Волк и Воронёнок

Уже через несколько дней по всему королевству раструбили весть: за любые сведения о людях из Волчьей стаи или о самом Коне принц Брандон обещает большое вознаграждение, а за поимку — тем более. Брандон успел кое-как оклематься. Да, он достал Баристана расспросами о правде, которая все время была у него перед носом и которую он отказывался видеть всю свою жизнь. И своё свободное время теперь убивал на то чтобы согнать злость на изнуряющих тренировках. А потом и сам собрал небольшой отряд из пяти гвардейцев с сиром Баристаном и отправился на охоту за Волком, как он это называл. Обшаривал близлежащие леса, останавливался на постоялых дворах, оставив трон на советников. Он гонялся за правдой и справедливостью, цеплялся за любую весть и менялся, сам не зная того. Кон же всё это время с мрачной насмешкой думал, что в таком душевном раздрае, в каком он сейчас пребывал, уходят даже не в монахи. В отшельники. В пустыню, акридами питаться. Он понятия не имел, что это за штука такая, акриды, но, если библейские святые ими питались, то это явно было что-то несъедобное. Надо же им было умерщвлять плоть. Он бы сейчас с радостью начал умерщвлять собственную плоть. Он, несчастный недоумок, влюбился в мальчишку. В сына Эвелин. В первый раз за все эти пустые одинокие годы, прошедшие после смерти Анны, он впустил в своё сердце другого человека. И кого, подумать только, о Боже карающий, Боже милосердный! Над этим можно было бы хохотать до упаду. До слёз. О, если бы не это страшное, горькое, будь оно проклято, чувство, как бы весело ему было и дальше играть с Браном в эти охотничьи игры, ловя и потрахивая мальчишку время от времени, пока тот не отрастил бы себе зубы настолько, чтобы загрызть его. Пожалуй, Кон так и поступит. Наверное. Но ему хотелось сдаться Брану прямо сейчас. Без игр. Пусть бы парень собственноручно четвертовал его на городской площади за то, что Кон с ним сделал. И предварительно выжег бы у него на груди своё клеймо. Оно и так уже там горело, только гораздо глубже. В сердце. Кон потряс головой и бессильно выругался. Что за бред! Он не сдавался никогда и никому и не сдастся впредь. И у него есть его отряд. Его люди. Он за них отвечает. Вот о чём надо думать, пока Бран идёт по его следу, пылая местью. * * * Принц со своим отрядом остановился в таверне на севере, ближе к Черному лесу. Трактирщик так обрадовался королевской рати, что отдал в её распоряжение чуть ли не всю таверну, выгнав других постояльцев из комнат. Бран угрюмо сидел в сторонке, глядя на то, как местные девки цепляются к гвардейцам. А потом встал и вышел во двор с коротким копьем, выкованным ещё его предками, — чтобы, скрипя зубами, набивать зарубки на дубовой колоде. Щепки от колоды летели во все стороны, трактирщик боязливо косился на это с крыльца. Но тут во двор под грохот копыт ворвался всадник — гвардеец из свиты принца. Едва удерживая на голове шлем, он ликующе закричал: — Его видели! Ваше высочество, Волка видели неподалёку отсюда! — Седлайте коней. Сейчас же! — скомандовал Бран, ловя кольнувшее в груди сердце. Уже через пару часов четверо всадников и принц на своём гнедом жеребце достигли речной излучины, указанной доносчиком. Здесь отряд разделился: двое гвардейцев во главе с сэром Баристаном оказались по левую сторону лощины, двое — по правую, а принц, вместо того чтобы остаться на месте и ждать сигнала, как предполагал Баристан, осторожно направил гнедого прямо в лощину. Всё, что он хотел — увидеть Кона первым. Кон и его ватажники развели небольшой костёр и разбили бивак — всё, как полагается. Основной лагерь Кона находился в самой глубине Чёрного леса, в чащобе, куда никто не заглядывал, кроме его разбойников — тайная тропа туда вела через топи. Можно было бы спокойно там и отсиживаться, охотясь и иногда делая вылазки на дороги, но Кона толкало вперёд желание открытого противостояния с принцем, и он объявил своим людям, что они идут в разведку. Он взял с собой всего троих крепких парней, недавних крестьян. И теперь он сидел у почти погасшего костерка, пока его спутники спали на земле, закутавшись в плащи. Их