Принц-Солнце

Чародей очнулся на Кладбище Спящих. Он открыл глаза и увидел над головой ветви старого Древа Жизни, иссохшего и почти развалившегося под тяготами забытых времён. Корни Древа столетиями тянулись в недра безжизненной, сухой почвы окраинных земель мёртвого царства людей, когда-то именовавшегося Камелотом, чтобы потревожить безымянную могилу последнего чародея и призвать его для загаданного Богами свершения. И теперь, когда корни, наконец, исполнили своё предназначение, Древо готово было умереть. Чародей же только проморгался нелепо, словно прогоняя утреннюю дремоту. Он поднял над головой свои хрупкие дряхлеющие ладони, собранные крупица к крупице древней магией, и охотно впитал в себя все до последней росинки жизнетворной души Древа. Он поднялся, разминая своё теперь уже вновь юное и полное жизни тело, и огляделся вокруг. Кладбище Спящих располагалось на самых крайних землях некогда процветавшего Камелота. Когда-то давно, ещё до того, как старый Король сошёл с ума и загородил королевство высоченными стенами, здесь жили простые селяне. Потом, когда Культ Ведьм основал Кольцевую Стену Камелота чуть дальше на севере, здесь проходил единственный торговый путь в королевство, открытый для редких союзников. Ещё позже, когда союзников у Камелота не осталось вовсе, это место стало могилой для последнего отряда рыцарей, зажатого несметными полчищами вражеских войск. Ибо Король — обезумевший от горя Король — опасаясь мнимого предательства, отправил своих последних верных подданных на погибель, заперев Центральные Врата и оставив рыцарей на милость беспощадного Хранителя. Всё это — историю забытого Королевства и предательства Короля — знало Древо Жизни, росшее здесь с незапамятных времён. И всё это теперь знал Чародей, впитавший в себя последний оплот жизни этих мёртвых земель в лице засохшего ныне Древа. Вместо крестов и надгробий могилы Спящих — отважных рыцарей забытого королевства — были украшены проржавелыми пиками, старыми знамёнами и торчащими из земли полуразвалившимися металлическими пластинами, некогда бывшими частями полированных ратных лат. Небо над головой Чародея было тёмно-багровым. А Солнца не было вовсе. Чародей на секунду позволил себе потеряться в памяти Древа — в безмятежном созерцании бытия сквозь десятки и сотни лет неподвижности. А потом он пошёл вперёд на своих вполне человеческих ногах, вдыхая своими человеческими лёгкими затхлый, гнилостный воздух Кладбища. Деревом быть, определённо, проще. Чародей дал ногам привести себя к огромной стене, минуя остовы рыцарского снаряжения и сухие кустарники на пути. Он приложил руку к холодному камню Кольцевой Стены Камелота и позволил древней проклятой магии вести себя вдоль каменной кладки дальше к Вратам. Колдовство Ведьм в этом каменном сооружении было невероятно сильно: стоять вблизи было почти невозможно — так и хотелось развернуться и уйти, не зная почему — а мысли повредить стену даже не могло и возникнуть. Но даже такое мощное колдовство не было всесильным — камни потрескались от тысячелетия на ветру, а в крошечных щелях пророс привычный ко всему ядовитый плющ. Он шёл с закрытыми глазами, потерянный в отголосках ведьминой магии, а потому едва не запнулся от неожиданности, когда что-то приземлилось ему на плечо. — Так значит, ты и есть тот, о ком говорил Дракон, — сказал тоненький голосок. Чародей повернул голову и увидел крошечную птичку на своём плече. Её перья отливали металлическим блеском, а грудка была ярко-алой с крошечным золотым пятнышком посередине. Глаза птахи были чёрными как смоль. — Кто ты и откуда? — спросил он. — Драконом нам дано имя Птичка-невеличка, и нас никогда не одолевало желание придумать иное, — прочирикала птица, — можешь использовать его. Мы следуем за тобой с самого Кладбища Спящих. Теперь, будь добр, поделись своим именем в ответ. Чародей задумался. Существо это было проклятым, потому как обитателем Кладбища могла быть лишь Нежить. Но птица до сих пор не проявляла агрессию, да и Нежить как