Волк и Воронёнок

Вожака разбойников Кона Лайонса захватили в плен, оглушив ударом по затылку, и только тогда смогли скрутить его, положившего вокруг себя, наверное, уже с десяток королевских солдат. Его тоже повалили на испятнанную кровью землю и долго топтали сапогами бесчувственное тело, смачно ругаясь. Кон Лайонс когда-то звался сэром Коном. До тех пор, пока покойный король Эдвард не обвинил его в заговоре против собственной короны, — а ведь ей веками верно служило семейство Лайонсов, — и не отобрал у него замок и земли, чтобы раздать их своим прихлебателям. Кон Лайонс прихлебателем отродясь не был. Он всегда говорил королю правду в лицо, считая, что только правда правит миром. А также справедливость и милосердие. Относительно двух последних добродетелей он, впрочем, жестоко заблуждался, за что и поплатился, когда его изгнали вон с земель предков. Его супруга, леди Анна, умерла от лихорадки на грязном постоялом дворе, ставшем для них пристанищем. Кон похоронил её на маленьком погосте близ деревенской церквушки, высыпал в трясущиеся ладони старого священника все монеты, какие ещё оставались у него в карманах, и ушёл в леса с ватагой своих крестьян. Король Эдвард потерял верноподданного и приобрёл смертельного врага, беспощадно грабившего королевские замки и обозы, а также кареты его дворян, чтобы раздать всё добро простолюдинам. Королевские гвардейцы гонялись за шайкой Лайонса, прозванной в народе «Волчьей стаей», но безуспешно. Так прошёл целый год, пока король Эдвард, жестокий и вероломный, не скончался скоропостижно, даже без отпущения грехов, от раны, полученной на охоте за кабаном. Корону и власть унаследовал его сын Брандон, едва достигший совершеннолетия. Вместе с короной и властью отца принц унаследовал и его смертельного врага — разбойника Кона Лайонса. Но в первую же неделю царствования ему повезло куда больше, нежели отцу — неуловимый Волк попал к нему в руки. Конечно же, без предательства здесь не обошлось. И вот теперь Кон Лайонс стоял перед принцем, облачённым в траурные одеяния, напряжённо вглядывался в его тонкое надменное лицо в ореоле растрёпанных светлых кудрей… и гадал, насколько всё паршиво. Влип и так он уже изрядно: крепко-накрепко скручен верёвками, как рождественский гусь перед отправкой на ярмарку, башка нещадно трещала, как, впрочем, и рёбра — все до единого. Рана в левом плече, куда его ткнул алебардой какой-то осёл, всё ещё кровоточила, и рубашка, когда-то белая, прилипла к телу. Но он стоял прямо, не опуская глаз, и гадал — да, во-первых, насколько всё паршиво, а во-вторых, пошел ли принц Брандон в своего покойного отца, гори он в аду. Батюшка-то слыл не просто говнюком, но ещё и садюгой. Кон хотел верить, что, вопреки поговорке, яблочко от яблоньки укатилось достаточно далеко. Хотя слухи о юном принце в королевстве ходили не самые приятные: он был безмерно избалован покойной матерью, королевой Эвелин, которая умерла как раз во время изгнания Кона. Однако, пока она была жива, то, хотя и баловала сына, но поведала ему о заповедях Божиих. Отец же, заполучив отпрыска на воспитание, попытался учить его беспощадно жечь деревни провинившихся вассалов, грабить монастыри и насиловать деревенских девок и целомудренных монахинь, плодя бастардов. На взгляд Кона, мальчишка был слишком юн для подобных увлекательных забав, и навряд ли его собственная, увы, покойная мать их одобрила бы… но, по счастью, старый король вскоре отдал дьяволу свою чёрную душу. И вот теперь Кону самому предстояло узнать, способен ли принц на благородство и милосердие. Высокий юноша в чёрном, расшитом серебром камзоле шагнул наконец вперёд, и над притихшей площадью прозвенел его надменный голос: — Всякое зло должно быть наказано, не так ли, Лайонс? Кон спокойно поглядел в светлые глаза ещё некоронованного правителя и лениво изогнул бровь. — То же самое относится и к вам, милорд принц. Но наказывает Господь руками людей, не забывайте. Про себя он мрачно подумал, что иногда такие отъявленные негодяи, каким был покойный король Эдвард, получают своё только после смерти, в аду… а вот мать принца, венчанная королева Эвелин или несчастная супруга самого Кона, красавица Анна, никак не были повинны в постигших их несчастьях. Королеве достался этакий говнюк-супруг, под которым она медленно зачахла, да и его Анну тоже убил, хоть и не собственными руками, король Эдвард. Чёртов скот. Жестокий и подлый. Сейчас отпрыск Эдварда стоял перед ним. Голос твёрдый, мордашка наглая. Но совсем ещё сопляк. Едва восемнадцать зим сравнялось. И вовсе не похож на Эдварда ни этой самой мордашкой, ни статью. Тот-то был тем ещё кабанякой, да и разжирел под старость. — Семя Эдварда принесло какие-то мелкие плоды, — не удержался Кон от подколки, глядя на принца сверху вниз. — Но ты подавишься этими «мелкими плодами», — после паузы ответил тот, зло изогнув бледные губы. — Мятежник, ты посмел убить моих солдат, и моей рукой Господь свершит над тобой правосудие. Не вынуждай меня приближать этот час. Может хочешь сказать что-то в свое оправдание? Вещал-то как по писаному, книжник. — Мне оправдываться не в чем, — сдержанно отозвался Кон, внимательно глядя на него. — Ваш батюшка, сучий потрох, лишил меня всего, потому что ему понадобились мои земли и замки для его клевретов. Моя жена умерла от горячки на постоялом