спутанные кони паслись неподалёку, побрякивая уздечками. Кон вызвался нести дозор сам, потому что ему всё равно не спалось. По правде говоря, ему всё это время не спалось, и он чувствовал себя измотанным до предела, словно его снедала чёрная лихорадка. Остальные разбойники уже поглядывали на него с беспокойством: хотя раны их вожака зажили, выглядел тот хуже некуда — осунувшийся, с лихорадочно блестевшими глазами. Кон обдумывал планы их вылазки. Можно попытаться заманить Брана и его людей подальше в леса, чтобы захватить принца в плен… но вот с какой, спрашивается, целью? Сам-то принц, понятное дело, охотиться за ним, чтобы прикончить, и он на его месте сделал бы то же самое… но вот Кону, поймай он Брана, оставалось только поглядеть на него ещё раз и… отпустить. Да, отпустить! Невесело ухмыляясь, Кон покачал головой. Он сказал Брану: «Буду ждать». И теперь ждал. * * * Ветер хлыстал Брандона по щекам. Наконец он натянул поводья и спешился, едва не запутавшись в стременах от волнения, теснившего грудь. Завидев тлеющие угли костра и маячившую возле него тёмную тень, принц кинулся вперёд, сжимая в руке своё лёгкое копьё. И, подкравшись совсем близко, почувствовал, как окончательно перехватывает дух. У костра сидел именно Кон — Брандон сразу узнал его широкую спину и сильные плечи. Принц застыл как вкопанный, едва дыша. Плотная накидка на плечах с королевским гербом упала на землю — кожаный шнурок на шее развязался. «Вот ты и попался, волк», — завороженно подумал он. И вдруг губы у него запылали так горячо и сладко, что он даже прикусил их. Запылали от воспоминания о поцелуе Кона. Тот не услышал, а скорее почуял какой-то шорох рядом. Он поднял глаза от тлеющих углей, одновременно подымаясь на ноги совершенно машинально, и так же машинально срывая с пояса свой короткий меч. Сперва он решил, что тот, о ком он непрерывно думал всё это время — принц Бран — ему примерещился. Один! Он стоял перед ним один — тонкий, светловолосый, растрёпанный — такой, каким он ему запомнился, и не сводил с него горящих глаз. А потом, коротко всхлипнув, принц ринулся на него, выставив перед собою короткое блестящее копьё. Тело Кона снова действовало само, боевые навыки въелись в плоть и кровь. Он не думал о том, что хотел позволить Брану просто себя прикончить. Он резко отклонился в сторону и отразил направленный на него удар мечом. Металл лязгнул о металл, и всегдашний азарт боя запел в крови. Бран торопливо и отчаянно наносил удар за ударом. Звон металла эхом отдавался в холодном воздухе. Когда Кон отбил и последний выпад, Бран чуть отступил и взглянул в лицо мятежника. Слова сорвались сами собой: — Что ты со мной сделал?.. Что со мной происходит?! Кон просто окаменел, услышав этот тихий страстный вопрос и уронил руку с мечом. Что он с ним сделал? Да этот проклятый воронёнок сам всю душу ему наизнанку вывернул! И теперь спрашивает, что он с ним сделал?! Бран одним прыжком подскочил к нему и приставил к горлу острие своего копья с каким-то ликующим клёкотом. Наконец-то он оказался так близко к врагу, на расстоянии древка. И далеко, как от преисподней. Задыхаясь, он едва вымолвил: — Почему ты не сражаешься? Ты должен… Кон непроизвольно мотнул головой, и только тогда почувствовал, как острое лезвия рассекло ему кожу, но не отстранился, хотя скользкая струйка крови побежала вниз по горлу. Он этому даже обрадовался. — Ничего я не должен, — так же тихо и хрипло вымолвил он. — Давай, Бран, бей. Только людей моих не трогайте. Дайте им уйти. Его люди уже поднялись с земли и потрясённо глазели на то, как их предводитель, никогда не знавший страха, подставляет беззащитную шею под лезвие меча юного короля. Точно так же на это пялились и гвардейцы самого Брана, высыпавшие из-за кустов. Бран совершенно растерялся. От собственного имени в его устах, от слов, от вида крови, которую он пустил ему, сам того не желая. Он не видел вокруг никого, кроме Кона — его осунувшегося смуглого лица, лихорадочно горящих глаз. Его отрезвил только голос сэра Баристана, скомандовавшего своим воинам: «Взять этих разбойников!» — Нет! — яростно выкрикнул