таковая не обязательно была чем-то опасным. Чародей, в конце концов, и сам был в паре шагов от того, чтобы именоваться Нежитью. — Ты можешь звать меня Чародеем, потому что я — чародей по праву рождения и смерти. Имени своего я тебе не дам, даже если бы был способен его вспомнить. Птичка-невеличка понурилась, больно царапая своими стальными коготками плечо Чародея: может, рассчитывала, что он всё-таки отдаст ей имя. Прямая враждебность, впрочем, от неё не исходила. — Хорошо, Чародей, — сказала, наконец, птаха, — в такие времена, в самом деле, не стоит раздавать свои имена каждому встречному, особенно те, что тебе самому не принадлежат. И всё же, как доброго друга, которым должны стать все те, у кого сохранились ещё крупицы разума в этой пучине безумия, попросим тебя о небольшой услуге. — И какой же? Птаха ободрилась, ослабив когтистую хватку, радуясь, похоже, что ей не отказали с ходу: — Всего лишь попросим тебя последовать за нами и побеседовать с Великим Драконом. Добровольно. Чародей наклонил голову набок. Существо просило последовать по доброй воле, словно могло заставить его в любом случае, и пусть он плохо представлял, каким образом это может быть достигнуто (едва ли кого-то способна испугать крошечная птаха), проверять такие угрозы не очень-то и хотелось. К тому же разговор с Драконом — кем бы он ни был — обещал быть интересным. — А что я получу взамен? — спросил он. — Моё перо. Чародей кивнул, и Птичка-невеличка вспорхнула с его плеча. Чародей подхватил выпавшее металлическое перо и засунул его себе за пазуху: оно рано или поздно пригодится, и пусть пока он не был уверен каким образом, но предчувствие не могло его обмануть. В пере, в самой глубине его сущности, звенел далёким эхом забытый боевой клич. Птаха повела его дальше от стены и проклятой магии ведьм вглубь иссушенного леса, окружавшего Стену. Деревья нависали над головой, словно клетка из сухих прутьев, а сквозь них проглядывало багровое небо. Под ногами мягким ковром расстилался красный и фиолетовый мох, наверняка ядовитый. Иногда под ботинком что-то похрустывало, но Чародей не приглядывался — иногда лучше не знать, чьи кости тревожишь. Наконец, Птичка-невеличка вылетела на небольшую опушку, где деревья будто расступались перед огромной громадой белых костей. Птаха покружила вокруг огромного драконьего черепа, а потом с громкой трелью — неестественно пугающей в этой мёртвой тишине заброшенной окраины древнего Камелота — вновь села Чародею на плечо. Череп Дракона дрогнул, а потом нижняя его челюсть задрожала. И Скелет Дракона заговорил: — Вот мы и встретились вновь, добрый друг. — Боюсь, мы не знакомы, — возразил Чародей. — Или, по крайней мере, я не могу припомнить, что водил дружбу с драконами. Дракон гулко рассмеялся, отчего с его костяной челюсти посыпался песок. Там, где у него должны были быть глаза, в пустых костяных провалах зажглись золотистые огоньки. — Не помня ничего, ты всё равно потянулся к гнусному королевству безумного Короля, пусть магия Ведьм и должна была бы отвадить любую нежить от границ, — сказал Дракон. — Некогда меня звали Великим Драконом, и некоторые вещи я знаю наверняка. — Ты был тем, кто призвал меня из небытия, ведь так? — Именно так. Эти земли достаточно гнили в собственном безумии, пора найтись кому-то, кто пройдёт весь путь до Усыпальницы Принца и вернёт, наконец, Солнце на небосклон. Древо в его памяти напевало старую мелодию: голос рыцаря, читающего сказки скромному могильному камню без имени и погребальной молитвы, почти теряющегося в корнях Древа. «И Принц умер, а с ним погасло и Солнце, — говорил рыцарь тихо и устало, — и я не могу его винить, не по-настоящему». Однажды рыцарь не вернулся больше, и Древо осталось без сказок. А потом не пришёл больше никто, и оно позволило себе начать медленно-медленно умирать, погружаясь в слепой сон всё глубже и глубже. Пока Древо Жизни не стало вновь Чародеем, как это и было предначертано. — И этот кто-то я? — спросил Чародей, заранее зная