дворе и зарыта в безымянной могиле. Так что я несказанно рад тому, что ваш батюшка отправился в ад. А что до убитых мною солдат, то я вас удивлю — это война, принц. Я убиваю, потому что убивают меня. Вам не понять. Вы привыкли воевать только с девчонками, которых к тому же держат за руки и за ноги ваши поганые гвардейцы, — он зло сплюнул под ноги принцу. — Самолично меня накажете? Сомневаюсь, что вы в состоянии отрубить мне голову или что вы там ещё собираетесь со мной сделать. Для этого сила нужна… и яйца. Он тяжело вздохнул. Чёрт, он совершенно не собирался выбешивать этого сопляка, но как иначе понять, чего тот стОит, не за куртуазными же беседами. Тем более, что Кон точно знал — правда на его стороне. Господня правда, если угодно. — Мой отец был человеком чести, ты его предал, ублюдок, и будешь гнить за это в тюрьме, — холодно процедил принц, сверля глазами его испачканное кровью и грязью лицо. Он пока что не месил пленника ногами лишь потому, что так не подобало себя вести королям. Но ведь вполне мог сорвать злость иначе. В своей правоте он был убежден, потому что отец уверил его, что Кон Лайонс — мятежник. — И поверь, в моей руке достаточно силы, чтобы наказать тебя так, как ты этого заслуживаешь, пёс. Ты не Волк, а пёс, — он усмехнулся коротко, а потом повел головой чуть в сторону, негромко командуя своему советнику, старому сэру Баристану, стоящему рядом: — На площадь его, сейчас же. Не стоит тянуть до завтра. Привяжите к столбу покрепче. Вместе с плетью принесите чан с соленой водой. Послушаем, как взвоет этот пёс. От этих слов Кон сперва потрясённо замер, не веря собственным ушам, а потом, не сдержавшись, рванулся, словно пытаясь порвать стягивавшие его путы. Конечно, это ему не удалось — сыромятные ремни держали крепко и только врезались в и без того избитое окровавленное тело, отозвавшееся мгновенно вспыхнувшей болью. Кон заскрежетал зубами, на шее его вздулись жилы. Но потом отчаянным усилием воли он обуздал обуревавшую его ярость. — Подойдите-ка поближе, принц, — бесстрастно промолвил он. — Хочу сказать кое-что, предназначенное только для ваших царственных ушей. Если не боитесь связанного и раненого человека, конечно. Он холодно усмехнулся, глядя в светлые глаза Брандона. Тот на миг задумался, досадливо отмахнувшись от сэра Баристана, пытавшегося его предостеречь. — Ты хочешь что-то сказать мне, Лайонс? Не просить ли о помиловании? — и бестрепетно приблизился, глядя Кону прямо в лицо, как смотрел бы в лицо заклятого врага сам король Эдвард. Еще один взмах рукой и стража отступила подальше, чтобы шёпот дошел только до его ушей. Принц показывал поданным свою смелость, хотя, по сути, ему было плевать и на тех же подданных, и на возможную опасность, исходившую от раненого волка. Ему было куда любопытнее, что же тот хочет сказать. — Я рыцарь, а не виллан, которого наказывают плетьми. И я не предатель. Я не убивал твоего подонка--отца, — сдержанно проронил Кон, пронзая принца пылающим взглядом. — Ты не веришь этому, ладно. Но поверь другому моему слову: сейчас ты обзаводишься собственным смертельным врагом. Я вырвусь на свободу, и тогда берегись — я приду к тебе. Но я не буду тебя убивать. Я просто сделаю с тобой то, чего ты по-настоящему заслуживаешь: не только выпорю тебя, сопляк, но и выебу, как сучку. Чтобы ты получил наконец свой урок справедливости. И можешь мне поверить, я сделаю это с превеликим удовольствием. Прищурившись, он демонстративно скользнул хищным взором по тонкому гибкому телу принца и насмешливо оскалился. Глаза принца яростно вспыхнули на побледневшем лице, но он сдержался. Вскинул руку, но только для того, чтобы сжать тонкими пальцами подбородок Кона. — Ты можешь смело продолжить мечтать об этом в королевской тюрьме. Оттуда еще никому не удавалось сбежать. И тебе даже выделят отличную темницу с видом на городское кладбище. Ты заплатишь за смерть моего отца, за предательство короны и за совершенные грабежи и убийства, — и отпустил резко, почти оттолкнул в сторону. — Ведите его на площадь. Пусть правосудие свершится немедленно. Зазвенели мечи и доспехи стражников, спешивших к ним. — Тварь, — негромко, пока не приблизилась стража, бросил Брандон напоследок и сцепил зубы от злости. Словно не знал, как уязвить побольнее за то, что его заставили испугаться. «А яйца у щенка всё-таки есть», — отстранённо думал Кон, пока стражники тычками гнали его на площадь. Он почти и не ощущал этих тычков, снедаемый дикой яростью. На его памяти такому унизительному наказанию не подвергался ни один рыцарь! Чёрт, проклятый щенок пошёл дальше папаши… Возможно, стоило не бесить и не угрожать ему, а воззвать к разуму и милосердию. Но, чёрт возьми, это было бы слишком похоже на мольбу о пощаде… и потом, принц упорно не верил в невиновность Кона и продолжал плести те же байки, что ему напел папаша и папашины клевреты, чтоб их всех разорвало. «Ладно», — обречённо подумал Кон, стиснув зубы. В конце концов, даже Спасителя Иисуса выпороли на площади, а он Кон Лайонс, чем лучше? Он вдруг улыбнулся при этой мысли. Вторая мысль заставила его улыбаться шире — пусть бабы и девки посмотрят на его стати. И щенок пусть посмотрит. Мечтать, значит? Что ж, мечты недолго останутся мечтами, Кон это знал точно. Брандона ждал сюрприз — в его тюрьме он гнить не собирался. Вот и