Князь Лесной Земли

Приблизительно в то же время в жизни княжеской семьи произошли некие события, которых Стемир с братьями в то время не могли еще как следует осознать. Лишь спустя много лет разобрались во всем до конца. Но поскольку случилось так, что последствия далекого прошлого оказали влияние на жизнь Стемира, то лучше изложить эту историю здесь, по порядку. За пару лет до того князь Мирослав Брониславич, преследуя в лесу медведицу, случайно выехал к небольшому поселению, лежавшего у слияния двух рек. Здесь князю, наконец, удалось убить зверя, и, воодушевленный своей победой, он вообразил, что здешняя местность, семь пологих холомов, высящихся над тихой рекой, березовые рощи за ними, будто плывущие в легком тумане, - все это напомнило князю его родную Дедославльскую Землю, по которой он всегда скучал в суровом полунощном краю. Спустившись в лежащий меж холмов поселок, князь велел собрать местных жителей. Там обитали частью сварожские поселенцы, частью - местное племя, молившееся своим богам и с трудом говорившее по-сварожски. Князь объявил всем, что на этом месте построит крепость. И тут же, в честь своей победы над зверем, назвал здешнюю реку Медведицей, а будущий город - Медведицким Городком. Он уже представлял, как проторят дороги через глухие леса, как через Медведицкий Городок поплывут по лесным рекам торговые караваны, от самого Влесославля до Великой реки на восходе, и до Исконных Земель. Крепость на холме Сварога начали строить, и князь Мирослав часто приезжал на Медведицу-реку, наблюдая, как идет строительство. Останавливался со своей дружиной в самой большой здешней усадьбе - у боярина Вепря. Предки Вепря открыли для себя красоту и богатство Медведицкого приречья несколько поколений назад, и с тех пор все больше богатели. В долинах между холмами колосились их хлеба, в лесах для них обильно ловили зверей, в реке - рыбу. Стоявший немного поодаль от селения боярский дом Вепря мог потягаться величиной и богатством с иными княжескими. И, до того, как князь Мирослав обратил внимание на здешние края, Вепрь был здесь полноправным хозяином, полагая, что из Змеева или Тихомирова никакой князь до него не дотянется. Но вот - князь был здесь, и боярину Вепрю ничего не оставалось, как принимать его со всем радушием в хоромах, где жил он сам и его жена - боярыня Есения, и их дети: двое сыновей, Ярий и Белян, и маленькая дочка - Любуша. Впрочем, о боярской семье князь Мирослав узнал позднее, и из чужих уст. А поначалу Вепрь угощал его за своим столом, поил золотистым хмельным медом - в его владениях и борти были свои, - то восхвалял князя, то хвастался собственными богатствами. И вот как-то однажды на пиру князь Мирослав, поглядев на прислуживающих за столом девушек и молодиц, поинтересовался у гостеприимного хозяина: - Всем хорош твой дом, Вепрь! Только что ж ты жену-то свою прячешь от гостей? Говорят, она хороша у тебя, и добра, заботится о неимущих. Раскрасневшееся от выпитого лицо Вепря пошло бурыми пятнами, выпуклые светлые глаза выкатились из орбит. Смяв толстыми пальцами серебряный кубок, он прорычал, не помня себя: - Кто?! Кто посмел мою жену восхвалять?! Князь Мирослав удивился такому поведению боярина, но не подал вида. - Кто? Многие здешние жители. Позови боярыню, хочу поглядеть, вправду ли тебе посчастливилось в семейной жизни. Не посмел Вепрь ослушаться князя. Слез с праздничного помоста, тяжело прошел через широкую горницу. Приоткрыв дверь, рявкнул кому-то, находящемуся внутри: - Есения, выходи! Батюшка-князь желает тебя видеть! Спустя несколько минут к гостям вышла невысокая, еще молодая женщина в богатом наряде. На ней был зеленый атласный летник, украшенная вышивкой сорочка