ответ. — Да, — ответил Дракон. — Это твоя судьба — пробудить Принца-Солнце и вернуть мир в земли Камелота. Ты можешь противиться и не соглашаться сколько угодно, но ноги сами приведут тебя прямо в сердце Камелота к стенам Замка Короля, в тронный зал обезумевшего монарха. Добудь Ключ Горя и спустись в подземелье замка, всё ниже и ниже, пока не достигнешь резной двери с изображением Солнца. — За этой дверью и будет Усыпальница? Там будет Принц-Солнце? — И да, и нет. Там будет кое-что, без чего тебе не завершить путешествие. В конце концов, если бы для возвращения Солнца, всего-то и требовалось, что потревожить смертный сон давно почившего Принца, это было бы не слишком сложной задачей. Чародей усмехнулся. — И что я получу, если решусь сделать это? — Ох, юный Чародей, — сказал Дракон, — так сделки не заключаются. Нет никакого смысла награждать тебя за то, что ты сделаешь в любом случае. А впрочем, любая дорога строится из крошечных актов добродетели. Я сделаю тебе дар, однако ты сам ему будешь не рад однажды. Я верну тебе позабытое имя. Чародей едва успел закрыть лицо рукой, спасаясь от яркой вспышки. Он почувствовал, как птица впилась металлическими когтями в его плечо. Через секунду или даже меньше свечение исчезло. Чародей открыл глаза, но Скелета Дракона на опушке больше не было — лишь кучка праха. — Кажется, теперь наш долг Дракону, наконец, оплачен, — сказала Птичка-невеличка тихо и поражённо, словно не могла поверить в происходящее, а потом обратилась к Чародею: — Ты что-то вспомнил? Он медленно осел на землю, впиваясь пальцами в цветной мох. Прямо перед его глазами на земле высвечивались золотистые руны. Он провёл по ним пальцами, впитывая угасающее свечение. На мгновение перед его взором предстали два силуэта на фоне широкого дверного проёма: женщина в длинном платье и мужчина в рыцарских доспехах без шлема. Они держались за руки, а в их соединённых ладонях был зажат большой деревянный ключ. Было за ними что-то ещё: потерянные улыбки, хранимые секреты и нежданные предательства. Там пряталось что-то страшное и всё же очевидное, если хорошенько подумать. Чародей потянулся за мыслью, но наваждение исчезло так же быстро, как и появилось, оставив за собой лишь странное горьковатое послевкусие. — Вспомнил своё имя, как Дракон и обещал, — ответил он, наконец. — Но тебе я его всё равно не отдам. Имя было могущественной вещью, даже чужое, а уж тем более твоё собственное. Чародей позволил имени вернуться, мысленно повертел его так и этак, будто примеряя. За именем тянулась вереница воспоминаний: болезненных и радостных, счастливых и печальных — лишь потянись и достанешь. У него не было на это времени. — Какая жалость, — сказала Птичка-невеличка, поскрипывая стальным оперением. — Ты можешь провести меня к Центральным Вратам? — он мог вполне дойти и сам, но спросить не мешало. — Да, можем. Раз уж Дракон теперь не здесь, наш путь лежит туда же, а потому платы не спросим. Только не отставай. Птаха вспорхнула с его плеча, и Чародею пришлось поторопиться, чтобы поспевать за ней. Птичка-невеличка петляла между сухими ветвями мёртвой поросли: она не отрывалась вперёд специально, но и не особо ждала бегущего за ней Чародея. — Для могучего Чародея ты слишком уж похож на простого человека, — сказала птаха, когда он вновь едва не запнулся о выпирающий корень дерева. — А давно здесь бывали люди? — Нет, пожалуй, тут водится лишь Нежить. Впрочем, ты и сам от Нежити ушёл недалеко: всё, чего в тебе живого найдётся — благословение Древа. А любое благословение, знаешь ли, не бесконечно. — От тебя ведь тоже несёт его благодатью. — Нельзя жить среди Спящих и не заручиться крупицей благодати Древа. В конце концов, оно росло прямо посреди Кладбища. У нас было подобие гнезда лет сто назад, пока ветки Древа не стали столь хрупкими, что перестали выдерживать наш вес. — И куда ты направляешься теперь? — спросил Чародей. — Доходили до нас слухи, что Внутренние Стены достаточно крепки, чтобы выдержать гнездо одинокой птахи. И