лестница. Широкий мощёный двор. Кон услышал возбуждённый гул толпы. С прибытием бывшего рыцаря во дворце всполошился народ. Поэтому на площади уже собрались любопытные дворяне, крестьяне, базарные девки, да и воинство. Кона вывели к столбу, пнули под коленки, чтобы тот сам навалился на деревяшку, и уже тогда привязали, как полагается. На площадь вышел принц в сопровождении двух рыцарей, встреченный общим боязливым гомоном. Суровый и вечно мрачный сэр Баристан остался стоять в стороне. А орудия наказаний поспели тут же, словно всегда были готовы. Когда стража убедилась, что пленник привязан прочно, на нем рванули рубаху вдоль мощной мускулистой спины. Принц в это время снял с себя тесный траурный камзол, оставшись в белой нижней рубашке с разрезом на груди — при порке должен быть свободным ход руки, он знал это от отца. Хотя внутри у него всё дрожало при мысли, что сейчас он впервые в жизни самолично подвергнет человека пытке. Но плевать. Это был не человек, а зверь. Он надел кожаные отцовские охотничьи перчатки, крепко сжал рукоять черной плети. Взгляд принца пробежался по обнажённой спине Лайонса. Пленённый, дикий, истекающий кровью, здоровенный боец. Может быть, на такого он равнялся бы, не будь тот варваром и убийцей. Может, именно такого учителя ему недоставало раньше. Что за мысль! Он брезгливо поджал губы и окунул плеть на всю длину в услужливо подставленный чан с соленой водой, а потом — резкий взмах и удар со звонким свистом. Аж у самого дух перехватило. Вздыбились волосы, вздулась рубашка. И снова, снова. Один за одним. — сильные несдержанные удары, пока принц сам не начал неосознанно вскрикивать с каждым взмахом плети. Кон был готов и к унижению, и к боли, но того, что рука у принца окажется настолько крепкой, не ожидал. Он зажмурился, изо всех сил глотая самые непотребные площадные ругательства, чтобы сквозь стиснутые зубы и прокушенные губы не прорвалось ни единого стона. Не хотелось лишний раз радовать сопляка. Он слышал неумолимый свист плети, и отвратительные звуки, с которыми та рвала его тело, и сочувственный гул собравшегося народа. И не мог не подумать ещё и о том, что, желая его унизить, принц, наоборот, привлёк на его сторону практически всех собравшихся тут простолюдинов, для которых сэр Кон Лайонс теперь окончательно стал своим. Но Господи Боже ты мой, как же ему было больно. И как это было несправедливо. Ладно. Его время придёт. И очень скоро. Отсчитав дюжину ударов, Брандон брезгливо уронил плеть и резко распорядился: — Уберите здесь всё. А этого, — короткий кивок в сторону окровавленного Кона, — отведите в дворцовую тюрьму. В сопровождении стражников он гордо покинул площадь и направился в свои покои, чтобы остаться наконец одному. Ему следовало обдумать всё происшедшее. Как бы поступил на его месте отец? А что сказала бы мать? Рука его ещё дрожала, а мысли путались. Кон, не протестуя, позволил стражникам отвязать себя, накинуть на плечи какую-то дерюгу, и отвести в камеру. Он едва переставлял очугуневшие ноги. Голова у него кружилась, в ушах стоял непрерывный комариный звон, в глазах темнело — признак кровопотери. Кровь, кровь, кровь… он и без этой порки потерял её немало. Стоило пока что просто принять свою участь и хоть немного набраться сил. Благо и в замке, и в тюрьме были доброхоты, которые обошлись с ним не так дурно: стражники затащили его в камеру, где на полу лежал соломенный тюфяк, а тюремщик, что-то ворча, помог ему промыть раны чистой тряпицей и сменить окровавленную продранную одежду на домотканые крестьянские штаны и рубаху. И напоил вдоволь чистой свежей водой, в которую было добавлено красное вино. Конечно, его приковали за одну руку цепью к стене, но это было обычным делом, грех жаловаться. Кон осторожно лёг на тюфяк животом вниз и провалился в забытье. Проснулся он от боли и охнул, неловко повернувшись. Зазвенела цепь, и он сразу вспомнил, где находится, громко и с удовольствием прокляв и короля Эдварда, и его сучонка-отпрыска. Да, увы, мальчишка пошёл не в мать, а в папашу. А Кон надеялся договориться с ним по-человечески, дурак! Оправдаться. Рассказать историю вероломства его отца. Зря старался. Сучонок — такой же кровопийца, как Эдвард, его только радуют чужие страдания. Морщась от боли, он медленно сел на тюфяке и взял свободной рукой оставленный ему кувшин с водой, накрытый ржаной лепёшкой. Удивительно, но в этой тюрьме не было крыс. Камеру освещали лишь лунные лучи, падавшие в зарешеченное окно, но Кон видел в темноте, как истинный хищник. Жадно жуя, он прикидывал, как ему побыстрее отсюда выбраться. Как и ожидал Кон, договориться с тюремщиком по имени Алан оказалось нетрудно. Кон сразу распознавал тех, кто, как и он, натерпелся от власти короля Эдварда и был им оскорблён. Алан по прихоти этого сукиного сына лишился дочки, которую Эдвард поимел, а та возьми и утопись. Господи, вот так вот проклятый упырь бездумно наживал себе врагов, а теперь его недоумок-сынок толкует про предательство. Если разобраться, Эдвард был собственному сыну худшим врагом, чем любые другие враги. Ну а сейчас самым опасным врагом юного принца являлся он, Кон Лайонс. Закутываясь в принесённый Аланом плащ, Кон рассеянно взглянул в окно. Вон и королевские покои. Щенок наверняка считает, полёживая в своей опочивальне, что сейчас-то ему ничего