***
—… и мы с Тикки узнали, что вы в последний раз попытаетесь выследить акуму. Только сегодня, завтра всё вернётся на свои места. Этого хотят высшие силы, — заканчивал мистические объяснения Плагг. Выводя лапками непонятные фигуры, будто он прямо сейчас получал наставления от древних духов, Плагг всеми силами старался отвести от себя и Тикки малейшие подозрения. Но не очень успешно. Адриан припомнил разговор накануне всех этих событий, когда, хоть и не желая обижать друг друга, они с Плаггом поцапались в словесной перепалке: — «Снова собрался к ней?» — расстроился Плагг, видя как, уговорив Леди на встречу, Адриан вновь загорался большими надеждами. — «Лучше дал бы мне поспать»; — «Ты и так спишь каждую свободную минуту, как сурок»; и обиженный Плагг пробормотал что-то вроде: «Ну будет тебе сурок», но Адриан не придал этим словам значения. — Ну конечно. И почему все предыдущие дни, пока я сам не начал выслеживать акуму, эти «высшие силы» не передавали никаких посланий? Я, наверно, должен разозлиться, Плагг. Но не могу, я очень счастлив, — сказал Адриан и посмотрел на Маринетт. Взгляд Адриана пополз вниз, от её широкого рта к гладким ключицам, до которых хотелось дотронуться. Он представил, как однажды вечером, вернувшись из кино, они снова окажутся здесь, в его комнате, и на утро Маринетт уже никуда не исчезнет. — Плагг, ты уверен, что этот план не имеет негативных последствий? — спросила Маринетт чёрного котёнка. — И если что-то случится с Камнями, они снова окажутся у нас на утро? — Абсолютно уверен, — с важным видом кивнул Плагг. — А что думаешь ты, Тикки? — снова спросила Маринетт. — Плагг прав, но встреча с Бражником всё равно может быть опасной. — По-моему, стоит попробовать. В конце концов, мы не будем с ним сражаться, мы просто выясним его личность и придумаем план, — Маринетт посмотрела на бледного Адриана. Догадавшись, что за происходившей неразберихой стоял Плагг, он больше не разделял энтузиазма ни в поимке Бражника, ни в других сомнительных авантюрах своего всеразрушающего друга. — Мне всё это не нравится, — пробормотал он. — Единственный героический поступок, на который я сейчас способен — это наконец дождаться воскресенья и до тех пор постараться не посадить Плагга на голодную диету. — Они несносны, да? — Плагг обратился к Маринетт в поисках поддержки. Мнения четвёрки разделились пополам, но Плагг не сомневался в их с Маринетт победе. Он знал, за кем в этих двух парах — квами и супергероев — всегда оставалось последнее слово. Как хорошо им могло быть вместе, думал Адриан, пока всё утро он и Маринетт повторяли свои кулинарные шедевры. Они решили не подводить бывших одноклассников и пришли на пикник, рука об руку, как образцовая новоиспечённая парочка приправляя разговоры поцелуями. Казалось, в этой пекарне выпекали счастье. Маринетт ласково ругалась, пока Адриан обмазывал ей кремом нос и щёки, рассказывая, как она дважды случайно проделала с ним то же самое, а потом съедал его. Адриан представлял, как вечером, за ужином с родителями Мари он не только станет частью этой сплочённой милой семьи, но и, возможно, отпразднует победу над Бражником. Адриан испытал возбуждение от мысли, что вечер, когда Маринетт снова переступит порог его комнаты, может наступить раньше, чем он надеялся. К концу дня у обоих голова кружилась от беззаботного настроения, удивлённых взглядов друзей, снова устроенного ими праздника в детской больнице и жаркого влажного воздуха. Закатное солнце казалось Адриану особенно волшебным. Зелёно-красные лучи — следствие проделок Плагга и Тикки как и наступившее в Париже потепление — напоминали цвета Кота Нуара и Ледибаг и будто приветствовали их любовь. Это был день, когда он начал жить. Это был день, когда он умер, хоть и не в буквальном смысле. Просто его мечта умерла, а на её месте вырос исполинский кошмар. Осознав, откуда летела акума, Адриан прижался к витражному окну с узким отверстием, пока Леди, должно быть, очищала бабочку, а может искала напарника. Ему повезло — костюм Кота почти наверняка не был заметен из комнаты на фоне набежавших чёрно-лиловых туч. Сначала Адриан почувствовал растерянность. Его охватило ощущение путаницы, будто кто-то силой удерживал отца в странной комнате, заставляя выпускать акум. Но бодрый смех и обещание вернуть жизнь Эмили превратили ноги Адриана в вязкий воск; пространство поплыло перед ним. Будто пришпиленная ветром букашка, он не мог отстраниться от окна, чтобы найти Леди. Он думал, что тем более не мог решиться выступить против матери и отца и выкрасть Камни, а если бы и решился — ничего бы не вышло. Из-за борьбы двух инстинктов, защитить общество или защитить семью, в теле комом сгрудилась боль, и тогда всё произошло само собой. Будто его руку заставила двигаться какая-то сила, как в день, когда на крыше Кот избежал акуматизации, хотя его душа разрывалась. Что-то заставило и теперь выставить руку в перчатке простым, сработанным движением, не имевшим ничего общего с лихаческими трюками и больше похожим на то, как опытный мастер отсекает от скульптуры ненужный кусок материала. Заряженная катаклизмом рука будто сама потянулась к центру окна и послала заряд далеко вперёд. Адриан не раз мечтал о новых геройских способностях, когда он сможет применять катаклизм без касания к предметам. Правда, в мечтах он заходил ещё дальше, представляя, как на глазах у Леди рассылает катаклизмы, стреляя кошачьими глазками. Посланный против отца разряд замер у груди с красно-белым шарфом, не оставив Габриэлю времени на выбор. Потрясения на этом не закончились, и очередная правда рухнула на Адриана, когда Камни Моли и Павлина уже находились в йо-йо Ледибаг. Плагг сообщил, что Эмили, вероятно, ещё жива и находится в защитной капсуле в этом же доме. Прежнее чувство страха уступило непониманию, отвращению и почему-то стыду за себя. За то, что Адриан столько лет продолжал ходить по земле и думать о любви, пока мама лежала в стеклянном подобии саркофага. Для Адриана больше не существовали ни абсолютные герои, ни абсолютные злодеи, существовали только его отец, мать и он сам. Больше всего Адриану хотелось исчезнуть или оказаться одному на краю света, но он вспомнил о скульпторе, на которого глядел как на себя с расстояния в несколько десятков лет. — Ты должна пойти к нему. Если завтра наступит воскресенье, у нас не будет другого шанса спасти его. — Я должна остаться с тобой! Нет, не прогоняй меня… — Я вернусь, как только увижу маму. Они спорили, как двое утопающих, которые пытаются уступить друг другу единственный спасательный жилет, пока по их лицам не потекла вода — хлынул ливень.