под ним - из тонкого белоснежного полотна. Из-под богато украшенной рогатой кики ниспадали две густые косы цвета льна. Мирослав с любопытством разглядывал хозяйку дома, и она вдруг вскинула на него удивленные, как будто испуганные глаза, зеленые как молодая листва. Трудно сказать, было ли красивым ее лицо, с широкими скулами и узким подбородком, "в форме сердца", как подумалось князю. Кожа у нее была белой, но под пристальными взорами гостей окрасилась нежным розовым румянцем. Губы ее были красивой формы, но печально поджаты. Князю показалось, что она недавно плакала. "А что: Вепрь, по всему видать, и доведет до слез! Вот дурак! Другой бы не нарадовался такой жене", - подумал князь с жалостью к боярыне. Она поставила на стол перед князем еще горячий каравай хлеба, слепленный в виде коня, с хвостом и развевающейся гривой. - Счастье тебе, государь Мирослав Брониславич, на много лет! - тихим, но певучим голосом проговорила Есения. - И тебе счастья, боярыня! - пожелал князь, и, обращаясь к хозяину дома, добавил: - Ну, теперь я знаю, что у тебя есть все, что нужно для счастья! Боярин будто и не расслышал его слов, продолжал мутно-упрямым взором сверлить жену: - Есения, ступай к детям! - Дети уже спят, Вепрь, - возразила жена, но хозяин дома снова потребовал, повысив голос: - Ступай! Не посмев возразить, женщина скрылась в своих покоях. А князю Мирославу вдруг с удивлением подумалось, что без нее чего-то не хватает среди привычного застолья. - Прячешь свою жену, точно жар-птицу в клетке, - упрекнул он Вепря. - Приехал бы с ней бы хоть раз ко мне в Тихомиров, да и с детьми тоже. Твои сыновья - почти сверстники моим, пусть друг к другу привыкнут. Но в Вепре взыграла привычная спесь. Гордо подбоченившись за столом, он воскликнул: - Никогда мои предки не служили князьям, да и потомки не станут! Пусть служат те, кого кормит князь, а у нас своих богатств полно! Стада коров, табуны коней на лугах пасутся, слава Скотьему Богу! Сотни овец дают шерсть! Вся здешняя округа работает на меня, Вепря, а будет - на моих сыновей! Их ли дело - в слуги идти, хотя бы и к князю?! Шумное веселье разом как ножом отрезало, все ждали, что ответит князь зарвавшемуся боярину. А князь Мирослав поставил кубок на стол, неприязненно взглянул на хозяина дома. - Ты, Вепрь, учти, что времена меняются! Прежде вы тут знали только великого князя в Дедославле, а до него с Медведицы немногим ближе, чем до самого Отца-Небо. Но теперь я здесь буду, в Лесной Земле, и уж ваш Медведицкий Городок без внимания не оставлю. Так ты думай, кому и что говоришь! После этого случая князь Мирослав еще не раз приезжал на Медведицу-реку, чем-то ему полюбились здешние места. С Вепрем он помирился; тот сам просил у князя прощения, клянясь, что был дерзок лишь спьяну. Князь простил, ибо понимал, что уживаться с Вепрем и другими сильными боярами придется и впредь, такова доля любого князя. Хотя в Вепре проявлялись худшие пороки боярского рода: самодовольное чванство, жадность к прибытку, хвастовство своим богатством, содержавшимся, спору нет, в образцовом порядке. Вдобавок, он был болезненно ревнив: жену свою всегда прятал от гостей, и не терпел, чтобы какой-нибудь мужчина даже говорил что-то о боярыне Есении, сразу подозревал в каждом тайного соперника. Но однажды князь Мирослав, объезжая свои владения, завернул в Медведицкий Городок без предупреждения. В усадьбе Вепря ему сообщили, что боярина нет дома, он уехал на несколько дней в гости к родственникам. Князь хотел уже ехать дальше, но вдруг обратил внимание, как все переменилось в доме. Двери и окна были распахнуты, пропуская даже в самые темные уголки свежий воздух и солнечный свет. От этого помещение