не грозит. Даже смешно. — Мои люди засели в трактире «Чёрный конь», — бросил он безмолвно застывшему у двери Алану. — Скажи им, что я скоро буду. …Как же всё удачно сложилось в эту паршивую ночь… тёмную волчью ночь, словно Кону Лайонсу кто-то ворожил. А он и не задумывался, ангелы ему ворожат или демоны, просто брал то, что само плыло в руки — свою разбойничью лихую удачу. А в этот раз она ему не просто улыбалась, она смеялась вместе с ним. А, возможно, помогало густое, красное, как кровь, вино, которое он уже неразбавленным, выпил вместе с поспешно покинувшим тюремную башню Аланом за эту самую удачу. Плащ Алана, широкий плащ тюремщика, с капюшоном, скрывающим лицо, помог ему неопознанным и практически незамеченным проскользнуть по двору к королевским покоям. Там Кона ждал второй сюрприз, вогнавший его в оторопь и невольный гнев : отсутствовала стража! Пресвятые угодники! Понятное дело, что мальчишка был беспечен, как молодой кочет, не замечающий приближения хозяина с топором и не подозревающий, что он сейчас отправится прямиком в суп, но сэр Баристан! Но начальник стражи! Куда они смотрели? Почему бездумно подчинялись приказам мелкого недоумка? Это не укладывалось у Кона в голове. Ладно, он сам хотел только как следует проучить не знавшего удержу дурня, сбить с него спесь и отомстить за своё унижение, но, если бы он намеревался его прикончить, государство осталось бы без короля. Стража, лениво зевая и перекликаясь, обходила лишь наружные галереи и торчала у парадного входа, а Кон тем временем беспрепятственно, словно ночная тень, вошёл в покои принца через чёрный ход. …Как раз старый Баристан порой посреди ночи обходил все коридоры замка. У него была бессонница, которую пытались лечить уже многие лекари и были посланы стариком ко всем чертям. Он совершал свою вечернюю прогулку в самое тёмное время, когда знал наверняка, что весь замок, включая дворцовых конюхов, любивших подвыпить в ночи, уже спит. И, конечно же, проверял королевские покои, даже те, в которых уже никто не обитал — комнату королевы и старую комнату принца. Потом шел на стены сторожевых башен, потом спускался под окна самого замка, обходя его по кругу, и только после всего этого шел к себе в покои. Он один был вечным стражником этого семейства и винил себя в том, что именно он привил наследнику беспечность и такую уверенность в себе. Он заглянул и к принцу, едва приоткрыв дверь. Брандон дремал, раскинувшись на кровати в одежде, совсем забыв про тёплые одеяла. Свечи почти догорели. В распахнутое окно влетал ветер. За дверью слышались шаги старого рыцаря, к которым сонно прислушивался принц. Он вздохнул и успокоенно перевернулся на другой бок. * * * Кон резонно подумал, что молодой король должен был занять опочивальню отца, в которой старый кабан перепортил столько девок. Он был бы уверен в том абсолютно, если бы возле этой роскошной двери стояла стража. Но стражи не было. Уёбки злосчастные, недоделки, ума нет — считай, калеки. Но он едва успел забиться в стенную нишу при виде старика Баристана. Чёрт возьми, вот кого тут стоило уважать. Единственный человек в окружении принца, который Кону нравился, хотя, конечно, и он не перечил сопляку. Баристан медленно прошёл по коридору, и Кону оставалось только надеяться, что он не вернётся. За дверью было тихо. Явно никакая девка там не ночевала. Сам принц наверняка дрых без задних ног, возможно, даже напившись, чтобы залить вином этот поганый день. Всегда чутко улавливавший настроение людей, Кон не мог не заметить, что и для принца эта показательная расправа и роль палача стала потрясением. Что ж, малой ещё, обвыкнется, горько подумал Кон, будет, как папаша. Сам он уже не чувствовал боли в изодранной плетью спине и пробитом плече. Не до того было. Наставник принца не спеша прошел дальше. Видимо с возрастом потерял сноровку, или же задумался о чём-то. Или же плащ тюремщика, который надел сейчас Кон, пах так же, как и дворцовые стены. Но Баристан скрылся за очередным тёмным поворотом. Он был даже без свечи и без факела, потому легко мог и не заметить ниши. А вот принц беспокойно повернулся, прислушиваясь. Он инстинктивно насторожился, проверил на месте ли его любимый меч и снова улёгся на перину, на живот, сунув одну руку под набитую пухом подушку. Кон вновь быстро огляделся при слабом свете луны. Дверь была очень толстой и прочной, как и стены, и потолки, коридор — пустым. Даже если мальчишка будет звать на помощь, его не услышат. Но что-то подсказывало Кону, что звать на помощь принц не будет. Это слишком унизительно. Он будет драться. Вот и отлично. Кон просочился в дверь не волком даже, а кошкой. Огромной, неслышной, смертельно опасной кошкой на мягких лапах. Он постоял несколько минут, весь обратившись в слух и зрение. От широкой постели доносилось мерное, едва слышное посапывание. Да уж, принц сегодня утомился. Прочный засов на двери скользнул в пазы легко, как по маслу. Теперь стоило точно так же наглухо закрыть окно, и спальня превратится в крепость, хоть оборону здесь держи. Интересно, понимал ли парень, что именно из-за своей любви к садистским забавам его отец сделал собственную спальню такой крепостью, из которой не вырывается ни звука? Наверное, нет. Кону хотелось верить, что сам наследник всё же не разделяет диких склонностей отца. Но сейчас такая