───※───
Над его головой зазвучал надрывный плач. Чародей, не до конца очнувшись, резко дёрнулся, но двинуться не смог: что-то опутало его руки и ноги. В его правой руке — там, куда во сне Дочь Короля вложила ему в ладонь камень — был свёрток из мягкой шерстяной ткани. Чародей распахнул глаза. Над ним стояли две Плакальщицы — высокие (почти четыре метра) тощие фигуры в светлых плащах до пола. Лицо их скрывал капюшон, а тонкие костистые руки держали фонари, голубоватым сиянием освещавшие всё вокруг. Чародей от яркого света зажмурился вновь, и Плакальщицы завыли громче. То, что оплетало его конечности, затянулось туже — почти болезненно. Он уснул, измождённый многочасовой ходьбой, прямо посреди леса, прислонившись к старому дубу — и видимо зря, потому что теперь корни почти ссохшегося дерева пытались утянуть его под землю. Видимо, даже деревья были способны почувствовать благодать Жизни, что Чародей нёс в себе. Он глубоко вдохнул и открыл глаза снова: Плакальщицы склонились над ним, сложившись почти вдвое, их лица теперь были всего в полуметре от него. Чародей мог разглядеть под складками капюшонов их покорёженные рты без губ, широко распахнутые в отчаянном скорбном крике. — Я ещё не мёртв, — сказал он им, задыхаясь от того, как корни дерева стянулись ещё туже. — Идите искать себе пищу в другом месте. Плакальщицы замолкли и отстранились, но уходить не стали. В конце концов, они появились одними из первых среди Нежити и, хоть и были почти безобидны, лучше других чувствовали приближение чужой гибели. — Уходите, — повторил Чародей и сквозь сжатые зубы прошептал заклинание. Корни, оплетающие его конечности, с громким треском лопнули. Плакальщицы выронили свои фонари от внезапного звука и, издав испуганный вопль, мгновенно обернулись цветущими бузинами. Их почти неестественно белые соцветия ярко подсвечивались от фонарей в ночном лесу. Растительность в самом Камелоте была чуть более богатой, нежели на окраинных землях, но пусть даже деревья и кустарники казались почти живыми, недра их давно прогнили. Чародей встал, отряхиваясь, и отметил для себя, что к деревцам бузины походить не стоило. Да и спать под деревьями тоже. Небо было абсолютно чёрным — таковой была ночь в Камелоте. Звёзды исчезли вместе с Солнцем, а предательница Луна лишь глядела с небоскрёба блеклой тенью себя самой и давно уже совсем ничего не освещала. Даже магический огонёк, которым он прокладывал себе путь через мглу до того, как усталость его подкосила, тонул в ночном мраке и требовал огромных усилий для поддержания. Чародей подобрал один из фонарей, оставленных пугливыми Плакальщицами, и осмотрел, наконец, дар Дочери Короля. Это был плащ — простой и безыскусный, но довольно тёплый (Чародей лишь сейчас заметил, как его потряхивало от холода). В кармане плаща так же обнаружилась керамическая маска с птичьим клювом, скрывающая всё лицо, кроме двух больших круглых отверстий для глаз и нескольких едва заметных дырочек в клюве — видимо, для того, чтобы дышать было легче. Плащ Чародей надел, но маску отложил: она пригодится в городе, кишащем разумной Нежитью, но в лесу от неё не было почти никакого толку. Низшая Нежить, такая как Плакальщицы или Попрошайки, была пугливой, а лесным чудищам было всё равно — нападать ли на Нежить или на благословлённых Жизнью. Идти на восток без Солнца или других ориентиров было сложно, но Рыцарь-странник указал ему на озеро. А подобный резервуар отследить при помощи магии было намного проще: вода, в конце концов, была одним из первичных элементов древней магии. Теперь, когда Чародей смог хоть немного восстановить свои силы (пусть сон его и был потревожен сначала Дочерью Короля, а после — не самым приятным пробуждением), продолжать путь было легче. Он не рисковал что-либо есть, хоть и чувствовал голод — местные ягоды были токсичны, а плоды таили в себе проклятия. Живность — если её так вообще можно было называть — давным-давно прогнила изнутри, и даже сырая земля по сравнению с ними вызывала больше аппетита. Озеро было уже недалеко, Чародей чувствовал, что путь его завершится ещё до того, как небо примет привычный дневной тёмно-багряный оттенок. С фонарём, способным осветить больше, чем клочок земли под ногами, путь становился