисаме, уже лежа на футоне. И только сейчас Итачи понимает, что ему стоило задать тот же вопрос лекарю. Не желая признавать вслух свой недочет, он отвечает обтекаемо. — Лекарство. — Должен признать, методы этого Кинтаро куда более специфические, чем я ожидал. Снова осмотрев высушенные дольки, Итачи берет одну из них, нюхает и тут же морщится. Запах слабый, но отчетливо отталкивающий. После недолгих раздумий он надкусывает пластинку — вкус оказывается еще хуже. Тошнотворный, не то горький, не то сладкий и точно не ассоциирующийся с чем-то хоть немного съедобным. Удержав лицо лишь за тем, чтобы не провоцировать Кисаме, Итачи прожевывает первую дольку и берется за следующую. Чувство отвращения нарастает, плавно продвигаясь от желудка к горлу и, когда Итачи встает, чтобы налить себе воды, достигает апогея. Он успевает склониться над раковиной, прежде чем тело в судороге исторгает из себя желчь и остатки ужина. Вслед за рвотой наступает рефлекторный кашель, на который тут же отзываются легкие. — Вы в порядке? — Кисаме порывается встать, но Итачи останавливает его жестом и хрипло выдавливает из себя. — Справлюсь. Сплюнув следом за желчью кровь, он действительно справляется. Находит в себе силы не только прополоскать рот и залить опустевший желудок водой, но и убраться после себя. Правда, уже на пути к кровати Итачи чувствует головокружение. Кисаме все это время напряженно наблюдает за ним и расслабляется только тогда, когда Итачи ложится рядом. На бок, на край футона. — Знаете, — говорит Кисаме задумчиво, — чем дальше — тем больше я ставлю под сомнения профессионализм Кинтаро. Голова до сих пор кружится, в горле стоит вкус желчи и крови. Итачи тяжело сглатывает и решает промолчать. — Я, если уж быть до конца откровенным, имею определенные опасения относительно вашего душевного здоровья. А с лекарствами, от которых вас выворачивает, и относительно физического тоже. — Я в порядке, — голос неприятно хриплый, но Итачи уверен в том, что говорит. — Очень хочется в это верить, но, если продолжиться в том же духе, я буду вынужден настаивать на том, чтобы мы с вами покинули эту деревню. Итачи не спорит, пребывая в полной уверенности, что последнее слово будет за ним. А еще потому что комната плывет и кружится перед глазами, вызывая интуитивное желание вцепиться в край футона.***
Утром Итачи просыпается с головной болью такой силы, словно пережил тяжелое сотрясение. Когда он встает с кровати, его ощутимо шатает, потому путь до ванны он преодолевает, цепляясь за стены. Благо не встретив никого из членов семьи. Постепенно, пока Итачи умывается и приводит себя в порядок, мир перед глазами собирается в цельную картину, а в тело возвращается сила. Боль, впрочем, держится, но фоново. Когда Итачи садится в прихожей, чтобы обуться, в коридоре появляется мама. — Доброе утро, — говорит она с мягкой улыбкой. — Доброе, — Итачи отвечает сухо. Злость от их последнего разговора так и не отпустила. — Уже уходишь? Ты ведь даже не позавтракал. — Мне нужно зайти к Обито, поговорить по поводу миссии. — Ох… вот оно как… — мама выглядит растерянной и будто хочет сказать что-то еще, но не решается. Итачи не планирует помогать ей в выборе слов, потому встает и, бегло попрощавшись, выходит. По дороге к дому Обито он без особых эмоций вспоминает последний сон. Ответы на вопросы, которые так болезненно ищет тот, второй, для него очевидны. Будь Итачи таким человеком, как его версия из снов, он никогда не нашел бы себе места здесь. А ему такому, какой он есть, совершенно не место там. Все в той жизни ему отвратительно, начиная от кровавого прошлого и заканчивая мужчиной, с