***
Хотару очень хотелось побыстрее увидеть, что же такое интересное решил показать ей Кисе. Но мешало одно обстоятельство. А точнее то, что ей просто не давали это сделать. — Кисе-кун, ты в курсе, что ведёшь себя странно? — спросила Аоки, пытаясь убрать с глаз руку Рёты. — Не подсматривай, — даже с закрытыми глазами, девушка поняла по голосу, что тот улыбается, — А вот теперь можешь смотреть, — Кисе убрал ладони. — Что?.. О-о-о… — протянула Аоки, удивлённо рассматривая красивую фарфоровую вазу, стоящую за стеклом. Она была лазурного цвета и отличалась от других предметов тем, что вся была испещрена золотыми полосками. Это её не портило, а создавало особый неповторимый дизайн. — Что это? — удивилась Хотару. — Кинцуги. — просиял Кисе, — «Золотая заплатка». Когда ты сказала про разбитую вазу, я сразу вспомнил про этот экспонат. Аоки осмотрелась. В этом зале были не только вазы, но также фарфоровые тарелки, чашки и другая посуда, выполненная в подобной технике. — Когда посуда разбивается, — пустился в объяснения Кисе, — Некоторые умельцы склеивают осколки специальным клеем с золотым, серебряным или платиновым порошком. В итоге получается что-то совершенно оригинальное, по цене даже превосходящее то, что было до этого. — Ого! А откуда ты всё это знаешь? — поинтересовалась Хотару. Всё же слышать нечто подобное именно от Кисе было странно. Она бы не удивилась, если бы про древнее искусство ей рассказал брат или, скажем, Акаши. Кажется, она явно недооценивала своего друга. — Наш учитель истории иногда увлекается и рассказывает что-то сверх темы. — улыбнулся блондин, — Про кинцуги он рассказал ещё до того, как ты перевелась к нам. Мне стало любопытно, а потом я узнал, что в Канагаве есть музей с такой экспозицией. — Вообще кинцуги – это целая философия, — ребята вздрогнули, настолько тихо к ним подошёл смотритель зала. Хотару очень хотелось узнать больше и она тут же не постеснялась об этом попросить. Оказалась, что концепция этой уникальной техники как раз и состоит в умении принимать недостатки и изъяны, видеть красоту даже в несовершенстве, будь то изъян в чашке или изъян в самом человеке. Это больше, чем простая починка посуды, это способ научиться жить и переживать жизненные трудности, принять недостатки, а не пытаться их скрыть или замаскировать. Только тогда рождается что-то новое и совершенно уникальное. Хотару слушала работника музея как зачарованная, проецируя услышанное на себя. — Аоки-чи, ты в порядке? — спросил Кисе непривычно молчаливую девушку, когда они вышли из музея. — А? — откликнулась Хотару, выныривая из своих мыслей, — Просто задумалась. Знаешь, я пока не готова выкладывать свою жизнь на всеобщее обозрение, как эти трещины на посуде — вздохнув, сказала она, — Мне нужно сперва всё переосмыслить. — Никто тебя и не торопит, — улыбнулся парень, — Просто хотел, чтобы ты это увидела. Хотару отзеркалила улыбку — Спасибо за то, что привёл меня сюда. Мне это было очень нужно. Теперь я твоя должница. Приеду из лагеря, постараюсь организовать нам прогулку всей компашкой. Кисе неожиданно резко помрачнел. Это не осталось незамеченным девушкой. — Эй, ты чего? Из-за Хиро что ли? — неожиданно поняла она причину вселенской печали на лице Рёты, — Да брось ты! Ну подумаешь, подушкой разок в тебя запустил. Любой бы на его месте стал за сестру переживать, если б рядом с ней оказался симпатичный парень. — Думаешь? — с сомнением спросил Кисе. Хотару активно закивала. — Ну конечно! Хиро просто к тебе не привык ещё. У нас с ним, думаю, тоже процесс дружбы бы затянулся, если бы общие интересы не нашлись. Скейты там и всё такое... Так что, кто знает, может и у вас это начало прекрасной дружбы, — ободряюще похлопала Аоки парня по плечу. Она хмыкнула, увидев, что Рёта вновь сияет как сверхновая звезда. — Ты вселила в меня надежду, — сказал тот, — Раз уж мы всё равно прогуляли, может по мороженому? — Умеешь же ты уговаривать, — хохотнула та, — Чур, мне шоколадное! — Я в этом и не сомневался.***