принц, на миг обернувшись. — Мне нужен только он! Нам нужен только Лайонс! Заберите его! А остальные пусть уходят. И медленно опустил копьё со словами: — Твоих людей не тронут, — и прикусил губу. — Спасибо, — хрипло выдохнул Кон, вскинув на него пылающие глаза. Он прекрасно понимал, какой камень тот снял с его души этим поступком — ведь получалось так, что Кон из-за сумятицы в собственной душе невольно подставил своих ребят, а ему было бы невыносимо осознавать, что из-за его глупости погибнут и они. Сам он уже вполне мог готовиться к позорной казни. Солдаты осторожно приблизились и вцепились в него, как собаки в раненого зверя. Но Кон не обращал внимания на путы, скрутившие его тело, на тычки и удары. — Не сметь! — бешено прокричал принц, срывая голос, и гвардейцы нехотя повиновались. Брандон угрюмо хмурился, наблюдая, как Кона ведут к лошадям. Надо было доставить пленника в их пристанище до завтрашнего утра, и только потом выдвигаться обратно в королевскую гавань, в замок. Ещё принц мельком подумал, что так щедро помилованные им люди Кона, возможно, придут вызволять своего вожака. Но схватка пришлась бы ему по душе. Наконец всадники со своим трофеем тронулись в путь. * * * Кон, покачиваясь на лошади позади одного из гвардейцев, думал о том же самом, что и принц, сам того не зная. Во-первых, он не ответил на столь страстно и отчаянно заданный вопрос мальчишки. Но что он мог ему ответить?! Он понятия не имел, что с ним самим-то творилось! Вернее, он знал, что с ним творилось, но это знание его просто убивало! И второе, о чём он думал — лишь бы разбойники не заявились выручать его. Как он мог объяснить своим людям, что сам сдался, потому что хотел умереть, потому что ему вовсе не нужно было это мучительное чувство, раздиравшее ему грудь? Наконец отряд добрался до таверны. И первым делом пленник был помещён в отдельную комнату, одну из самых тесных, где была только койка и прочная дверь. Да и окно маленькое, чтобы Кон не пролез в него. Хотели определить его в погреб, но хозяин таверны принялся причитать, что, мол, разбойник перепортит ему всё вино и припасы. Кон молча сидел на кровати в своей темнице со всё ещё скрученными за спиной руками, которые, конечно же, уже совершенно затекли и онемели. Он слышал вопли хозяина по поводу погреба, и его разобрал смех. Раньше он бы так и поступил — забаррикадировался бы в погребе, пил там и ел в своё удовольствие, ожидая, когда прибудут его люди, и они вместе начнут бой с гвардейцами. Но сейчас он был совершенно не в том состоянии. Бран не выходил у него из головы. Он услышал, как щёлкнула задвижка дверного замка и поднял голову. Комната слабо освещалась лишь одним светильником. И в зыбком полумраке он увидел, что перед ним стоит принц. В чёрном камзоле, с оружием за поясом, тонкий и гибкий он медленно прошёл ближе к пленнику и встал напротив, хмурясь и невольно покусывая губы. — Мне показалось, или ты сдался сам? — негромко спросил он. Глядя на него так жадно, словно видел в последний раз, Кон покачал головой и выдавил: — Нет. Не показалось. Сдался сам. Он сжал губы в ожидании неминуемого следующего вопроса, он точно знал, каким он будет… но совершенно не знал, что на него ответить. У принца в горле пересохло, прежде чем он решился спросить. Странная жадность в глазах Кона заставила его недоверчиво сощуриться. Он наклонился немного ближе, чтобы видеть перед собой его лицо ясно и чётко: — Ты не ответил мне там, у реки. Но теперь я знаю, что ты говорил правду о моём отце. Что ты умеешь говорить правду. Какого чёрта, Кон? Глаза его гневно сверкнули. Кон невольно потянул воздух ноздрями, вбирая запах его разгорячённого тела, но ответил с усмешкой — всё-таки не смог не поддразнить мальчишку — Какого чёрта — что? Какого чёрта я сказал правду? Тем не менее, на душе у него потеплело. Всё-таки парень ему поверил… Принц раздраженно оскалился, видимо, понимал, что разбойник снова нарочно его дразнит, и пытался сохранить хладнокровие. — Какого чёрта ты сдался?! Какого чёрта я сразу не убил тебя? — он запинался от злости, сам не замечая, что его рука легла на широкое плечо