вот склонность была Кону здорово на руку. Он в несколько мягких шагов оказался у окна и так же аккуратно, как дверь, закрыл ставни. Пресвятые угодники в эту ночь наверняка помогали ему, а не юному Брандону. Едва он это подумал, как, развернувшись, увидел, что принц стоит на коленях прямо на кровати, держа большой меч — скорее всего, отцовский — в вытянутых руках. Мальчишка его явно не видел, тем более в той тьме, что наступила, когда Кон закрыл ставни. Не видел и не узнавал. Кон машинально подумал: Баристан недоглядел за тем, чтобы у парня для защиты при себе был более короткий меч. Махать этакой оглоблей — руки быстро устанут. Если даже принц и тренировался часто, всё равно он был ещё слишком молод, почти вдвое моложе такого закалённого бойца, как Кон. Тот одним быстрым движением снял с пояса короткий острый клинок, который дал ему Алан. Кон понимал, что принц будет пытаться его убить, в то время как сам он хотел не убивать, а только проучить стервеца. Но кровь в нём так и вскипела, особенно когда он снова вспомнил унизительную порку на площади. — Какой глупец пробрался сюда? Отвечай! — командным тоном затребовал принц. Он щурился, тщетно пытаясь узреть в темноте нарушителя своего покоя. Медленно подался назад, чтобы сойти с кровати и встать на твёрдый пол. Всё-таки на мягкой перине он был совсем в невыгодном положении для боя, тем более во мраке. Он едва различал чью-то большую фигуру или же ему казалось, что различает. — Покажись и я не убью тебя, — повелительно сказал он. Заливать кровью собственное ложе было совсем уж отвратительным делом. Вместо ответа Кон едва не закатил глаза к потолку в невыразимой досаде. Если щенок ещё немного подержит меч в руках перед собой, они у него просто отвалятся. Он едва удержался, чтобы не сообщить об этом Брандону. Он шагнул вперёд, по-прежнему молча, обходя принца сбоку и намереваясь, пока тот его не видит, просто выбить у него оружие и оглушить ударом по голове. Но он проглотил бешеное ругательство, когда в бок ему, прямо под затрещавшее ребро, вдруг врезалось острое колено принца. Одной рукой он приставил лезвие к горлу юнца, а второй — железной хваткой стиснул его запястье, выкручивая из руки оружие. Ещё пара мгновений — и меч принца зазвенел, ударившись о пол, а клинок Кона сильнее врезался в беззащитное хрупкое горло. Кон не хотел пускать парню кровь, хотел только, чтобы тот не шевелился, но… так уж получалось. — Здесь рядом стража, ублюдок. — неожиданно раздался голос принца, решившего, видимо, припугнуть «гостя». Он действительно не был трусом, этот юнец, с некоторым даже удовлетворением подумал Кон. Но пора было кончать эти дурацкие игры. Он закрутил парню за спину правую руку, запястье которой сжимал, стряхнул с себя вцепившиеся в него пальцы левой руки и сильнее вонзил в его шею острие меча, чтобы всё-таки побежала кровь. — Нет там никакой стражи, — вполголоса отрезал он. — Никто не придёт. А даже если бы была — никто ничего не услышит. Это не спальня, а каземат, ты не знал? Веди себя смирно. Я не убивать тебя пришёл, но могу и прикончить, если будешь рыпаться. — Лайонс.. Это ведь ты? Да? Покажи свое чёртово лицо! — выпалил принц после секундной паузы. — Не знал, что среди тюремщиков есть предатель. Ему не жить, как и тебе. — Не тебе решать, кому жить, а кому нет, — гневно отрубил Кон. Он отнял свой короткий меч от шеи принца и снова сунул его в ножны на поясе. Брандон немедля принялся яростно вырываться, и Кон, как и собирался, слегка оглушил его ударом кулака чуть выше правого виска, чтобы у стервеца помутилось в голове хоть ненадолго. Не теряя времени, он вытащил из кармана заранее припасённый ремень и закрутил обе руки принца крест-накрест за спиной, согнув их в локтях и примотав к телу. Подёргал за концы и удовлетворённо ухмыльнулся, толкая Брандона на кровать. — Вот теперь и поговорим… ваше высочество и почти что величество. Хотя я не разговаривать пришёл. Он шагнул к столу, отыскивая на нём свечи. Ему хотелось, чтобы Брандон его видел. — Сукин сын! Хочешь отомстить мне? Ты же… пожалеешь, — прохрипел принц, повернув гудевшую голову. Не слушая, Кон разжёг свечу и сбросил на пол плащ, а потом, подумав, и брякнувший пояс с мечом. Рубище, которое дал ему Алан, было узким в плечах и груди, стесняло движение и натирало полученные рубцы. Плевать. Он повёл широкими плечами и оскалился, глядя на принца в упор сверкающими тёмными глазами: — Пожалею? Мне отмщение и аз воздам, как говорится в библии. Я просто предвкушал тот момент, когда накормлю тебя твоим собственным лекарством, щенок. Потому что, кроме меня, этого никто не сделает. А зарвавшихся щенков надо учить — для их же пользы. Хлыстом. — Считаешь себя десницей божьей? Не льсти себе, Кон. Ты всего лишь зверь, волк. Чёрт возьми, развяжи меня, приказываю! Я твой сюзерен. Принца начал душить страх, но он не собирался показывать этого. — Угу, пока что только десницей, — осклабился Кон, спокойно выдёргивая из штанов ремень. — Смири гордыню, принц, гордыня — смертный грех, не забыл? Он помолчал, разглядывая беспомощного засранца — скрученного, как телёнок, светловолосого, растрёпанного, в своей белой рубашке казавшегося очень хрупким, и произнёс почти с сожалением: — Как жаль, что твоя покойная мать-королева была такой добродетельной… и ты всё-таки сын этого мерзавца