сделалось сразу просторным и светлым. По половицам протянулись золотые световые дорожки, словно приглашая войти. В сенях, где уже засуетились слуги, готовя гостям обед, на полу играли в бабки хозяйские сыновья. Чуть подальше возилась с трехцветной кошкой их сестрица Любуша. Дверь на заветную женскую половину была тоже открыта, и оттуда доносилась песня, очень мелодичная и немного грустная: "Цвела весной яблонька пышным цветом, вся в белом и розовом, греясь под солнцем. Но налетел полунощный ветер и сорвал с яблони весь цвет, оголил ветки. Бедной и одинокой стоит яблонька, гнутся ее ветки под тяжестью снега. Но не плачь, яблонька: может, еще прилетит к тебе сладкое дыхание весны, и ты расцветешь снова, может быть, ты дождешься своего часа..." Не задумываясь, привлеченный любопытством, князь прошел в дом дальше. В покоях, богато обставленных разными предметами, известными одним женщинам, сидела с шитьем в руках певица. Остановившийся за порогом князь узнал хозяйку дома. Она застенчиво улыбнулась и снова покраснела, как в первую встречу. - Государь! Ты не посылал о себе вестей. А я... Мужа нет дома, вот и хозяйничаю одна... Если хочешь поговорить - входи... - Вижу, что одна... - князь присел на скамейку напротив нее. Его взгляд упал на распахнутое окно, в которое виден был цветник. - Тебе бы сюда, на окно, клетку с певчим чижом или горшок живых цветов... Женщина подняла глаза. Теперь они показались Мирославу иными, чем в их первую встречу - горячими и живыми, странно преображали все ее лицо. - Я не люблю птиц в клетке и цветов в горшке. Пусть лучше живут на свободе и те, и другие... Мирослав удивленно развел руками и спросил нежданно для себя самого: - Значит, не выносишь жестокости и неволи? Но тогда и я тебе не ко двору должен быть? Я ведь князь, а нам приходится чужими жизнями распоряжаться... Есения мягко улыбнулась, сразу став на десять лет моложе. - Нет! Я о тебе, князь, не слышала такого. Вижу, что ты не любишь лишней жестокости. Прозвучало это просто, с достоинством, но князь почувствовал, как много личного в ее словах. Коснулся своей широкой ладонью ее похолодевших рук. - Ну а твой Вепрь что? Тяжело тебе с ним? Вижу ведь: его нет - и ты совсем другая. Оживленная... Женщина смущенно опустила глаза. - Мне не пристало жаловаться на своего супруга, отца моих детей. Видишь вот: живу богато, могу сама не хлопотать по дому, слуги все сделают, и все у меня есть... - А радость в жизни? А любовь супружеская? Когда Вепрь тебя загоняет в горницу, как овцу в хлев - это разве достойная жизнь? Есения глубоко вздохнула, наконец, медленно подняла голову. В ее ясных глазах стояли слезы. - Ну что ты смущаешь меня, государь? Не видела, не слышала тебя - и все терпела. А теперь тяжело... Но эти слова скорее привлекли к ней Мирослава, чем охладили. Уверяя себя, что в нем говорит просто жалость к женщине, он спросил: - А уйти от него?.. У тебя родные есть? - Есть, но где им с Вепрем бороться! Отец купцом был, да задолжал Вепрю, он и потребовал меня в жены. Клялся, что любит. Не могу я уйти, княже! Дети у меня... Мирослав надолго задумался. Будучи князем в Лесной Земле, он на самом деле не имел власти над домашней жизнью Вепря, не мог освободить от него Есению. В своем доме каждый смерд - хозяин, не то что такой богатый боярин, как Вепрь. И, хоть все видят слезы его жены, но обвинить Вепря открыто нельзя. Этого не допустил бы и сам великий князь. И все боярство, как пить дать, вступится за Вепря, им рты не заткнешь. А страдать в итоге - чудесной женщине, душа которой может еще открыться навстречу свету и радости... Так и не придумав ничего, встал со скамьи, собираясь уйти. - Мне надо распорядиться. Но, если