проще: лесные существа боялись света, а потому старательно обходили его стороной, да и запинаться о коренья он почти перестал. По Тракту идти было бы проще, но Чародей не собирался пренебрегать предупреждением Птички-невелички, да и Рыцарь-странник точно не советовал этот путь. Пару раз ему попадались Попрошайки — скрючившиеся человекоподобные фигурки, волочащиеся по земле на корточках — но они не заговаривали с ним, их куда больше интересовали ядовитые ягоды в залежалой лесной подстилке. Они лишь едва заметно приподнимали от земли свои сморщенные лица на свет фонаря и отползали дальше в тень. За часы утомительной ходьбы Чародей уже почти привык к гнилой ауре Камелота, но всё равно не мог не замечать, как при приближении к центру королевства миазмы проклятой магии Культа Ведьм лишь усиливались. Этой чернью пропах сам лес: мшистые лишайники, ужившиеся на сухих стволах, преющая лесная подстилка, облупившаяся древесная кора, даже глинистая почва. Лишь возле Тракта странным образом чары Ведьм ослаблялись. А чутьё меж тем вело его вперёд. Он уже мог почувствовать сырой запах озёрной тины, когда перед ним внезапно возник непроглядный белый туман: свет фонаря тонул в сыром воздухе. Чародей неуверенно замер. — Уходи, — донёсся тихий женский голос из недр тумана. — Уходи прочь. — Ты и есть Леди Озера? — спросил Чародей. Голос засмеялся. Сначала тихо и почти смущённо, а потом всё звонче и громче, пока не стал настолько громким и раскатистым, что Чародею пришлось зажать уши руками: фонарь, выпав из его руки, с глухим звуком упал в приземистый мох. Смех оборвался резко, отчего наступившая тишина пугала лишь сильнее. Туман окрасился красным, и в воздухе появился металлический запах крови. Где-то вдали запели жалостливо Плакальщицы. Чародей не успел даже отвести руки от головы, когда что-то выскочило из тумана и, ухватив его за плечо, с нечеловеческой скоростью потащило в сторону Озера. Он ощутил резкую боль там, где длинные когти существа — Бестии, стерегущей Озеро, конечно, он должен был ожидать чего-то такого — впились в его плоть почти до самых костей. Туман становился лишь гуще, а аромат крови — отчётливее. Ноги его от ступней и до бёдер волоклись по неровной почве, стирая одежду до дыр и кожу до крови. От боли и шока он едва мог полноценно вдохнуть, но когда у него это всё же получилось, Чародей не стал мешкать: он собрал всю свою благодать на кончиках пальцев и, направив ладонь на торс чудища, сказал слова заклятия. Бестия оглушительно взвыла. Чудище запнулось и, выпустив свою ношу, завалилось вперёд, замерев. Чародей лишь мешком повалился на землю: почва пахла сыростью и гниением, но приятно холодила кожу щеки. Плащ впитывал сочащуюся из раны кровь — а кровь всё лилась, красная, словно герб Камелота, и густая, как варево лекаря в старой каморке старого замка — и мох под пальцами был мягким — пуховая перина для сна. Тьма звала мягким тенором неизбежности, и Чародей позволил себе пойти вслед за ней. Он последний раз вдохнул сырость с примесью металла. И исчез.───※───
До выхода оставалось ещё два пролёта по винтовой лестнице. Мерлин, несмотря на тяжёлый поднос в руках, позволил себе бежать наверх, перескакивая через ступеньки. Он и без того опаздывал. Когда палящее полуденное солнце на мгновение ослепило его, Мерлин едва не запнулся: кувшин на подносе заметно покачнулся, но он — без задней мысли — взглядом остановил его от падения. Кто-то громко и недовольно вздохнул. На покрывале, застеленном посреди зеленеющей травы, сидели две фигуры: девушка в длинном фиолетовом платье и юноша в алой рубахе. Они теперь оба смотрели на него. Мерлин не мог вспомнить их лиц, не по-настоящему, но он всё равно нелепо улыбнулся. С ними его секрет был в безопасности, и он не мог представить никого другого на их месте. — Тебя так однажды поймают, — сказала девушка со вздохом. — Мне непонятно, почему никто до сих пор ещё ничего не понял, — утомлённым тоном согласился с ней юноша. — Это слишком чудесный день, чтобы быть такими хмурыми, — ответил Мерлин, игнорируя их недовольство. Солнце светило ярко, облака лениво ползли по небу. День был по-летнему тёплым, но и не слишком жарким — самая лучшая погода для пикника. Пусть и в стенах крепости. Мерлин неуклюже опустил поднос на покрывало и, плюхнувшись на землю сам, уютно поёжился в теплоте солнечных лучей. — Однажды ты доиграешься, — сказал юноша, покачав головой. У него были голубые глаза и светлые волосы, которые на солнце отливали золотыми отблесками. Даже золотые нити гербового дракона Пендрагонов, вышитые на рубахе, не могли сравниться с ореолом света, окружившим голову принца. Принца-Солнце. — Быть может, это будет того стоить, — ответил Мерлин и стянул с подноса очередной кусок мясного пирога. Принц недовольно вскрикнул, а девушка с длинными волосами цвета вороного пера лишь громко рассмеялась.───※───