***
— Я видел её, — вот и всё, что он смог сказать, входя в скульптурную мастерскую и вспоминая оазис в подвале пустынного особняка. — Котёнок… — Леди обратилась к нему не по имени, поскольку в мастерской Ледибаг и Кот Нуар были не одни. Но это полушутливое прозвище сразу показалось неуместным и её охватило уныние. Что говорить любимому человеку, чей отец оказался эгоистичным мерзавцем? Маринетт считала Габриэля именно таким, но понимала, что у Адриана могло быть иное мнение. Что бы она ни сказала сейчас, всё, как она думала, прозвучит как-то не так. Можно было сказать, как смело и благородно поступил Адриан, но разве это утешит его? Все невысказанные слова утешения казались ей искусственными, и потому, едва позвав его, она замолчала. «Будь он на моём месте, он нашёл бы слова…». Пока слепок переплетённых рук Кота и Леди не был закончен, Адриан старался не теряться под холодным взглядом скульптора, с которым, как и в предыдущие дни, чувствовал странное родство, и который ненавидел дождь так же, как теперь ненавидел его Адриан. Глядя на уже готовую гипсовую фигурку их с Леди переплетённых рук, вроде тех, что делают беззаботно влюблённые парочки, Адриан с ужасом понял — со стороны его «выбор» в битве мог казаться не проявлением воли, а проявлением любви к той из двух женщин, которую он выбрал. И будь проклят Кот Нуар со своей любовью, если он действительно руководствовался ею. Выйдя из мастерской под проливной дождь, Кот начал прощаться с Леди с таким выражением, будто обсуждать им было совершенно нечего. Она просила, грозно требовала и снова просила остаться с ним, подобно тому, как они условились вчера. Он отвечал, что её появление в особняке в ближайшее время невозможно — слишком опасно, если Габриэль заметит их обоих; а сам он должен идти туда, где пока ещё дышит мама.Эпилог
Если Габриэль Агрест редко покидал особняк, то Адриан вовсе слился с его белыми стенами в одно целое. Вслед за Пасхой в университете наступила неделя каникул, но он не покидал дом, даже когда они кончились. Каждый новый день был зеркалом предыдущего, будто время снова текло не вперёд, а по кругу. Больней всего Адриану давалось отсутствие перемен в отношениях с отцом. На следующий день после беспощадной правды, когда время наконец двинулось с места и наступила Пасха, Адриан на качавшихся ногах, как пьяный, спустился к полупустому «праздничному» столу, мысленно прокручивая слова, которые заслужил отец. Плагг безуспешно умолял Адриана не выдавать себя, чтобы не подвергать опасности Камень Кота, и до поры до времени вообще избегать встречи с родителем. Стол был накрыт на одну персону. Появившаяся Натали с фальшивым спокойствием объявила: «Месье Агрест готовится к поездке и не сможет…», и Плагг облегчённо вздохнул в кармане рубашки. Адриан только теперь понял, что отец провёл ночь в не меньшем кошмаре; личность Бражника была раскрыта, и он, вероятно, задумал бежать из Парижа. Поковыряв омлет и не съев ни кусочка, Адриан решил, что совершивший череду преступлений отец мог окончательно потерять рассудок после пропажи Камней, и ему стало жаль его. Но все последующие дни Габриэль, казалось, жил как прежде. Он не показывался из кабинета, и впервые поприветствовал Адриана только на третий день — издалека и буднично. Послушав Плагга, Адриан выжал кислое ответное приветствие, чтобы не навлечь подозрений и длинного разговора. Отец, как раньше, был аккуратно причёсан и безукоризненно одет, чего Адриан не мог сказать о себе. Каждое утро, когда он умывался перед зеркалом, на него насуплено смотрело бледное существо, не покидавшее особняк неделю. Собственное осунувшееся лицо было Адриану безразлично, а единственным человеком, по его мнению, которого могли расстроить его впалые щёки, была мать. Именно она, мать, о которой как мог продолжал заботиться Габриэль, склоняла Адриана к молчанию, а вовсе не добросердечность или желание сохранить положение семьи в обществе. Он не включал телевизор и игнорировал соцсети, но, судя по благополучному виду отца, Леди тоже хранила тайну Бражника, чью вину уже искупил Кот Нуар. Плагг не помогал ему разобраться с моральными дилеммами и болтал о ничего не значащих для Адриана вещах, вроде сыра или новых способностях Кота Нуара. — Что, так и будешь всю жизнь сидеть надутый и несчастный, как твой отец? — спрашивал Плагг, когда полуголый Адриан по полдня сидел на диване с так и не надетой футболкой в руке. — Займись чем-нибудь. Может… полетаем над крышами?.. Без Плагга одиночество Адриана стало бы невыносимо, и он, так и быть, до самой одинокой старости будет кормить его сыром. Но Адриан гнал к чёрту любые мысли о трансформации в Кота Нуара и магии Камней Чудес. И если бы прямо сейчас в его руках оказалась Шкатулка, он не мог ручаться, что силами Плагга не погубил бы её. — Тогда распахни хоть окна, да подними жалюзи. С ними комната, и правда, стала как тюрьма, — бранился Плагг. — Не пойму, ты так боишься, что она прилетит или, что не прилетит?.. В ответ Адриан глядел в одну точку в полутьме задёрнутой шторками комнаты. Раньше все радости и несчастья его жизни венчала любовь. Он болел любовью, ею и выздоравливал. Она как маяк вела его к главному желанию — добиться ответной любви. И