Всё дело в голоде

- Жалкое зрелище. – С усмешкой начинает разговор леди Беневьенто. Женщина видела пополам согнутое тело Итана, корчась и скрипя от боли, мужчина обдирал ногти об древесный пол, гребя ладонями щепки и размазывая кровь. Он казался Донне беззащитным, испуганным ребёнком, которого прихлопнуть ей не составит труда, но Матерь дала строгое указание не убивать американца и леди Беневьенто исторгает небывалую ненависть к лежащему Уинтерсу. Болезненно бледные руки крепко держали жёлтую колбу, которую то и дело норовила забрать себе кукла. - Ваши глаза кажутся мне до жути знакомыми, словно я видела их каждый день на протяжении нескольких десятков лет. Золотые, переливающиеся с чернотой самой тёмной ночи. Каду не принимает Вас, хотя Альсина постаралась. Предмет в руках женщины переместился на рядом стоящую тумбу, пока та с презрением, что было скрыто под шифоновой вуалью, смотрела на спину мужчины, но он лежал неподвижно, лишь жалобно скулил. Энджи подошла ближе к измотанному американцу и со всей силы пнула кукольной ножкой по рёбрам. - Пошла к чёрту, тупая дрянь. – Уинтерс закашлялся, сплёвывая кровь, а затем постарался подняться, опираясь слабыми руками об стену. – Я уничтожу каждого из вас, если не скажите, где моя дочь. – Блондин развернулся и с яростью смотрел на женщину, его карие глаза приобрели янтарный оттенок, вкраплённый позолотой. - Она в этой комнате, - женщина смеётся так отрывисто и зловеще, как если бы то, что она произнесла оказалось правдой. Но Итан, с трудом пробежал беглым взглядом по комнате, не обнаружив Рози ни глазами, не слухом. Сцепленные до этого в замок руки леди Беневьенто плавно переместились на пыльный столик, прочертив длинными пальцами возле колбы и аккуратным женским почерком вывели имя дочери. Мужчина с прищуром проследил за движением хозяйки и когда мистическая колба потеряла своё таинство, Итан в страхе отошёл на несколько шагов назад. - Вернее, её часть, словно твоя дочь грёбаный пазл. – Кукла визгливо смеётся, а мужчину всё ещё сковывает ужас, и он чувствует, как содрогается его плоть, а во рту неприятно отдаёт горечью. Всё тело внезапно онемело, как будто начало парить в невесомости, а затем пришла раздирающая боль, как если бы с него снимали живьём кожу, чтобы тысячи мелких иголок впились в голые нервы. Хотелось выхаркать с кровью поражённое сердце и растоптать, чтоб никогда не ощущать пламенеющее отчаяние, когда душа стремится посеять разруху и хаос, чтобы взошла кровавая жатва и ядовитые колосья пшеницы развеял ветер, поражая ядом каждого, кто посмел прикоснуться к самому драгоценному, что осталось у Итана. Зимой небо выглядит ещё печальней, зимой небо умирает, заволакивая тучами землю, пускает дождевые капли, чтоб с приходом весны засиять ещё ярче, сменить серый на светло-голубой. Сейчас небо с оглушающим грохотом растерзало свою душу, пустив жёлтые вспышки света и колючий ветер ворвался в настежь отрытое окно. Это серое небо с невероятной скоростью научилось перенимать настроение Уинтерса. Дышать становится куда трудней, кислорода катастрофически мало, ногти болезненно покалывают, и блондин в который раз оседает на пол, когда ни с чем не сравнимо и мучительно выламываются кости; Уинтерс чувствует, как проклятая кровь бежит по венам и паразит вгрызается в его лёгкие. Такое уже было, хищный зверь находил выход в ненависти Итана, но тогда ненависть была приправлена больной зависимостью, а сейчас сокрушительная ярость клубится из Итана, и он жадно хватает ртом воздух. Больше нет причин сохранять свою человечность, теперь сердце Уинтерса обратилось в камень, душа его – иридий. Мужчина увеличился в размерах, угрожающе нависнув над Донной и её куклой, и Итан выпустил когти, расцарапав ими стены. - Тебе не хватит сил меня убить, Уинтерс. – Леди Беневьенто зло выплюнула фразу, но её голос предательски дрогнул, и блондин уловил секундный испуг. Он резко выхватил со столика часть своей дочери, печаль озарила лицо мужчины, когда надпись гласила: «Ноги». Чувство долгое, жаждущее, отчего кажется едва зримым