Мидорима очень удивился, обнаружив, что сестра уже дома. И это учитывая, что она сперва ехала на скейте от школы до станции, а потом уже 40 минут на поезде до Токио. Хорошо ещё, что их дом был не особо далеко от самой станции. «Не могла поступить в школу поближе», — ворчал он периодически, когда Аоки в очередной раз задерживалась в музыкальном клубе и возвращалась домой по темноте. Впрочем, ругался Шинтаро больше для порядка. Что-что, а шарахаться поздним вечером одной, он сестре точно не позволит! Хоть та и утверждала, что на скейте её точно ни один маньяк не догонит. Так что, столь раннее возвращение было нонсенсом. — Ты уже дома? — спросил Шинтаро, — Почему так рано? — Это такая длинная история, — неопределенно махнула рукой Хотару и юркнула к себе в комнату. Мидорима прошел за ней и сел рядом. — Можешь рассказывать. Я никуда не тороплюсь, — заверил он девушку, скрестив руки на груди, и Хотару поняла, что от ответа ей не отвертеться. — Я прогуляла, — вздохнула девушка. Это было одно из негласных правил. Брату Аоки никогда не врала. Она могла схитрить, недоговаривать, но на прямые вопросы всегда отвечала честно. — Вот как? — приподнял Шинтаро бровь, — Следует думать, что-то случилось, раз ты прогуляла школу перед экзаменами? — За экзамены можешь не волноваться, —поспешила заверить его Аоки, — Нас Ми-чан так натаскала, что я их теперь и с закрытыми глазами сдам. И она рассказала, что произошло. Не то, чтобы Мидорима посчитал это веской причиной пропускать занятия, но он хорошо знал свою сестру. Она всегда была, как оголённый провод. Эмоции били из неё подобно искрам: если это радость, то об этом знала вся округа, если печаль, то она буквально впадала в отчаяние, не в силах справиться самой. Конечно, сейчас Хотару стала взрослее и немного сдержанней, но ей явно была необходима эта прогулка. И он даже был почти благодарен Кисе за подобную аналогию. Техника «золотой заплатки» прекрасна тем, что она как бы фиксирует драматический момент из жизни предмета – когда он не выдержал напряжения, треснул, распался на множество осколков. Но одновременно она показывает, что предмет ещё сохраняет своё великолепие, не теряя своей ценности, а напротив, повышая её. — Кинцуги, значит, — поправил Мидорима очки, присаживаясь рядом с сестрой на диван, — Удел эстетов и ценителей старины. — О! Ты тоже слышал об этой технике? Хотя чему я удивляюсь, — улыбнулась Аоки, — Нии-чан всегда знал много. Знаешь, о чём я думаю? — Не имею ни малейшего представления, — усмехнулся тот. — Ну так вот, — не обратив никакого внимания на сарказм, задумчиво продолжила Хотару, — Я думаю, что если меня сравнивать с разбитой вазой или чашкой, то я совершенно без понятия, что в моей жизни должно быть той самой золотой пылью, которая придает красоту осколкам и изъянам, — она внимательно посмотрела на Шинтаро. Брат немного помолчал, а потом сказал: — Процесс починки в этой технике долгий и проходит в несколько этапов. На один предмет уходит где-то пять-шесть недель… Так что, я бы на твоём месте не торопился. Успеешь ещё и понять себя, и найти свою «золотую пыль»… Он прервался, почувствовав, что Хотару склонила голову к его плечу, её волосы пушисто защекотали кожу пониже рукава футболки. «Неужто уснула?» — подумал Мидорима, — «Похоже не вынесла философии. Теперь опять скажет, что я зануда». — Спасибо, — донеслись до него тихие слова, — Давно мы так с тобой не разговаривали. Ясно. Значит Хотару таким образом выражала благодарность. Ну да, он же не любитель всяких там обнимашек – слишком серьёзен для такого. Но вот так прислониться к брату, девушке никто не запрещал. — Кстати, — Аоки посмотрела на него снизу вверх, — Давно хотела спросить, ты же Кисе лучше знаешь. Почему он к одним именам прибавляет «-чи» в конце, а других, например, Эйку из нашего класса «чан» зовет? — О! Это несложный вопрос, — хмыкнул Шинтаро, — Кисе прибавляет «-чи» к именам тех, кого он признает или уважает. — Вау! — воскликнула Хотару, а потом хитро прищурившись, посмотрела на брата, — Это получается, нам с Ми-чан «респект и уважуха»! Чувствую себя почти элитой. — Скажешь тоже, — фыркнул парень и тоже улыбнулся. Плевать на пропущенные занятия. Главное, что сестра потихоньку приходит в норму.***