Искренний лжец

              Когда сюжет жизни Ибо из молодежной комедии скатился до низкосортного мыла, которое даже крутят не по всем каналам, чтобы не понижать рейтинги — Ибо не уловил, превратившись из главного героя во второстепенного, это в своей-то собственной жизни. Может в тот момент, когда он, запутавшись, выбрал не того второго главного героя в свой сценарий, не приняв нужного сюжетного поворота? Поворот, может быть и перевернул бы все с ног на голову, но был бы верным и не привел бы Ибо к незавидной участи персонажа, слоняющегося на задворках своих сожалений, которого, похоже, вот-вот должны слить.       

***

— Ван Ибо, предупреди своих, следующий выход их. — Считай, они уже на сцене. — Не надо «уже», надо по плану. Парень согласно кивает головой и складывает пальцы в узнаваемом «окей». Его студию пригласили для участия в мероприятии в честь празднования фестиваля «Воздушных огней» и это уже достижение, с учетом того что Ибо занимается этим всего год. Год после возвращения в Пекин. Китай его встретил резко, неприветливо, ударив по "старым и болящим", столкнув с прошлым в зале аэропорта, отбросив его снова в пучину сожалений и самоедства. Лос-Анджелес дал Ибо многое: хороший опыт, пометку от местного университета в дипломе, самостоятельность, возможность неплохой жизни, но за всем этим забрал что-то важное, он даже вполне знал что. С Фанг они поменяли статус отношений из пары в просто соседей по квартире очень быстро. Она всегда была такой невыносимой, или Ибо был таким слепым, слишком занятый немного другим человеком? Он прохаживается между людей со стаканом какой-то бодрящей мешанины, отпустив своих ребят по домам, или так же шататься здесь, после выступления. Фестиваль движется непосредственно к его самой ожидаемой части — запуску фонарей, и Ибо, вроде как, не против понаблюдать, останавливаясь у края толпы, не видя большого смысла переться в гущу. Это раньше он бы ломился туда, в самый эпицентр, но теперь все равно. Перерос или перегорел или все вместе. Он стоит, закинув голову к темному небу, ожидая, когда первый из огней поднимается выше толпы. — И сколько бы раз я не наблюдал подобное, все равно не понимаю… Ван Ибо опускает голову, нахмурившись, ощущая какое-то скребущее в мозге дежавю и прислушивается. — Это какой удар по экологии. Они же где-то упадут. Все эти десятки и десятки бумажно-проволочных конструкций. У Ибо замирает все тело, похолодев, а желудок противно съеживается. Да ну нет. Быть не может. Кто-то впереди него говорит такие знакомые слова, так и бьющие под колени. Последний раз ему доводилось слышать их достаточно лет назад, на таком же фестивале, но только был он не один. Парень пялится на макушку перед ним с абсолютно правильно уложенными волосами, оголенную линию шеи, скрывающуюся за воротником олимпийки, и стынет все под кожей. Ну, нет. Нет-нет-нет. Это случайность и совпадение чистой воды, просто фантазия, объединившись с паранойей, играют на его восприятии. Вероятно, этот человек даже сказал совсем не те слова, а Ибо их сам подстроил под знакомые. Ведь не может же так произойти, чтобы… — Сяо Чжань, вы иногда бываете таким занудой. Сяо Чжань. Сяо Чжань. Имя оседает в мозгу медленно по буквам, сковывая легкие, не впуская кислород, и каждая его составляющая стремится к паническому припадку. — Организаторы, я больше чем уверена, все продумали, выверили и, наверняка, знают место их примерного приземления, так что ничто не угрожает вашей экологии, — девушка рядом игриво толкает его в бок бедром, а потом поёжившись, трет ладонями по предплечьям.        — Замерзла? Вот упрямая! А я говорил, что так и будет.        Да, Ибо помнит каково это. Сяо Чжань всегда прав. Предупреждает, что замерзнешь и, спустя время, ты уже стучишь зубами друг об друга; говорит, что опоздаешь, и вот ты стоишь перед уже закрытой дверью магазина; уверяет, что все обойдется, и все правда чудесным образом складывается хорошо. Ибо это помнит. Он смотрит на него всего, словно пытаясь найти перемены, пока тот сбрасывает олимпийку с себя, которая, скорее всего, пахнет, а Ибо еще помнит как. Длинные ноги; тонкая талия; спина, прикрытая едва греющей футболкой; острые плечи; красиво сложенные прядки волос; парень проводит взглядом снизу вверх и останавливается на затылке, забывшись и выпав из происходящего. — Грейся, вредина. Ибо едва успевает резко присесть, делая вид завязывания шнурков, чуть не задохнувшись от неожиданной вспышки паники, когда Сяо Чжань, накинув на чужие плечи свою вещь, становится перед девушкой, застегивая молнию на спутнице по самый нос. — Теплая, — бормочет она, утыкаясь в ворот, закапываясь глубже в большую спортивную кофту, а Чжань, закинув ей руку на плечи, прижимает к себе, потирая согревающе по плечам. Ван Ибо наблюдает и не может понять шутки этой жизни. Зачем опять? Он ведь только научился, смог выгнать мысли об этом человеке. Загнался, загрузил себя всем возможным. Вычеркнул из маршрутов все места напоминающие о прошлом. И для чего? Чтобы вот так ненамеренно, среди сотен людей, собравшихся в одном месте, абсолютно случайно встретить его снова? Чтобы опять под ребрами, будто петарда взорвалась, разворотив все чувства, осевшие в нем еще много лет назад — чужие отвергнутые и свои непринятые.              

