***
Ему четыре. Родители за стенкой снова кричат. Точнее, кричит папа, а мама плачет, очень громко; когда Зик пытается спросить, что случилось, папа кричит и на него — громко, так, словно злится, приказывает идти к себе. Зик не идёт сразу, и отец за воротник футболки тянет его к двери. Мама прикрывает лицо ладонями и рыдает. Ему четыре. Родители за стенкой снова кричат. Звуки их голосов сливаются в гудение. Зику не нравятся крики. Ему холодно и неприятно; в груди становится тесно, и голова болит. Он закрывает уши ладонями, забираясь в угол постели. За стеной что-то падает, мама вскрикивает коротко и высоко. Зик прижимает ладони к ушам сильнее. Зику четыре. Родители за стенкой кричат каждый вечер. Это из-за него, он знает. В детском саду они собирались лепить животных. У него не получилось и он расплакался, а потом ударил мальчика рядом с собой, когда тот засмеялся. Он жмурится и царапает уши, сжимая края пальцами. Что-то падает снова. Гудение нарастает. Сейчас они прекратят, говорит себе Зик. Сейчас мама зайдет к нему. Она больше не будет плакать. Она будет улыбаться. Она обнимет его. Она поцелует его в лоб, будет гладить по волосам. Она будет петь ему, пока он не уснёт. Она вытрет ему слёзы с лица и не будет расстраиваться из-за того, что Зик расплакался снова. Они кричат ещё час. Мама не заходит. Зик засыпает, так и прижимая ладони к ушам.***
Первая игра в его последнем школьном сезоне выпадает на третий четверг сентября. День солнечный, но не слишком тёплый. И хотя команда соперников достаточно слабая, это не повод Зику расслабляться и халтурить. Хотя бы потому что на трибуне Эрен. Карла привела его: перед игрой Эрен успел надеть Зику на руку браслет из конфет, уверенно сказав, что сладкое помогает физической выносливости. Почему он так решил, не знал никто кроме Эрена; никто узнать и не пытался. С Эреном было легче соглашаться, чем что-то выяснять. Зик любит, когда Эрен приходит на игры. Он знает, что брату скучно: с его непоседливостью высидеть три часа — пытка, причём не только для него, но и для окружающих. И всё-таки он тянет Карлу на игры, и та послушно его везёт. Сегодня они ещё договорились поехать в пиццерию после игры. Это мелочь, но она трогает Зика в самое сердце. Кто-то приходит на бейсбол, чтобы посмотреть именно на него. Его брат. Его младший брат. Как он может не ценить это? Летом они виделись часто: Зик старался каждую неделю приехать, чтобы поиграть с Эреном, сводить его в кино, в аркадный клуб или парк. С началом учебного года о таком приходится забыть: последний раз Зик приезжал ещё в конце августа, а потом началось снова — и тренировки, и учёба. Его средний балл достаточно хорош для большинства колледжей, но… Здесь, как и в игре, нет повода расслабляться. Проблема Зика в том, что он всё ещё не уверен, нужна ли ему спортивная стипендия. Список колледжей, в которые ему следует стремиться, составили они с Томом ещё в конце прошлого года: Колумбийский стоял первой строкой, подчёркнутый трижды. Колумбийский заканчивала мама — он тогда уже родился; «ты же знаешь, она бы тобой гордилась», — вкрадчиво сказал Том, и Зик промолчал. Она бы не гордилась. Ей было плевать. Перед последним иннингом он не сдерживается и откусывает одну из конфеток с браслета: кисло и сладко, приторно и как-то совсем по-детски. Пахнет малиной, на вкус — как дряная жвачка из китайского магазина. Зик смотрит на трибуну: на школьные матчи ходит не так много людей, и увидеть Эрена с Карлой не составляет труда. Он улыбается, глотая приторную сладость. — Я хочу тебя кое с кем познакомить, — Том находит его первым после игры, хлопает по плечу, коротко говорит, что он молодец. Их команда победила — это классно. Зик коротко улыбается, не зная, доволен ли он. Он должен быть доволен, но он этого не чувствует. Мужчина рядом с Томом в представлении не нуждается: на нём кепка «Колумбийских львов», и Зик чувствует, как напряжение нервно сводит ему низ живота. — Это мистер Боретти*, он… — Тренер, верно? — невежливо так перебивать, и Том едва заметно поджимает губы, но мистер Боретти (у него широкая улыбка и борода-эспаньолка) протягивает Зику руку, крепко сжимая: — Отлично играл, парень! Зик знает, что должен быть счастлив. Тренер команды, которая даст ему билет в мир большого бейсбола, пришёл на его игру — это редкое везение. Он знает, кому должен быть благодарен. Том действительно старается