которым спит другой Итачи. Вслед за неприязнью по цепочке ассоциаций подтягивается и другая мысль, теплая и волнительная — уже сегодня вечером он сможет обнять Шисуи, сможет уткнуться носом ему в шею и жадно вдыхать родной запах. Благодаря одному этому воспоминанию, до дома Обито Итачи добирается в приподнятом настроении. Без проволочек звонит в дверь. После недолгой возни в прихожей, щелкает замок. — О, ты как раз во время, — Обито встречает его в домашнем халате, впрочем, даже в таком виде не забыв про повязку на глаз. — Проходи. Накрывающая на стол Рин, напротив, при униформе, разве что без жилета. — Итачи, — она улыбается гостю. — Хорошо, что ты пришел! Садись, я сейчас. Обито, закончи тут все. — Ага, — тот провожает Рин нежным взглядом и бодро спешит к столу выполнить просьбу. Воспользовавшись приглашением Итачи садится, смотрит на хлопочущего Обито и начинает догадываться, что его и в самом деле позвала Рин. Та возвращается очень скоро с непрозрачной банкой в руках и, присев рядом, протягивает ее Итачи. — Вот. Я сделала для тебя мазь, чтобы свести шрамы. Не уверена, что тебе это нужно, но подумала, что это не те воспоминания, что ты захочешь сохранить на всю жизнь. Смущенный и даже тронутый ее поступком, Итачи бережно берет банку в руки, растерянно вертит, и не находит слов, кроме банального: — Спасибо. — Надеюсь быстро затянутся. А теперь давайте завтракать! Кажется, впервые на памяти Итачи в этом доме на самом деле уютно. Обито в присутствии жены разительно меняется — то ли его актерская игра достигает совершенства, то ли он не играет вовсе — дурачится, улыбается и радуется каждой ответной ее улыбке. Они последнее, что друг у друга осталось — вспоминает Итачи совсем другой разговор на этой же кухне. И думает о том, что хотел бы когда-нибудь сидеть так же рядом с Шисуи на кухне их общего дома. За завтраком и приятными в своей поверхности разговорами время пролетает незаметно. Потому тот момент, когда Рин надевает жилет и, попрощавшись, уходит, кажется даже неожиданным. Поначалу Итачи порывается уйти вместе с ней, но ловит на себе цепкий взгляд. Настроение резко меняет вектор. Разумеется, его не могли пригласить в этот дом просто так. — Как самочувствие? — Обито подпирает щеку кулаком и его увечья собираются ребристыми складками. Невольно опустив взгляд на банку с мазью, Итачи оставляет вопрос без ответа. — Почему ты не сведешь шрамы? — О, эти? — Обито указывает на свое лицо. — Я думаю они добавляют мне мужественности. Ты не находишь? Как ценитель мужской красоты, так сказать. Итачи морщится, но не чувствует ни обиды, ни злости, только смирение с тем фактом, что Обито находит шутки на эту тему крайне забавными. — Так… о чем это я? А! Есть ли что-то, что мне стоит знать? — Я поругался с отцом. — Ясно… — Обито вздыхает, явно не пребывая в восторге от услышанного. — Слушай, я понимаю, что у Фугаку мерзкий характер, но… — Все в порядке, — перебивает Итачи. — Это касается семейных вопросов. На подготовку переворота это никак не влияет. — Вот как? — в голосе Обито звучит едва заметный сарказм. Итачи не поддается на провокацию и продолжает спокойно. — Они собираются провести своих союзников в деревню накануне экзамена на чунина, чтобы те могли затеряться среди делегатов из других деревень. Напасть на вас с Четвертым они планируют после финального этапа экзамена, во время праздника, так как рассчитывают на то, что силы самообороны будут заняты поддержанием порядка в деревне. Отец надеется получать от меня информацию обо всех решениях Хокаге, совета и верхушки АНБУ относительно экзамена. Обито искривляет губы и кивает. — А ты