**flashback **

Что между ними происходит — Ван Ибо не задумывался. То есть, в смысле, что между ними происходит? Дружба. Самая что ни на есть настоящая дружба: близкая, братская на уровне соулмейтства. У Ибо еще такого не было. Всю его жизнь друзья то появлялись, то исчезали, не оставляя особого следа на сердце, но Сяо Чжань оказался совсем другим. Тогда, в далеком юношестве, на первом курсе, влезая не в своё дело, защищая не очень приглядного, на первый взгляд робкого парня, Ибо и думать не думал, как крепко засядет этот человек в его жизни, да и в нем самом. Когда это случилось? Он и сам не понял. Во время пустого трёпа за чашкой чая, который постепенно перешел в долгие разговоры в красивом закате, или во время просмотров фильмов, которые позже превратились во всюночные марафоны; когда Сяо Чжань, дурачась, флиртовал с ним, а он охотно подыгрывал, или во время объятий на высоких скоростях?        С Сяо Чжанем невозможно было быть другим, обычным собой, грубоватым, отстраненным, нетактильной язвой, или может именно собой Ибо и был рядом с ним? Снимал защитный панцирь из сарказма, резкости и пренебрежения, не ожидая подвоха, удара в спину или осуждения. Чжань словно был секретом самого дешевого счастья для него. Доступного. Почти бесплатного. Пачка самых никакущих чипсов, дешманская газировка и лавка в старом парке, где они вместе будут спорить и обсуждать самые неважные темы, угорая со своей же глупости. — У меня вроде как девушка появилась! Ибо делится самой неожиданной переменой в своей жизни с другом со сложно скрываемой радостью. И не то чтобы это самое долгожданное событие для него, но «просто неожиданное» — это мягко сказано. Он всю жизнь воспринимал девушек не серьезней, чем источник лишнего шума, но когда парень вдруг понял, что не все девчонки одинаково бестолковые — это было приятным шоком. Чем-то новым. Толчком в жизни. Сяо Чжань перед ним неожиданно тихо реагирует, и Ибо знает его достаточно хорошо, чтобы не заметить, как настоящая улыбка в начале их встречи сменилась на натянутую, но не так хорошо, чтобы понять причину. Да и он занят, немного отвлечен ощущением собственных окрыляющих эмоций. — Если честно, я до сих пор не понимаю, как так получилось… Ибо болтает, даже сам не помня что, смущаясь и не особо пытаясь побороть эйфорию от новых ощущений. А с Фанг у них получилось очень легко, потому что она была просто здоровской, забавной и открытой, отлично понимала пацанские шуточки и могла подыграть, неплохо каталась на скейте и абсолютно непринужденно поддерживала любую тему. Так что, Ибо было не сложно поймать себя на симпатии к ней. — А ты о чем хотел поговорить? Выплеснув весь поток информации, Ибо чуть сбавляет обороты, вспоминая, что это вообще-то старший хотел встретиться, решительно заявив, что им нужно серьезно поговорить. Но как бы ему не было стыдно признавать, спрашивает он об этом только из приличия, его отупевшему в раз мозгу немного не до этого. — Ам, да, так, потом как-нибудь расскажу. Ибо замечает, все замечает, потухший взгляд, отсутствующий интерес к разговору и неловкое переминание в желании уйти, но пропускает это мимо себя. Ему не до всего. Парень влюблен. Что между ними происходит — Ван Ибо не задумывался. То есть, в смысле, что между ними происходит? Дружба. Но Сяо Чжань ревнует. И, в общем-то, это естественная реакция человека в сложившейся ситуации. Да. Ибо так и думает. И он бы тоже ревновал, окажись он на месте старшего. И нет, его ревность была бы похуже. Он не молчал бы, а постоянно ка́пал бы другу на мозги каждый раз, видя третьего лишнего среди них, он еще и девушке его предъявил бы, не скрывая своей нелюбви к ней. Да что говорить. Он раздражается, и его жрет мерзостная зависть, когда Чжань банально смеется в компании постороннего человека, или проводит время в чужом обществе, согласившись помочь. А вот Сяо Чжань не такой. Хороший. Слишком. Мирится, терпит и молчит, по-дружески общаясь с Фанг, которая, так или иначе, постоянно рядом с ними по воле Ибо или по своему желанию. Иногда ее становится так много, что парень просто хочет, схватив Чжаня за руку, спрятаться в самый отдаленный угол, чтобы, как и раньше, побыть в своем собственном мирке. И временами он так и делает, выдумав несуществующую причину, почему им с Сяо Чжанем нужно срочно уехать, запрыгнув на байк. И тогда они бывают вдвоем, но это все равно другое, с лица старшего никуда не девается уже поселившаяся на нем вымученная улыбка и глубокий взгляд, не поддающийся пониманию Ибо. Что-то абсолютное элементарное в чужом виде, чего он никак не может прочесть. Какая-то внутренняя борьба, выматывающая друга день за днем, от которой его хочется избавить: обнять, утешая; заставить выговориться и решить чужие проблемы; жалеть, успокаивающе поглаживая по спине, если от этого ему станет легче. Но что бы младший не делал, по-старому у них уже не выходит, а он так хотел бы.

**flashback **

       Ибо приходит домой за полночь, потому что плелся пешком, бездумно, отключив голову, но которая думала, кажется, обо всем сразу, будто назло откопав в памяти кучу флэшбеков, сваливая на его и без того потревоженную душу. Он падает на маленький и не особо удобный диван прямо как есть, не доходя до спальни, утыкаясь лицом в мягкую обивку. Телефон давит где-то в кармане, от чего приходится вертеться и выуживать штуковину наружу. Парень не торопится отложить его в сторону, зависнув в мыслях, примеряя тяжесть предмета, а затем ловкие пальцы, разблокировав мобильный и потыкав пару раз по экрану, приводят Ибо на страницу профиля Сяо Чжаня. Наверно, в каждом человеке сидит эта ублюдская натура, склонная к страданиям, когда во время и без того тяжелых переживаний она усугубляет ситуацию, подкидывая психике еще больше триггеров. По правде, заходя на чужой профиль, Ибо думает столкнуться с совместными фотографиями, наверняка счастливой парочки, но наспех пролистав все фото до конца и не обнаружив их, расслабляется, хотя это еще ничего не значит. Второй раз он пролистывает публикации медленно, читая и разглядывая. Парень со страницы — такой же улыбчивый, солнечный, каким помнит его Ибо, и до безумия красивый, а еще у него есть кошка, кажется. Ему встречается много разных фотографий, не совсем понятно для чего находящихся в профиле, с неясными подписями к ним. Если фото нарисованных старшим пейзажев — он еще может понять, то какие-то рандомные скрины из плейлиста или кадры из фильмов — он не понимает. Хотя это почему-то будто цепляет что-то в нем, что-то, что Ибо забыл. Последний пост опубликован пятнадцать минут назад. С фестиваля. Темное небо со скоплением светящихся фонариков. «Лет шесть назад они мне нравились больше» Ибо читает подпись к фото, невольно соглашаясь. Лет шесть назад эти воздушные фонари были даже не особо важны, главное было толочься вдвоем посреди чужих людей, не сильно интересуясь видами.