для него больше, чем кто-либо ещё в его жизни. Смущение мешается с напряжением, теплея в его теле. Зик ценит это, правда. Он просто не уверен, хочет ли он этого. — Том столько рассказывал мне, какой у него талантливый племянник, — воодушевление мистера Боретти волнами пышет вокруг него. Зик приподнимает бровь, глядя на Тома, беззвучно переспрашивает: «Племянник?». Он не знает, зачем Тому эта ложь. — Наконец-то я выбрался посмотреть на тебя в деле! Да уж, такие питчеры «Львам» пригодились бы. — Спасибо, сэр, — прежде, чем сказать это, Зик смотрит на Тома в поисках поддержки, а может быть, разрешения согласиться с чужой похвалой. Неужели он действительно заслужил такое? Неужели он действительно так хорош? Ему кажется, что он играет нормально; вряд ли это заслуживает внимания от тренера университетской команды из Лиги Плюща. Но Том едва заметно кивает, едва заметно улыбается; его лицо открытое и доброе к нему, к Зику, и Зик краснеет, опуская глаза, потому что даже если он в теории заслужил похвалу от мистера Боретти, то чем он заслужил доброту Тома — он не знает. Том называет мистера Боретти «Бретт», смеётся вместе с ним и обсуждает прошедшую игру. Зику неловко; он мнётся на месте, переступает с ноги на ногу, поправляя лямку рюкзака на плече. Невежливо будет уйти, но он обещал Эрену и Карле поехать в пиццерию. Невежливо будет и на часы посмотреть тоже, но он почти чувствует, что те уже заждались. Он кивает на каждую реплику в его сторону, говорит «спасибо», едва уловимо краснеет от взглядов Тома. Ему тесно и душно в толстовке и джинсах, он чувствует себя нелепо. Одежда липнет к коже, а голова — кружится. Зачем он здесь? Вряд ли его голос что-то решит. Мистер Боретти и Том обсуждают Зика так, словно его судьба уже решена; словно так или иначе, но через год он будет стоять на поле уже в форме «Колумбийских Львов», или не будет стоять вовсе. Гудение в ушах нарастает; он жмурится, почти растворяясь в шуме вокруг и чужих разговорах, но в пульсации ультразвука возникает кое-что новое, резкое, громкое — непривычно правильное. — Зик! Эрен — маленький ураган. Он врезается Зику в живот лицом с разбега, крепко обнимая; маленький, но такой сильный — Зик даже отшатывается назад. В начале лета они ходили на «Железного Человека» — Эрену понравился Тони Старк, и прошлая обсессия динозаврами была позабыта. На нём яркая красная толстовка с принтом брони Старка. По хорошему Эрен слишком мал, чтобы смотреть такие фильмы, но разве смог бы Зик отказать его желанию сходить в кино? — Зикки, ты чего так долго! Мы собирались за пиццей! — Эрен игнорирует всех вокруг, зато другим сложно игнорировать его. Зик ерошит его волосы под капюшоном, мягкие и пушистые; Том напротив нечитаемым взглядом сканирует ребёнка, пока улыбка мистера Боретти из добродушной становится растерянной. — О, эм. Это мой брат, — он разворачивает Эрена спиной к себе, и Эрен громко говорит «здрасьте!». Наверное, это глупо и неловко; если он якобы племянник Тома, то Том конечно же должен знать его брата, верно? Но эта ложь не принадлежит Зику, и он не собирается из-за этого переживать. Том кивает, а мистер Боретти по-взрослому, по-деловому жмёт Эрену руку, от чего тот радостно визжит. — Пойти в пиццерию со старшим братом — святое дело, — всегда ли Боретти такой добродушный, или это показное, Зик без понятия. Он прижимает к себе Эрена, ощущая, какие у него тёплые щёки, чуть липковатые от сиропа от попкорна. — И ты такой молодец, пришёл поддержать братика на игре! — Зик классный! Он будет ещё круче, чем Бейб Рут*! — Ну, это ты мне уже льстишь, — от смущения Зику даже дышать тяжело. Он хватает Эрена на руки, позволяя ему вцепиться себе в шею. Мистер Боретти хохочет, но беззлобно: кажется, ему непосредственность Эрена по душе. Да и кому нет? Эрен умеет вызывать восторг у людей вокруг. Он милый. Он искренний. Он чудесный ребёнок, который устраивает щёку у Зика на плече, и требовательно подпрыгивает, требуя поскорее отправиться в пиццерию, и… Том смотрит на Зика, слегка поджав губы. Зик знает, что это важно — остаться, пообщаться с мистером Боретти, ещё десять раз сказать, как он благодарен, что тот пришёл на игру и оценил его. Но он обещал Эрену поехать в пиццерию. Это важнее. — Простите, я… Я очень признателен, тренер, что вы пришли, — бормочет Зик, перехватывая Эрена удобнее, чтобы тот не свалился. — Это большая честь для меня, я