оседает глубоко внутри и взывает к жажде. Такой, что, вливаясь ты невольно испытываешь сладость и умиротворение от недавнего разрушения. Подпитанный вездесущим гневом, Итан подрывается к Донне и сжимает острыми когтями шею, и та хрустит от нечеловеческой силы, а чёрная вуаль пропитывается горячей кровью. Багровая и вязкая; красный теперь так привычен для американца, что не вызывает больше чувств брезгливости и омерзения. Кровь прекрасна, кровь сладкая и он не испытывает страх перед чьей-либо смертью, ведь сердце его камень, а душа – иридий. Энджи с громким криком подлетает к Уинтерсу, но он отмахивается от неё, словно как от назойливой мухи. Кукла не в силах противостоять огромному зверю, а галлюцинации леди Беневьенто стали ей не подвластны под охваченным от ужаса сознанием. Необратимость последствий восседала тяжёлым грузом на плечи американца, но тот пленён своим голодом и чувством отмщения, которое снесло бы потоком ледяной воды всю деревню, заглушив истошные крики. Мужская рука легко свернула женщине шею, и та повалилась на пол, словно самый хрупкий хрусталь, разбившись на сотни осколков, и оседая пылью на рукавах Итана, а затем вовсе исчезнув. Уинтерс испытывает долгожданное облегчение, завидев только не двигающееся тело куклы, но тревога, что так струится и обжигает плоть, снова бросает его в дрожь, вьётся вокруг и сердце, обращённое в камень, почему-то замирает. Тело американца снова приходит в норму, когда резко нахлынувшая ярость расплескала огонь. Мужчина хватает фляжку с дочерью, забирает обратно патроны и дробовик; ключ холодит ладонь, но Уинтерс, запихнув его в задний карман джинсов, подбирает навсегда молчаливую куклу. Итан хищно улыбнулся про себя, вспомнив одного зажиточного торговца, чьи загребущие руки отвалят немало денег за такую вещицу. Герцог по-прежнему сидел в своей тележке, и Итану уже не кажется странным и пугающим то, что толстяк ходит за ним попятам. - Как поживает леди Беневьенто? – торговец улыбнулся ему самой дружелюбной улыбкой, и та растеклась теплом по телу. - Уже никак. – Уинтерс с остервенением бросает мёртвую куклу на близстоящие бочки, а затем осторожно, боясь повредить, достает жёлтую колбу. – Может, просветите, что это значит и как мне вернуть мою дочь? - Весьма недурно, Итан. А что касается Вашей дочери, то она жива. - Если Вы мне врёте, клянусь, я прикончу Вас так же быстро и легко как хозяйку этой куклы, - мужчина кинул пренебрежительный взгляд на Энджи, а затем пытливо уставился на Герцога, ожидая продолжение. - Ну что Вы, дорогой мой, и в мыслях не было. – Торговец жестом правой руки попросил колбу, рассматривая её со всех сторон и прищуриваясь. – Искусно отделено, я бы сказал хирургически точно. Что-что, а навыки и знания в медицине остались при Моро, чего не скажешь о его внешности. – Герцог подавил усмешку, отдав обратно флягу. - Полагаете, что Рози разрезал этот жуткий уродец? Значит, мне нужно следовать к нему за ответами? - Не думаю, что он ответит на Ваши вопросы, - торговец отрицательно покачал головой. - Как мне вернуть дочь, блять? – Итан сердито сверкнул золотым сиянием глаз, это вызвало интерес у Герцога, но задавать мучающий его вопрос он не стал. Всё было до абсурда просто. - Очевидно же, что нужно собрать остальные фляги для соединения. Вы знаете, где их искать? – толстяк пододвинулся ещё ближе к американцу, купаясь в медном омуте и самодовольная ухмылка украсила пухлое лицо. - У оставшихся мудаков? - Слишком очевидно, не находите? – Герцог искреннее улыбнулся и подмигнул блондину, - я могу быть Вам ещё чем-то полезным? - Да, я хочу продать эту мерзкую куклу. И вот ещё что: поехавшая старая карга положила странное украшение в шкатулку, не то старалась спрятать, не то хотела, чтобы его нашли. Что Вы можете о нём сказать? Уинтерс достал из нагрудного кармана браслет и тот переливался голубыми нитями, отбрасывая посеребрённые лучи; день близился к концу и тёмно-фиолетовое небо, насыщенное, словно спелая слива, погружало в полумрак деревню; прикоснись к нему - и оно стечёт на ладони, прошитое