Эдварда, парень… Но, может быть, её светлая кровь одолеет его поганую. Только на это и надеюсь. — Не смей говорить о ней. — процедил принц, залившись краской стыда и гнева. — Ты не знал мою мать, не можешь знать и мою кровь. Он наивно считал, что его любимая мать не могла даже смотреть в сторону таких, как Кон, не то, что проявлять к ним доброту. — На самом деле, — медленно проговорил Кон всё с тем же странным сожалением в голосе, — я боготворил её. А она считала меня своим другом. Она была очень несчастна с твоим отцом… хотя ты мне наверняка не поверишь. Но знаешь что? Ради неё я могу пощадить тебя, щенок. Прямо сейчас. Просто повернусь и уйду, только меня и видели. Но ты должен попросить меня об этом. Не приказывать, а попросить по-человечески. Хоть и считаешь меня зверем. Всё в твоих руках, принц… Он тряхнул головой, сам не ожидая от себя таких слов. Зря он вспомнил о покойной королеве Эвелин. В светлых глазах мальчишки он увидел её глаза. Он хотел проучить сопляка, это точно. Но сделал бы, как только что пообещал, если бы тот действительно сумел смирить свою гордыню. — Ты лжёшь! — прорычал принц, захлёбываясь словами. — Она любила отца! Как и он любил ее!.. Я не собираюсь тебя ни о чем просить. Мне не нужно твое сожаление, как и не нужно было ей. Слова Кона задели его за живое, и он стиснул зубы. — Ты можешь расспросить обо всём старых слуг, если желаешь, — холодно проронил Кон, пожав плечами. — Того же Баристана. Но ты должен научиться именно просить, а не приказывать. Если будешь грозить, как твой отец, и запугивать людей, никто тебе ничего не расскажет… Ладно. Я тебе даю последний шанс, принц. Попроси о пощаде, и ты, клянусь кровью Христовой, её получишь. Нет — пеняй на себя. — Развяжи меня сейчас же, — подчеркивая каждое слово, произнес принц. — И я убью тебя, сразившись с тобой лицом к лицу. А потом уже буду разбираться какой сукин сын выпустил тебя из клетки и кем ты был в прошлом, — он снова яростно дёрнулся, не сводя с него глаз. — Ты пришел сюда увидеть, как я тебя прошу и умоляю? Молю о пощаде на коленях? — он криво усмехнулся. — Видимо дюжины ударов было тебе недостаточно? Ярость застлала Кону глаза красным туманом. Он не понимал, почему не может держать себя в руках, почему этот мальчишка так действует на него. Мысли о королеве Эвелин были ни к чему. Щенок нуждался в уроке, и он его получит. Прямо сейчас, вместо пощады. — Ты прав, — прорычал он, одним мгновенным рывком переворачивая принца на живот, словно куклу. — Чёртова дюжина — вот хорошее число. — Он, как и принц давеча на площади, пропустил сложенный вдвое кожаный ремень через ладонь. — Начинай считать. Раз! Ремень просвистел в воздухе, обрушиваясь ниже связанных рук принца и узкой спины, обнажившейся под задравшейся рубахой. Кон хлестнул не щадя, в полную силу, но краем сознания всё-таки надеясь, что плотная ткань штанов принца смягчит удары. Несмотря на обуревавший его гнев, калечить засранца он не хотел. — Сукин сын! — процедил Брандон сквозь зубы и умолк, прикусывая стоны. Он не собирался показывать мерзавцу свою слабость. Лучше умереть. Даже железная рука Кона устала отвешивать эти тринадцать ударов, и на последнем он с отвращением отшвырнул ремень, глядя на распростёртое на кровати хрупкое тело. Гнев сменился досадой — на себя, так дико вскипевшего, и на этого упрямого щенка. Но досада смешивалась с невольным уважением. Он ожидал, что избалованный мальчишка будет визжать и корчиться под его жестокими ударами, но принц вёл себя точно так же, как он сам накануне на площади — ничем не выказывая своей слабости, лишь иногда прорывались глухие стоны боли. — Чтоб ты… сдох… — наконец, переведя дыхание, выдавил принц. Задницу пекло немилосердно. — Ублюдок, тварь. Всё равно… убью тебя. Жёсткая пятерня вцепилась в его вихры, задирая ему голову. — Да что ж ты никак не уймёшься-то, щенок! — рявкнул Кон, заглядывая в его сузившиеся глаза своими тёмными яростными глазами. Гнев опять подымался в нём, горький, как желчь, толкая Бог знает на что. Бог знает… а может быть, дьявол… потому что гнев этот перемешивался с вожделением. — Ты что, ещё не понял, кто тут сильнее? По-другому тебе объяснить? Принц в ответ только яростнее оскалился и прошипел: — Не трогай меня! Убери свои руки! Мальчишка сам сейчас был точь-в-точь как пойманный волчонок. И щерился точно так же, сверкал глазами. Сломать эту бешеную гордость — вот что Кону хотелось сильнее всего. Показать стервецу свою силу и власть над ним. Кровь застучала у Кона в висках, когда он выпустил волосы принца и, нащупав застёжку на его штанах, одним рывком спустил их до колен. — Помнишь, что я тебе обещал перед тем, как ты отправил меня на позор? — хрипло спросил он, глядя на красные полосы на белой гладкой коже. — Что за это я тебя не только выпорю, но и выебу. Первое обещание я исполнил. Теперь черёд второго. Я слово держу. На сей раз принц задёргался по-настоящему, забился, даже несмотря на саднящую боль. — Лайонс.. Тварь! — он извернулся, снова взглянув на него. — Ты не посмеешь! Ты… Он тут же вспомнил слова Волка о том, что здесь не покои, а каземат. Да гордость бы все равно не позволила орать во всё горло, как девчонке. Он вжался в перину, остро осознавая свою наготу и беззащитность. Засучил ногами, тщетно пытаясь как-то прикрыться. — Но я всё ещё могу