захочешь, приду потом... И вдруг тонкие пальцы женщины обвились вокруг его запястья. - Приходи... вечером, как все заснут!.. Наблюдая, как идет строительство новой крепости, как вырастают белокаменные стены на холме Сварога, отражаясь в тихих водах Медведицы-реки, князь видел перед собой глаза Есении, ее застенчивую улыбку. Никогда не думал, что такое случится в его жизни. Когда-то его, еще не возмужавшим юношей женили на Айгюль, юной команской хатуни, и с тех пор жили вместе, родили четверых сыновей, и не задумывались, чтобы их жизнь могла сложиться иначе. И ни он не спрашивал жену о любви, ни она его. А возле Есении ему захотелось провести жизнь, говорить с ней, и спорить иногда, слушать ее певучий голос, смотреть, как ее ясные глаза блестят от смеха, а не от слез. Ночью, когда его воины заснули на сенниках, князь прокрался к двери боярских хором. Она была оставлена приоткрытой. Словно белый призрак, выступила из темноты Есения - в ночной сорочке, с распущенными до колен волосами. Взяла князя за руку, повела в дом... Прощаясь на рассвете, он горячо обещал ей: - Верь мне, я заберу тебя к себе! Откупимся от Вепря. Или я заставлю его понять, что здесь моя власть больше, чем его! А с женой я сумею договориться. И тогда мы будем вместе, Есения! И детей твоих постараюсь выручить. - Мне бы тоже хотелось, - просто сказала молодая женщина, уткнувшись лбом в плечо любовнику. - Ладно, ступай, а то увидят! Я буду ждать! Такой она и запомнилась Мирославу: тоненькая, как девочка, в простой белой сорочке, с доверчивым взором огромных ясных глаз... Все эти события гораздо позднее стали известны Стемиру и другим княжеским детям. А тогда Стемир лишь случайно услышал разговор родителей, собираясь за чем-то войти к ним в горницу. Сквозь приоткрытую дверь увидел, как мать сидит вполоборота на своих подушках, склонив голову на руку, так что лица не было видно. Наконец, она подняла голову, и видно стало, что она сильно расстроена. Но проговорила спокойно, слегка дрожащим голосом: - Ну что ж: ведь нас поженили почти детьми, не спросив ни твоего, ни моего сердца. Да и нечего было в то время спрашивать. Никто не знал наперед, как сложится жизнь. Мог и мне повстречаться другой человек, да, видно, не суждено... Если сумеешь ее выручить у Вепря - возьми ее второй женой. Но только одна просьба к тебе: помни, что я тебе родила четверых сыновей! Не пренебрегай ими, что бы ни случилось. Князь Мирослав сидел на скамейке, неловко ссутулившись. Таким Стемир еще не видел своего отца: он как будто стыдился, нагнул голову, не смея взглянуть жене в глаза. Потом нагнулся к ней, поцеловал руки. - Благодарю тебя, Цветана! Только сейчас я узнал тебя... - И еще за одно благодарю: за то, что не пустая красавица тебя привлекла гладким телом, а несчастная женщина, что любовь к ней в тебе выросла из сочувствия, - проговорила княгиня. Дослушав их разговор до конца, Стемир убежал. Родители были слишком поглощены каждый своими переживаниями, чтобы его заметить. Маленький княжич был уверен, что возненавидит ту, из-за которой плакала мать. Но, когда на пир к князю, среди прочих бояр, приехал и Вепрь со своей женой, Стемир понял, что боярыню Есению нельзя ненавидеть. Такой чистой и светлой она казалась среди пышно разодетых бояр, словно белая березка, случайно выросшая в непроницаемо-черном ельнике. Говорила она мало, но голос у нее был такой мягкий, ласковый, что к ней оборачивались все, не только ее соседи за столом. Ее муж, сидевший рядом, свирепел, багровел лицом, угрожающе косился едва ли не на каждого мужчину, что, как ему казалось, мог заглядеться на Есению. Она же глядела покорно и терпеливо, не смея поднять глаза ни на князя, ни на княгиню. К