насквозь серебром звёзд. Торговец с трепетом взял в руки предложенное украшение, бережно, боясь порвать хрупкий металл, он поднёс его к лицу. - Не думал, что когда-нибудь снова его увижу. – Итан вопросительно поднял бровь, на что Герцог незамедлительно продолжил, - разве есть что-то священней и бескорыстней чем любовь матери? – толстяк снова притих, как если бы то, что намеривался озвучить снова оживёт. - Так значит Вы знаете кому принадлежал этот браслет? - Я никогда её не видел. Заказ я получил от своего отца, я тогда подростком у него подрабатывал, подыскивал клиентов, пересекал границы для поиска товаров. Я бы никогда не запомнил его, если бы не злосчастная гравировка. - Пусть укроет тебя от гнева отверженных, проклятых и пустых, когда небо покажет им твой благословенный лик… - Уинтерс замолчал на долю секунды, но любопытство взяло верх, - что за история связана с этим браслетом? - Ходит легенда о женщине, чья огромная и неисчерпаемая любовь к дочери не смогла смириться с её утратой. Природа одарила дочь безбожной красотой, невинной, нетронутой печалью и временем и браслет, подаренный матерью, только увековечил её память, когда белые нити закружились по запястью и враз соединили земное и неземное. Мать обнаружила дочь поздней ночью; кто-то подкинул мёртвое тело, изодранное, со ссадинами и синяками, словно её красота была пороком, страшным грехом, потому сняли с неё живьём кожу, чтоб она больше не манила никого. Браслета на запястье не было, только выжженная на венах гравировка. И тогда женщина обезумела, она поклялась одной из самых тёмных ночей, когда даже бледная луна боязливо скрылась за склонами гор, что убьёт всех, кто посмел прикоснуться к её дочери. Тяжёлые времена окутали деревню, алые реки вытекали из каждого дома, где затерялся след ребёнка. Всепоглощающая боль не находила своё пристанище, она окутывала разум и тело женщины, и та нещадно убивала, вершила свой гнев и не было ей покоя. - Где эта женщина сейчас? - Это всего лишь легенда, Итан, а у легенд нет ни имён, ни времени. Всё дело в браслете. Так бывает: люди страшатся красивых украшений, считают их проклятыми и чем больше людей в это верит, тем быстрее рождаются истории. – Герцог добродушно похлопал Уинтерса по плечу и с улыбкой продолжил, - теперь Вы должны сами выбрать свой путь, дорогой. - Герцог, если Вы что-либо ещё знаете, прошу, скажите. Торговец молча поднял свой внимательный взгляд на ослепляющее солнце, что струилось тёплыми бликами по краю синего неба, оседало на снежные горы и проникло под кожу, туда, где томится и звенит душа, отталкиваясь от стен, рождая мысли о неизбежном и о неосторожном. Итан последовал примеру Герцога, развернувшись лицом к огромному светилу, которое опаляет и бьёт лучами по плечам, где свет струится по ним и падает на холодную землю. - Несметное количество раз солнце всходило над этими горами, озаряло деревню и стекало по горячим телам, а за этими вершинами, говорят, восседают боги и оттого под рёбрами ярится, когда древние поверья внушают страх. Сколько раз луна отвоёвывала небо и в тёмных ночах звери рыскают по лесам, лесам непроходимым и необъятным, где звёзды уронят жемчуг на траву, и призрачная безмятежность окажется фатальной. – Торговец затих, когда карие глаза Итана пытливо уставились на него. - Вы здесь слишком долго? - Я здесь дольше вечности, мистер Уинтерс. Поэтому мне нетрудно уловить блеск золота в Ваших глазах. Вы больны, Итан, заражены, Каду уже растёкся по венам и мчит к сердцу; и как только он возымеет власть над ним – Ваша душа разломается, будет сочиться неумолимой болью, и когда искрящиеся солнце взойдёт над Вами приговором – Вы позабудете о своей дочери. - И что же мне делать? - Идите к ней, преклонитесь перед ней и умоляйте о прощении. – Герцог серьёзно посмотрел на Итана, не смея называть имени той, к которой взывает. Всё снова было до абсурда просто. - И не подумаю. Ведьма сделала из меня монстра, уж не проще её убить? Не рассеется ли проклятье вместе с её смертью? - У Вас нет против неё оружия, мистер Уинтерс, к