Омнибус

Градусы — Режиссёр

Синдром главного героя — это когда мы думаем, что наша жизнь похожа на фильм или книгу, и мы являемся главными героями, вокруг которых вращается та или иная история Гордо вышагивать под Градусы до автобусной остановки Сережа считает важным моментом главного героя. Он ведь романтизирует, украшает, пока все мрачно-серое и светать стало позднее, а небо темнотой кучной затянуто, считаем это нужным, иначе тяжело совсем. Тучи подозрительно дружелюбные, ветер сильный, но еще теплый, и рыжину уже совсем длинную в стороны разбрасывает. В заебанном, но все равно более приятном настроении, чем могло бы быть у студента проснувшегося в тоскливом общежитии за полчаса до шестичасового будильника в понедельник. Нравится представлять, что все не зря, что все маленькое — важная часть чего-то большего, что он — самая важная деталь во всем этом мире. Может не вот-вот прямо сейчас, но в ближайшем будущем точно. Сережа любит утро как явление, спит ради него по два часа всего, чтобы на утренней эйфории и режиме ‘достигатора’ по важным и нужным знаниям быстро скакать, запивая все энергетиком с едким привкусом сахарозаменителя. Кофе не пьет почти никогда, не вкусно в большинстве случаев, а еще ноль влияния на организм, вопреки всему миру как будто. Даже в этом Сережа был какой-то только свой. В своих привычках, в своем внешнем виде, в своем мироощущении. Он абсолютно точно считал себя главным героем неспроста. По понедельникам, вторникам и четвергам утро всегда было менее паршивое, потому что на остановке всегда имелась суровая высокая фигура, чаще всего облаченная в черное. В первое утро начавшегося третьего учебного года Разумовский заметил его с противоположной стороны остановки, сквозь многочисленную толпу таких же студентов, общага же рядом, глянул на серьезное лицо с уходящими подростковыми чертами, щетину по крепкой челюсти, глаза карие со взглядом хмурым, пробежался по водолазке черной под черной кожанной курткой надетой, а в руках сигарета тлела, пока сам незнакомец о чем-то видимо весьма интересном думал брови поджимая и зависнув. Серьга в ухе заставила жадно сглотнуть. Красивый, — подумалось сразу же и взгляд отвел. Настолько красивый, что как-то на секунду даже собственный свитер фиолетовый с совами на белую рубашку напяленный нелепым показался, но только на секунду. Не дождётесь! Не заплачу. Сереня себя любил, считал себя сокровищем, которое несправедливо недолюбили, оставили, покинули, всех вокруг виноватыми считал, потому что все суки вокруг, оттого сам себя уважал, во всех условиях пытался. Привык, что если не он, то кто еще. Многие по разным причинам в конечном итоге шугались от него, подрывая итак низкий уровень доверия к обществу — Ну и пошли они нахуй! — нечестно очень, а он сам у себя был. А все, что угнетало его днями, он в красивую обертку сам же для себя, будто так и должно быть, задумано так им самим. На автобусе вонючем катается, потому что есть в этом что-то, в общежитии живет, потому что общежитие — сердце и душа универа, а наушники новые не покупает, потому что нельзя совсем из мира в сознание с музыкой уходить, ни на секунду, иначе сожрут: и мир и сознание, оттого в правом звуки только, левый — не работает. Как в одном из набирающих популярность артхаусных фильмов ловкими руками оператора сквозь толпу виднелись по утрам с закономерностью то кожаные ботинки равнодушно в луже стоящие, то хмурое утреннее лицо, не проснувшееся, взгляд устремленный в пространство, то рука бычок в урну с расстояния в пару метров кидающая, зум на сомкнутые губы и на колечко в правом ухе. Только по утрам. Он не видел его во время дневного возвращения из универа, он не видел его во время редких вечерних прогулок, даже ни разу не встретил в районных супермаркетах, по студгородку теперь тоже внимательнее ходил, встретить надеясь. И не получалось, и никогда взгляд утренний ответный не ловил, хотя уверен что палится пока пялится, как бы не старался, а еще Сережа яркий такой, чтобы все видели, все заметили красоту его необычную и изысканную, а он и не смотрит отчего-то, расстраивало и интересовало.