теперь, когда он добился, любовь оказалась не маяком, а тусклой упавшей с неба звездой, которую не вернуть на место. Первые три дня он не знал, что отвечать на сообщения Маринетт. Адриан собирался объясниться с ней, как только прояснит отношения с отцом, и до тех пор на все её предложения и признания отвечал двумя фразами: «Я в порядке» и «Не нужно приходить, я тебя прошу». Он никогда не разочаровался бы в Маринетт. Просто теперь он чувствовал себя больным деревом, которое уже не будет давать плоды, а такому незачем любить и связывать жизнь с кем-то. Он хотел забыть, как его зовут; он был бы рад исчезнуть, рад любой катастрофе, которая заберёт у него последние силы; а может, и правда, открыть наконец окно и скинуться вниз? К удивлению Адриана, на четвёртый день Маринетт больше не пыталась поддерживать видимость переписки, а на пятый — в окно постучали. Пока, сидя за письменным столом, Адриан выходил из ступора, Плагг открыл окно настежь и бодро поприветствовал Хранительницу. — Спасибо, что сохранила всё в тайне, — неловко бормотал Адриан после их не менее неловкого приветствия. Его взгляд блуждал рядом с Леди, но так и не остановился на её лице. — Хотя мне стыдно за это. — Прошу тебя, давай поговорим о другом, о тебе. Леди отошла от окна и направилась к его письменному столу. — Ты сама всё видишь, — хмыкнул Адриан, стараясь не показывать, как больно ему давался разговор с ней. — Мне нечего к этому прибавить. — Я хочу остаться с тобой, я на всё готова, чтобы тебе помочь. Скажи только слово, — она осторожно коснулась ладони Адриана, но его пальцы не шевельнулись. Он продолжал, сидя за столом, смотреть в окно. — Может, всё-таки можно помочь маме? — вдруг спросил он настолько искренне, что удивился сам. — Камни Чудес нельзя использовать в личных целях, особенно для изменений прошлого. Иначе прошлое перестанет быть постоянным, — глухо повторила она то, что, вероятно, слышала от Тикки. Те же слова все последние дни твердил ему Плагг. Адриан не знал, верила ли Маринетт в слова их квами, которые пересказывала теперь назидательным тоном. — Тогда зачем они существуют? Зачем нужна эта игра в героев? — Адриан избегал смотреть на неё и говорил с холодной резкостью, потому что ему было стыдно и страшно снова испытать любовные переживания. — Я не знаю, — сказала Леди негромко. Адриан был уверен, что вопрос задел её как Хранительницу шкатулки. Шкатулки, смысл существования которой оставался ей неизвестен. — Тогда я больше не хочу участвовать в этой игре. Я хочу быть обычным человеком, как все, — сказал он, зная, что жизни «как у всех» уже не получится. Он говорил так, будто собирался отказаться от своего Камня, хотя без поддержки Плагга не протянул бы в особняке и пяти минут. Но он был искренен, как искренне в этот момент сердился на себя, отца, на весь мир с его магией, и даже на Ледибаг. Леди тоже поняла это, перестав беспокоить его неподвижную ладонь и вернувшись к окну. Адриан так и не посмотрел ей в глаза, и весь его вид холодно намекал: «Уйди». — Я понимаю тебя, ты прав. Ты всегда поступал правильно и сейчас не может быть иначе. Это понимание и принятие ею произошедших в нём перемен снова притягивали Адриана к ней. В то же время его злило, что она назвала все его поступки правильными; он снова вспомнил мать. Когда Адриан наконец поднял глаза на Леди, то услышал, как легко, подобно яичной скорлупе, треснула его броня. На него с любовью и беспокойством смотрела та, которую он тоже пока ещё любил. Оба не сказали ни слова больше, и Леди скользнула обратно в окно, с облегчением заметив, что кольцо Кота осталось на пальце Адриана. Держась за йо-йо по ту сторону стекла, она добавила: — Ты — самый смелый и самоотверженный человек из всех, кого я знаю. И больше других заслуживаешь счастья. Она помолчала за окном ещё немного, чего-то ожидая, а когда исчезла, Адриан без сил упал на кровать и проплакал несколько часов, несмотря на попытки Плагга растормошить его. Прошло около месяца. Из окна запахло летом, но Адриан по-прежнему никуда не выходил. Он мало ел, мало говорил даже с Плаггом, ещё меньше — с отцом; не читал книг, не смотрел телевизор и не готовился к майским экзаменам, на которые всё же нужно было пойти, чтобы не прислуживаться перед отцом до конца жизни. Его не беспокоили съемками накануне сессии, а в университете никого не удивляло отсутствие модели на лекциях. С началом сессии до университета и обратно его возил водитель — Адриан не хотел искушать судьбу и встретить на улицах кого-то из знакомых. Но на территории университета он принимал за Маринетт каждую вторую темноволосую макушку, хотя она не могла бы здесь оказаться. Адриан почти без труда отвечал на экзаменах, за исключением всемирной истории, которую вообще-то любил больше всего. Выйдя из машины и направившись к историческому корпусу в то утро, он снова, вероятно, обознался. Но образ темноволосой девушки в сером платье был так притягательно знаком, что Адриан несколько секунд смотрел на него как на видение, пока шёл мимо. Спустя час он не мог сосредоточиться на вопросах преподавателя, пытаясь понять, что больше отличало ту девушку от Маринетт — распущенные и лишённые безупречной гладкости волосы или крупные очки, как