***
Родина дендро стихии всегда славилась засухой и жгуче горячим климатом: пески создавали ощущение сухости, а яркого цвета виды с окна заставляли чувствовать себя, как в казане с готовящимся супом. Дома из песчаника тоже не создавали особого комфорта: однотипные цвета да и постройка практически идентичная. «Никакого разнообразия. Аж тошно…» — думал молодой учёный, прибывший из Фонтейна по обмену. Иль Дотторе, кажется так его величали: высокий мужчина с мятными волосами, алыми глазами и зубами, что так сильно напоминали челюсти акулы. В магической академии Фонтейна был одним из самых красивых юношей, между прочим, а его уму и манерам завидовал весь молодняк гидро родины. Помимо всего прочего он был первоклассным изобретателем, и склонялся более к радиофизике и высшей математике. Преподаватели им восхищались, а коллеги уважали. А когда его, как лучшего ученика академии забрали учится в Сумеру — он и вовсе расцвёл. Кажется, все что нужно для счастья, кроме одного… милая овечка Лиза, что боялась его, как огня, была всё же не его. Пользуясь тем, что русоволосая являлась тем ещё интровертом, открыто флиртовал с ней и якобы непроизвольно тактильно контактировал с её ликом. Первое время Минчи шугалась и убегала, что есть мочи. Постепенно, но со временем его небрежные поглаживания руки и талии казались ей не такой уж и странностью, а затем и вульгарные вещи, как например: вылизывание ушей, сжатие ягодиц и изучение её ротовой полости стали для обладательницы электро глаза Бога обыденностью. Лиза не была амебой, просто её непонимание и страх перед всем святым не позволял ей сказать «нет». Безусловно, сказать что ей симпатизировал молодой учёный из Фонтейна — это не сказать ничего, а из-за неосведомленности юная персона в принципе не понимала что то, что он делает с ней — аморально… во всех смыслах. А Дотторе… а что он? Парень просто пользовался случаем и её податливостью и не сказать, что ему это не нравилось… просто он хотел, что Минчи была более резка с ним, более отговорчивая, более недоступная, более… жестокая. И, честно говоря, он пытался «переобуть» её под себя своими морально ужасными поступками: физическое и словесное унижение, насилие, грубое сексуальное домогательство. «Почему на эту Минчи ничего не действует? Неужели она настолько слабохарактерная?» Но ученица таковой не была. Лиза просто боялась. Боялась этого страшного мужчину, боялась своих чувств, боялась близости, что была так близко, боялась огласки. Иногда ей просто хотелось спрятаться ото всех и плакать. Долго, навзрыд, чтобы её одновременно всё слышали и не слышал никто. Но это невозможно так же, как и её покой.***
Недолго музыка играла, недолго бард танцевал, как Дотторе вновь пришёл к Лизе в комнатушку якобы «помочь с астрофизикой». Погода стояла ужасная, что хотелось вскрыть кому-то вены. Или же себе. Жара настолько давила на голову, что, кажется, мозги плавились и даже лёгкая одежда сумеровцев не спасала их от жгучего климата. Как и Лизу, которая листала учебник, изредка вытирая себя полотенцем для лица ибо пот стекал быстрее, чем водопад деревни Конда. Щёчки розовели, а дыхание сбилось будто Минчи пробежала марафон не по книге ботаники, а по пустыне. Хотелось поскорее помыться, но звуки открывающейся двери не дали ей осуществить планы. Русоволосая знала, кто это и поэтому спокойно повернулась к источнику: мужчина тоже был не в лучшем виде, но смотрел всё так же холодно и грозно. Вены выпирали на мускулистых руках из-за отёчности, а учебная рубашка была расстегнута на три верхние пуговицы, но даже это не отвлекало от мокрых пятен на одежде. Сандаловые штаны в некоторых местах прилегали к телу, а волосы, будто приготовленные макароны, струились до плеч. Он выглядел грязно и безупречно одновременно. И он пугал. В особенности его взгляд, которым он одарил Минчи. Сперва злобный, а затем заинтересованный и непонятно то ли короткий открытый лиловый халат поменял характер у Дотторе, то ли приоткрытые пухлые губы ученицы академии из-за жары и небольшой отдышки. — Я пришёл помочь. — нагло врал второй гений среди юных магов. — Я практически справилась. Сейчас работаю над проектом биохимии. — мужчина уже закрыл двери с внутренней стороны и начал подходить к рабочему месту, поэтому Лиза замялась от волнения и некого страха. Ком сидел в горле и никак не хотел дать ей нормально выговорится или даже начать воспроизводить хоть какие-то звуки, поэтому она просто опустила голову в учебник, пока фонтейновец уже стоял над душой у бедной ведьмы. Вид сверху открывался отличный: высоко подобранные волосы открывали вид на шею и декольте русоволосой, да и её ночнушка явно не придавала ей скромности. Ученице самой нравилось подобное одеяние, ибо в нём она чувствовала себя уверенной. Но не с ним. Здесь никакая одежда не поможет. Дотторе взял верх. Снова. Снова Минчи оказалась на столе. Снова она чувствовала его тяжёлое дыхание на себе. Снова её руки были заломлены, а тело не в состоянии пошевелится. Страх. Он его чувствовал. Каждой частичкой своего тела чувствовал, как Лизе Минчи страшно настолько, что хотелось выть. — Объясни, почему ты не кричишь? — слова непонятно к чему и к кому были адресованы, но русоволосая так и не ответила. Всё так же смотрела прямо в красные злые глаза, боясь