Утопленница

Болеслав тогда просидел с ней около часа, за который он понял, что если бы не тот факт, что Инна мертва уже не один год, то была бы она самой обыкновенной девушкой со своими глупыми заморочками, мечтами и какой-то почти детской наивностью. Как и говорили деревенские старушки, она была улыбчивой. Разве что скромность ее пропала, но парень объяснял это тем, что, по словам русалки, со времени своей смерти ей приходилось говорить лишь однажды с совсем маленькой девочкой, которая плакала у реки, а затем и вовсе уснула. И разве можно сравнить общение с плачущим ребенком и разговор со взрослым человеком? И Слава вернулся к реке в следующий вечер, принеся с собой тайком жареную курицу. Инна, увидев кушанье, сначала очень обрадовалась и поспешила откусить вкусного мяса, но, пережевывая, как-то расстроенно сморщила носик. «Мда, вкусы меняются,» - заявила она, но, тем не менее, кусочек доела полностью. И снова пошли разговоры ни о чем. Пустая болтовня, прерываемая то возражениями, то смехом, словно укорачивала день. И в этот раз Болеслав засиделся, вернувшись домой только через три часа. Он приходил снова и снова, делясь с Инной всеми событиями, что происходили в его жизни за день, а девушка настолько внимательно слушала его сбивчивые рассказы, что иногда ловила себя на том, что ротик ее приоткрыт, и она спешила это сразу же исправить. Однако Болеслав все равно замечал, тем более что блеск медовых глаз все равно выдавал заинтересованную русалку с головой. После очередной встречи с девушкой, придя домой, когда ночь приняла деревню в свои мрачные объятия, Слава задумался. Девушка его манила. И манила не своей необычностью (нельзя все-таки обычной назвать утопленницу, звонко хохочущую над твоей шуткой), а как-то по-другому. Околдовывала, словно ведьма. Завораживала, словно круги на воде. Звала, как солнечный свет утром. Просидев несколько вечеров в обществе утопленницы, не мог он не заметить, что вовсе она не страшная, не опухлая, как те тела, что обычно достают из воды. Она была, напротив, мила и даже красива. Медовые глаза, что когда-то были карими, весело или задумчиво блестели из-под темных ресниц. Бледное лицо, что ни разу за время их общения не покрывал румянец, окаймляли длинные прямые темные волосы. Болеслав не раз думал, что, как и в сказках, по ночам она тщательно их расчесывает, однако, точно это он утверждать не мог - сам не спрашивал и не видел. У Инны были тонкие бескровные губы и изящные брови, нос - маленьким, с чуть заостренным кончиком. И вообще казалась, вся она какая-то совсем маленькая, очень уж хрупкая, похожая на видение, что чуть тронешь - исчезнет. К наготе русалки Слава уже привык, и почти не смущался. Если только, чтобы указать на что-то в небе или в лесу, Инна не выползала чуть больше из воды, и все ее девичьи прелести не оказывались на виду. Но в этом случае парень спешно отводил глаза либо в сторону, либо куда указывала тонкая ручонка, а саму Инну факт ее обнаженности, казалось, совсем не волновал. Наверное, привыкла. Но не только внешность, что, несомненно, привлекала, нравилась Болеславу. С ней ему было как-то уютно и, как бы странно это не звучало, тепло. Среди его знакомых были люди, с которыми он общаться любил, но не мог долго - напрягало. Не стоит говорить о тех, с кем общаться было неприятно - такие люди есть в окружении каждого человека. А вот с Инной - по-другому. Они иногда спорили, но спорить с ней было действительно интересно. С ней было приятно смеяться над чем-либо, они даже как-то раз в "слова" играли. А ее искренность поражала. Но даже при этом было заметно, что иногда она молчит о чем-то, чуть сдерживает себя. Но и по этому поводу Слава не волновался. Понимал, что у каждого свои лягушки в голове. Болеславу казалось, что он влюбился. Безнадежно влюбился в, по сути, уже мертвую девушку. И сколько он не пытался отгонять от себя эти мысли, все было безнадежно. Она была тем светом, на который летит глупый мотылек по имени Слава. Какая ирония: грешница - свет! И чем чаще он приходил навещать Инну, тем больше увязал в своей любви, уже не мог ни на что другое отвлечься. А все остальные девушки в деревне по сравнению с ней были серые, скучные, слишком похожие друг на друга. Однажды ночью, когда Болеславу не спалось, образ русалки снова предстал перед глазами. Волосы, лицо, глаза, плечи и ключица... Сказочная девушка с искренней улыбкой на бескровных губах. И тогда он подумал о том, чтобы быть с ней. Не как сейчас, навещая каждый вечер, проводя с ней лишь несколько часов... С ней навсегда. Стать таким же проклятым, таким же грешником, вечность проведя в неупокоении. Но останавливало его не то, что он не знал, что с ним станет (все-таки во всех легендах и историях русалками были именно девушки), и не страх перед старухой в черном плаще с косой... Лишь осознание того, что самоубийство - тяжкий грех. Один из самых страшных поступков, которые не прощаются. И если, например, алчность и гордыня - то, что можно осознать, иметь надежду, что там, наверху, примут покаяние, простят, можно иметь хоть крупицы надежды на искупление, потому что жив... Самоубийство уже не исправишь. Был человек - нет человека, и ничего не попишешь. "Ну что за мысли! Неужели я настолько сильно... люблю?" - из раза в раз спрашивал себя Болеслав, но ответа не находил. Это не было страстью - он только руки ее касался, и то лишь раз, и хотя грудь девушки его возбуждала, все мысли в этом плане оканчивались желанием созерцать. "Какая любовь может появиться в мгновение ока, да такая, что и помирать ради друг друга кажется нормальным?" - он всегда думал, что такое серьезное чувство, как любовь, не может возникнуть вот так резко из ниоткуда. Парень терялся в думах, не понимал себя совершенно. В итоге, толком ничего не решив, Болеслав решил, что спешить ему, в общем-то, некуда. Так оно и было. Он от своей безнадежной неправильной любви никуда не денется уже, а с Инной и подавно ничего не случится.