хотел бы… Я думаю, это будет круто, если я смогу играть за «Львов», если, конечно, меня примут. — Ох, ты будешь хорошим приобретением для нашей команды, — мистер Боретти хлопает его по плечу. — Учись, сынок! У тебя высокие шансы. Зик опять говорит «спасибо». Он замечает чужие взгляды очень легко: их разговор видели другие парни из команды; наверняка они завидуют; он знает тех, кто убил бы за возможность стоять сейчас на его месте. Зик должен гордиться, его амбиции должны заходиться в экстазе от этой возможности. Он не чувствует, что у него вообще есть амбиции. Всё, что он хочет сейчас — отдохнуть и съездить с Эреном в пиццерию. Карла уже ждёт их в машине, она приветливо улыбается Зику, тянется, чтобы обнять его и чмокнуть в щёку. От неё пахнет бергамотом, ландышами и чем-то древесным. Сладкий запах, но не плотный; он не удушает, как духи его матери — может, потому что в нём не путается табачный дым. Наверное, это странно, что он видит Карлу чаще, чем родного отца. Но справедливости ради, он видеть отца и не хочет. Они с Эреном забираются на заднее сиденье: Эрен тут же кладёт Зику голову на колени, дёргает за конфеты на браслете, и, обнаружив пропажу одной, поднимает одновременно радостный и возмущённый визг. — Спасибо, что приехали, — отдав браслет Эрену на съедение, Зик гладит его по волосам, поворачивая голову, чтобы следить за сумерками за окном. — Карла, тебе необязательно нас отвозить. Я могу потом сам Эрена привезти. — Брось, — Карла выезжает с парковки, пожимая плечами. — Во-первых, я и сама тебя рада увидеть. Да и Эрен соскучился. Да, сielito? — Ага! — Во-вторых, уже вечереет. Куда вы поедете вдвоём? Не думай, что я тебе не доверяю, но я же знаю Эрена. Ему с общественным транспортом дружить нельзя. Как-то мы поехали на поезде… я рассказывала? Нет? Так вот, мы поехали на поезде, потому что машина сломалась, и Эрен вышел на станции в самый последний момент, перед тем, как двери закрылись! А я поехала дальше. Боже… конечно, я тут же вышла на следующей станции, поехала обратно, но ты знаешь, как я переживала эти минуты? С ним могло случиться что угодно! Эрен! Не засовывай конфету в нос. — Ладно, — Эрен горестно вздыхает. Зик качает головой, слушая и дальше полный тревоги от старых воспоминаний рассказ Карлы. О том, что Эрен выбежал из поезда, он слышит впервые, но ничуть такому не удивляется. Эрен любит теряться. Однажды он убежал в парке и спрятался за кустом, специально чтобы Зик поволновался, а потом верещал от смеха, когда Зик устало его отчитывал. Он любит Эрена всё равно, каким бы невыносимым тот ни был порой. Это ведь его брат — от одной мысли в груди теплеет. Десятилетняя разница между ними едва ли ощущается как пропасть — скорее как досадное обстоятельство, которое получается игнорировать. Вряд ли Эрен поймёт хоть что-то из тревог и волнений Зика, но Зику это и не нужно. Ему достаточно слышать его смех, быть рядом, забывая об этих самых тревогах в компании Эрена. Всю дорогу, пока они едут к пиццерии, Зик гладит его по волосам. Эрен не сопротивляется. Он тактильный очень, и хотя порой ведёт себя как недовольный кот, он всё равно покладистый. Когда Карла заканчивает свой рассказ, Эрен принимается болтать о том, как прошли первые три недели учёбы: Армин собрался делать макет вулкана, и Эрен уверяет, что вместо лавы должен быть соус чили. Зик не знает, хватит ли им трёх бутылок соуса чили, чтобы сымитировать извержение Везувия, а ещё он не уверен, что им вообще стоит подобное пробовать, но Карла не выглядит обеспокоенной этой идеей. — Это дух исследователя, — улыбается она, слыша о том, как Эрен размышляет, что будет, если смешать соус чили и соду, а затем вылить туда десять унций уксуса. Зик и без экспериментов готов сказать, что будет грандиозный срач, но убирать это не ему, поэтому он не влезает с нравоучениями. У Эрена дух исследователя. Он уверен, что сможет сделать броню Тони Старка из фольги и генератора, сделанного из картофеля. Кажется, ему стоит реже смотреть ролики с лайфхаками на YouTube. Зик не будет удивлён, если однажды дом отца загорится после очередного эксперимента Эрена. Пиццерия, которую они выбрали, уже хорошо знакома Зику; они здесь не первый раз. Их столик в углу зала, на кирпичной кладке висят винтажные фотографии и открытки, и для вечера четверга тут довольно многолюдно, так что чудо, что им удалось сесть сразу. Эрен заказывает себе