просто уйти, — хрипло продолжал Кон, взявшись за завязки собственных штанов и не сводя с распростёртого на постели принца горящего взгляда. — Если ты хорошенько попросишь. Как твоего выродка-отца просили все те девчонки, которых он тут брал безо всякой жалости. Ты спрашивал, почему тюремщик выпустил меня из камеры. Потому что твой папаша изнасиловал его дочь, и она утопилась. Она просила и молила — тут, в этой спальне. Попроси, как она, и я не трону тебя. Он точно знал, что так и поступит. Хоть его штаны и распирал адов стояк… Глаза принца округлялись с каждым его словом. — Чтобы я просил такого как ты?! Я не дочь тюремщика, а ты не король! Нравится когда тебя просят? — Нравится, когда просишь ты, — откровенно ответил Кон. Он поймал взгляд принца, устремлённый на свой стояк и, ухмыльнувшись, приспустил штаны. — Сейчас я — твой король, Брандон. Но я не насильник. Слабых и беззащитных я не насиловал никогда, клянусь Богом, в отличие от твоего отца. Я тебя в последний раз спрашиваю — попросишь пощады? — Дожидайся, — язвительно процедил принц. — Может быть, всё дело в том, что ты был влюблён в мою мать? Она бы никогда с тобой не легла, ты пахнешь зверем. И он сделал то, чего Кон никак не ожидал. С усилием, чёрт знает каким, он извернулся и перекатился ближе. Приподнял острую коленку и потерся ею о горячий пах Кона. Наглости ему было не занимать. От слов «я— твой король» у него почему-то захватило дух. Его неимоверно возбудила эта игра — возможность дразнить огромного хищного зверя. Себе он мог признаться, что, глядя на причиндалы Волка, сгорает от любопытства, опьянённый адовой смесью страха и, чего греха таить, возбуждения. Кон даже охнул от такой наглости, а потом начал беззвучно смеяться. Чёрт, стервец не переставал изумлять его! — Да ты не похож ни на мать, ни на отца, чертёнок, — сказал он всё с тем же громадным изумлением, отсмеявшись. — Ты не угадал, я не любил её. Я её безмерно уважал, а твоего отца презирал. Но хватит уже болтать! Считаешь, у меня не достанет духу тебя трахнуть? Ладно. Лайонс быстро огляделся по сторонам. Как бы то ни было, он всё равно не хотел калечить и мучить Брандона, его боль не доставила бы ему удовольствия, как садисту Эдварду. Вот унижение — это да, это было сладко. Сладко показать публично унизившему его глупому стервецу, трепавшему тут языком, кто его хозяин. Отыскав на столе лампаду с розовым маслом, он щедро смазал себя, прежде чем вздёрнуть принца на колени на его перине и нависнуть над ним. — Я пахну зверем, а ты будешь пахнуть розами, — зловеще ухмыльнулся он. Брандон снова уткнулся пылающим лицом в подушку. Проклятие, проклятие, сейчас он всё-таки станет для него просто девкой, не успев и пискнуть! А Кон прижал коленом к постели его ноги, разводя их ещё шире, и, наклонившись к его уху, пробормотал: — Расслабься… Он вдруг лизнул его ухо горячим языком, забирая мочку в зубы. Потом так же жадно лизнул в шею, вгрызся зубами, пробуя на вкус, чувствуя, как невольно подаётся навстречу ему горячая исхлёстанная задница. Правой рукой Кон вылил в ложбинку между его исполосованными ягодицами остатки розового масла, ощупью нашёл судорожно сжавшийся вход и надавил на него головкой своего мучительно восставшего члена, безжалостно раскрывая беспомощное тело и проникая внутрь. Как же это было опьяняюще сладко! Принц Брандон принадлежал ему целиком и полностью. От одного осознания этого можно было кончить. Но рано. Сперва он хотел, чтобы кончил стервец. Лайонс надавил сильнее, проникая глубже. Жаркие мышцы с трудом поддавались напору, принц весь дрожал, скрипя зубами. И Кон подсунул к его рту ребро своей ладони, усмехнулся и сам охнул от боли, когда острые зубы Брандона вгрызлись в его плоть. Пускай. Он не остановился, пока член не вошёл до предела, пока его пах не упёрся в ягодицы Брандона. Горячо, узко, сладко до того, что он зажмурился, весь передёрнувшись от удовольствия. Бран ничьим не был раньше. Принадлежал теперь только ему. Боже, Боже, Боже… Отдышавшись, Кон чуть покачался на постели, чтобы член пошевелился внутри. Снова наклонился к уху Брандона и хрипло шепнул: — Ну вот и всё, Бран, ты больше не целка. Опустил ладони на исхлёстанные ягодицы, сминая их с небрежной лаской. — Сука, — только и выдохнул Брандон, разжав наконец челюсти. Губы его были выпачканы кровью Кона, глаза мятежно сверкали от слёз и ярости. Боже… — Коне-ечно, я тако-ой… — лениво согласился Кон, проведя левой рукой по худому бедру мальчишки — к промежности, осторожно забирая его хозяйство в свою большую ладонь. — О да… — хмыкнул он, обнаружив, что хотел, — упругий стояк. — Да, Бран, всё правильно, так и должно быть. — Не смей меня… так называть… — выдохнул тот. Глаза его сами закрывались в мучительной истоме, он рефлекторно облизал губы, чувствуя на них медно-солёный привкус крови Волка. Он не собирался сообщать ему, что так его называла мать. Бран. Воронёнок. Кон ещё раз стиснул его стояк, который так и дёрнулся в его руке, провёл ладонью вверх и вниз, всё настойчивее и настойчивее. — Ну, а теперь давай поскачем, Бран, — озорно прошептал он, подаваясь бёдрами назад, чтобы его член наполовину выскользнул из жаркой, тесной задницы — и снова вперёд — до упора, потом назад и снова вперёд, ещё, ещё и ещё… Это и вправду было похоже на бешеную скачку. Двигаясь уверенными