***

Даже не снится. Ему видится во снах кто угодно: незнакомцы, первые встречные с улиц, и те, кто мозолит глаза каждый день, но вот он никогда. Кто-то там романтично пишет, что нам являются во сне те, кто думает о нас. Так вот Сяо Чжань не снился Ибо. Ни разу. Зато младший ему, наверно, каждую ночь маячит под веками.И он бы рад перестать, да только оно само. Нажать бы на что-нибудь, чтобы выключить, но, похоже, единственное, на что можно нажать, чтобы это прекратилось — это его голова, да и жать придется тяжелым, тупым предметом. Да, нет, не стоит думать, что после этой встречи — «привета из прошлого» жизнь Ибо превратилась в страдания и сопли поздними вечерами. Нет. Он так не умеет, а вместо этого просто износит свое состояние, как было в Лос-Анджелесе, где его бросало во все тяжкие. Он целенаправленно гробил себя, зависая в хореографическом зале до отказывающих ног, оставшись один на один с собой. Отрабатывал старые движения, придумывал новые. Выматывал себя до головокружения, до кровавых мозолей, превращаясь в бесконечно болящее тело каждый раз, потому что, наверно, думать о физической боли было куда лучше, чем чувствовать душевную, хотя какой там… Если кто-то и правда верит, что с ощущением реальных мучений эмоциональные вдруг куда-то деваются, то ему повезло, он просто не переживал действительно болезненные эмоции, к которым потом, благодаря неумным попыткам «блокировать» их, добавляются еще и физические. Ибо, конечно, понимал и это, но все равно проворачивал этот сценарий каждый день: за окном темно, на часах 9-11 вечера, вокруг зеркала танцевального зала и он, бросающий вызов своей печали. Ну, а теперь, это ощущается иначе. Не остро и ярко, а как медленно развивающаяся болезнь, которая точит и точит изнутри: тоской, сожалениями, воспоминаниями, постоянно напоминая, что есть о чем болеть. Что все пять лет он находился там, где не хотел находиться, и знал тех, кого не хотел бы знать.              