пиццу с пепперони, колбасками и беконом и домашний лимонад, Карла ограничивается кальцоне и салатом, а Зик долго не может выбрать, пока официантка — девушка его возраста, — не наклоняется, постукивая пальцем по меню. — Попробуйте эту, — улыбается она, чуть опустив ресницы. Зик не уверен, что пицца с рикоттой и прошутто звучит хорошим выбором, но он соглашается, потому что ему на самом деле плевать. — Симпатичная, — говорит Карла, когда официантка отходит. Зик вжимает голову в плечи: это последнее, о чём он думал. Наверное, она и правда симпатичная: у неё длинные тёмные волосы, короткая чёлка и розовый блеск на губах. Уместно ли так думать о незнакомой девушке? Она симпатичная, но нравится ли она ему? Он не знает. Он ничего не знает. — Эм, да, — кивнув, он решает согласиться, но надеется, что Карла не будет устраивать сватовство прямо здесь. К счастью, есть темы для разговоров поинтереснее симпатичной официантки. Когда им приносят напитки, Карла постукивает ногтями по столу. — Так, и почему ты задержался? — Том, — Зик делает глоток колы, чуть морщась от колких пузырьков, — ну, ты знаешь. — Тот друг твоей… — Да, друг мамы, — он кивает. — Он в хороших отношениях с тренером бейсбольной команды Колумбийского. Привёл его на игру. — Ох! Это же чудесно, — Карла улыбается, искренне радуясь за него, и Зику становится ещё более неловко. — Думаю, если этот парень не идиот, то он понял, какой ты умница. — Я не знаю, — тревога заставляет его дрожать, и Зик сжимает ладони между коленями. — Наверное. Мне придётся постараться, чтобы получить спортивную стипендию. — У тебя обязательно получится, — он должен быть счастлив, что Карла так верит в него. Зику это кажется неправильным. Почему она так добра? Почему все, кроме его родного отца, стараются быть добры к нему? Всё должно быть не так. Он складывает салфетку в несколько раз, пока она не становится крошечным комком, и думает, гордилась бы им мама? Верила бы в него? Он пытается представить её на месте Карлы: прямые светлые волосы, алая помада, удушливый запах сандала и абрикосов, нервно дрожащие без сигареты пальцы — она бы посмотрела на него с тенью улыбки, сказала, что он молодец, и… Может быть, ей было бы плевать. Ему давно не четыре года, чтобы представлять то, как его мама добра к нему. К счастью, официантка приносит пиццу и спасает его от этих мыслей. Эрен тут же роняет кусок пиццы на себя, пачкая толстовку, и собирает ниточки сыра с ткани пальцем. Его слабо расстраивает собственное свинство, а Карла даже не реагирует: за семь лет, догадывается Зик, она вполне привыкла. Ему не важно, что бы подумала мама; мамы нет уже три с лишним года. Другие люди верят в него — этого достаточно. Эрен верит в него. Конечно, он ничего не понимает ни в шансах Зика поступить в Колумбийский, ни в бейсболе, но он искренний в своей поддержке, и это главное. — Твои бабушка и дедушка в порядке? — это просто дежурная беседа, но Зик не чувствует дискомфорт. Он кивает, рассказывает о том, что у деда обострился артрит, но всё в порядке, потому что это сезонное. Эрену нравится слово артрит, поэтому Карле приходится объяснить ему, что это. Пока она это делает, Зик смотрит на неё, не мигая. Она ровесница его матери в тот момент, когда отец ушёл; он знает, что Карла не работает, он знает, что она бросила медицинскую школу, когда родила Эрена — в двадцать. Едва ли он может её осуждать; мама вернулась к учёбе, когда он родился, потому что для мамы была нужна независимость от семьи — нужна ли она Карле, или она счастлива с его отцом? Видимо, да. Видимо, счастлива. Ей не нужно сбегать от ребёнка и мужа в учёбу и работу. Вправе ли он осуждать собственную мать в том, что она решила иначе? Тоже нет. Том пишет: «Забрать тебя?», и Зик хочет надеяться, что тот не разочарован из-за того, что Зик уехал с Эреном, а не остался ради пустой болтовни с мистером Боретти. Он отвечает: «Да, но позже»; Эрен к тому моменту садится рядом и упирается лицом ему в бок, болтая ногами. — Ты поможешь мне и Армину сделать вулкан? — Когда? — Мы хотели в субботу, — зевает Эрен. — Нужно много соуса чили… В субботу у него тренировка. У него много домашки. Но… — Конечно. Только вечером, ладно? Часов в пять. — Ты самый лучший, — зевает Эрен ещё раз. Зик улыбается, поглаживая его по лбу. Он знает, что это не так. Он знает, что он самый худший. Он всё равно счастлив от того, что Эрен считает иначе.