маска скрывшие брови и цвет глаз, а может утомлённый и немного грубоватый вид или непривычное для Маринетт платье, изменившее фигуру. На каком факультете учится эта чужая девушка? Могла ли Маринетт измениться за месяц? Мог ли он теперь не узнать свою Леди в толпе? Адриана постоянно одолевали и другие призраки прошлого — то странные полузвуки по ночам, похожие на скрип и стук окон; то цветы под окнами аудитории, напоминавшие запах материных духов; то бегающие по улице дети, переодетые в парижских супергероев. Экзамены кончились, и Адриан решил уехать из Парижа, забыть обо всём. Хотя бы ненадолго. Габриэль согласился на отъезд сына в Лондон, тем более, что дела компании за пределами Франции шли не так хорошо. Адриан и раньше это знал, но только теперь понял, почему. В начале июня, за два дня до отъезда, он вертел пустяковую ниточку, постукивая бусинами. Адриан решал, стоит ли брать в Лондон амулет и стоит ли объясниться с его дарительницей или лучше сделать это по возвращении в Париж. За дверью доносились шаги. Адриан вслушался — громче, ещё громче — главное, чтобы в его комнату не вошёл отец. К счастью, шаги стали слабее, кто-то прошёл мимо по коридору и теперь спускался по лестнице в холл. Адриан расслышал едва различимые женские голоса, один принадлежал Натали, а второй, тихий — кому-то ещё. Он не знал, кого рассчитывал увидеть, но распахнул дверь и вышел из комнаты. — Адриан, — позвал снизу знакомый голос, когда он уже спускался в холл по лестнице. — С тобой всё в порядке? Я слышала, ты больше не видишься с друзьями, это правда? — девушка уже устремилась к нему по ступенькам, цокая аккуратными каблучками. — Спасибо за заботу, Лила. Это тебя не касается, — он без церемоний отстранил смуглые руки, которые на мгновение обвили его шею. Она пахла ирисами и сигаретами, и была одета так, будто вернулась с недели моды в Италии. У Адриана проскользнула мысль, что Лила была бы весьма симпатичной, если бы чаще молчала и не носила на лице тонны презрения. — Невыносимо видеть тебя таким подавленным, — кротко и понимающе ответила Лила. — Я узнала, что ты избегаешь друзей и долго волновалась, даже заболела, — её тоненький голос искусно сделался хриплым и оборвался кашлем. — Прости за то, что мне нездоровится и я всё-таки пришла к тебе. Она сочиняла свой рассказ до тех пор, пока снова не потянулась к шее Адриана, и он резко остановил её: — Лила. Наверно, ты считаешь себя умной и способной к актёрской игре. Но в тебе нет ни капли достоинства. Адриан игнорировал приличия, и, как ни пыталась Лила выглядеть равнодушной, ответная насмешка взяла своё: — Тогда почему ты бросил такую «достойную» умницу и красавицу, как Дюпэн-Чэн? В чём она оказалась настолько плоха? — Лила плотоядно посмотрела на Адриана на последних словах, чтобы от него не ускользнул их грязный двойной смысл. То, с каким обиженным лицом она пыталась измываться над Маринетт, показалось Адриану забавным. Он не считал необходимым отвечать и, отвернувшись, пошёл обратно к себе. Но ему и в голову не могло прийти, что про него и Маринетт всё это время ходили мерзкие слухи. Он «бросил» её? — Поздравляю! Ни мне, ни кому-либо ещё не удалось унизить её так, как тебе, — прошипела Лила вслед, стоя на несколько ступенек ниже. Замерев спиной к ней, Адриан несколько мгновений молчал, вжимаясь ладонью в перила, затем развернулся и молча направился к Лиле, заставив её напряжённо нахмурить брови. Но Адриан только спокойно взял её под локоть и с силой, быстрее, чем следовало, потянул девушку вниз по лестнице. Ускоренно перебирая длинными, цвета светлого шоколада ногами и звеня каблуками, Лила быстро оказалась у выхода из особняка, едва не потеряв во время спуска сапожок. — Что здесь происходит? — прозвучал властный голос. Отец выглядел невозмутимо как и всегда, будто бывшего Бражника ничуть не беспокоило, что его имя знает неизвестно кто. Адриан перестал замечать Лилу. Мысленно — чего он, конечно, никогда бы не сделал в реальности — он прямо сейчас замахивался кулаком в лицо спокойно шедшего к ним отца, чтобы тот наконец сбросил личину невозмутимого месье. Вспомнив совет Плагга не рисковать Камнем Кота и узнать о целях намечавшейся поездки отца в Бразилию, Адриан задержал дыхание, как советовал квами. Пока Лила пересказывала свою версию происходившего на лестнице, Адриан не слушал её и, практикуя древнюю дыхательную гимнастику, смотрел на золотой портрет. Он мечтал, что лицо матери уголком губ или изгибом рук даст ему знак. Наконец, Адриан решил, что раз уж отец согласился на его отъезд в Лондон к тёте Амели, у него ещё будет время подумать о дальнейших отношениях с родителем. — Адриан, это правда? — Что «правда», — механически и без вопросительных интонаций отозвался Адриан, всё ещё глядя на портрет. — Что ты встречаешься с этой Маринетт, — небрежно бросил Габриэль. Адриан, как и Лила, удивлённо посмотрел на отца, который говорил об этих отношениях в настоящем времени. Совесть Адриана впервые за несколько недель не мучила его: он был одинок и вообще не думал о собственном счастье. Все его мысли вращались вокруг матери, отца и чувства долга. Но, то ли в ответ на любовь отца унижать друзей Адриана, то ли желая хоть как-то бросить ему вызов, Адриан