25/17 — Жду Чуда

Дни днями сменялись, деревья желтели по очереди, выискивать взглядом незнакомца уже в игру превратилось, приятную, волнующую. Пока тепло — Сережа в свитерах огромных на голое тело, волосы в хвост, а ключицы с шеей у всех на виду, в футболках коротких на футболки длинные даже, если солнце с утра греет бешено забывая, что осень, и все цветное, джинсы клеш потрепанные кеды скрывают в штанинах своих. Похолодало и пальто достал из шкафа, под него стало неудобно свитера большие, рубашки по размеру в ход пошли. Сережа позволял себе длинную роскошную рыжину на голове и к ней же быть ярким пятном и светилом в сотнях градациях серого бесцветных районов Москвы. Они ездили с ним на одном маршруте, в одно и то же время. Сережа всегда приходил к остановке, когда тот уже стоял с другого конца толпы, иногда курит, а иногда в журнальном ларьке что-то рассматривал, никогда не покупал ничего, не был похож на того, кого вообще интересует что там у бабульки в тепле за стеклом. И даже когда Сережа специально решил прийти раньше обычного, незнакомец все равно уже стоял там. Тогда даже показалось немного нереальным. В первый месяц понял, в какие дни можно таинственного хмурого наблюдать, а во второй месяц свою теорию подтвердил. Утра три раза в неделю до киношного одинаково проходили, будто на повторе один эпизод снятый, только количество луж и желтых смятых листьев на грязном асфальте сменяется. Заходят всегда в разные двери, Сережа всегда в заднюю, а незнакомец в переднюю, и чуть ли не с одной ноги вшагивают, одновременно. Разумовский непонятно почему очарован был, этот парень не единственный, с кем на одном маршруте ездили. Как минимум длинноногая крашенная рыжуля из соседнего корпуса тоже всегда здесь, и даже не три раза в неделю, а все пять. Она Сережу впрочем совсем не интересовала, не екало никогда от женской красоты и не билось быстрее из-за них, даже когда мягкие губы губ касались у главного корпуса на первом курсе, переживать и думать много по этому поводу хотелось, но обычно на это не хватало ни сил, ни времени. Заметил как-то взгляд таинственного на ней, когда она волосы поправляла — раззадорило. — Рыженькие интересуют? — пронеслось тогда у Сережи в мыслях, скопировал движение по волосам даже не заметив. И после этого как-то непроизвольно сравнивать стал себя с этой девушкой, себя красивее считал, ценнее, главная персона во всей истории как никак, ему можно. Вот зудело в нем что-то по понедельникам, вторникам и четвергам и все тут. А в остальные дни нормально, попроще. Расписание ежедневное тоже себе выстроил странное зато только свое: учился днем, потом срубало сильно и до ночи спал, потом работал ночью, а утра любил все равно при таком раскладе. Перед тем как в сон отрубался, всегда минутку да прокрутит фантазию о том, как с незнакомцем заговаривает, взглядами сталкивается, отчего-то в фантазиях часто спорит с ним, а еще таинственный целует его с нежностью, и по рукам гладит. Выглядел он так, будто зовут его Игорь, во всех выдуманных диалогах Игорьком звал. В общем и целом на третьем курсе сложнее стало, требуют больше в объеме и времени, ночи в проекте своем и всякого рода компьютерно-учебных халтурах, со стипендией и пособием в таком случае по деньгам более менее выходит, страх совсем бедовой жизни удалось побороть почти до конца. Дни днями сменялись, к концу октября стало холоднее, грязнее и тошно совсем. Сережа к сигаретам вернулся, на лето бросал, был одержим здоровым образом жизни на всплеске статей про вред курения, энергетиков и сахара. Все растаяло, как только учеба началась и сурово забрала на себя все время, думать о новом общественном приколе ‘ЗОЖ’ стало некогда. Подошел вот уже с сигаретой в руках к остановке, из-за ветра по дороге зажечь не получалось, бесился, зажигалку надо было новую покупать, а не доставать прошлогоднюю завалившуюся за кровать. Когда наконец легкие дымом заполнил, легче стало, зажигалку бедовую с шумом в урну киданул. А Сережа взгляд на себе чужой не чувствовал, голову поднял, вдаль стрельнул и на карие глаза с суровым лицом наткнулся. А глаза с каким-то облегчением щурятся и улыбаются, видно наблюдал стоял, когда Сережа с огнем справится. По чужой фигуре взглядом провел, красный свитер на незнакомце был впервые, в остальном все как обычно. Разумовский показушно отвернулся, рыжиной махнув, подумал о том, что когда на него не пялился, было комфортнее.