тому же я не могу ручаться, что со смертью леди Димитреску Вы вернётесь к прежней жизни. Прежней жизни не будет больше никогда. Американец в который раз пересёк главный холл первого этажа. В замке было тихо, поразительно тихо. Ветер бьётся в окно, словно подбитая птица, роняет прозрачные капли на стёкла и те струятся, стремясь упасть наземь проливным дождём. Он заходит в замок голодным зверем, но с каждым последующим возвращением его тайный порок усиливается, знания, полученные за стенами замка, увеличиваются и он уже не тот жалкий отец, потерявший рассудок от поисков ребёнка. Итан был далеко не религиозным человеком, в отличие от родителей, которые с малых лет водили его в воскресную католическую школу. Он не верил в Господа в Луизиане, и не уверовал в него в этой деревне. Бог давно покинул эти места, позволив слугам дьявола устраивать кровавые балы. Но ему и не нужно быть святым прихожанином церкви, чтобы понять, что он согрешил. И грех его был насколько отвратительным, как и на столь же прекрасным. За такой грех изгоняют из райского сада, когда змей-искуситель нашёптывает в уши о грехопадениях. И у Уинтерса нет сомнений, что Димитреску является змеёй, тысячами змей, готовой впрыснуть яд, приготовившаяся ужалить, обнажить истинную красоту и уродство сердца. Она восседала посередине обеденного стола, лицом к мужчине, посмевшему повторно войти в её колючую, покрытую миллионом осколков прошлого обитель. И она смотрит в ответ, а в её глазах плещется ярость, восхищение и неприкрытый интерес. Дочери сидели спиной, но Итан заметил блондинистую голову, прикрытую капюшоном, и непроизвольно выдохнул, мысленно сняв с себя клеймо убийцы ребёнка. - Только прикажи, мама, и я вскрою ему гортань. Брюнетка встала с места, попутно подняв со стола серп. Итан видел её всего лишь раз, когда хозяйка призывала девушку для поиска второй дочери. Кассандра. Самая свирепая и кровожадная из сестёр. - Не стоит, любовь моя, мистер Уинтерс здесь не задержится. Леди Димитреску изящно вытерла уголок рта и положила салфетку обратно на стол. Красота предстала перед Итаном в своём первозданном виде, непреклонная и величественная, и мужчину бросило в жар, как только он оказался за закрытой дверью, окружён четырьмя ведьмами. - Димитреску, нам нужно поговорить. Наедине. – Итан окинул суровым взглядом девушек, в надежде, что те рассеются. Но дочери только рассмеялись, пока мужчина не сводил глаз с женщины. Лицо её подёрнуто вуалью лунного света, отчего оно кажется холодным, словно все льды этого мира сошлись в ней; и на секунду стало страшно, как если эта прохлада вырвется наружу и чужие вечности польются прямо на него; уколют широкие плечи и обожгут ключицы. - У меня нет секретов от моих дочерей… - договорить Альсина не успела, несколько пуль пролетели возле неё, разбив одно окно и замёрзшего от колкого взгляда золотых глаз блондина пришибло уличным морозом снова. Девушки зашипели, когда зимний воздух проник в столовую и обратившись в рой насекомых, исчезли за огромной дубовой дверью. - Что ты себе позволяешь, Уинтерс? - Брюнетка поднялась со своего места, возвышаясь над Итаном, но тот не чувствовал страха из-за её роста. Женщина никогда не пугала своей силой или властью, куда чудовищней была сама зависимость ею. - Я же сказал: нам нужно поговорить. Без твоих соплячек. - Я так и знала, что Ваше возращение – вопрос времени. Альсина смаковала каждое слово, произнесённое кроваво-красными губами. Она внезапно отошла от стола, и украдкой кинув на блондина взгляд, прошла мимо. Уинтерс готов убить её на месте. Без использования оружия, вцепившись руками в белоснежную кожу шеи, вонзить острые зубы в бьющуюся жилку, чтоб пустить первые капли крови, а затем зализывать рану до полной регенерации. - Признайте уже это, наконец. Скажите, что ненавидите меня. - Конечно, я тебя ненавижу, и я бы убил тебя, если бы ты не была такой живучей тварью. - Уинтерс враз пересекает разделяющее их расстояние, смотрит долго и изучающее, пока кости нещадно ломаются внутри него, и он на глазах вырастает, превращаясь