ничего не отрицал и молча глядел, как у обычно спокойного Габриэля Агреста вздувались желваки скул. — Поговорим в моём кабинете, — скомандовал Габриэль сыну. Как бы Адриан ни боялся, что не сможет контролировать гнев к себе и отцу, оставшись с ним наедине, он не хотел видеть Лилу ни секундой дольше и тем более удовлетворять её любопытство. Когда дверь за ними захлопнулась, он с облегчением увидел за отцовским столом Натали. Опираясь на костыли, она почему-то встала, несмотря на сделанный старшим Агрестом жест. Вне всякого сомнения, она слышала разговор в холле. — Почему ты так грубо вёл себя? — спросил Габриэль, кивнув на дверь, за которой осталась Лила. — Я повёл себя мягче, чем было нужно, — сказал Адриан, впервые с тех самых событий пристально глядя в глаза отца. Конечно, Габриэль не мог уловить намёк в сказанных сыном словах. — Разве ты не знаешь, зачем Лила здесь? — спросил старший Агрест и оглянулся на виновато кашлянувшую Натали. — Простите, сэр, я не успела сказать Адриану. Ему нездоровилось, и он никого не хотел видеть. Пропуская мимо ушей недовольство Габриэля секретаршей, Адриан обречённо прикрыл глаза, уже догадавшись о причинах визита Лилы. — За-чем, за-чем ты всё пор-тишь? Отец… — простонал Адриан, когда Габриэль подтвердил его догадку: Лила собиралась ехать в Лондон вместе с ним, снова. — Я не могу отпустить тебя одного в таком состоянии. Посмотри, на кого ты стал похож. И неужели всё это из-за той полукитаянки? — Почему бы тебе не оставить меня в покое? И не смей… — зарычал Адриан, но, не договорив, схватился за голову и согнулся от накатившей боли. Пока отец и, несколькими минутами ранее, Лила не попытались объяснить Адриану, что он не должен влюбляться в Маринетт, он и не думал, что был всё ещё доступен для этого чувства. Его поза сильно смахивала на сопротивление акуме, но Адриану было плевать, как он выглядел. Сохранять нормальные отношения с тем, кто назывался его отцом и Бражником, становилось слишком сложно. — Не смей говорить о Маринетт таким тоном… — Я имею право говорить любым тоном в собственном доме. И я не хочу когда-либо увидеть здесь эту китаянку, если она так на тебя влияет. В Адриане мигом не осталось ничего от прежнего себя. Он принялся как в лихорадке стучать крепкими кулаками по столу отца и кричать: — Я давно не хочу оставаться в этом доме! Давно не хочу!.. Но тебе проще отправить меня куда-нибудь подальше, чем интересоваться мной! Мне плохо в этом доме! Только поэтому… я хотел уехать… Габриэль ничего не мог или не хотел сказать. — Адриан, не надо так, — Натали подошла, опираясь на костыли, и неловко положила ладонь на его исхудавшее плечо. — Ты изменился. Ты говорил, что это связано с экзаменами, и мы с твоим отцом не беспокоили тебя. Если дело в чём-то другом, мы всегда можем поговорить. — Мне нужно уйти. Я не могу здесь оставаться. — Прекрати! — произнёс Габриэль, и Адриан заметил, как страшно отец устал. Адриан заметил и то, что отца больше беспокоило грубое поведение сына, нежели намерение уйти. Габриэль шесть лет пренебрегал общением с ним; за это время Адриан стал ему совсем чужим, а крайняя степень отцовского контроля постепенно заменялась крайним безразличием к делам сына. За исключением подиума. — Или что, ты на всю жизнь запрёшь меня в подвале? Мне почти восемнадцать и я имею право жить где и с кем хочу! Встреча с Лилой впервые казалась Адриану полезной. Спустя долгое время у него появилась решимость сию же минуту вырваться из особняка — на пару дней, неделю или месяц, — он не знал, как на долго. Он вышел из кабинета, заметив и чемодан Лилы, и тот обнадёживающий факт, что никто не пытался догнать и переубедить его. Он вернулся в комнату и, прихватив новый комплект одежды, направился в ванную. После «дружеских» объятий Лилы хотелось помыться с мылом и переодеться, а заодно убедиться, что отец не устроит за ним погоню. Закончив с душем и собрав рюкзак, Адриан дошёл до парадной двери, так и не встретив отца. Он резко вдохнул, когда дверь кабинета приоткрылась, но, к счастью, увидел только Натали. — Адриан, не принимай поспешных решений. Успокойся и возвращайся. Один или с Маринетт. Безусловно, она сказала то, что велел передать отец, и всё равно в её взгляде было что-то, искренне тронувшее Адриана. Кивнув, он вышел за дверь, до конца не веря, что никто не удерживал его. Возможно, в его пользу играл собственный отъезд Габриэля в Бразилию; по крайней мере, Адриан надеялся, что отец не догадался о настоящей причине его побега. Адриан не хотел сжигать мосты и уходить со скандалом, тем более, когда в доме оставалась мама. А потому не взял много вещей и покинул дом с одним рюкзаком. Он знал, что Натали тоже поняла это. — Адриан, — крикнула Натали, когда он спустился к воротам. — Береги себя. Помни, твой отец тебя любит. И перестань злоупотреблять диетой, его это очень беспокоит.***