Чародей открыл глаза. Небо над его головой больше не было непроглядно чёрным — лишь привычно тёмно-бордовым. Кто-то переместил его: теперь он лежал на спине посреди сырого песка, с раскинутыми в стороны руками. На плече вместо глубоких кровоточащих ран ощущался лишь неприятный зуд. А кожа на щеке немного чесалась. — Я уже испугалась, что ты не очнёшься, — раздался тонкий женский голос. Тот же самый, что призывал его уйти ранее. Чародей резко сел, отчего у него зазвенело в ушах, но тонкие холодные ладони обхватили его руки до того, как он попытался встать, и с неожиданной силой вновь уложили его на землю. — Ты — Бестия, — сказал Чародей на этот раз уже безо всякого вопроса в голоса. — И Леди Озера тоже я, — ответила она. Он повернул голову, чтобы встретиться с ней лицом к лицу. Леди Озера была худощавой девушкой с большими тёмными глазами и жиденькими тёмными волосами. На ней было тёмно-красное платье, висящее мешком на тонкой фигуре. Она была Нежитью, определённо: пусть кожа её не была покрыта язвами и пятнами гниения, но мертвечину в ней выдавал синюшный оттенок кожи утопленницы и пустующий взгляд. — Мне сказали, что ты можешь поделиться благодатью, — сказал Чародей, отодвинувшись от неё немного и не предпринимая новых попыток встать. — Сказали тебе верно, хоть и могли бы, правда, заодно предупредить к Озеру до утра не соваться, — она наклонила голову набок. — Впервые вижу настолько живую Нежить. Ни единого следа разложения. — Я не совсем обычная Нежить, — пояснил Чародей. — Меня пробудила от смерти не магия Ведьм, а само Древо Жизни. Судя по скучающему лицу Леди Озера, обитателей Камелота, в отличие от окраинных земель, Древо Жизни не приводило в трепет совершенно. Словно оно не было единственным, что долгое время хранило сон Спящих. Хотя, быть может, в Камелоте все и забыли уже о том, кто посмертно дремал за пределами внешних стен. — Может быть, раньше — да, — сказала меж тем она, — но в этот раз пробудили тебя воды Озера. Как и меня когда-то пробудили, и как пробуждали каждый раз после этого. И Чародей вспомнил, что на самом деле умер. Его кожа всё ещё казалась немного чуждой, а сердце билось медленно и лениво, словно готовясь вот-вот замереть. Впрочем, смерть не была для него незнакомкой: они были неразлучны целое тысячелетие, в конце концов. — Мы, кстати, квиты, — продолжила Леди Озера, не ведая о его размышлениях, — я убила тебя, хоть в своё оправдание, я и попыталась тебя предупредить перед этим, а в ответ ты убил меня. Чародей помнил и это: в конце концов, пусть у него и не было сил провернуть то же, что и с Хранителем Центральных Врат, но магия его по-прежнему была могущественной, и более того — подкреплённая благодатью Древа Жизни. Впрочем, благодать та себя уже почти исчерпала. — Мертвецы умереть не способны, — сказал он. — Ещё как способны, — возразила она, — разве что ненадолго. Воздух вокруг пах сыростью и подгнившей растительностью, а ещё свежестью. И немного свободой. — Ты такой стала после смерти? — спросил Чародей. Леди Озера засмеялась тихо и безжизненно: — Я была проклята задолго до того, как умерла впервые. Обращаясь в чудовище, я творила много злодеяний, надеясь, что отыщется способ снять проклятие, что найдётся кто-то, кто мне поможет — стоит лишь немного потерпеть. Но никто не отыскался. Зато нашлось озеро и тяжёлый камень, — она тяжело вздохнула. — А потом магия Ведьм подняла нас всех из царства мёртвых, и для меня всё вернулось на круги своя. — Мне жаль, — искренне сказал он. — Если бы мы встретились, когда были живы, быть может, вместе мы бы что-нибудь