пленника, судорожно сжимая его. — Это ты меня спрашиваешь? — Кон ёрнически изогнул тёмную бровь, наслаждаясь каждым мгновением этого спора, наслаждаясь тем, как мальчишка пофыркивает, словно жеребёнок, как покусывает пухлые губы. Каждый его жест заставлял всё внутри загораться от воспоминаний… от желания. Кон чуть было не заёрзал под его рукой. — Да, я тебя спрашиваю! — прошипел принц, чувствуя, как вспыхнули щёки. — Не смей насмехаться надо мной! — Да неужели? — протянул Кон, ухмыляясь ещё шире. Про себя он подумал, что мог бы сейчас ляпнуть что-то омерзительно пошлое, чтобы уязвить Брана ещё пуще, но ему этого совсем не хотелось. Ему хотелось… о Боже, ему так хотелось впиться поцелуем в эти пухлые губы, цедящие сердитые слова, прижать к себе тонкое тело… целовать, целовать и гладить… Он беспомощно дёрнул связанными за спиной руками и шёпотом выругался. Брандон судорожно выдохнул. И, наконец решившись, провёл рукой от плеча к шее Кона и забрался пальцами в его волосы. Осторожно, будто тот мог укусить. Дыхание перехватило, глаза остекленели. Он словно гладил по густой шерсти огромного, беспомощного, связанного волка. Сердце у Кона так и подпрыгнуло, а потом забилось болезненными толчками. Воздуху не хватало. Бран, невинная душа, и не подозревал, что даже сейчас, со связанными руками, Кон мог запросто ударить его головой в лицо, лишить сознания, сбить с ног, повалить на пол, а там… тем более, что дурачок сам закрыл дверь на задвижку. Но это же был Бран! Его воронёнок. Его жеребёнок. Его король. Они принадлежали друг другу. Это и был ответ на мучительный вопрос Брана: «Какого чёрта?» И тут обветренные губы принца сами прижались к его губам – неумело, неловко и пылко. Кон окаменел. А потом застонал, жадно ловя их, чтобы продлить этот неумелый поцелуй, раскрыть этот сладкий рот своим ртом. Он опять беспомощно дёрнул руками. Всё его тело изнывало по нему, и он прекрасно понимал, что парень чувствует то же самое. — Это наваждение… — прохрипел он вслух, чуть отстранившись. Глядя в светлые отчаянные глаза Брана, Кон читал его как книгу. Он понимал, что тот в полной растерянности. Сбит с толку. Не понимает себя. Но и оторваться от него не может. Пресвятые угодники! Мальчишка смотрел на него так, будто сейчас заплачет, молча ожидая его подсказки. — Сладкий… — прошептал Кон, рефлекторно облизывая распухшие от его поцелуев губы. — Не думай ни о чём… давай сделаем это…. А потом пусть хоть погорит всё… Можешь меня развязать? — спросил он всё так же мягко. Бран сперва затряс головой, словно выныривая из воды, а потом его тонкие пальцы принялись неумело, но настойчиво дёргать на Коне путы. Только спустя несколько мгновений он догадался разрезать их висевшим на поясе ножом. Наконец ремни соскользнули на пол, и Бран выдохнул: — Демон. Ты чёртов демон. Ты околдовал меня. Ты сейчас сбежишь! — Я ангел, — поправил Кон со всей серьёзностью и тут же ухмыльнулся до ушей. — Спасибо. И, даже не обращая внимания на затёкшие руки, он опрокинул Брана на кровать и навис над ним, внимательно глядя в расширившиеся от испуга и возбуждения глаза. Сердце принца бешено колотилось у его груди. — Если б я хотел удрать, я бы не сдался тебе, — прошептал Кон, ласково касаясь гладкой горячей щеки. — А сейчас ты сдайся мне. Сдайся, как я сдался, Бран, воронёнок мой… Мой король. * * * Когда под окном раздался бешеный собачий лай, Кон приподнялся, неудержимо улыбаясь. Честное слово, теперь он мог совершенно спокойно умереть, но стоило ещё пожить, чёрт побери, ради своего воронёнка. Он осторожно провел губами по его скуле. — Бран, просыпайся, — быстро зашептал он, продолжая блаженно улыбаться, но одновременно подымаясь на ноги и держа его на руках. — Готов спорить на двадцать золотых, это мои грёбаные обормоты, то есть мои преданные люди пришли ко мне на выручку! Он так и затрясся от смеха, ставя Брана на пол и прижимаясь щекой к его макушке. Даже при таких обстоятельствах он не мог оторвать от него ни губ, ни рук. — А? Что?.. — Бран, мгновенно очнувшись, быстро глянул на окно, и усиливающийся лай только сейчас дошёл до его ушей. — Твои люди? И