Путь к дому Нино казался Адриану целым путешествием под горячим июньским солнцем, с редким в его жизни походом в супермаркет. Нино обнял друга и повёл его на кухню, где Адриан оставил полные продуктов пакеты. Жаркую комнату пытался охладить напольный вентилятор. — Не стоило покупать всё это. Мы рады, что ты пришёл и вообще дал о себе знать, — Нино поставил перед Адрианом ледяной сок из холодильника и начал разбирать продукты. Это «мы» заставило сердце Адриана пропустить удар. — Ты сказал кому-нибудь о том, что я поживу у тебя? — Только родителям. Если ты о Маринетт, я ничего ей не говорил. Только не удивляйся, если Алья зайдёт сюда прежде, чем ты съедешь или успеешь выпрыгнуть через окно, и всё ей расскажет. — Спасибо, — при упоминании Мари, сердце снова замерло, и Адриан залпом опустошил стакан обжигающе-холодного сока. Лицо Нино изменилось. Оставив сумки у холодильника, он резко сел за стол против Адриана. До сих пор он не знал, как начать разговор и узнать, почему Адриан так отдалился. Но своим «спасибо» тот только подкинул дров в разгоравшееся в Нино возмущение. — Слушай, не благодари меня, — хмуро сказал Нино. — Я промолчал не ради тебя, а ради Маринетт. Не хочу, чтобы, когда она пришла, ты снова удрал, — и в ответ на непонимание Адриана объяснил: — Ты ведь видел её рядом с твоим универом, но прошёл мимо? — Нет, не видел, — Адриан не солгал, а сказал полуправду. Он видел похожую девушку в сером и, пройдя мимо, будто даже слышал за своей спиной несколько всхлипов, но решил, что это были игры сознания. — Нет? Алья тоже была там и сказала, что ты смотрел прямо на Маринетт. Как бы там ни было… — Нино не хотел спорить, боясь, что Адриан снова от него закроется. — Что ты делал всё это время? И что произошло после пикника, когда вы с Маринетт объявили себя парой? — Не могу сказать. Мне было паршиво, Нино, — он искал в глазах друга поддержку. — Адриан, ты два месяца только и пишешь мне про это таинственное «паршиво», не объясняя ничего! Мне уже хочется тебя убить! Почему ты не можешь рассказать хотя бы что-то, хотя бы мне? — в этом «хотя бы» Адриан уловил насмешку, потому что Нино оставался его очень близким другом. — Не могу. — Ладно, проехали, — Нино пытался успокоиться и ждал, пока Адриан первый заговорит о чём-нибудь. — Маринетт сама что-то рассказывала? — спросил Адриан, теребя стакан. Вопрос, на который он жадно ждал ответ звучал немного иначе: говорила ли Маринетт о нём, что именно и как часто. — Она просила не лезть к тебе с расспросами, если ты этого не захочешь. И помогать тебе как-нибудь иначе. Но ты даже не вышел из комнаты, когда я приходил к тебе домой! — Прости, Нино. И спасибо, что пустил в свой дом. — Может, ты всё же хочешь, чтобы я сообщил девчонкам, что ты здесь? — Нино проявил удивившую Адриана деликатность, чтобы не предлагать встречу с Маринетт наедине. — Нет, не сейчас. — Понятно, — подытожил Нино, встал из-за стола и снова занялся пакетами. Несколько минут в комнате слышался только свист вентилятора. — Значит, она совсем не говорит обо мне? — Она не обсуждает тебя ни с кем. Хотя, как и мы с Альей, переживает за тебя. Вообще она прекрасно держится, несмотря на… — Нино не смог закончить фразу. — Я тебя слушаю? — Ходят разговоры, что Маринетт была твоей девушкой один день, и лучше тебе не знать, какими гадкими для неё подробностями обросла эта история, — быстро промямлил Нино, его уши были красные. — Наверно этот слух пустила Хлоя, потому что злилась, что вы были вместе на пикнике. Но Маринетт ведь и сама ничего никому не объясняет… Прямой взгляд Нино потребовал от Адриана усилий, чтобы не отвести глаз. Хотя Нино не верил в то, что несла Хлоя, он ждал от Адриана «официального» опровержения, но пересказанные другом сплетни казались Адриану ложью лишь наполовину. — Да, в то утро на пикнике я был очень счастлив. Но вечером всё изменилось, — только и смог ответить он.***
Утром Нино собирался уходить, и Адриан, не желая оставаться один в чужой квартире, взял тёмные очки и бейсболку и тоже вышел на улицу. Свернув к набережной, он машинально брёл по уже впитавшему жар асфальту вдоль реки, пока не замер у знакомой зелёной двери. Адриан остановился не потому, что судьба одинокого скульптора ещё интересовала его, и не потому, что за этой дверью последний раз держал руку Ледибаг. Он застыл оттого, что через окно увидел двойника. Белый Кот стоял в простой прямой позе на круглом постаменте, ровно глядя перед собой и протянув вперёд ладонь. Ту самую, которую в апрельский вечер Адриан навёл на отца, чуть не убив его. Строгая линия губ и свободный, зрелый, но гневный взгляд — совсем не таким Адриан помнил лихого и весёлого Кота Нуара, но таким его, должно быть, видел скульптор в тот вечер. В другом углу комнаты, спиной к окну и Адриану вытянулась белоснежная фигура Ледибаг, будто тоже протягивая ладонь кому-то. И, если своё белое зеркало ему захотелось тут же разбить — хоть ударом шеста, совсем ненадолго снова сделавшись Нуаром, — то поступить так с безупречной статуей Ледибаг он всё равно бы не мог. Адриан представил, как эти гипсовые макеты превратятся в каменные или бронзовые статуи у каких-нибудь ворот городского парка, и парижане — на счастье и просто от нечего делать — разотрут до блеска их тела; и неважно, что у самих героев этого счастья не было. В ногах у каждой гипсовой фигуры были вырезаны венки, намекавшие на цветы и славу, которыми покрыт путь героев. «Одиночество и никакой личной выгоды — вот цена геройской жизни», — усмехнулся Адриан и пошёл дальше вдоль воды. Он добрался до облюбованного