в отличие от Кольцевой Стены там всё не настолько провоняло ведьминым колдовством. — Мы могли бы пойти вместе, — предложил он. — Нет, не могли бы, пара крыльев всегда быстрее пары ног, — Птичка-невеличка показательно пару раз облетела Чародея по кругу. — Впрочем, раз мы с тобой так дружны и даже общим благословением напитаны, пожалуй, дадим тебе совет: разворачивайся и ступай подальше от этих проклятых земель. С благословением Древа в тебе почти не распознать Нежить, и другие королевства, быть может, предоставят тебе убежище. Чародей грустно рассмеялся. — В других королевствах всё так же не светит Солнце. Какая разница? — Ты говоришь так, будто помнишь времена, когда Солнце светило. — Может, помню. Может, нет. Что-то всё равно тянет меня к сердцу Камелота. Как и тебя, похоже. — А тебя не отговорить, да? — Не отговорить, — сказал Чародей и широко улыбнулся. — Ты был придворным колдуном? До того, как умер? — спросила Птичка-невеличка. — Быть такого не может, чтобы королевства не попытались присвоить себе чародея. — Я не помню, — ответил он. — Но одежда на мне сшита из дешёвой грубой ткани, а руки покрыты мозолями, которых не бывает у тех, кто живёт, довольствуясь роскошью. И более всего я убеждён, что долгое время был в Камелоте. Я почти уверен, что и умер я там. — Как же тогда ты оказался по эту сторону Стен? Чародей лишь пожал плечами. Они вышли на широкую пустую поляну: тут не было ни деревьев, ни даже мха. Метрах в пятидесяти от границы сухой поросли была Кольцевая Стена во всей своей красе: такая высокая и крепкая, что ни перелезть, ни разрушить. А ещё здесь были высоченные резные ворота — Центральные Врата. — Тогда всё же прими хоть совет: если каким-то чудом сумеешь оказаться по ту сторону Стены, не ступай по Тракту. Он ведёт напрямую к Замку, да, но тебе не понравится тревожить тех, кто этот путь стережёт. За Внутреннюю Стену, ограждающую город, попасть будет ещё сложнее, но за ней обитает миролюбивая Нежить, сплошь бывшие крестьяне и ремесленники. В Замок попасть можно лишь по прямому допуску от Короля. Это не будет простым путём, никоим образом, и даже если ты пройдёшь всё это, останется Король. Он безумен, но не слаб. Тебе потребуется вся удача и любая предложенная помощь. И всё же улетать птаха не спешила. Она уселась на землю возле ног Чародея и уставилась на него своими умными чёрными глазками. — В чём дело? — спросил Чародей. — Если ты и правда хочешь вернуть Солнце… Дорога впереди опасна вдвойне для таких как ты, от кого за версту несёт жизнью, — она повернула голову набок и щёлкнула металлическим клювиком. — Если окажешься в большой опасности, такой, что от ужаса кровь в жилах стынет — воспользуйся пером. А теперь прощай. И Птичка-невеличка вспорхнула и перелетела Кольцевую Стену, быстро обратившись в крошечную точку над горизонтом. Чародей вздохнул тяжело, жалея, что сам не может так же просто преодолеть преграду перед собой, и направился медленным осторожным шагом к Вратам. Те представляли собой огромные двери из тёмного металла, украшенные резным узором и подсвеченные призрачными огнями с земли и крупными фонарями-светляками, нависшими в невесомости над кладкой стены. Когда до Врат было уже рукой подать, откуда-то сверху раздался мужской голос: — Я бы не советовал это делать. Чародей остановился. Голос не звучал угрожающе, скорее наоборот: был вполне дружелюбным. Это-то и настораживало. Чародей поднял голову, встречаясь взглядом с опущенным забралом сидящего прямо на стене рыцаря. Тот располагался практически над дверьми прямо под светом фонаря, свесив одну ногу вниз и упираясь боком на гербовый щит Камелота. Доспех его и сияющий в тусклом освещении меч явно видали времена получше: когда-то ровный металл хорошего качества ныне был испещрён мелкими царапинами, сколами и пятнами ржавчины, будто о снаряжении не заботились веками. Поверх доспеха — явно времён процветания Камелота — был накинут потрёпанный плащ непонятного оттенка. Когда-то, возможно, он был ярко-алым, но