**flashback**

— Я не прошу о каких-то сверхъестественных вещах! Это гребанный переезд за границу, можно было хотя бы элементарно спросить меня?! — Ибо выкрикивал, наступая на Фанг, поднимая на девушку голос впервые в жизни. — Я спрашиваю! Прямо сейчас спрашиваю! — Нет, ты не спрашиваешь! Ты все решила! Купила билеты, нашла квартиру, два места для перевода в универ! — Ладно! Да! Да! Прикинь, да! Я все сделала, и никакой нормальный человек не будет реагировать на такую возможность так, как ты! Это чертовы Штаты! Свобода! Возможности! Но верно, я ведь не Сяо Чжань, чтобы со мной так просто куда-то ехать. Он позвал бы, и ты поехал бы хоть в самое дно цивилизации. Они ругались. Они впервые ругались так сильно, повышая голос, срываясь на крик с угрозой перейти на разгром квартиры. «Мы едем в Эл-Эй», — Фанг как обычно просто сообщила, не имея большой привычки спрашивать, ну или может, хотела сделать сюрприз, ведь, ну это переезд в Лос-Анджелес и расстроится этому только дебил, кажется. Ну и до чертиков независимый и вредный Ибо. — Ты хотя бы слушай, что вылетает у тебя изо рта! Не надо вмешивать еще и его! Я уже сто раз говорил, и ты прекрасно знаешь мое отношение к Сяо Чжаню! — Нет, Ибо! Не знаю, в том-то и дело, что не знаю! Ты видел хоть раз со стороны, как вы общаетесь? Нет? А я вот видела! Эти переглядочки, шуточки на грани флирта, поездки под самыми тупыми предлогами лишь бы без меня. — Да я почти забил на него ради тебя! — парень, срывая голос, выкрикивает в чужое лицо, поражаясь подобным обвинениям. — Ты даже за руку его держишь гораздо чаще, чем меня! — девушка перекрикивает в ответ, и Ибо не выдерживает, с резкого размаха сбивая со стола стопку книг, которые с грохотом разлетаются вокруг. — Послушай, что ты говоришь! — Правду, которую ты не хочешь принимать, но это не мои проблемы. У Ибо горит перед глазами, горит внутри так тошнотворно и тревожно. — И знаешь что? Мне надоело, — Фанг проговаривает стойким голосом, но со скатывающимися слезами, на словах сжимая губы. — Я не буду копаться в этом дерьме, быть твоим прикрытием перед самим собой. И быть твоим спасательным кругом – я тоже не собираюсь, вытаскивая тебя из того, в чем ты боишься утонуть. Разберись в себе, Ван Ибо, и не мучай ни меня, ни Сяо Чжаня, потому что нам обоим, абсолютно точно на тебя не наплевать. Ибо думает об этом. Обо всем услышанном. Слова и обвинения Фанг, касающиеся их с Чжанем — такие глупые, странные, но такие задевающие. Они его поедают. Крутят водоворот тревог внутри. Он ведь выбесился так впервые, его мысли впервые так резко запаниковали и взволновались, допуская вероятность того, что если Ибо поедет, то их дороги с Сяо Чжанем станут параллельными. Он не подумал о семье, о знакомых, своих увлечениях и привычной жизни, он подумал о старшем. И резко, только зародившееся чувство страха потери сменилось на агрессию, как у животных, оказавшихся беспомощными. Он лежит на полу танцевального зала, благодаря всё на свете за то, что никому не взбрело в голову припереться сюда вечером воскресенья, ну, кроме него, конечно. Танцевать не хочется, забивая мысли в голове, а будто наоборот. Он тормошит их, но боязливо, опасаясь наткнуться на то, что ударит под дых. Он лежит, закрыв глаза, глубоко-глубоко уйдя в себя, пока что-то холодное и мокрое не отпечатывается на щеке, заставив вернуться к настоящему. Перед ним на корточках сидит Сяо Чжань, касаясь его лица банкой энергетика, слегка улыбаясь. — Следил за мной или слишком сообразительный? — Ибо произносит без особых красок в голосе и старается, будто осмотреть все лицо друга. — Ну, если Фанг встретила меня хлопком двери, перед моим же лицом, значит что-то пошло не так, а когда что-то идет не так, ты обычно здесь, — Чжань сжав губы, пожимает плечами. — Это было не так сложно. — М-м-м. — Все так плохо? Но Ибо не отвечает, а второй больше не пристает. Он так же ложится на паркет, рядом, но, не нарушая его личного пространства. Всегда знает, чувствуя друга: когда подбадривать; когда поддержав осудить кого-то; когда вести себя как клоун; а когда, вот так молча, побыть рядом. Ибо, повернув голову, смотрит в чужой профиль, такие наизусть заученные черты: самые узнаваемые в любой толпе, самые приятные среди всех остальных. Между ними было столько увиденных закатов, просмотренных фильмов, прикосновений, шуточных драк, что даже не верится, что между двумя, когда-то чужими людьми, может такое происходить. В Ибо все сокращается и сжимается в один маленький эпицентр в груди, чтобы резко расползтись холодными коликами по телу — между ними действительно все ближе, чем вообще-то должно быть. Он и правда готов проводить с Чжанем дни напролет, не скучая ни о ком и не думая; он и правда, поехал бы с ним в самое дикое захолустье, но он и правда не задумывался об этом ни разу, а теперь слова Фанг, будто магнит в его мозге, притянули эти мысли: что он неправильно зависим, что его необъяснимо тянет, что ему больше, чем интересно. Мурашки съеживают кожу, от пугающего понимания происходящего. Понимания того, что между ними что-то большее, чем он может принять. — Сяо Чжань… — Ибо зовет его негромко, зная, что тот не повернется и очень даже хорошо, что так, у него, наверно, в глазах все тревоги видно. Их так и хочется выложить, рассказать о том, что происходит, чтобы в ответ услышать, что бред, все нормально у них, а он просто надумал чего-то несуществующего под психологическим давлением Фанг. Но… Черт… На мозг, будто лавиной обрушиваются все неравнодушные, но тоскливые взгляды, сдержанные улыбки, случайные касания. Сяо Чжань ему этого не скажет, и Ибо осознаёт почему. — Сяо Чжань, — он снова повторяет, все же решаясь спросить, уже даже зная наперед, что друг ему соврет, притворившись и прикинувшись, как научился делать на протяжении последних лет. — О чем ты хотел поговорить, тогда? — Чего? — старший приподнимается, оперевшись на локти, заняв положение полулежа. — Поговорить когда? — В тот день, когда я рассказал тебе о Фанг. — Ты чего вдруг, Ибо? — он улыбается и закидывает голову назад, смотря спокойно в потолок. — Я уже и не помню. Правдоподобно. Старший вообще все эти годы все делает правдоподобно. Они продолжают лежать в этом зале до серости за окном и затекшей спины. Сяо Чажань так же молчит, ожидая пока младший достаточно отойдет от ссоры с девушкой, а чуть позже Ибо набирает ей сообщение, скрывая его содержимое, принимая одно из самых простых решений — бежать. «Я поеду в Эл-Эй, не сдавай мой билет»

**flashback**

       Середина сентября. Как-то дождливо, но тепло. В студии уже есть несколько ребят, некоторые из которых лениво развалились у стены, залипая в интернете, а некоторые что-то пытаются учить, копируя движения с экрана телефона. До занятия еще как минимум двадцать минут, а до этого времени Ибо не пошевельнется. Он сам сидит на стуле у окна, слушая стучащие капли по стеклу. На стуле и у окна, да… раньше бы он залез на подоконник даже вместе с ногами, а теперь нет. Вырос, повзрослел. Стал рядовым взрослым, таким же хмурым и вечно уставшим. Быть взрослым не так уж и классно, как кажется тебе, пока ты не являешься одним из них. Свобода, самостоятельность, независимость, вредная еда в любое время суток и тусовки по первому желанию. Было бы здорово, если бы так, но только по факту — обязанности; ответственность; вечные рамки; тошнота от такой желаемой вредной еды; соответствие ожиданиям, взаимодействие с чужими людьми, которые не нужны тебе, а ты не нужен им. Нет, ну, правда, сколько бы Ибо не наблюдал, если у человека нет семьи или пары, то он одинок. Взрослые почему-то не умеют дружить, и если своих старых друзей, которые с детства, со школы, университета ты не смог сохранить, то потом уже вряд ли найдешь других. Знакомых — может, которых язык не повернется назвать друзьями. По крайней мере Ибо их найти не мог, зато потерял очень просто, одного, но самого важного. Желание вновь пройтись глазами по знакомому лицу возникает каждый раз, когда он вот так думает об упущенном и не приобретенном, а сопротивляться этому не всегда выходит, да и не всегда хочется. Ничего не изменится, даже если он сотни раз просмотрит чужой профиль. Телефон в руках уже передает сочетанием пикселей заученные фотографии. В последний раз Сяо Чжань был в Пекине летом, когда Ибо случайно встретил его на фестивале, после этого его страница пополнилась уже парой фото из другого города. Но сейчас первая публикация буквально заставляет тело застыть, а звуки — превратиться в сплошной шум крови в ушах. Дата — вчерашнее число; место — их старый парк. На фото пачка читос с энергетиком на фоне вида со стены и подпись ниже «10. p.s. теперь слишком вредно для меня». — Десять, — Ибо бормочет про себя, напряженно всматриваясь в фотографию, пока мозг усиленно вращает шестеренки, чтобы парень, минутами позже, смог вспомнить, что примерно столько лет прошло с момента их знакомства. Десять — столько лет они могли бы быть друг у друга, если бы он не убежал, отказавшись принимать себя.              