придумали. Она, поёжившись, обняла себя руками. — Когда я сказала, что ты слишком живой, то имела в виду не только твою внешность. В тебе — под всеми слоями мертвецкого холода и заплесневелого лежалого праха — будто бьётся совсем ещё живое сердце. Чем дольше я с тобой говорю, тем больше вспоминаю, каково это было когда-то иметь Жизнь, свою собственную. Вот и сейчас, даже зная, что это нелепо, мне хочется тебе поверить. — Это всего лишь благодать Древа, — отмахнулся Чародей, — я даже жизнь свою прежнюю не в состоянии вспомнить. — Благодать лишь даёт способ скрыть внешнюю гниль, — возразила она, — внутри мы все по-прежнему мёртвые оболочки былой жизни, не способные отыскать обещанный покой. Но ты — что-то совершенно другое. Даже смерть не оставила на тебе ни следа. Что ты? — Я не знаю, — Чародей вздохнул. — Всё, что я могу сказать — меня нестерпимо тянет к Замку Короля, к усыпальнице Принца-Солнце. Я верю, что цель моего воскрешения — вернуть Солнце на небосвод. Её глаза сияли в дневном сумраке. — Я тебе помогу, — сказала Леди Озера. — Не потому что хочу вернуть Солнце, на это мне плевать, а потому что ты всё ещё способен во что-то ещё поверить. Тебя уже хранят самые могущественные дары Мертвецов, но мой дар — моё благословение — далёк от могущества. Она вложила взявшийся из ниоткуда металлический кубок ему в ладонь. — В кубке всегда будет чистая вода, ею всегда можно напиться, — сказала Леди Озера с блеклой улыбкой. — И живым, и мёртвым. Чародей притянул кубок к себе ближе, рассматривая: ничего примечательного в нём не было, лишь на дне плескалась пара глотков воды. Когда он на пробу перевернул кубок, ничего, однако, не пролилось. Он вновь заглянул на дно кубка, и вода там по-прежнему оставалась. Чародей осторожно принюхался, обострив все чувства разом, но вода в кубке была самой что ни на есть обычной — чистейшей, правда, и ледяной, словно талый снег. Чародей, внезапно охваченный незнакомой и нестерпимой жаждой, сделал первый глоток, а потом второй, и третий, и четвёртый. У воды не было никакого вкуса, а из-за низкой температуры язык и гортань обжигало холодом, но он не мог заставить себя остановиться. Ему представлялся крошечный домишко в деревушке на окраине королевств, до которой никому из власть имущих никогда не было никакого дела. Вспоминалась холодная поздняя осень без дождей и заваленный оползнем колодец, залитые кровью от непрекращающихся войн реки. От жажды в горле будто уже скрипел песок. Ему вспоминалась мать, её тёплые мозолистые руки в мягком свете затухающей свечи. Горло болело, раздираемое сухостью, а глаза слипались, и даже под всеми одеялами, что отыскались в их доме, было по-прежнему невыносимо холодно. — В имени хранится сила, это правда, но нас создаёт не какое-то сочетание звуков, данное нам при рождении, — сказала Леди Озера. — Все мы — что-то большее, чем отзвуки имён и тени забытых мертвецов. Чародей вспомнил холодный вечер и свою затяжную лихорадку. Ему было лет семь — не больше. Питьевой воды у них не осталось уже никакой. Спасения не предвиделось. А потом пошёл снег. Повалил крупными хлопьями с неба, хотя ничего этого не предвещало: всё вокруг завалило толстым слоем снега. Мать смотрела на него с отчаянием и любовью в глазах, дожидаясь, пока снежный комок в кружке растает. А Чародей — Мерлин, так ведь его звали — беззубо ей улыбался (передние зубы выпали совсем недавно), и — хоть этого он видеть не мог — глаза у него сияли золотом. У воды тогда был точно тот же вкус — скрипящий на зубах холод и тёплая смешная надежда в сердце, что всё каким-то образом будет в порядке. Кубок в его руках был уже совсем не холодным, словно согрелся от тепла кожи, а на дне его всё так же плескалась вода, правда пахла она уже всё больше озёрным илом. — Постарайся не умирать больше, когда Озера рядом не будет, — прошептала Леди Озера. Когда Чародей повернул голову, чтобы посмотреть на неё, девушки поблизости не оказалось, она исчезла. Чародей позволил себе несколько минут неподвижно просидеть на берегу, вдыхая запах сырости и тины, а потом спрятал кубок во внутреннем кармане плаща и медленно поднялся. — Спасибо, — сказал он Озеру и направился, повинуясь внутреннему чутью, к Замку Короля. На сердце его стало немного легче.