хорош, — он упирается ладонями в стол. — Фугаку сам загнал себя в ловушку, сделав тебя незаменимой частью своего плана. Не иронично ли? Итачи не видит в этом иронии, не гордится собой и не испытывает мелочной радости от осознания, что последний разговор развязал ему руки во всех вопросах, что не касаются дел клана напрямую. — Ладно. А как там старик Данзо? Не подох на месте от таких новостей? — Сказал, что вы хотите от меня избавиться. Ночью прислал человека с координатами пустой лаборатории, чтобы у Шисуи не возникло вопросов. — Ушлый ублюдок, — Обито ядовито усмехается. — Туда лучше тоже не ходи. — Что мне сказать Шисуи? — Скажи, как есть. Ты вроде утверждал, что доверяешь ему, как себе. Я даю добро, но учти… — интонация Обито едва заметно меняется, давая понять, что он точно не шутит, — это твое последнее право на ошибку. Итачи пропускает угрозу мимо внимания. Недоверие Обито к нему оправдано, равно как и его собственное безоговорочное доверие к Шисуи. — Понял, — отвечает Итачи лаконично. — Вот и славненько. Что-нибудь еще? — Да, есть… кое-что, — несмотря на четкое понимание, о чем он хочет поведать, Итачи все равно теряется. Обито, вероятно, ловит его замешательство и с неприкрытым любопытством уточняет: — Кое-что? — Вчера, когда я вернулся домой, то уловил в комнате Саске странную чакру, которая почти сразу угасла. Но я уверен, что мне не показалось. — Хм… — Обито сминает пальцами подбородок. — В каком это смысле странную? — Трудно объяснить. Будто она исходила не от человека. Выражение на лице Обито меняется, как и в тот раз, когда Итачи позволил себе лишний вопрос о прошлом. Тревога читается между строк, в еле уловимых выражениях. И это совсем не то, что Итачи ожидал увидеть. — Я доложу об этом учителю Минато. Думаю, по меньшей мере на время твоего отсутствия приставим к вашему дома сенсора. Ну и я присмотрю за Саске. Одним глазком. Собранность Обито немного пугает, с другой стороны, Итачи рад, что к его опасениям отнеслись серьезно. Так уходить на миссию заметно спокойнее. — Спасибо. — Мелочи, — Обито встает из-за стола и сладко потягивается. — А сейчас вынужден тебя выставить. Дел еще много, а я тут в халате с голым задом рассиживаюсь. Прихватив баночку с мазью, Итачи встает из-за стола. Обито, как и всегда, идет за ним и не упускает возможности огорошить напоследок. — Кстати! Надеюсь, тебе понравился мой подарок! — Подарок? — переспрашивает Итачи. — Миссия с Шисуи, — Обито самодовольно улыбается и щурится. — Когда ты вернешься, начнется подготовка к экзамену и, следовательно, к перевороту. Так что отдохни напоследок, расслабься, потрахайся вдоволь. Итачи шумно выдыхает, вновь напомнив себе, что это просто Обито с его двумя абсолютно разными лицами. — Так и сделаю, спасибо. День тянется долго в муторной подготовке к миссии. Большинство дел не имеют особого смысла, кроме возможности скрасить ожидания. Немного омрачает перспективу необходимость поговорить с отцом, но Итачи старается смотреть на это как на своеобразную плату за подарок Обито. В конце концов такие люди, как он, никогда и ничего не дают просто так. Саске с самого утра на миссии, но с ним Итачи попрощался еще вчера. Желания говорить с мамой по-прежнему нет, потому он проводит почти все это время вне дома. В числе прочего долго смотрит на дверь аптеки, где обычно покупает расходники, но так и не решается зайти — покупка смазки и презервативов будет выглядеть слишком подозрительно. Да и, если подумать, Итачи и сам не уверен, что хочет с Шисуи близости такого толка. Но рассуждать об этом приятно, куда приятнее, чем гадать, пересекутся ли они в штабе, чтобы