**flashback**

Им осталось мало. Ибо уедет очень скоро, буквально через несколько дней, но Чжаню знать об этом пока не обязательно, хватает и того, что он вытерпел от младшего за его годы отношений с Фанг. Ибо теперь все видит, читает эмоции на его лице как что-то элементарное. Он не видит в этом чего-то отвратительного, но от себя подобного принять не может. Им осталось очень мало, поэтому Ибо злится, когда Сяо Чжань опаздывает на встречу, растрачивая ценное время на какого-то Хао Сюаня; злится, когда сидит на ужине с родителями Фанг, хотя у старшего завтра день рождения, и прямо сейчас он должен быть с ним. Он перестает злиться, только когда сидит у чужой кровати на корточках, рассматривая спящее лицо. До полуночи еще целых пятнадцать минут, и он может позволить себе насмотреться, ведь очень скоро возможности больше не будет. Разбуженный Сяо Чжань выглядит, до поднывания внутри, милым и еще благодарно счастливым. Ибо видел, как тот расстроился, когда он уходил к Фанг, хотя пытался скрывать все очень умело и качественно. Ибо держится, отшвыривает мысли, что завтра придется говорить про отъезд, а уже через дня два собирать чемоданы, хотя так хочется сорваться и рассказать прямо сейчас, вывернуть душу наизнанку, потому что тяжело. Поэтому просит, уже сидя рядом на окне своей квартиры, чтобы Чжань не становился чужим, пускай не любил, злился, обижался, но не был чужим, когда он покинет эту страну. От него пахнет сладковатым шампунем и едва уловимым хлопком, Ибо чувствует это, когда Сяо Чжань неуверенно касается его губ. Это как тычок по нервам, вспышка паники, страха и охватывающего жара вместе с отчаянным нежеланием, чтобы этим неловким касанием все кончилось. Ибо так хочет, чтобы Чжань был смелее, наглее и настойчивей, но он не такой — прекращает все быстро, и теперь ему придется как-то реагировать, выплывая из этого омута. — Чжань-гэ, ты до чёртиков накидался, — с голосом удается совладать едва ли, поэтому получается тихо, с натянутой улыбкой, для прикрытия, — и тебе нужно завести девушку. Планировалось, что этими словами все и кончится. Ибо так и останется в глазах Чжаня ничего не понимающим просто другом, избавляя обоих от надобности это обсуждать. Но у младшего мозг с сердцем не в ладах, а сознательность, все противоречия и стереотипные установки вышли покурить, и он тянет Сяо Чжаня к себе, позволяя продолжить. Это так иначе, словно употребить что-то умножающее ощущения в несколько раз. Прикосновения, прикосновения, прикосновения, хочется ощущать на всем теле. Голова резко опустевшая, а кожа вспыхивает под каждым касанием губ. Ломает до скулежа, и плевать бы на все, позволить и дальше трогать себя под футболкой, но после этого ничего не исправишь. И зло и больно от всего свалившегося. «Хочется» и «надо» сталкиваются между собой, потому что «надо» — как у всех. Заезженный сценарий жизни, который вбивают тебе с самого рождения. Голубой — для мальчиков, розовый — для девочек, а с Сяо Чжанем можно примерить на себя абсолютно любые краски. Сяо Чжань это что-то настоящее, а Фанг просто «как у всех».

***

— Я уезжаю, на днях.… Мы с Фанг уезжаем в Штаты. Ибо это произносит и словно не верит в происходящее. Его рвало и ломало все утро, пока он изображал ничего не предвещающие улыбки. Вот оно как выходит? С таким трудом даются все эти маски, а Чжань таскает их уже который год, не снимая. — Извини, — кажется, что его задушит сейчас что-то изнутри, выжжет глаза подступающими слезами. — Как давно? Ну… как давно ты решил? — Ещё месяц назад. Не знал, как сказать. Мне, правда, ну… — у младшего не поворачивается язык говорить, и он опускает голову, чтобы Чжань ничего не видел. Чтобы он и сам не видел, как тот кивает, что-то говорит, а у него в глазах рушится весь мир.

***

Он в этой комнате в последний раз. Бережно крепит фотографии на стену, вспоминая, как и когда они были сделаны; расписывает желтые стикеры, аккуратно приклеивая по своим местам, и от всего этого хочется орать. Билеты в кармане, чемодан собран без особого интереса, вечером самолет и тысячи повисших километров между ними. Теперь только и остается корявым почерком просить: писать, звонить и делиться всем волнующим — от фильмов с песнями до новостей из жизни, ну хотя бы не забывать его. Он первым навязываться не станет, уже это решил, позволив другу самому определиться, хочет ли он, после всего происходившего между ними, хотя бы держать его в своей памяти. — До встречи, Чжань-Чжань. Ибо еле выжимает, отвечая на звонок уже на борту самолета, даже не подозревая, что это последнее, что он говорит Сяо Чжаню перед грядущими годами молчания.

