***
Лале… Милая Лале. Прелестная племянница султана Османской империи Мурада II, нежная, светлая, добрая. Лале совсем не умела заводить нужные знакомства и дни напролет проводила с двумя пленниками из завоеванных земель. В одного из них ее даже угораздило влюбиться, длинноволосого рыжего юношу с зелеными глазами цвета сочной листвы. Аслан напоминал Лале солнце: всегда светлый, теплый, улыбающийся. А он звал ее Ласточкой, отчего каждый раз сердце этой самой ласточкой рвалось из груди ему навстречу. Возможно, их любовь принесла бы миру таких же прекрасных, добрых девочек, как она, и таких же светлых, самоотверженных мальчиков, как он. Они жили бы в мире и согласии, неустанно восхищаясь друг другом, и умерли бы в один день. Но он погиб раньше. Оставил ее непозволительно рано, когда все должно было только начаться, а для Лале все закончилось. Ее единственный друг Влад в это время был уже в Валахии и никак не мог разделить с ней горе от невыносимой девичьей потери. А он бы смог поддержать, ведь они втроем были связаны какими-то невидимыми нитями, словно родственные души. Лале осталась одна со своей бедой, со своим затухающим светом в душе. Боль не утихала даже спустя пять лет и не было надежды, что утихнет. Лале могла рассчитывать только на слепое смирение когда-нибудь потом. Решение проблемы (а точнее, начало бесконечного ада) пришло к ней в лице кузена Мехмеда II, который вернулся на трон совершенно другим, нежели Лале помнила его с шестнадцати лет. Он пообещал ей, что сможет усмирить ее страдания, он знает верное средство. Кузен не обманул. Став вампиршей, Лале действительно перестала испытывать бесконечную боль в душе, но, вероятно, потому, что она лишилась этой самой души. Милая девочка превращалась в чудовище. Монстра, которому чужды все человеческие чувства, кроме двух базовых — чувства голода и жажды крови. Страшно подумать, но в этом состоянии она жила века четыре, пока ее не нашел Ноэ Локид, из «добрых» побуждений вернувший Лале человеческий облик. Он помог ей адаптироваться в мире людей в обмен на некую услугу, которая оставила ее все тем же зверем внутри. Нет, нужды нападать на людей больше не было: благодаря человечеству, понастроевшему по всему миру сотни и тысячи скотобоен, вампиры не испытывали дефицита свежей крови. Они даже почти ничем не отличались от людей, у которых в морозилке припасен кусок мяса на ужин. Но были и такие вампиры, которые кусали людей ради еды или забавы. Они убивали или обращали, в зависимости от настроения и своего уровня. Обращенные, которые не понимали, как управлять тем существом, в которое они превратились, шли убивать других людей. В шатком равновесии этот мир помогали поддерживать охотники. Они защищали людей, отлавливая и истребляя вампиров. Но людям тоже не чужды звериные качества: охотники стали безжалостно расправляться даже с теми вампирами, которые не причиняли вреда. Когда существование вампиров оказалось под угрозой, вмешались темные силы. Уменьшить численность охотников было поручено уже небезызвестному Ноэ Локиду, который создал целую армию вампиров-наемников. Появились две противоборствующие стихии: каждый защищал своих и был безжалостен к врагам. Каждый выполнял благую миссию, но был грешен. Добро и Зло замешалось в этой адской мясорубке и не принимало ничью сторону. Вот для этой цели Ноэ и выбрал Лале: чтобы сделать наемницей, бросить ее на одну из чаш весов, дрожащих в хрупком равновесии. Лале стала лучшей. Грациозная, опасная, роковая красотка, перед которой испытывал слабость абсолютно любой мужчина. А охотники тоже мужчины. Конечно, они не столь наивны, как обычные представители мужского пола, но у Лале получалось быть убедительной и с ними. Сразу распознать в ней вампиршу-наемницу не удавалось практически никому. Лале редко озадачивалась моралью: она делала ровно то, что от нее требовалось. Иногда она даже думала, что охотники заслуживают своей участи, ну а если не заслуживают, то селяви — война не разбирает, кто достоин жить. Это она хорошо усвоила еще тогда, когда была нежной девочкой из дворца в Османской империи. Когда не вернулся ее Аслан… Такой Лале была еще около века: куклой-наемницей с перепачканными в крови ручками. Прекрасной снаружи, но беспринципной грешницей внутри… Пока не умерла два года назад. Похоронив ее в самом темном чулане своей памяти, я стала Лайей Бернелл.***
Теперь у меня относительно спокойная жизнь, квартирка в тихом и уютном Лэствилле и своя собственная картинная галерея. Когда-то я любила искусство, а сейчас особенно. Наверно потому, что оно так же вечно, как и моя никчемная жизнь. А еще со мной живет Милли. Милли — новообращенная вампирша, которой едва исполнилось шестнадцать. Она так перлась (как она выражается) со всего сверхъестественного, что на какой-то подростковой вечеринке с радостью позволила вампиру себя укусить. Итог прозаичен. Вампир оказался настоящим, и укусил он ее тоже по-настоящему. Я нашла ее в темном переулке, когда она пыталась выпить кровь у какого-то очкастого студента. Пришлось тащить эту жертву современного вампирского кинематографа к себе и учить ее жить в новой ипостаси. Конечно, у Милли есть родители, но, похоже, они считают свою дочь слишком взрослой и не следят за тем, где она пропадает. Так что эта священная родительская миссия досталась мне. Пожалуй, это мой единственный хороший поступок за последние шесть веков. Я смотрела