Звери — Дожди-Пистолеты

Проспал, собрался наскоро, лифт как назло отказывался ехать, поэтому с пятнадцатого этажа общаги бегом, пока бежал с участившимся дыханием паника выросла, вроде и успевает к автобусу, но все равно обычно к нему раньше и спокойнее, с удовольствием. В этой панике понял, что если не уедет сейчас, на пару первую уже не попадет из-за транспортного расписания откровенно тупого. Включившиеся в наскоро сунутом в ухо наушнике ‘Дожди-пистолеты’ сейчас были совсем не кстати, тут не любовь зарядила, а тучи густые, а зонт так и не приобрелся, и вообще пальто без капюшона, теперь все волосы до плеч уже мокрыми сосульками по лицу и около, а лицо как отражение всех мировых проблем. Лицо красивое, лицо любит, правда уже сейчас в начале ноября замученное, с мутными синяками под глазами, с более выраженными скулами и более бледной кожей. Возможно те врачи, что про необходимость правильного сна и питания в статьях тех говорили, были в чем-то правы. Разумовский сейчас точно главный герой, идеальный комиксный фрейм с ним самим прорисованным, а все что окружает — не важно, зачерчено и заскетчено только черным. К остановке вот уже подошел, а под крышей ну совсем места нет, и среда сегодня как назло, заякориться не получится о вид незнакомца-то, даже не в том состоянии накрученном, чтобы как обычно с надеждой выискивать, и прямо день какой-то феноменальный в своей паршивости. И сигарету не достанешь — измокнет. Под дождем так и стоит, до автобуса еще пара минут, достал все-таки телефон переключить эти дожди и пистолеты заряженные, по мокрому итак не чувствительному сенсору пальцы что по дереву, ноль процентов технологии, все заливает. Рукавом пальто протирает, нажимает, пока повторяет, снова заливает, переключить не получается и уже песня на крик срывается, Сережа уже тоже почти. Внутри все закипает, ком в горле, нервное состояние такое терпеть не может, слезы к глазам подступают и вот из-за чего спрашивается. Всегда последняя капля есть — автобус ушедший перед носом, когда стараешься успеть на него изо всех сил, обнаруженное молоко скисшее, когда весь день его с крепким чаем хотел или вот ебучий телефон из-за дождя на касания реагировать не хочет. Весь дерганный уже, мокрый почти до нитки, телефон в лужу хочется швырнуть, пройтись пару раз чтобы знал, как утро портить, и тут как одеялом укрывают, кто-то высокий с зонтом рядом пристраивается, и капли на экран падать перестают, песню на части с телефонным разговором — вообще-то его любимой части — наконец удается переключить, новые аккорды в одном целом наушнике приземляют, выдохнуть заставляют, ком в горле почти пропал.

Animal Джаz — Двое

— Звери хорошие, да, но вам и правда Animal Джаz как-то больше подходят что-ли. — Сережа только поблагодарить волшебного зонтоносца хочет, как сначала взгляд на ботинки черные переводит, потом вот голос слышит приятный с утренней хрипотцой такой, потом на лицо смотрит. — Вообще-то среда! — прозвучало это самым раздраженным голосом, который Разумовский только мог воспроизвести. Тот момент, когда мысль в башке проскакивает и надолго не задерживается — сразу в речевой аппарат. А вот мысль о том, что это очень глупая претензия к незнакомому человеку, тогда не появилась конечно же. Последней каплей стал не телефон, выбесивший, но не настолько, а явно нарушивший свое же расписание и теперь смутивший Сережу его таинственный, который на резкий удивленно-злобно васильково-синий взгляд лишь добро покосился немного сверху вниз и улыбнулся аккуратно. Автобус подъехал и вот-вот готов был открыть двери. — Очень приятно. Вообще-то, — акцент яркий на слове, — Олег! — с нажимом произнес, выделывался, подмигнул нагло и резво в три шага прошагал к передней двери в своих кожаных ботинках, попутно зонт складывая ловко, и залез в автобус под звуки чужого недовольства, оставив Сережу снова под дождем и в очереди на вход. Эффектно вышло конечно. Разумовского такой уровень выебистости ну еще сильнее очаровал и выбесил. Это вообще для чего было? ‘Вапщета Алег!’ — уебок. И даже не Игорь! Еще один идеальный комиксный фрейм. — Кто ‘вы-то’?! К кому ты обращаешься? Я один здесь, нахуй! — Сережа злился у себя в голове. Как назло все пассажиры почему-то решили, что в автобус нужно не заходить, а вползать, или чтобы их ногами кто-то еще впихивал, потому что они себя на своих ногах внести в транспорт по какой-то причине не могут. Протиснувшись сквозь сонную толпу, Разумовский отыскал темную макушку, пробрался быстро до нее, по поручням провисая. Жест максимально киношным получился. Плюхнулся радостно рядом с этим Олегом, игнорируя претендентов на это место, в том числе ту самую рыжулю, по которой было видно, что ее это не устраивало. Сережу не волновало. Сережа услышал ее тихое ‘Ахуевший!’ Как будто это было новостью. На нее даже не смотрит, к уже знакомцу поворачивается. — Вообще-то Сергей! — смотрит недоверчиво синевой и хитро так, улыбается одним уголком губ натянуто, одну руку Олегу сует, другой мокрую прядь-сосульку с лица убирает, жестом у той самой рыженькой скопированным. — На ‘ты’ можно сразу, если хочешь, конечно.