**flashback**

              Ван Ибо его просил тогда, вымаливал столько всего делать для него, в то время как единственное, что он сделал в ответ — это дал выбор. После всех вытерпленных односторонних чувств, мучений и притворств он позволил Сяо Чжаню решить, общаться им дальше или нет, и кажется, парень выбрал второе, или Ван Ибо как обычно ничего не понял. — Десять, — он снова повторяет и смахивает в бок, чтобы посмотреть остальные фотографии в этой публикации. Там снова скрины кинолент; фото его очередного пейзажа; красивый вид из окна и снова скрин только уже проигрываемой песни. Везде есть какой-то комментарий, написанный прямо поверх фотографии. Мозг взрывается вдруг колючей догадкой, запуская реакции волнения в организме. Это его шокирует и ударит в солнечное до тошноты, если окажется правдой, но это окажется ею, Ибо наперед знает, хоть и надеется, что это его выдумки. Он нервно, быстро и грубо свайпает по экрану, прокручивая ленту ниже, благо публикаций на странице не так много, и натыкается на похожий пост этим же числом, но ровно год назад. На главной — фото картины, дальше так же череда фотографий и скриншотов с подписью к публикации: «9. p.s. твоя, как и обещал» — Да ну нет… Не-е-е-т, — Ибо чувствует, как внутренний шок переползает на лицо, заставляя неверяще смотреть в экран, сомкнув брови на переносице. Что-то будто живое шевелится в нем, переворачивая все внутри, пока дерганые пальцы гонят ленту ниже. Еще годом раньше его встречает фото ключей с подвеской мотоцикла. Тот самый его дубликат от чужой комнаты. «8. p.s. так и были ничьи», — Ибо еле бормочет про себя. — Да не правда, да не… — слова отказываются выходить из него, задушенные эмоциями в горле. Если могло бы стошнить чувствами, то именно это с ним и случилось бы, но так не бывает, и эта тяжесть заполняет и заполняет грудь, мешая дышать. Ниже–ниже–ниже, отматывает назад, чтобы поймать взглядом толстовку, когда-то оставленную взамен. «7. p.s. по праздникам и выходным))» Еще минус год. К морской глади, переливающейся бликами солнца. «6. p.s. не любил море, но мне нравилось планировать))» В профиле практически заканчиваются публикации, оставляя предпоследнюю из них, где кружка, однажды купленная вместе, но теперь разбитая и склеенная снова; «5. p.s.старушка отслужила» и последнюю или самую первую от создания профиля. Ибо никогда не вглядывался, да и не обращал внимания на фотографии, не содержащие лица́ Сяо Чжаня, а сейчас, делая это впервые, видит английскую надпись сделанную баллончиком на стене и жёлтый стикер, приклеенный к пальцу руки, выставленной на фоне этого «граффити». «4 p.s. I promise» «Рассказывай мне каждую мелочь, делись всеми просмотренными фильмами, услышанными песнями, сделанными фотографиями, всеми событиями хорошими и плохими», — Ибо помнит, как выводил кучу не вмещающихся иероглифов на совсем меленькую желтую бумажку, которая теперь смотрела на него с фотографии чужой публикации. У него все отключается. Та кнопка, которую надо нажать, западает сама, вырубая внешний мир, звуки, мысли, ощущения, всё, кроме засасывающей внутрь самого себя пустоты. Шесть лет. Уже шесть лет Сяо Чжань держит обещание, которое не произносил, каждый год в дату их знакомства «рассказывая» в публикации всё, что тронуло его душу за год, показывая рисунки и фильмы, песни и фото, все то, что просил от него Ибо. Он сидит, и сидит, и сидит, переполненный и одновременно пустой, с цифрами, застрявшими в мозгу, картинками, повисшими перед глазами. Какой-то шум нарастает в голове, назойливо повторяясь и повторяясь, к которому со временем добавляется ощущение тревожащего прикосновения к плечу, от чего сознание понемногу приходит в настоящее. — Учитель Ван, у вас все хорошо? Он понимает слова, но так молча и смотрит сквозь нескольких учеников, встревоженно подошедших к нему. — У нас… Мы будем начинать занятие? — Я-я-я… — Ибо обводит их не видящим взглядом, — да, конечно. Он поднимается, но сделав пару шагов останавливается. Черт. Занятие. Группа. Зеркала. Что он тут вообще делает? А что делает Сяо Чжань? О чем думает каждый год, «отмечая» их годовщины? Все вокруг Ибо так бессмысленно все эти годы, зато правильно, по-нормальному как у всех. Только зачем? Чтобы одобрили окружающие? Приняли чужие незнакомые люди? Не скосили взгляд осуждающе? К черту это! Он давно уже не мальчик, и давно уже разобрался в том, что чувствовал тогда, принял, отложив в глубины сердца, отчаянно надеясь отыскать похожее. Ибо взрослый, так может и вести себя уже пора по-взрослому, взглянув в глаза прошлому, потому что к черту! — Лин Явень, проводи разминку, — он уверенно дает указание, сам направляясь к своим вещам, — потом по порядку прогон, — хватает ключи от байка и одной рукой ныряет в рукав кожанки. — Сначала «Flesh», а потом «Fantasy». В первом на припевах отточить движения, во втором доделать концовку. Зал закроешь. Ключ оставишь у себя, — последнее парень практически выкрикивает из коридора здания. Он тупил шесть лет и еще четыре года до этого, так что жертвовать еще два часа на занятия – теперь просто не выдержит. Ибо бездумно едет, мчится, собирая лицом редкие капли. Решимость с волнением горят под сердцем и так страшно. Что он скажет? А как Сяо Чжань ответит? Столько лет прошло, смешно даже спустя эти годы что-то менять, на что-то надеяться. Он так погружен в переживания, в клубок своих распирающих ощущений, что только через время задается вопросом: а куда он едет? К парку? Зачем? Старший не сидит и не ждет его там, он вообще возможно даже опубликовал запись из другой страны. А он мчится. Наконец это поняв, Ибо останавливается у обочины, снова надеясь только на телефон, на чудо и постоянство человеческой натуры, листая список контактов. Наверно, какая-то судьба распорядилась так, что он однажды, совершенно случайным