удивлению Стемира, его мать сама заговорила с той, кого полюбил ее муж. И еще удивительней было то, что в интонациях княгини Цветаны не слышалось никакой ревности, как будто и не она плакала день назад. Казалось, обе женщины поняли друг друга раз и навсегда. И у Стемира прошла обида за мать. Вепрь с женой уехали с пира первыми, сославшись на то, что им далеко ехать. Князь Мирослав мог лишь проводить глазами Есению, видя, как ее муж запихивает ее широким плечом в повозку, торопясь скрыть от всех, как сокровище, которого никто не должен видеть. Кроме жены, князь поведал о своем сокровенном желании лишь двум самым близким людям - своему старому наставнику, "дядьке" Судиславу, и его сыну - Ратибору, прозванному за белые, как у норландца, волосы Зимой. Ратибор не раз бывал с князем на Медведице-реке, вывез оттуда жену, знал непонаслышке боярина Вепря, и потому тревожно спросил: - Чего он у тебя потребует за свою жену, княже? - Чего бы не потребовал - отдам, - уже решил для себя Мирослав. - Добавлю ненасытному еще земель, пусть подавится. Если надо - уступлю Медведицкий Городок Вепрю, прекращу все строительство. Пусть отгораживается от всего света, все равно не я, так наследники мои в те края придут, я уверен! Зато Есения будет со мной! Но Ратибор с сомнением покачал головой. - Ой, не знаю, княже, откажется ли Вепрь от жены даже и тогда! Он ведь мнит, будто она принадлежит ему, как и его земля... Увы, опасения Ратибора оправдались на следующий же день. На взмыленном коне примчался один из строителей с Медведицкого Городка. Соскочив с коня, потребовал вести его к князю Мирославу. Крикнул хриплым голосом, шатаясь от усталости, как пьяный: - Беда, княже! Вепрь дознался, что жена его хочет к тебе уйти! Избил ее и бросил в поруб, и кормить запретил. Дороги велел перегородить, чтобы никто не смел к нему ездить. Отказался тебе повиноваться, княже... Но Мирослав уже не слушал. Крикнул свою дружину, вскочил на коня, и пустил его вскачь, бешеным галопом. Близ владений Вепря встретили работников, городивших высокий тын поперек дороги. Разъяренный князь Мирослав пришпорил коня так, что тот, распластавшись в воздухе, перелетел ограду, едва задев копытом. Следовавшие за князем всадники стали споро ломать ограду, рубить мечами, налегать конем и собственным телом. - Что, что творите? Боярин Вепрь велел... - донеслось им вслед, но князь и его воины уже не слушали. Вот и высокое крыльцо боярской усадьбы! Князь Мирослав рванул дверь на себя, так что та затрещала. В просторной горнице не было никого, кроме хозяина дома. Тот сидел за столом, подперев рукой тяжелую голову, и, казалось, то ли не выспался, то ли был пьян. Уставился на вошедшего мутными глазами. Но сделать ничего не успел. Мирослав с порога крикнул ему: - Где Есения? Что ты сделал с ней?! Лицо Вепря сделалось багровым, глаза налились кровью. Вскочив из-за стола, он прыгнул навстречу князю. И замер, увидев нацеленные на него мечи дружинников. - Я ее наказал за измену, как всякий муж имеет право! Не слушая больше, Мирослав выбежал в сени, остановил какого-то боярского челядинца, велел показать, где тут поруб. Его провели в сырую яму под клетью. При свете факела князь разглядел белевшее в полутьме полуобнаженное тело женщины. Она не двигалась. - Есения! Есения! Кончились твои муки, - дрогнувшим голосом позвал князь, надеясь, что она отзовется. Но ни звука, ни движения не послышалось в ответ. И, когда спустившись в поруб, взял на руки ее почти невесомое тело, почувствовал лишь мертвенный холод. Свесившаяся вниз рука женщины безжизненно мотнулась. - Есения... - шепотом позвал ее князь, уже чувствуя, что все напрасно. Открытые глаза ее остекленели. Лицо уже