в огромного оборотня с длинными когтями, но лицо осталось неизменным: золотые глаза так похожие на её собственные окутывает тайным желанием, зубы заострились, норовя вгрызться в женскую шею. Он предстаёт перед Альсиной в своём истинном обличии, зверь проснулся и жаждет свою хозяйку, а она, с гордой усмешкой восхищённо смотрит и ждёт. Так только Создатель взирает на своё Дитя. И Димитреску была подобно Богу, сотворившей новую жизнь. - Полюбуйся, что ты сделала со мной. Теперь я проклят. – Американец не смеет больше двигаться, а только томится ожиданием, когда брюнетка подойдёт ближе, чтобы коснуться его разгорячённой кожи, чтобы разрушающая сила нашла выход, расплескав пламя ярости и они, охваченные вездесущим пожаром соединились, рассеивая огонь по всему чего касались. - Мы прокляты всеми существующими проклятиями, дорогой. И Уинтерс не выдерживает. Он стискивает женщину в своих руках слишком грубо, словно она тряпичная кукла, отчего та не в силах удержать равновесие падает на пол, сбивая рядом столик и стоящие на нём бутылки. Вино вперемешку с кровью заливает паре лицо и тело, но те самозабвенно целуются, и мужчина ловит себя на мысли, что целовать леди Димитреску куда лучше, чем ненавидеть. Брюнетка одной рукой отодвинула от себя мужчину, второй, обнажив острые когти, полоснула по его шее, разорвав рубашку и, пустила обжигающую струю крови, забрызгав чёрное платье. Итан зашипел от боли, но подниматься не стал; ярость заволакивала американца, а потому он вцепился когтями в женскую шею, но сдавить не посмел, словно это заставит все существующие Вселенные погаснуть. - Какого чёрта? Ты что о себе возомнил? - Заткнись. Просто заткнись. Альсина поморщилась в отвращении и попыталась отодвинуться, скинуть с себя навалившегося американца, но тот поднял её за плечи, пресекая все попытки выбраться, и со всей силы ударил головой об холодный бетон. Искры в глазах заплясали, а воздух покинул лёгкие от грубого и резкого удара, но мужчина, сгорая от дикого желания, не обратил на это никакого внимания, когда заветная жилка, бьющаяся на алебастровой шее Альсины, заставляет провести по ней языком, а затем прокусить. Итан задрал подол её платья, цепляясь отросшими когтями за почти прозрачную ткань бежевых чулок. Он зарылся руками в чёрные, пахнущие ароматными травами локоны, откидывая некстати мешающую шляпу в тёмный угол столовой. Животные инстинкты овладевали Итаном, он хотел её, желал всем нутром, а когда кровь Альсины попала в его тело, непреодолимое желание взять её прямо на холодном полу пересилило желание отыскать дочь. Это казалось чертовски неправильно, но паразит, поселившийся внутри вместе с кровью ведьмы, диктовал свои условия, стирая все возможные границы приличия. И дикая прихоть совратить Димитреску, осквернить её в собственном доме – это своеобразная скорбь по ребёнку. Какой же он мерзкий, грязный, отравленный её проклятием, не в силах овладеть своим разумом и телом перед чарами сексуальной ведьмы. Ведь как раз таки разумом мужчина понимал, что нужно остановиться; эта больная тварь только и надеется на то, что он остановится, прекратит искать Розу, но, чёрт, Итан не смел произносить даже в голове, что это ей удалось. Он желал всем естеством услышать желанный стон с её губ, хотел погасить воспламеняющий огонь в теле. Язык Итана проникает в её рот, касаясь зубов, нёба и женщина вдруг явственно почувствовала возбуждение, накрывающее её с головой. Коленом блондин упирался ей в промежность, чувствуя скопившуюся влагу, затем уткнулся носом в висок, вдыхая желанный аромат, который проникал в ноздри; закреплялся на коже и мужчина чувствовал связь с Альсиной, словно все звуки и запахи сплелись в единое целое и как только горячие губы накрыли его собственные – фейерверк чувств взорвался внутри него, унося все мысли прочь, отдаваясь только первобытным животным инстинктам. Ухо обдало обжигающим дыханием, хриплым, когда брюнетка вцепилась ногтями в плечи, побуждая быть ещё ближе. Пелена, подобно сизому дыму, слетает с его глаз и исчезает в никуда, словно