теперь цветом своим больше походил на тёмно-бордовое бессолнечное небо здешних земель. Рыцарь, несомненно, был Нежитью — одним из воскресших под тлетворным влиянием магии Культа Ведьм несчастным существом, обречённым вечно скитаться по свету не живым и не мёртвым, пока крупицы разума не покинут его, или до тех пор, пока мир не изменится и проклятие не утратит свою силу. — Кто ты? — спросил Чародей. — Меня по-здешнему кличут Рыцарь-странник, — ответил рыцарь. — Я стерегу Врата и отваживаю глупцов вроде тебя от неминуемой гибели. — Ты и есть Хранитель Врат? — Чародей удивился. Он ожидал чего-нибудь более… внушительного. Рыцарь-странник гулко рассмеялся. Чародей лишь больше нахмурился. — Нет, Хранитель — это не я, — сказал рыцарь, отсмеявшись, — Хранитель, в отличие от меня, куда менее разговорчив. Нет, я всего лишь предупреждаю, что дальше не пройти. — И часто тебя слушаются? Рыцарь усмехнулся. Его голос отдавал эхом из-за опущенного забрала. — Здесь не так-то часто можно встретить путников. И всё же те из них, что были достаточно благоразумны, чтобы прислушаться к осторожному предупреждению доброжелателя, ушли отсюда на своих двоих. Что нельзя сказать о тех, кто ослушался. — И о чём же именно твоё предупреждение? — О, оно простое: уходи прочь, или Хранитель Центральных Врат к вечеру будет смачно обгладывать твои косточки, — сказал Рыцарь-странник, безразлично пожимая плечами. — Так уж вышло, что я облюбовал это местечко, а слушать все эти отвратительные причмокивания — такое себе удовольствие. Чародей сделал шаг вперёд, и рыцарь протяжно вздохнул: — Нет, правда, возвращайся, при тебе даже оружия никакого нет. — Оно мне и не нужно. Чародей дотронулся до холодного металла двери кончиками пальцев. Сверху послышалось смачное «дьявол», и что-то тяжёлое шмякнулось о землю за спиной Чародея, заставляя его непроизвольно обернуться. Существо перед ним напоминало огромную отощавшую чёрную собаку, метра три высотой, с непропорционально большой головой, сияющими алыми глазами и неестественно широко раскрытой пастью. Шерсть Хранителя напоминала старое зачёсанное волокно, спутанная и рваная, и от неё за версту несло гнилью и разложением. Повсюду тело Хранителя Врат было испещрено длинными рублёными ранами, похожими на ожоги, а худые конечности и видимые рёбра намекали на неутолённый голод. Острые зубы чудища шли в несколько рядов и на нижней, и на верхней челюстях, а с подбородка на землю капали вязкими шматками слюни — и судя по шипящему звуку, с которым земля на том же месте тут же начинала дымить, они были крайне ядовиты. — Ну и чего стоишь! Беги! — Рыцарь-странник, несмотря на своё прежнее равнодушие, тут же спрыгнул вниз, перекатываясь по каменистой почве и занимая позицию перед Чародеем. Рыцарь вонзил меч в землю перед собой и сложил руки в молитвенном жесте. Чудище, присматриваясь, наклонило голову набок и высунуло наружу свой длинный подгнивающий язык — будто, правда, было обычной собакой. Оно наклонилось немного назад, сгибая задние лапы и готовясь к прыжку. Рыцарь обернулся, чтобы увидеть, что Чародей так и не двинулся с места, и — хоть с закрытым шлемом сказать точно было нельзя — Чародей мог бы поклясться, что он раздражённо цыкнул. Рыцарь-странник вновь устремил всё своё внимание на противника: со сложенными ладонями он что-то сказал — слишком тихо, чтобы Чародей расслышал — и меч объяло белое сияние. Хранитель Врат взвыл — громко и отчаянно — и бросился вперёд с невероятной скоростью. Рыцарь-странник резким рывком вынул меч из земли и бросился в атаку. Чудище лишь в самый последний момент уклонилось от широкого взмаха оружия и неловко впечаталось в стену с жалким поскуливанием. — Пойди прочь, — сказал рыцарь, наставляя всё ещё сияющий меч прямо на Хранителя. — Новая рана тебе ни к чему. Чудище вначале заскулило громче, словно, и правда, раздумывало сбежать, зализывая раны, но потом алый взор Хранителя Врат упал на Чародея. Чудище встало на все четыре лапы и оскалилось, громко рыча. Рыцарь