утратило живые краски. Она была мертва! Положив Есению на траву, под ясные солнечные лучи, Мирослав увидел, как сильно она изуродована. Остатки грязной изорванной сорочки ничего не могли скрыть. Все лицо ее было в багровых кровоподтеках, огромные синяки покрывали нежные груди и живот женщины. Долго сидел князь Мирослав возле тела Есении, опустив голову, так что никто не видел его лица. Взяв поданный дружинником плащ, накрыл ее тело. А перед глазами все стояла она, такой, как провожала его в тот раз, когда в глазах ее горел свет надежды... Во дворе стали собираться люди: родня Есении, а за ними и прочие жители Медведицкого Городка. Все горько плакали. Есению, в отличие от ее мужа, здешние жители любили. Их плач стал невыносим Мирославу. Пусть покойницу оплакивают ее близкие. А он не успел для нее стать близким. Его долг здесь - чинить правосудие, как подобает князю. Вернулся в дом, сделал знак дружинникам, стерегшим Вепря, оставить их одних. Воины повиновались, с сочувствием глядя на князя, осунувшегося и почерневшего за какой-то час. Сглотнув застрявший в горле ком, князь глухо произнес, с ненавистью глядя на боярина: - Ты только себя одного на свете любишь! Тебе люди не нужны! Дети - продолжение твое, жена - имущество. Захотел - и убил! А ей хотелось свободы! Хотелось любви! Лучшей жизни! Вепрь оскалил крупные желтые зубы, не вставая со скамьи. - Тебе княжат новых плодить? Нет уж! Никому теперь не достанется Есения! И, понимая, что ему нечего терять, боярин вскочил на ноги, закричал с яростью, не уступавшей ярости Мирослава: - Зачем ты приехал к нам?! Это ты, ты погубил ее! До тебя она была порядочной женщиной, а ты превратил ее в мерзкую развратницу! Зачем приехал?! Это мои владения, и все здесь мое! Не помня себя, Мирослав схватил Вепря за плечи и отшвырнул к стене. Потом затряс так, что у того замоталась голова. - Я ее погубил?! Ты, Вепрь, ты! Она и была тебе хорошей женой, и могла бы с тобой всю жизнь прожить в радости и любви... если б ты хотя бы знал, что значат эти слова! Ты ее в клетку посадил посреди твоих богатств, погасил для нее радость, не верил ей никогда, стерег как преступницу. Душу в ней старался сломить, да не превозмог! Сам ты виноват, что она ко мне потянулась только за то, что я ее пожалел! Вепрь зашевелился у стены. Повернул голову и жутко усмехнулся, сплевывая осколки зубов. - Я все-таки победил, князь, и тебе, с твоей властью, уже ничего не исправить! Ты теперь с ней встретишься только в Ирие! Мирослав схватился за меч, но внезапно успокоился. Стоя над валявшимся на полу Вепрем, проговорил печально, но твердо: - Я с ней встречусь в Ирие, когда придет время! А ты - никогда, ты будешь вечно скитаться в Кромешном Мире, в холоде и тьме, как предатель и убийца! Выбежав из горницы, князь коротко бросил дружинникам: - Казнить! Труп - в болото! Боярина Вепря обезглавили в тот же час, и похоронили в болоте, как обычно поступали с преступниками, недостойными вознестись в Ирий в очистительных лучах погребального костра. Проходя через сени, князь Мирослав заметил в углу молчаливо прижавшихся детей Вепря, и остановился рядом. Шарахнулась в сторону крепенькая белокурая Любуша. Исподлобья глядел старший мальчик. У второго, ровесника его Стемира, князь увидел огромный синяк во всю щеку. Рядом с детьми тяжело вздохнула старая ключница. - Отец это его ударил. Белян за мать хотел заступиться, и вот... - проговорила она, указав на мальчика. Князь Мирослав пристально разглядывал детей, пытаясь в них увидеть черты Есении. - Ладно, Вепрь уже получил свое!.. А детей я забираю к своему двору, пусть растут с моими сыновьями вместе. Собирайтесь в дорогу!.. - и, вспомнив давний спор с боярином, горько