сквера, в котором когда-то рассерженно швырял палки и камни, поначалу испугавшись «безответной» любви к нему Маринетт. Теперь в том же сквере два мальчика, лет десяти, с не меньшим усердием боролись за игрушку. Глядя на них, Адриан понял, как сильно все предыдущие годы любил жизнь, каждое её проявление, со всеми её ударами и синяками. В Париже лениво текла пятница, последний рабочий день, но у него не было никаких дел, кроме как сидеть в парке на скамье и сожалеть о прошлом. Плагг был прав, и ему нужно заняться чем-нибудь. Например, подыскать квартиру. Вернуться к привычным занятиям в доме, где лежит его мать, он вряд ли сможет. Он захотел вновь испытать ту «силу», которая «направила» его руку на отца, и в этот раз подсказала бы, куда двигаться дальше. — Никакой внешней силы не было, — сказал на это Плагг из глубины кармашка. — Это было только твоё решение. — Но я даже не помню, как это произошло, — упрямо возразил Адриан. — И я не мог знать, что остановлю катаклизм у горла отца. Иногда мне кажется, что это сделал ты. — Я?! — Ты разыграл целый спектакль с временной ловушкой! — закипал Адриан. — И нагло делал вид, что ничего не знал. Почему я должен сейчас тебе верить?! — Даже не пытайся спихнуть на меня ответственность! — завопил и заёрзал в кармане Плагг. — Ты хорошо меня знаешь! Я никогда не умел контролировать катаклизм и скорей разнёс бы особняк на кусочки. И тем более не мог управлять катаклизмом через тебя! Адриан молчал, и Плагг выглянул из кармана рубашки, надеясь привлечь его внимание и доверие. — Твоё главное оружие — человечность, Адриан. Ты любишь людей, и эта любовь привела тебя к тому, что вышло, — мягко сказал квами где-то рядом с бешено колотившимся сердцем Адриана. — Даже не знаю, хорошая эта новость или плохая, — Адриан угрюмо разглядывал ладонь. — Какой бы выбор я ни сделал тогда, всё равно остался бы проигравшим. — Значит, в этом твоя судьба. И она всё равно нашла бы тебя. Внезапно Плагг вцепился в ворот рубашки, предлагая Адриану обернуться: — Смотри, что происходит, пока ты тут мрачно размышляешь. Вдали Адриан снова увидел двух споривших за вещь мальчишек. Рядом с одним из них возникло подкрепление постарше. Трое против одного. Адриан соскочил со скамьи и поспешил мальчишке на помощь. — Они хотят снова отнять мой телефон, — прошептал тот Адриану. — Он всё привирает, — бойко лепетал его десятилетний ровесник. — Я хотел посмотреть видео. Он записал видео со мной, я хочу его посмотреть. — Уходите, пока я не вызвал полицию, — сказал Адриан парочке «на подмоге»: улыбчивому парню лет четырнадцати и стоявшему «на стрёме» громадному ровеснику Адриана. — Мы только посмотрим запись и уйдём, — сказал улыбчивый, сверля Адриана таким же счастливым, гипнотизирующим взглядом. Всё же Адриану удалось заметить, как, отвлекая его улыбкой, парень протянул руку к чужому карману с телефоном. Защищая маленького мальчика, Адриан отвёл его в сторону и велел уйти; тогда «улыбчивый» скрутил Адриану руки за спиной, а самый старший, пальцы которого были унизаны кольцами, ударил по лицу. Адриан смог вырваться и почти избежал удара, но чужое кольцо рассадило его висок. — Тогда отдавай свой телефон, — сказал средний подросток, по-прежнему улыбаясь, и видя, как Адриан оглядывается, добавил: — Легко обращаться к правосудию, когда ты из богатого дома и носишь хорошую одежду? Я тоже так хочу. — А мне не нравится одежда этой девчонки… — сказал громила, замахнувшись для нового удара, от которого Адриан тоже смог увернуться. Быстро явившийся полицейский собирался отвести подростков по домам, чтобы потом, как понял Адриан, просто забыть о них, ведь, по французским законам, несовершеннолетние не считаются преступниками. О них забудут так же, как Париж, по вине Адриана, забыл о Бражнике, и несмотря на уязвлённую гордость, он горько усмехнулся: «Всё честно». — Они снова поймают меня по пути в школу. Один телефон они уже украли, — сказал вернувшийся перепуганный мальчишка. — А знаешь, кто мой хороший друг? — спросил Адриан, опустившись на траву рядом с ним. — Кот Нуар. Я попрошу его намочалить этим приятелям шею так, что они к тебе больше не сунутся. Ты мне веришь? Мальчик угукнул, одобрительно улыбнувшись, а Адриану вспомнился малец из больницы, которому полтора месяца назад Кот Нуар тоже обещал прийти и… не пришёл. Раньше он всегда мог ответить за свои слова, свою любовь, а что теперь… Адриан прислонился к дереву от морального бессилия, вытер висок носовым платком — тот, подобно привидению, вылетел из рубашки вместе с Плаггом; облизал солёные от пота губы и сказал, что для «любящего людей» не слишком хорошо с ними ладит, и что его отец не ладил с собственным отцом так же, как сам Адриан не ладит со своим, и что такие же проблемы, наверняка, ждут его с собственными детьми, и никогда никто не вырвется из этого замкнутого круга. Услышав его, Плагг захохотал: — Не думал, что разговоры о твоих будущих детях вызовут у меня всецелое, абсолютное спокойствие. Неужели ветер подул в другую сторону? И ты даже собираешься снова стать Котом Нуаром? — Раньше, чем ты думаешь.***