образом сохранил номер телефона матери Сяо Чжаня. Можно, конечно, пойти на абсолютный риск, и набрать самому Сяо Чжаню, но это будет в крайнем случае. Ибо хоть и шарахнуло решительностью, но все же не до такой степени. Его нервы вытянулись до крайности, в ожидании ответа, пальцы так и стучат по рулю в нетерпении. Он будет звонить снова и снова, десять раз, пятнадцать и больше, если нужно будет. Парень убежденно думает, в то время как женский голос врывается в ухо. — Да? — Тетушка, госпожа Сяо, это, — Ибо даже сбивается с дыхания, — это Ван Ибо, помните? — Боже, родной. Столько лет не слышала о тебе! Как ты? — женщина искренне рада его слышать, это чувствуется в каждом ее слове, а он понимает: как скучал и по ней, по ее выпечке, по дому Сяо и прогулкам в Чунцине. — Скажите, Сяо Чжань… он где? — Ибо кажется, что у него выступят слезы, то ли от радости, то ли от напряжения и всего свалившегося спектра эмоций. — О, дорогой, его так резко выдернули из отпуска. Чжань еще как минимум неделю должен был пробыть в Пекине, но вот как вышло. Я проводила его буквально пару часов назад в аэропорт. Досада, злость, обида обрушиваются тяжелым грузом на плечи. Ибо давит пальцами на глаза, затем сжимает переносицу. Да за что все так?! Зачем сценарист его жизни заставил его все увидеть и понять сегодня, мчаться, нервничать, надеяться, чтобы все равно не успеть? Чтобы километры снова не позволили сказать: «прости» и «я скучаю»? — Шоуду? — Ибо совсем беззвучно называет аэропорт, но его слышат, так же тихо отвечая: — Шоуду. Девятнадцать двадцать. И парень снова рвется с места, рвется так, как никогда ранее. Нарушая правила, объезжая на обочинах, где можно - через дворы, по обходным дорогам. Надеяться вообще-то не на что. На часах уже без двадцати семь и Сяо Чжань как минимум уже в зоне ожидания посадки. Ибо не увидит его даже со стороны, остановившись на контроле, но все равно гонит, с дрожью в теле. Аэропорт встречает дезориентацией, людьми со всех сторон, объявлением вылетов, посадок и много-много-много всего и всех, а Ибо ничего не знает. В какой терминал бежать, в какую сторону податься? Он словно маленький и потерявшийся, и присесть бы прямо посередине этого месива, обнимая колени, потому что уже всё. Всё уже было час назад, даже нет. Уже всё наступило еще шесть лет как. А сейчас это так, последние попытки, глотки воздуха как у рыбы на суше. Призрачная надежда, высмотреть случайно в толпе, догнать. Ибо выгорает, отчаянно закусив кожу на кулаке, смотря поверх голов. До больной вспышки в мозгу, расширившихся зрачков и взрыва воздуха в легких от выхваченного силуэта в районе пластиковых сидений. Идеально ровная спина, знакомо лежащие волосы. Сидит статично среди снующих людей, а Ибо страшно приближаться. Страшно, если это вдруг окажется он и страшно если наоборот. Парень еле передвигает ногами, едва живой, выжатый, вымученный напряжением. Чуть слышно останавливается у сиденья рядом, даже в бок глаза не отводит, чтобы взглянуть; невесомо опускается, не дышит, пока сердце выбивает выход наружу. Шумный аэропорт не прекращает движение, не замедляется и не смолкает, пока рядом с Ибо висит молчание, говорящее, что он ошибся, можно посмотреть уже на чужое лицо и не увидеть там… — Здесь просто отвратительнейший кофе. …Сяо Чжаня. — А стоит почти как треть стоимости билета на самолет. Ибо отказывается подчиняться голос, и приходится молчать, пока в нем не появятся силы хотя бы прохрипеть: — Я… Мне не приходилось тут брать. Он не знает, что говорить. Он так спешил, торопился, решительно рвался расставить все по своим местам, а сейчас едва два слова может связать, пока внутри так и пронимает все на крупную дрожь, поддавшись неконтролируемой панике. — Сяо Чжань, — так сложно было назвать его хотя бы по имени. Это так разнится с тем, что было раньше. — Я… — Давай не будем о прошлом, — парень обрывает этот неловкий лепет. Он тоже на него еще не взглянул ни разу, но говорит уверенно и спокойно. — Вообще не будем ни о чем таком. — Ладно, — Ибо выдыхает и смотрит в сторону, словно пытаясь за что-то зацепиться. Все так неправильно, неловко и кривобоко, что разрывает в нем все еще больше. — А, — он находится что сказать, нахмурившись и лизнув губы. Нервное. Все поведение в нем очевидно нервное, — почему ты здесь, а не на посадке? — Ну-у-у, — Сяо Чжань тянет, а потом, хмыкнув, сдержано улыбается, — наверно потому же, почему ты здесь, а не дома или на работе, не знаю, какой у тебя там распорядок. Ибо молчит. Он не сел в самолет потому что… потому что, потому что, потому что, что? Он не хочет признавать, слишком смело и снова больно за Сяо Чжаня? Молчание между ними повисает неловкостью, угловатостью и холодком. — Один только вопрос, — Чжань говорит четко, но негромко, оттягивая, пока в Ибо растет тревога, — это ведь никогда не было дружбой? Волной дрожи разбивается тело, тремором внутри сердце заходится, потому что: — Нет. Нет и у Ибо, наконец, достаточно смелости, чтобы признать это не только перед собой, но и перед Сяо Чжанем. Ничего не произошло, никто не оскалился на него, не объявил охоту, не назначил награду за его голову, потому что он — такой же, как все, он теперь это признал. — Ясно. Старший монотонно произносит с оттенком сожаления, поджимая губы. И снова повисает молчание. Давит, крошит, напоминая Ибо какие сильные перемены теперь произошли между ними за все упущенные годы. — Тогда почему она? Это не звучит с осуждением, упреком, обвинением и совсем без боли в голосе, но Ибо режет, тупым лезвием царапает. Она, потому что спасался, бежал, прятался, гнался за сидящим в голове «нормально» «как у всех». Ему так сложно сидеть даже, держать в себе все, но если он заговорит, это выльется во что-то сжигающее его, разрушающее до самого конца. — Думал, что… — он осекается и, сглотнув, переводит