усмехнулся: - Не служил род Вепря князьям, так научится служить! Для боярыни Есении воздвигли погребальный костер на высоком берегу у излучины Медведицы-реки - это место, особо почитаемое местными женщинами, называли холмом Лады. На погребение собрался весь народ - и здешние, и прибывшие с князем. Провожали покойницу и ждали, что объявит им государь Лесной Земли. Ведь ясно, что перемен не избежать, раз уж князь сломил могущественного, богатого и тяжелорукого Вепря! И князь не стал откладывать своего решения. - Земли по Медведице-реке объявляю княжескими! - произнес он во всеуслышание, глядя на обступившие его светлые, рыжие, темные головы местных жителей. - Вам же легче будет: платить подати только мне, без боярского решета! А наместником в Медведицком Городке ставлю вот Ратибора Зиму! - князь вытолкнул названного вперед из рядов дружины. - Вам он известен, породнился с вами, да и мне знаком с детства. Ему полностью верю! Ратибор сперва растерялся, не ожидая такого назначения. Но медвединцы тепло приветствовали его, и он согласился остаться здесь, распоряжаться в будущей крепости. Когда отгорел погребальный костер, здесь же устроили проводы умершей - тризну. По обычаю, полагалось вспоминать о покойнице только самое лучшее и, желательно, веселое, чтобы ей не так жаль было разлучаться с живыми. Кто мог - пытались одолеть печаль. Женщины, подруги Есении, пели ее любимые песни. Но многие, знавшие ее близко, сидели молча, с каменными лицами. Не мог говорить и князь Мирослав. Не так уж долго и знал он Есению, а всю душу ему перевернула... Дома, в княжеском дворце, быстро все узнали, что князь казнил боярина Вепря. Дошли новости и до княжеских сыновей. Они пока еще не могли вникнуть в суть событий, зато быстро узнали, что отец взял на воспитание детей казненного. Вбежав в горницу, старшие княжичи застали там, среди еще не разобранных ларей и мешков, двух мальчиков и девочку. Старший из них, примерно ровесник Богуслава и такой же высокий, угрюмо взглянул на вошедших. Второй мальчик сидел на ларе, низко опустив кудрявую голову. Девочка, самая младшая из троих, отбивалась от няньки, которая хотела ей вытереть лицо. Царапалась и колотила ее кулачками, визжа: - Убери это полотенце! Уйди! Уйди! Я все равно здесь жить не буду! - Будешь, овечка моя! Куда ж ты денешься? Нет у тебя больше ни батюшки, ни маменьки, зато вас, сироток, сам князь берет на воспитание, - приговаривала нянька, стараясь вытереть полотенцем заплаканное лицо Любуши. А тем временем княжич Богуслав первым шагнул навстречу прибывшим. Оказывать им теплый прием он не собирался. - Так вы сыновья Вепря? В честь чего это вы собираетесь у нас жить? За то, что ваш отец - изменник? - надменно поинтересовался он. Старший Вепрович, Ярий, поднялся с лавки. За последние дни случилось столько всего, что он сам еще не мог толком осмыслить. Но ясно было, что он, старший, должен защищать брата с сестрой. - А ну, повтори, что сказал! - воинственно воскликнул он, сжав кулаки. - Ваш отец - изменник! - воскликнул Богуслав. Тем временем Стемир, обычно бывший вспыльчивее брата, на сей раз держался позади, сосредоточенно размышляя. Он слышал лишь краем уха о невероятно запутанных взрослых делах, но и того ему было достаточно, чтобы задуматься. Теперь, когда боярыня Есения умерла, отец помирится с матерью - это, конечно, хорошо. Но Стемиру было все же жаль ту женщину. Она была красивой и, кажется, доброй. Ей не следовало умирать, даже ради спокойствия в княжеской семье. Он смело вклинился между Богуславом и Ярием, уже готовыми сцепиться в жестокой драке. Ростом Стемир был ниже старших мальчиков, но раздвинул их так решительно, что они даже не