дернутся хоть в какую-то сторону. Запястья болели от давления чужих рук, а спина колола от неудобного положения. Ноги были по обе стороны от бёдер Дотторе и это ещё было не самое страшное. Лиза боялась своих грязных мыслей и сценариев, которых успела представить в голове. Напряжение росло, а фонтейновец уже злился не на шутку. — Почему ты, как чертова собачка, следуешь чужим задачам? Тебе нравится, когда над тобой издеваются, Минчи? — поток криков не уменьшался, а учёный успел уже заключить в своё правое запястье руки зеленоглазой, а левой открывал халат, чтобы добраться до сокровенного. До того, до чего не дотрагивалась ни одна чужая рука или ещё чего-либо. — Над тобой всегда так легко взять контроль? Сколько уже людей делало это с тобой, Минчи? — Дотторе резко ввёл два пальца во влагалище и начал активно массировать половой орган изнутри. Ученице хотелось кричать, но болевой шок не дал возможности даже пискнуть. Она ощущала как длинные пальцы мужчины разрывают её на части и это было отвратительно. Не такие сценарии она читала в романах и не такой ужас описывался там. Женщины в книгах кричали от удовольствия, а русоволосой хотелось кричать от жгучей боли и не понятно: от моральной или физической. Слёзы просились наружу, а фраза, что долетела до ушей Минчи заставила её заплакать, как маленького ребёнка: — Ты со всеми ведёшь себя, как шлюха? Отвечай, Лиза! Я убью тебя, если не ответишь! Истерика — это не то слово, которое здесь уместно. Вой животного, слёзы жгучей боли, крики настолько сильные, что Дотторе и сам перепугался не на шутку. Взрыв. И вся подавленная моральная боль вылилась наружу. Лиза уже не знала где находится, и кто она такая. И не хотела знать. Не хотела думать о том, что происходит сейчас, происходило и будет происходить. Хотелось умереть. Не видеть лица учёного, учеников, профессоров, родителей, друзей. Возникало желание… — Убей меня! — фраза, прозвучавшая сквозь слёзы, была твёрдая и чёткая. Не было сомнений в её желании. Но Дотторе в последнюю очередь хотел слышать это, поэтому собравшись с мыслями, попытался перебить русоволосую: — Минчи, ты… — Убей меня и всё закончится. Просто убей и всё. Делай что хочешь! Давай! Хватит с меня этого! Я хочу отправится к Селестии! Барбатос, услышь же меня! Звук чего-то звонкого, и, казалось, это пощёчина, прилетевшая по лицу зеленоглазой. Тишина… мгновение тишины. Время, чтобы отрезвить обоих. Жчучее клеймо осталось на щеке девушки, а она, в свою очередь, сама не знала, что предпринимать дальше. И не хотелось. Вариант с убийством был идеален для неё, как казалось самой Лизе, да и она впервые поняла, что значит лишится возможности думать, соображать или что либо ещё. Дотторе тем временем отошёл обратно к двери и в след бросил фразу, что въелась в голову Минчи надолго: — Больная истеричка… лечи голову и самооценку, Лиза, а то так и пару лет не проживёшь. После того, как за юношей закрылась дверь зеленоглазая скатилась к полу и… заплакала? Нет, это были глаза полные шока, из которых струились соленые дорожки. Губы дрожали в немом крике, а руками хотелось себя задушить. Лизе не хотелось анализировать хоть что-то. Ей ничего не хотелось. Она и не помнит сколько просидела на полу и плевать было за завтрашне-сегодняшний экзамен. Плевать на всё. Слова, брошенные этим человеком слишком врезались в корень души Минчи, а душу, в свою очередь, хотелось выблевать и забыть о её существовании. Не важен экзамен, не важна душа, не важны оценки, не важно обучение, важен только… — Дотто… ре…***
В скорее, на следующий день, она покинула академию, оправившись жить обратно к родителям в деревушку недалеко Мондштадта. Те, в свою очередь, не были довольны решением Лизы, но её желанию работать в библиотеке столицы они оказать не смогли. Слишком любили свою ягодку, чтобы перечить её судьбе и одному только Барбатосу известно, что ей пришлось пережить. Об этом она рассказала первым делом на проповеди в день одуванчиков в главном костёле города, где и отмаливал грехи жителей сам Барбатос. Спустя некоторое время жизнь Лизы наладилась. Она нашла хорошую подругу и коллегу, собутыльников и приятелей, а работа в библиотеке приносила удовольствие, пока в один день… Лиза работала в архиве и реставрировала книгу о Великой войне Архонтов, перед тем, как путешественник должен был придти за книгами об истории Тейвата после путешествия в Инадзуму. Один только Архонт знает, для чего ему книги, но помочь Лиза не отказывалась. Пока она клеила страницы, тремор в руках взял вверх и непонятно отчего она забыла, как дышать. Неподалёку чуялось виток Анемо энергии, но не такой, как от Джин или даже Сахарозы и путешественника. Этот поток она узнаёт из тысячи и хотелось бы, чтобы она ошибалась, но мужчина, проходящий между стеллажами заставил ноги Лизы окаменеть, а сердце биться со скоростью света. Казалось, если она вдохнёт воздух, тот тут же умрет. Паника не давала здраво мыслить. Поэтому Лиза пыталась собраться, чтобы покинуть библиотеку, но встать со стула так и не смогла, а ладони, что мягко опустились на стол перед Лизой, служили как опора человеку, что стоял прямо за сидевшей на стуле Минчи. Хотелось тут же перерезать себе горло, а голос у самого уха заставил все органы вытянутся в трубочку: — Давно не виделись, Лиза Минчи…