левой рукой достал из-за спины щит и сменил стойку на оборонительную, спиной пытаясь скрыть Чародея из поля зрения Хранителя Врат. Сияние меча начинало медленно ослабевать. Впрочем, Чародей больше не собирался просто стоять и смотреть: он, невидимо для рыцаря, поднял правую руку перед собой и, когда лапы Хранителя Врат оторвались от земли в очередном смертоносном прыжке, позволил своей магии — бушующей в грудной клетке с момента пробуждения на Кладбище Спящих — вырваться одним резким порывом. Чудище даже не успело приземлиться: мощный всплеск бесконтрольной магии тут же обратил его в прах. Чародей почувствовал, как собственное тело стало слишком тяжёлым, и медленно осел на землю. Ему стоило бы научиться это контролировать: он ощущал, как вместе с магией наружу настойчиво пыталась прорваться и жизненная энергия. — Говорил же, оружие мне не нужно, — сказал он, запыхаясь. Рыцарь-странник медленно обернулся. Чародей и с закрытым шлемом мог понять, что рыцарь излучал недоверие, да и немудрено: глаза Чародея всё ещё наверняка сияли остаточным блеском золотого свечения. — Ты колдун, — медленно проговорил Рыцарь-странник. Он не шевельнулся, но по напряжённой позе было видно, что он был в шаге от того, чтобы вскинуть меч перед собой. — Чародей, на самом деле, — ответил Чародей и улыбнулся, стараясь казаться как можно более безобидным. Что, наверное, имело мало смысла, ведь минуту назад он взглядом обратил чудище в пепел. — И в чём отличие? Все вы — грязные приспешники Культа Ведьм. — Нет, нет, я не имею ничего общего с проклятием здешних земель, — возразил Чародей. — Смотри! Он поднял ладони с земли — рыцарь сделал настороженный шаг назад и поднял-таки перед собой меч. Чародей замер на мгновение, но когда со стороны Рыцаря-странника никаких других действий не последовало, медленно зачитал слова древнего благословения на языке Старой Религии. Он сомкнул ладони перед собой и закрыл глаза. — Я чародей, — повторил он снова, а потом раскрыл ладони: оттуда выпорхнула живая бабочка. Рыцарь, забывшись, бросил и щит, и меч на землю, в отчаянном порыве пытаясь поймать насекомое. Но бабочка без особых усилий уклонилась от его захвата и, напоследок едва не коснувшись забрала рыцарского шлема своим лазоревым крылом, улетела. Рыцарь-странник, не двигаясь с места, рухнул на колени в паре метров от Чародея так, что теперь их лица были на одном уровне, и Чародей мог увидеть в прорези забрала отблеск чужих глаз. Рыцарь тихо произнёс с несчастным смешком: — Так вот значит, какой была Жизнь когда-то? Я уже и не помню. Ничего не помню. Чародей поёжился и поспешил встать. Нежить плохо реагировала на дыхание жизни, он почти забыл об этом. Память Древа хранила воспоминания о жалких существах с пустотой вместо души, окончательно побеждённых своим проклятием. Нежить страшилась и желала прикосновения к Древу, стремилась заполучить хоть крупицу Жизни и боялась обжечься этой незнакомой теперь силой. Существа тихо выли и стенали возле Древа, боясь потревожить сон Спящих, и никогда так и не набирались мужества коснуться живительных ветвей. Менее обезумевшая Нежить, вроде Птички-невелички, поклонялась Древу за крупицы жизненной благодати, содержащейся в листьях, ветвях и корнях когда-то живого Древа. Благодать могла скрыть от чужих глаз следы разложения, позволяя Нежити притворяться живыми существами. Но даже благодать Древа не была настоящей Жизнью. Да и сам Чародей — спавший тысячелетие под корнями Древа Жизни — по-прежнему был лишь Нежитью, замаскированной под человека, и без дальнейшего благословения он и сам рано или поздно сойдёт с ума и разложится под влиянием проклятия Камелота. Но магия Чародея таким дефектом не обладала. Его магия черпала силы из чего-то более древнего, чем Культ Ведьм или Древо Жизни. Магия эта была его частью до того, как его прах сгнил в окроплённой кровью земле Кладбища Спящих, она была его частью задолго до его смерти, до того, как Солнце погасло. Чародеи рождались с магией, и магия эта