обменяться случайными прикосновениями. Отец возвращается домой после одиннадцати, когда Итачи уже полностью готовый гипнотизирует стену в ожидании выхода. Заслышав голоса в прихожей, он подрывается с места, накидывает форменный плащ и, в последний раз осмотрев комнату, отправляется завершить последнюю формальность. Заметив его, собранного, при форме, отец прерывает разговор с мамой, глядит со сдержанным удивлением. — Привет, — Итачи кивает ему. Отец скрещивает руки на груди. — Привет. У тебя миссия? — Да. Хотел с тобой поговорить перед уходом. Наедине, — уточняет Итачи, заметив проблеск надежды на мамином лице. Пусть думает, что их разговор смягчил углы. Так даже естественнее. — Хорошо. Давай поговорим. Они проходят в кабинет. Отец садится на татами, всей своей позой и мимикой выражая не то напряжение, не то снисхождение. Итачи плотно закрывает дверь и опускается напротив. — Меня снова отправляют в Страну Рисовых Полей. Эмоции отца выдают только дрогнувшие в попытке сжаться пальцы. Он смотрит на Итачи в упор, медлит, но все же спрашивает. — Опять? После прошлой твоей неудачи? — Приказы не обсуждаются. — Ты идешь туда один? — Да, — без сомнений импровизирует Итачи, чтобы придать ситуации более тревожный оттенок. — Зачем тебя туда направили? — Разведывательная миссия. Пропавших три месяца назад генинов так и не нашли. Если пройдет без эксцессов, вернусь через пять дней. — Вот как… — меж бровей отца скользит хмурое, почти болезненное выражение. — А если нет? — Этот вопрос лучше задать управлению АНБУ, — выходит саркастичнее, чем Итачи хотел, потому он пытается выровняться. — В этот раз я не допущу ошибок. — Очень надеюсь. Возможно, отец тоже хотел быть менее саркастичным, но Итачи морщится от его слов. — Мне пора, — говорит он сухо и встает. — Хорошо… — отец поднимается следом и, когда Итачи раздвигает двери, все же добавляет, — береги себя. Только оказавшись за порогом дома, Итачи взбирается на крышу и срывается на бег. В волнении и нетерпении. Тело само несет его к воротам деревни. От прощания с родителями в голове не осталось никакого осадка. Прямо сейчас Итачи не может думать ни о чем плохом и вообще о чем-либо, кроме грядущей встречи. На периферии зрения мелькают редкие поздние огни деревни. Ветер срывает капюшон с головы. Итачи преодолевает несколько крыш, спрыгивает на дорогу и, наконец, добирается до ворот. Никто не станет спрашивать шиноби в форме АНБУ о целях, с которыми тот покидает деревню на ночь глядя, потому ворота он минует без остановок. Место встречи не было оговорено, но этого и не требуется — Итачи знает, куда идти. Углубляясь в лес, спешно перебираясь с ветки на ветку, он эгоистично надеется, что Шисуи пришел первым. И не ошибается ни в одном из своих предположений: Шисуи ждет его под деревом у их тайной поляны на обрыве. На нем плащ и маска, но Итачи не сомневается в том, кто перед ним. Подбирается ближе, спрыгивает на землю. Сердце колотится в безумном ритме, но вовсе не от слишком поспешного забега по крышам и деревьям. Они делают шаг навстречу друг другу, почти синхронно скидывают капюшоны, снимают маски и жадно сжимают друг друга в объятьях. Изгибы тела, фактура кожи, запах — все ровно такое, каким Итачи запомнил. От ударивших в голову эмоций, непосильных, необъятных, он сдавливает руки сильнее. Шисуи смеется: — Ребра сломаешь. — Извини, — Итачи чуть ослабляет хватку и немного отстраняется, чтобы заглянуть в глаза. Шисуи улыбается, гладит по щеке, мажет большим пальцем по губам. — Я очень скучал. У Итачи нет слов, которые могли бы вместить все, что он чувствует. Потому он просто подается вперед и целует.