плавными рывками, Кон снова стал сжимать стояк парня, наклонился, не переставая вылизывать ему шею, покусывать сзади хрупкие позвонки. Он немного изменил положение, собираясь заставить принца забыть об испытанном унижении, об исполосованной заднице, о связанных затёкших руках — забыть хотя бы на эти минуты, пока он был в нём, владел им — так же безраздельно, как сам Бран владел им, Коном Лайонсом. Понимал ли Бран, что они равно обладают друг другом? Наверняка нет. Что ж. — Вот так, хорошо… — выдохнул Кон, снова сминая ладонью его раскрасневшиеся ягодицы. — Прогнись чуток, Бран… сейчас кончишь. Дождавшись судороги, скрутившей всё хрупкое тело Брандона и его горячее нутро, Кон одним мощным рывком натянул его, всё ещё содрогающегося, на себя — до упора. И глухо зарычал, запрокинув голову — удовольствие прошило и его — ослепительной грозовой молнией, пока он выплёскивался глубоко внутрь обмякшего, взмокшего, горячего тела. И застыл так на несколько мгновений, судорожно сглатывая. Пока не поймал почти молящий взгляд стиснувшего зубы парня. — Сейчас… — шепнул Кон, отвечая на эту невысказанную мольбу. — Сейчас, Бран, отпущу тебя. Он отстранился, выскальзывая из горячей тесноты его тела. Не давая Брану опомниться, Лайонс скатился с кровати, нашарил на полу меч и одним движением рассёк верёвки, спутывавшие руки принца. Он точно знал, что затекшие мышцы отойдут нескоро, и какое-то время парень всё ещё будет совершенно беспомощным. Он перевернул Брана на спину и жадно оглядел его, словно хотел впитать глазами эту картину — тонкие руки бессильно упали, белая рубашка задралась до шеи, штаны совершенно сползли, обнажая его ещё не совсем опавшее естество. Да уж, можно было ещё раз кончить только от этого зрелища! Кон поддёрнул собственные штаны и вдруг лукаво усмехнулся, наклоняясь к парню и разминая, массируя двумя ладонями его бессильно опущенные руки: — Один поцелуй, Бран? Чтобы ты уж точно меня не забыл? Тот дёрнулся было, но тут же прикрыл глаза, пытаясь уйти от его горящего взгляда. — Я поймаю тебя… сам, лично... — с трудом вымолвил он, но не стал уклоняться или язвить. Наклонившись к его лицу, Кон мягко провёл языком по его запёкшимся губам, слизывая с них соль — словно извиняясь, а потом впился в них поцелуем так неистово, будто хотел выпить парня до дна — на несколько мучительно-сладких, бесконечных мгновений. — Буду ждать, — шепнул он, отрываясь наконец от этих припухших губ — с прежней озорной усмешкой. В следующую минуту он уже стоял у двери. Почти неслышно звякнул засов. И комната опустела. Бран закрыл глаза, прислушиваясь к тому, что творится в душе. Гнев, ненависть и дикая жажда. Теперь только он один мог обладать этим волком. Этим варваром, идущим против всего света. Ещё несколько минут, и он встанет и созовет погоню, ещё немного, говорил он сам себе. А тело не слушалось, охваченное дрожью. «Буду ждать». Чертов наглец. Теперь у Брана была цель поважнее всех государственных дел. * * * Стоило Кону пересечь пару темных пролетов вниз по лестнице, как его застал врасплох голос сэра Баристана, на удивление спокойный: — Он жив? Сказать, что Кон опешил — значило ничего не сказать. Он медленно кивнул, одной рукой уже выхватив меч, а сам так же спокойно промолвил: — Да. И застыл, глядя на старика. Он всегда его уважал и не стал бы убивать — даже сейчас, даже ради спасения своей жизни. Словно отвечая на его второй невысказанный вопрос, Кон прошептал: — Как я могу убить сына моей королевы? Мы просто… поговорили. Позволь мне уйти, старик. Меня ждут мои люди. Даю тебе слово, Бран в порядке. Он и сам не знал, почему всё время называет мальчишку именно так. Бран. Воронёнок. Его же звали Брандон, да он и не был похож на воронёнка — светловолосый и светлоглазый. Старик Баристан только шагнул вперёд из темноты. Он не доставал свой меч и, казалось, даже не собирался останавливать беглеца. Он измерил его своим строгим взглядом и проронил: — Кажется, я где-то дал промашку, не справился с воспитанием его высочества и не оправдал ожиданий покойного короля. Видимо, мальчику нужна куда более твёрдая рука. Старый я стал, слишком мягкосердечный. Ты же понимаешь, что теперь за тобой будут гоняться втройне рьяно? И за твоими людьми, Кон Лайонс. Он погладил свою бороду рукой в массивной перчатке. — Опусти меч, не бойся. — Мне нечего бояться, — проворчал Кон, прекрасно понимая, что отвечает в точности как юный принц, и неловко усмехнулся. — Всё, что в парне есть хорошего — от леди Эвелин и от вас. Он коротко поклонился, снова низко надвигая на лицо капюшон: — За своих людей я только и беспокоюсь. За себя — нет. Густые брови рыцаря приподнялись, когда он по внимательнее взглянул на Кона. Тот, конечно, очень изменился, но, по сути, остался тем же. Задирой, забиякой, беззаветным храбрецом, полным благородства. — Себя бы поберёг. Я должен буду сейчас зайти к принцу. А потом подниму стражу в погоню. Думаю, что мы будем искать тебя в лесу на восток отсюда. Проницательный старый воин! — После смерти Анны мне стало не для кого жить, — лаконично ответил Кон, но тут же, спохватившись, что много болтает, на миг крепко обнял старика и пробормотал: — Спасибо. И стремглав, но бесшумно ринулся вниз по лестнице. Никто более его не остановил. Не прошло и часа, как он и его люди были уже далеко, на пути к Чернолесью.