что теперь делать? Он глянул в другую сторону, на дверь за которой все еще свистели и пели его доблестные гвардейцы. Очнувшись, он резко обхватил ладонями лицо Кона, заставляя взглянуть на себя. — Я не отдам тебя! Понял? Продолжая блаженно лыбиться, тот наклонился и уткнулся лбом в его лоб: — Я сам пришёл и никуда не уйду. Но они-то этого не знают! Он снова шало засмеялся, блестя глазами. — Давай хоть штаны наденем, что ли. Он чувствовал себя так, словно скинул с плеч лет двадцать. Вся гнетущая его тоска рассеялась во мгновение ока. — Чёрт! — в панике оглядевшись, принц принялся натягивать едва найденные штаны и рубаху. — Сколько их там у тебя, твоих разбойников? — пропыхтел он. — Мои гвардейцы разрубят их на куски! Чёрт, чёрт, чёрт! Ну что ты смеёшься?! С ума сошёл? Это прозвучало одновременно свирепо и жалобно. Он не видел себя со стороны таким, каким видел его сейчас Кон. Рубашку совсем не вышло заправить, волосы торчали во все стороны как у одуванчика. Грозного одуванчика. Кон, уже успевший одеться, быстро провёл ладонью по его волосам, собирая их сзади в хвостик и перетягивая невесть откуда взявшимся обрывком бечёвки. Потянул носом, с удовольствием впитывая запах их пота и семени, и весело сказал: — У нас, конечно, такой вид, будто мы тут сношались, как кролики… и Баристан непременно нас выпорет… — он снова беззвучно рассмеялся, — но всё равно пошли, пока наши остолопы и вправду не начали резать друг друга. Ты удержи своих, я своих. А дальше я знаю, что делать, положись на меня, воронёнок. Он ещё раз коротко коснулся губами его губ и отодвинул дверной засов. * * * Едва спустившись в зал, Кон мгновенно оценил обстановку и вытряхнул ближайшего гвардейца из пояса с оружием. Выхватил меч, отсалютовал им ничуть не удивившемуся Баристану и поспешил к двери, надеясь, что принц с Баристаном управятся с гвардейцами без него. Распахнул дверь и встал на пороге, прекрасно вырисовывающийся на фоне прямоугольника света, падавшего из двери — высокий, сильный, грозный. — Ладно, парни! — рявкнул он, возвысив голос. — Вы молодцы, но я не в плену! Давайте заходите сюда! — и, усмехнувшись, добавил: — Здесь наливают! Только без глупостей мне. И снова вернулся в зал. Ватага разбойников — человек пятнадцать, вооруженных кто мечами, кто короткими копьями — ввалилась за ним, и девки тут же с визгом посыпались с колен гвардейцев, на четвереньках прячась под столы. Судя по физиономиям враз протрезвевших вояк, они готовы были последовать их примеру. Дождавшись, пока все его люди, с подозрением озираясь, как стая волков, войдут в трактир, Кон спокойно повернулся к принцу и с силой проговорил: — Я и мои люди готовы служить тебе, король Брандон, мечом и кровью. Он посмотрел на принца так жадно и жарко, словно передавал ему всю свою силу и любовь. Потом быстро оглядел своих ошалевших разбойников и сказал уже им: — Король Брандон служит только Богу и справедливости. А мы будем служить ему. Он вдруг опустился перед Браном на колени и протянул ему меч, покорно склоняя черноволосую голову: — Прими мой меч и мою кровь, король. И мою тебе верность. Он вытянул перед собой левую руку и полоснул лезвием по ладони, чтобы кровь брызнула на пол. И снова поднял глаза — тёмные, глубокие, волчьи. — Волк верен до смерти, — прошептал он так, чтобы слышал только Брандон. Тот глубоко вздохнул, расправляя плечи. Выдернул из ножен Баристана меч и шагнул ближе к Кону. — Сэр Кон Лайонс, именем короны я, принц Брандон из рода Рейнов, возвращаю тебе твой титул, земли и честь. Отныне ты служишь только мне, твой меч и ты сам принадлежишь мне. — он опустил лезвие меча на его левое плечо, на правое. Потом сам быстро коснулся лезвием ладони и провел тонкую алую полосу по его лбу. — Ты и твои люди отныне рыцари ордена Волка. Служите с честью. Встань, сэр Лайонс. И он улыбнулся так светло и счастливо, словно хотел налететь на него с объятиями. Но сдержал себя. Добавил тихо, когда уже тот поднялся на ноги, выпрямляясь во весь рост: — Ворон не предаст. Теперь ты точно попался. Кон улыбнулся и на миг опустил глаза, хмельно сверкнувшие. И прошептал: — Согласен.