на нее и видела одинокую и потерянную Лале. Просто не могла позволить, чтобы в ее жизни случилось такое же дерьмо. — Лайя, ты уже встала? — из смежной комнаты появляется зевающая фигурка. А вот и вышеописанное чудо. Взяла ее с собой в Румынию, чтобы она ничего не натворила в Лэствилле без меня. Милли еще слабо контролирует жажду крови и это приходится делать мне. — Да, встаю с петухами, — отвечаю я, мысленно проклиная того самого «петуха», который меня разбудил. — Ты когда на встречу? — К одиннадцати. — Смотрю на часы и понимаю, что слишком долго предавалась воспоминаниям и скоро выходить. Надо бы одеться, ведь на деловые встречи в пижамах не ходят. С особенным наслаждением распахиваю чемодан и достаю оттуда ультрамариновый брючный костюм, идеально сидящий по фигуре. Лале шестнадцать, у нее такого же цвета платье. Рыжие длинные пряди Аслана смотрятся особенно огненными, раскинувшись на ее пышной синей юбке. — Ты стал таким большим и сильным. Даже сегодня на смотре никто не смог тебя повалить. — Ты смогла, — отвечает он с нежной улыбкой и мурлыкает от удовольствия, словно кот. — Видишь, лежу у твоих ног и почти таю. Ранние воспоминания Лале. Они стали беспокоить меня недавно. Всплывают в голове, не подконтрольные рассудку и моему собственному желанию, чем вызывают у меня тихую злобу. Умри ты уже! Хватит хлопать дверью того самого темного чулана. Достаю желтые туфли, которые призваны завершить образ моей креативной натуры и, собрав длинные волосы в тугой хвост, выхожу на улицу и ловлю такси. Встреча с Владом назначена на выставке искусств, до которой мне добираться еще около часа. Влад пишет картины в жанре архитектурной живописи и изображает в основном старинные здания. Однажды среди работ современных художников я нашла дворец османского султана. Тот самый, в котором когда-то жила Лале. Так произошло мое заочное знакомство с Владом. Именно тогда, примерно неделю назад, впервые за два года и воскресла нежная, еще не испорченная Лале. Это она списывалась с Владом по электронной почте, восхищалась талантом и договаривалась о встрече. И это ради ее ностальгической прихоти я пересекла океан, чтобы вживую взглянуть на непревзойденный талант и познакомиться с его обладателем. Не дура ли? Клянусь, последний раз я иду на поводу у той, кем являлась когда-то. Выставка была поделена по залам в соответствии с жанрами. Я прошла мимо зала концептуального искусства и слегка поежилась. Я говорила, что люблю искусство? Так вот, слукавила: концептуальное — ненавижу. Вся эта странная мазня и инсталляции из мусора, понятные только своим авторам, вводят меня в психоделический транс, после которого приходится откачивать себя минимум тремя чашками эспрессо. Я поспешила унести ноги подальше и, поблуждав по коридору, наконец, нашла зал живописи — именно здесь мы должны встретиться с Владом. Взглянув на часы, поняла, что у меня есть еще полчаса, которые было бы логично потратить на поиски его работ, ведь кроме дворца, я ничего не видела. Я ходила вдоль стен, увешанных картинами, и живопись постепенно поглотила меня, растворив в своем диковинном мире. Идеальном мире, где царят умиротворение и вечная безмятежность. Пейзажи, натюрморты мелькали перед глазами, пока взгляд не наткнулся на него — Дворец Прошлого. Прошлого, в которое ни я, ни эта наивная Лале ни сможем больше вернуться никогда. Завороженная, замираю напротив картины и с жадностью рассматриваю каждую ее деталь. Даже цветы, сотворенные кистью художника, точно такие, как я их помню. Все так реалистично, что я ощущаю нежный аромат благоухающего сада, слышу жужжание пчел и ласковое пение птиц. И вот уже не я, а Лале стоит подле картины и огромными глазами смотрит на родной дом. Ей сейчас восемнадцать. Шелковистые темные локоны стекают по хрупким плечам, на голове сверкает диадема, тело обнимают роскошные шелка, расшитые золотом. Будто пленку истории отмотали назад и не было этих шести веков. Ничего не было… — Вам нравится? Голос за спиной идеально вписывается в иллюзорную идиллию. Его я бы узнала из сотни тысяч похожих голосов. Это Влад. Наверно, пришел позвать меня к озерам. — Девушка? — Влад мягко зовет меня еще раз. Оборачиваюсь и вижу, что не ошиблась. Это Влад, только вместо его доспехов — черный, идеально скроенный костюм, а вместо смольных волос до плеч — короткая стрижка. В остальном совсем не изменился. Так, стоп! ЧТО-О-О-О? Какого черта тут происходит? Реальность накрывает меня такой бешеной лавиной, что я начинаю задыхаться под ней. А реальность такова: я — не Лале,а передо мной не Влад. Точнее, это Влад, только… Кто вообще передо мной? Это глюк? Я все-таки заходила в зал концептуального искусства и теперь брежу? Пока я хватаю ртом воздух, пытаясь хоть что-то сообразить, он понимающе улыбается мне. — Иногда такая реакция ценнее, чем много красивых слов, — «новый» Влад делает паузу и добавляет, — я автор. Ах. Вот. Оно. Что! Он — именно тот человек, к которому я… то есть Лале (да вообще уже не важно) летела в Бухарест. Но как? Как он может быть точно таким же Владом, какого знала она? — Значит, вас зовут Влад? — Да. — Не Дракула, надеюсь? — Ну так, на всякий случай уточняю. — Нет, Эминеску. — Он начинает смеяться так, что сердце зажимает где-то между ребрами. Как же похоже! — Если не верите, можете посмотреть на шильдике. Я кошу взгляд на картину: да, точно! Именно с Владом Эминеску я и общалась из Лэствилла.