сопротивлялись. - Помолчите! Богуслав, я тебе не позволю их оскорблять! - сказал прежде, чем успел подумать, как сможет "не позволить". Богуслав с удивлением обернулся к брату. - С чего это ты за них заступаешься? - недоумевающе спросил он. Но Стемиру уже понравилось чувствовать себя защитником. Он заметил, что младший мальчик и девочка смотрят на него с надеждой - и это вселяло новые силы. Обернувшись к старшему брату, он ответил решительно, как взрослый: - С этого дня они - мои гости! И никто не смеет их задевать! И такая убежденная сила крылась в словах, в горделивой осанке Стемира, что даже угрюмый Ярий посторонился и стал рядом с ним, плечом к плечу. А Богуславу осталось только развести руками и отступить на шаг. Тем временем Стемир протянул левую руку Любуше, а правую - второму ее брату, Беляну. - Раз вы станете жить с нами, я вам покажу дворец и всю усадьбу. У меня есть ручной волчонок, он живет в моей спальне. Когда подрастет, я буду его учить, как собаку. Хотите взглянуть? - Да! - оживленно воскликнула Любуша. Самая маленькая из детей, она еще не понимала как следует, что случилось, плакала больше потому, что их с братьями жизнь так резко изменилась. Когда Стемир ее успокоил, страх ушел, можно стало играть и узнавать новое. Волчонок, которого Стемир кормил с рук, успел немного подрасти и привык к людям, больше не дичился их. Хозяин велел ему сидеть, и звереныш терпеливо сносил ласки шумной ватаги гостей, лишь слегка скаля прорезавшиеся мелкие зубки. Стемир следил, чтобы волчонок никого не укусил, или его не обидел кто-нибудь. Думал, что Любуша побоится трогать лесного щенка, но, к удивлению княжича, она бесстрашно трепала его серый ощетинившийся загривок, гладила острую мордочку. С торжеством поглядывала на старших мальчишек: вот, мол, глядите, какая я! Стемиру это понравилось. Он уважал смелость, и не задумывался, чтобы девочке полагалось вести себя иначе. И, пока Стемир со своими новыми друзьями играл с волчонком, ловившим лапами и зубами тонкий ремешок, взор княжича привлекло что-то необычное над его головой. Там, на небольшой полке, вбитой в дубовое бревно стены, стояла серебряная фигурка Макоши, изображавшая ее с ребенком на руках, как Великую Мать, покровительницу детства. Великолепная работа замечательно передавала ощущения матери, склонившей голову над ребенком, так что ее занимал только он. И вот, Стемир увидел, как литая серебряная фигурка на одно мгновение ожила, блеск металла сменился красками жизни. Она подняла голову, пристально поглядев в глаза княжичу. Глаза у нее были бездонные, зеленые как леса ее родного края, вечно молодые и вместе с тем - старше, чем у любого у взрослых людей. Только один миг она жила, глядела на него. Стемир затаил дыхание, ожидая, что она заговорит. Но этого не произошло. Богиня-Мать снова склонилась над своим ребенком, покрылась серебром. Но перед Стемиром остался, как наяву, взор ее глаз, чутко заглядывающих ему прямо в душу. Это были глаза ласточки, которую также видел он один. "Если боги чего-то хотят от меня, я надеюсь, они со временем объяснят, что именно", - сказал себе Стемир, хотя ему очень хотелось узнать прямо сейчас, для чего ему приходят видения. Встряхнув головой, он обернулся к своим новым друзьям: - Наигрались? Ну, оставьте Серого, он уже устал. Завтра придем к нему. А сейчас пойдемте, поищем моих братьев, и пойдем смотреть дворец. Здесь есть оружейная - в ней какого только оружия не найдешь! С закатной башни виден весь город. Там же, на чердаке, живут ловчие соколы. А если хотите, потом возьмем коней покататься. Вы умеете ездить верхом? - Умеем! - заверил Ярий, и юные Вепровичи последовали за Стемиром, как настоящая дружина за своим князем.