Кот Нуар снова стоял во дворе детской больницы. Вместе с запахом роз, над которыми здесь же с Маринетт он полтора месяца назад говорил о надежде, в воздухе стояла свойственная больницам грусть. Мысль о том, что он поздно вернулся и кто-то из детей не дождался возвращения героя, взывала к чувству вины. — Ледибаг рассказала — ты был на ответственной миссии, — среди рёва весёлых приветствий сказал тот самый, запомнившийся Адриану юный пациент, когда герой оправдывался за долгое отсутствие. — Ледибаг? — опешил Адриан. — Ну да!.. Она несколько раз приносила приветы от тебя и печенье, — сказал мальчик, пока дети радостно гудели, теперь уже вспоминая Ледибаг и её кулинарные таланты, а потом окончательно оглушил Адриана: — Ты ведь её попросил. Под аплодисменты Кот торжественно, на негнущихся ногах прошёл к знакомому роялю, надеясь, что во время игры его пальцы будут трястись меньше, чем грудная клетка. Когда Адриан выходил из больницы, воздух казался прозрачней, а собственные мысли яснее. Он невольно сравнил себя с тяжело больным человеком, который не хочет быть благодарным и приветливым с теми, кому он дорог; не хочет принимать их заботу, тем самым ещё больше оттягивая собственное выздоровление. Адриан нашёл новую причину вернуться в пекарню, думая, что давно должен был поговорить с Маринетт, и, по крайней мере, поблагодарить за заботу о данной им клятве. Маринетт ждала его. Всё это время, не имея возможности говорить с ним, она появлялась по ночам у серых, скрытых за жалюзи окон, чтобы выведать у Плагга новости. Эти ночные разговоры не приносили радостных вестей, но она хотя бы знала, что Адриан сохранял мужество и жил дальше. — «Он ничего не говорил обо мне?» — всегда спрашивала Леди в конце разговора, и Плагг отвечал: — «Ничего. Дай ему время, Ледибаг». Маринетт с ещё большим рвением погрузилась в привычные дела — ради него, чтобы, если нужно, помочь ему начать независимую жизнь, а может, когда-нибудь начать её вместе. Она ждала и после их прохладного разговора в его комнате, и после того, как он проигнорировал её у дверей своего университета. Она ждала и прилетала ночами до тех пор, пока две недели назад не узнала от Плагга об отъезде. «Возможно, так и правда будет лучше для него… Адриана… Котёнка». Она винила себя за то, что не нашла правильных слов и только всё испортила, что на территории университета слова, как обычно, застряли в горле и тогда вместо них по пухлому от слёз лицу потекли новые слёзы. За всё их знакомство она дала Коту столько поводов для обиды, что произошедшее теперь, возможно, положило конец его терпению. Но концом для её терпения стал пост Лилы, сделавшей фотографию у него дома с подписью о скорой совместной поездке. Поддавшись любимому суеверию — как в ту предпасхальную субботу, когда она поклялась испечь, ничего не пролив и не опрокинув, полсотни круассанов, столько же пасхальных пряников, чизкейк, пасхальный торт и рыбный пирог, донести всё это до пикника и не поскользнуться, и всё это, чтобы умилостивить удачу, дабы признание Адриану прошло гладко, — она снова пекла особенно аккуратно в эту июньскую ночь, чтобы устроить в детской больнице настоящее пиршество, а вечером — ещё раз, в последний раз попытаться встретиться с любимым человеком. А если на этот раз он всё-таки скажет вслух: «Уйди»? «Ну и пусть», — решила Маринетт. И именно сейчас, когда субботний Париж только просыпался, а Маринетт раскладывала по коробкам зелёные пирожные-макароны и другие детские угощенья, Адриан застал её врасплох, возникнув прямо на кухне пекарни. — Со мной всё в порядке, — просто сказал он, остановившись у входа в кухню. Маринетт беззвучно выпустила из рук коробочку, едва не рассыпав круглые пирожные, выпрямилась и отвела взгляд — оценивая вероятность того, что Адриан просто зашёл попрощаться. Снова посмотрела на него, заметила рану на виске и слишком худые щёки и спросила: — Хочешь чего-нибудь? — и оттого как обыденно это прозвучало, будто она и Адриан только вчера общались, вновь прокляла свои лингвистические способности. — Обними меня покрепче. Она подошла, как послушный ребёнок, ни о чём не спрашивая. Адриан не сделал встречного движения и смотрел внимательно, и Маринетт всё ещё боялась, что объятие окажется прощальным. Она почти обняла его, когда их глаза встретились совсем близко и Адриан вдруг поймал её за щёки и глубоко поцеловал. И снова Маринетт задохнулась в поцелуе, как в тот стёртый временной петлёй апрельский вечер. Глотнув воздуха, она пыталась прочесть по глазам Адриана — конец это или ещё не конец. Их рты снова встретились, даря обоим забытые ласки, комфорт и неясное сладкое чувство, прежде чем Маринетт снова разучилась ровно дышать. Целуя его лицо то там, то здесь, она невнятно просила прощения. — Всё хорошо, и будет ещё лучше, — Адриан погладил её свободно падавшие волосы, чтобы она перестала волноваться. — Ты сделала больше, чем могла, я ходил в больницу. Они долго стояли обнявшись, молча и неподвижно; Маринетт прятала лицо у него на плече, а он тёрся щекой о темноволосую макушку. Адриан думал, что прежний он был бы абсолютно, безоговорочно, блаженно счастлив всю жизнь, просто обнимая свою Леди. Эти представления казались ему теперь наивными, хотя его сердце как раньше принадлежало только ей, и ему было хорошо плакать с ней вот так вдвоём, прижавшись друг к другу.