не было нескольких минут ранее, словно не Итан целовал порочный бархат, намереваясь слизать с её ключиц тяжёлое дыхание. Целовать руки, привыкшие отнимать чужие жизни, а затем утопать в полумраке, когда её безупречное лицо с вызовом смотрит в собственное отражение янтарно-медовых глаз. Уинтерс как прокажённый подрывается со столь желанного тела и отходит дальше, пока женщина сгорает от нахлынувшего возбуждения. Бесстыдная в своей греховной порочности, она поднимается на колени, а затем подползает к Итану. И мужчина готов предать всех существующих богов, если коленопреклонённая леди Димитреску не является самым сексуальным зрелищем из всех, что он когда-либо видел. Величественная, она даже на коленях любому внушает страх и силу, силу из-за которой тянет к земле. Но Уинтерс по-прежнему её не боится, пока сердце распадается на тысячи ярчайших чувств. И Альсина не говорит ни слова. Поднимаясь, она выходит из столовой во двор, только своими движениями говоря Итану следовать за ней. А американец, слепо веря, жадно хватает каждый шаг, словно от этого зависела вся его жизнь. Затем Альсина растворилась, испарилась в темноте, оставив после себя лишь слабый аромат пионов, вкраплённый сладким мёдом. Итан подходит ближе, когда замечает промелькнувшую тень и скрывшуюся за чередой длинных коридоров. Окутанный тёмным вожделением, мужчина идёт тихо, почти незримо, словно его и не существует вовсе. Он заметил её, учуял аромат крови, струящейся по венам, сладострастный нектар растекался в её жилах, зачаровывал слух и где-то глубоко внутри притаился хищный зверь; необузданный, дикий, яростный и первобытный, готовый сорваться и растерзать брюнетку, чтобы алая кровь оросила его тело, а Итан, сгорая от близкого контакта, испил мнимо предложенный напиток. Итан не знает почему оказался в разрушающем его месте, не ведает какая сила заставляет повиноваться инстинктам, а чувство скорби душит его изнутри. Он знает лишь, что хочет её прямо у этой грязной стены, среди кучи обломков и старых вещей, горы книг и бесконечного количества деревянных бочек, заполненных до краёв известной маркой вина. - Для меня не является секретом Ваше внезапное появление. Паразит мешает трезво мыслить? Хотите приручить его? Леди Димитреску вышла из-за угла, обрамлённая лишь едва зримой поволокой света от догорающего факела. Медленно и грациозно, она прошла возле Итана и того кинуло в жар, как только он почувствовал своё уязвимое положение подле неё. Этот подвал не был изведан раньше, но мужчина наивно полагал, что Альсина не посмеет ему навредить. - Ты сделала меня таким. Так помоги же справиться. Американец видит, как женщина остановилась возле кромки алой воды, смешанной с кровью. Кровь была повсюду и, казалось, не было сухого места, где можно спрятаться от неё. Затаив дыхание, Уинтерс стал наблюдать за развернувшейся перед ним картиной. Неприступная, увековечена роковой жестокостью, леди Димитреску опустила шёлковую ткань платья, обнажив бледные плечи. Краем глаза, она наблюдает, как загорелись глаза блондина, как смешанное с пылью дыхание остановилось; а затем она скинула туфли и подняв аметистовый шлейф струящегося наряда, вступила в кровавое месиво. - Вы признаёте свою принадлежность мне? Альсина остановилась посередине сырого подземелья, платье упало в вязкую, карминовую кровь, скрыв длинные ноги. Она манила его, пленив своей смертельной красотой, заставив позабыть о всех мирах когда-либо существовавших. И не было для Итана ничего губительней, чем не приблизиться к ней в эту же секунду, не опалить её губы в греховном поцелуе, чтобы навечно преклониться перед её божественным мирозданием. - Что я получу, примкнув к тебе? Их губы находились в миллиметре друг от друга. И Альсина видела какую ожесточённую внутреннюю борьбу ведёт с собой Итан, подавляя желание поцеловать её первым. Леди Димитреску смотрит на него так, что ему не устоять, и он готов упасть, чтобы подарить ей всё неизбежное и неосторожное, а потому он возносит свою любовь к ней так высоко, как если бы он сам являлся Богом, забывшем