дыхание, — что так будет правильно. — Ясно. — Ненавидишь меня? — Столько лет прошло, — действительно, за это время столько всего поменялось. И кто такой Ван Ибо, чтобы Сяо Чжань тратил столько лет на ощущение к нему каких-либо эмоций, даже банальной ненависти? — Да, все еще. Они говорят о ненависти, но острое ощущение, что под ней оба подразумевают совсем другое чувство. — Госпожа Сяо, наверно, расстроилась из-за того что… ну, тебя же из отпуска вроде как дернули, — Ибо прерывает молчание между ними, пусть и неловко, но Сяо Чжань охотно подхватывает: — Да, вероятно. Делает рисовые булочки на пару в количестве «на весь Китай». В общем как всегда, когда расстраивается. Старший по-доброму улыбается, вспоминая о матери, и Ибо впервые смотрит на него. Взрываются мурашки от пойманного взгляда, красиво сложенной улыбки и в целом всего вида этого человека. Здесь. Рядом. Спустя столько лет. Даже нереальный какой-то, придуманный воспаленной скучающей фантазией. — Ну а-а-а, как дела у Фанг? Ибо опускает взгляд на свои руки. Сяо Чжань вряд ли напоминает о ней, чтобы поддеть, но все же подобный вопрос он не хотел бы слышать еще и от него. — Не знаю, — парень безразлично пожимает плечами. — Хорошо, наверно. Пишет статьи, гуляет с собакой, радуется жизни. Не интересовался, знаешь. — М-м-м, — Чжань понимающе, качает головой. — Так выходит, не понравилась тебе заграница? — Кажется, — но дело вовсе не в том, что Лос-Анджелес оказался каким-то плохим, просто не с тем человеком и не в тот период жизни. — Мне и в Китае было хорошо. — Так а зачем надо было ехать? — Затем же, зачем держался за Фанг. Просто… — у Ибо перехватывает дыхание, перед тем, как признать вслух то, что Сяо Чжань уже и без него понял. — Бежал. — Бежал… — парень соглашается коротко кивнув. — Бежал и думал, что в Эл-Эй все станет хорошо, изменится, забудется. Я стану нормальным, обычным, а все что было — это всего лишь следствие моей зацикленности, веры в чувства, которых нет на самом деле. Думал… — он тяжело вздыхает, ощущая, как стягивает горло поперек и начинает печь в глазах, — думал сбегу и будет все хорошо. Даже если сначала будет тяжело, потом все обязательно будет. Но знаешь, — он смолкает. Смолкает, чтобы собраться, не расклеиться уж совсем, потому что то́, что он говорит это малая часть от того, что хочется сказать, — «тяжело» длится по сей день, а хорошо было в последний раз на нашей стене в парке, после дождя. Когда кроссовки в грязи по самый верх, штаны впитали сырость, а перед глазами самый необыкновенный закат, который вообще-то самый простой, как был вчера и будет завтра, но… – Ибо делает большой вдох, упорно не поднимая взгляд от своих колен. – Я думал, что забудется, а почему-то не сработало, хотел, чтобы было хорошо, но стало просто терпимо. Сяо Чжань молчит, опустив голову и задумчиво дует губы. Молчит, смотря на руки и никак не реагирует, а после как-то легко выдыхает, поднимая взгляд перед собой. — Н-да… погода, конечно, «удачная». Такси загнет цены в три дорога. Да, погода. Старший никак не ответил на всю тираду сказанную Ибо, не продолжил тему расспросами или нравоучениями, а тот благодарен. Его просто услышали и просто приняли произошедшее очень давно. — Да, вероятно. Он соглашается, но подвезти не предлагает, и Сяо Чжань поднявшись с места, вешает на плечо легкую сумку, с доброй улыбкой смотря на младшего. Все мутит внутри от неловкости и угловатости. Ибо переминается с ноги на ногу, чувствуя как не хочется, чтобы прекращалась эта встреча, которая так и не понятно чем разрешилась. Кто они теперь? Кем Ибо может считать себя для Сяо Чжаня? Имеет ли право завтра написать, поинтересовавшись о планах, делах, да и просто? Но спросить у него прямо — тоже не смеет. Вся его решительность осталась там за дверьми, у входа в аэропорт. Сяо Чжань медлит и копается в телефоне, наверно вызывает такси, пока Ибо осуждает себя за свою робость, неловко стоя около. Когда́ Чжань начал наблюдать за ним и сколько так смотрел — парень не уловил, но улыбка на чужом лице появилась явно от его вида. — Ван Ибо, и когда ты только стал таким неловким? – старший прикрывает глаза, качнув головой. — Чего? — Ничего, — Сяо Чжань, опять мотнув головой, поправляет сумку на плече и проходит вперед, не прощаясь даже, но потом останавливается, слегка обернувшись. — Знаешь, вообще я теперь не пью энергетики, да и читос как-то не очень, но закат завтра в пять двадцать, и я так и быть залезу на стену. Ибо не верит в то, что слышит. Это значит, то самое? Именно то, о чем он подумал? Внутри вспархивают такие банальные и заезженные бабочки, разнося по всему телу гормоны счастья и непередаваемой легкости, сносящие всякое спокойствие мыслей, заставив просто глупо улыбаться. — Тогда я, — младший понимает, что его едва слышно и повторяет, стараясь докричаться, — я тогда заеду в пять. — Начну ждать уже с четырех, — Сяо Чжань улыбается и теперь продолжает идти, позволяя Ибо, без его смущающего присутствия, пережить этот выброс эйфории. — И не опаздывай, — он все же выкрикивает напоследок, не останавливаясь. — Я стал слишком противный за последние несколько лет. Имей в виду. Ибо улыбается, провожая его взглядом, произнося уже неслышное «ладно». И он не опоздает. Начнет ждать под чужим окном уже с трех, в томительном волнении, ведь это будет первый шаг в нужном направлении. Чистый лист нового периода жизни, который они с Сяо Чжанем напишут по-своему и уже вместе, разорвав прошлый, с коряво прописанным сюжетом, где один — слишком боялся признаться другому, а этот другой — не мог принять сам себя. В их новом сценарии не будет глупых клише и стереотипов, привычных поворотов событий, в угоду какому-то обществу. Они напишут свою историю, направив все по нужной линии, в которой им обоим завтра, в пять двадцать, снова станет хорошо.