не покидала их даже в смерти. Она была чем-то, способным обыграть смерть, а потому не должно было быть настолько удивительно, что магия эта могла сотворить жизнь. Он коснулся, наконец, холодного металла створок Врат и, навалившись, распахнул их. Фонари, подпитывающиеся всё это время магией Культа Ведьм, начали медленно угасать. Теперь основным источником света были меньшего размера синеватые фонари-светляки, зависшие по обе стороны от Тракта, начинающегося прямо от Врат. Дорога впереди была широкой и хорошо протоптанной: так и манила идти дальше по ней. Чародей обернулся. Рыцарь-странник, похоже, уже оправился: он поднялся с земли и сделал пару осторожных шагов к Вратам. Он оглядел их, словно не мог поверить до конца, что они теперь были распахнуты. — Я всё это время был негласным стражем Врат, отпугивая заблудших путников и отгоняя чудище от тех, кто не внимал моему предупреждению, давая им время сбежать. Я не помню ничего иного, — сказал Рыцарь-странник. — Но теперь, когда Хранитель Врат повержен, оставаться здесь мне не имеет смысла. Пришло время оправдать своё имя и пуститься, наконец, в путь: я вернусь в Камелот, ибо теперь, когда Врата открыты, что-то тянет меня туда. Я ждал всё это время пробуждения Спящих, надеясь, что им удастся одолеть Хранителя и промаршировать весь путь до Замка, тогда я отправился бы с ними… Но их сон, похоже, так и будет вечным. — Ты можешь пойти со мной, ведь мне-то, в конце концов, удалось победить Хранителя, — с мягкой улыбкой предложил Чародей, указывая на освещённый Тракт, но рыцарь только покачал головой: — Мой путь к Замку будет проходить через Башню Культистов, а кому-то вроде тебя там появляться не следует. — Почему? — Там всё ещё дремлют Ведьмы-Сёстры, или так, по крайней мере, говорят, — сказал Рыцарь-странник, опустив голову. — Они — те, кто возвёл Стены, те, чья магия осквернила здешние земли и породила Нежить. Культ Ведьм стережёт их сон, но кто-то с такой мощной магией, как у тебя, может ненароком вывести из строя сторожевые руны. — Зачем тебе туда? Он молчал почти целую минуту, и Чародей решил уже, что ответа не последует. Однако Рыцарь-странник всё же заговорил: — Твоя магия напомнила мне о чём-то, что всё это время я пытался позабыть. Младшая из Сестёр, Дочь Короля… она должна мне кое-что. — Мы всё равно могли бы пройти хоть часть пути вместе, — предложил вновь Чародей. Рыцарь покачал головой. — Башня Культистов, как и мой путь, находится западнее Тракта, тебе же следует обойти Тракт по восточной стороне — через двадцать лиг на северо-востоке лежит Озеро. Воды его стережёт Бестия, но если ты её одолеешь, то сможешь получить благодать от Леди Озера. — Откуда тебе всё это известно? — удивился Чародей. — Ты ведь просидел всё это время возле Кольцевой Стены. — Стена строилась на костях Культистов, а Нежить, как я, спать не может. Если глубокой ночью от нечего делать приложить ухо к каменной кладке, то рано или поздно можно услышать шёпот. Культисты любят посплетничать. Чародей передёрнулся. — Неудивительно, почему от Стены за версту несёт гнилой магией ведьм… Что же, это значит, мы прощаемся? — На время, — Рыцарь-странник протянул ему кинжал: маленький и насквозь проржавевший. Чародей взял оружие и повертел его в руках: на рукояти и доле лезвия красовались руны, которые от времени не пострадали вовсе. — Здесь высечено одно особенное заклинание, которое позволит тебе получить мою помощь, где бы ты ни находился. До встречи, Мерлин. А потом, до того как замерший Чародей успел хоть как-то среагировать, Рыцарь-странник быстрым шагом пересёк Тракт и затерялся в тени леса по правую сторону от дороги. Руны на кинжале отказывались открывать слова, скрытые за ними, но Чародей отчётливо мог расслышать невнятный звон чужого имени и чего-то ещё. Безо всякого сомнения это была могущественная магия, ведь имя — в любом его проявлении — было особенным артефактом на проклятых землях. Впрочем, не это было важно. До встречи, Мерлин. Рыцарь-странник знал его имя.