о смертности. - Абсолютно всё. Произнесённые слова размазываются по губам, когда блондин не выдерживает, впиваясь требовательным поцелуем в желанные уста и они, наконец, свободные перед близостью ныряют в погрязший рдяной смертью бассейн. Поцелуи Уинтерса были голодными и жадными, горячее пламя съедало его живьём, хотелось большего, того, о чём блондин ранее и подумать не мог; но сейчас, держа дражайшее тело в руках, ему внезапно становится больно, и эта боль вырывается наружу неистовым поцелуем, опаляет кровавые губы, пока их языки борются за господство. Альсина сопротивления не показывала, наоборот, она подалась телом к мужчине, расставляя ноги шире, желая почувствовать его теплоту. Женщина дрожала, заходилась в агонии ощущений, чувствуя, как Итан ласкает её плоть. - Ты даже не подозреваешь насколько ты сексуальная сзади. - Что? Ответа не последовало, Уинтерс был слишком поглощён шеей брюнетки, кусая, оставляя собственнические следы на участке оголённого тела. Чёртова ведьма. Она привязала его к себе, заставила ходить за ней попятам, и ещё больше он хотел прикоснуться к алебастровой коже. И как только Итан разодрал декольте, превратив его в несуразную кучу тряпок, Альсина громко вскрикнула от неожиданности. Итан двигался медленно, касался тканью джинсов заветного местечка между ног. Он хватает брюнетку за лодыжку, наблюдая как медовое золото поглощает абсолютная тьма возбуждения, как она хнычет и извивается под ним, тихо, едва слышно шепча губами его имя и приглашая взять её. Её кожа пылает, сгорает от нахлынувших чувств, требует скорейшей разрядки. И Итан сам не смеет больше терпеть. Димитреску потянулась к блондину, с силой разорвав грубую ткань брюк. Она стонет, когда Уинтерс по-хозяйски закинул её ногу на свои бёдра и едва касаясь кончиками пальцев провёл по внутренней стороне, к своей радости, обнаружив, что чертовка не носит нижнее бельё. Поцелуй вышел спонтанным. Альсина потянулась к губам мужчины, и Итан не смог сопротивляться. Её губы были обжигающими, уничтожающими все преграды, он хотел продлить удовольствие, но брюнетка опустилась ниже, цепляясь заострёнными зубами за шею. Не спрашивая разрешения, она прокусила её и когда горячий поток крови хлынул ей в рот, она удовлетворённо взвыла, прижимаясь разгорячённым телом к потному торсу мужчины. Больно больше не было, необузданная ярость отступила и впервые за несколько дней, деливши свой организм с паразитом, Уинтерс не почувствовал его внутри. Так должно быть. Он обязан опуститься ниже к животу женщины, обхватить её бока пальцами до хруста, чтобы потом зализывать багровые отметины. Вода холодит кожу, забирается в нос, протекает по горлу и соль ослепляет, ударяя в голову, в желании получить большее. И всё перестаёт иметь значение, смыкаясь для пары в одном пространстве, наполняется срывающимися стонами и тяжёлым дыханием; и время останавливало свой ход, когда переплетённые пальцы сжимались крепче, как если бы они, нырнув с головой под воду, вдруг потеряли друг друга из виду. А потом губы жадно находят, неустанно терзают и саднят от соли. Альсина ещё никогда не чувствовала себя столь желанной и нужной, чем в данную секунду. Язык Итана проникал в её рот, пробуя, впитывая ароматы, чтоб отдаться без остатка, принадлежать только ей одной. А глубоко внутри не чудится боль, ревущая из дна бездны, не разбрасывает огненные костры как символ фатальности, не струится отравленным металлом по кровотоку, лишь освобождает плоть и мужчине кажется, словно новые солнечные сплетения зародились между их вспыхнувших тел. Находясь в объятиях леди Димитреску будто понять, что после четырёх лет кромешной тьмы и неоднократно сбитых ног, он, наконец, пришёл домой. Итан на долю секунды поднялся, чтобы пронизывающие кожу поцелуи, словно сотни игл, оставили припухший отпечаток на её губах. Томящаяся сладость поражала земное сердце, и Уинтерс отбросил все терзающие его сомнения, поцеловав Альсину ещё раз, будто отдав ей что-то самое ценное, что-то о чём он сам ещё пока не знал, но уже покорно вложил в раскрытые губы.