***

Сегодня Слава пришел к реке позже, чем обычно. Совсем задумался, стоя перед иконами дома. Он молился всем святым, которых знал, путая слова молитв, но не останавливаясь. Он понял, что сегодня должна решиться его судьба. Хотел только сначала поговорить с Инной. И тогда уж он твердо решит, жить ему или... Картинки последнего мелькали у него в голове. Жуткие, даже противные, страшные... Он совсем не хотел думать, что будет в том случае, если... Если он все-таки решит умереть. Девушка, сложив руки на берегу, ждала его, чуть нахмурив брови, но губы ее улыбались. Совсем немного, но Болеслав все равно смог это заметить, что его, несомненно, радовало. - Неужели забыл про меня? - оживившись, она внимательно наблюдала, как Болеслав уже привычно садится на берег перед ней. Парень теперь совсем не боялся, а потому сидел так близко, что, особо не напрягаясь мог дотянуться и до волос девушки, и до чуть прохладной воды. - Нет, что ты... Прости. Давно ждешь. - Нет, не сильно, - неохотно призналась русалка. Ей явно хотелось в шутку покапризничать. - Ты знаешь, - после некоторой паузы начал говорить Болеслав, - я спросить хотел... Инна была немного удивлена, но ничего не сказала, и Слава продолжил: - Как ты... Как это - умирать? Русалка явно не понимала, зачем Болеслав спрашивает у нее такие вещи, но все-таки осторожно ответила: - Знаешь... Это трудно описать. Я очень плохо помню все это... Даже не помню, в какой момент я решила покончить с собой. Но когда я стояла на том обрыве... Сначала мне было страшно, а потом - раз! - и все куда-то пропало, все стало так безразлично, и я... Помню, что почувствовала, как ударилась о воду. Несколько секунд всему телу было больно. Не только коже. Мне казалось, что я сгораю заживо. Потом я словно со стороны видела, как меня достают из воды, и словно через шелк чувствовала прикосновения к телу... Потом я уже помню себя здесь. Если я не касаюсь воды хоть одной частью тела мне становится очень плохо, и до тех пор, пока снова не намокну. И я уже мертва, поэтому кроме боли нет... ничего. Еще с минуту оба молчали, не зная, что сказать. Болеслав едва сдерживался, чтобы не поддаться панике. Лучше б он не спрашивал, лучше б не знал, на что собирается себя обречь. - А почему ты... Ты ведь не просто так решила... убить себя? - парень сглотнул ком в горле, спрашивая первое, что только пришло на ум, чтобы только перестать думать, чтобы только занять свои мысли хоть чем-то. - Нет, не просто так, - спустя время ответила Инна. Прежде, чем продолжить, она подтянулась на руках, сев на самый край берега. Так, чтобы ноги ее оставались в воде. Прежде она никогда так не делала, вылезая из воды лишь чуть ниже груди, и с удивлением Болеслав заметил, что у нее нет рыбьего чешуйчетого хвоста, которые обычно бывают у русалок. Тело Инны ничем не отличалось от любого другого женского тела. Красивого тела. Только цвет кожи неестественно-белый, отливающий, казалось, в синеву, был непривычен. Болеслав невольно мысленно восхитился. Нечисть или нет, но сейчас она была слишком сказочна и прекрасна, чтобы думать о чем-то ином. - Был в деревне один парень... Никита. Широкоплечий, веселый, такой... заботливый, - голос девушки, сидящей лишь чуть ближе к воде, чем Слава, стал тихим и можно было считать, что она рассказывает скорее сама себе, нежели кому-то. - И он из всех девушек, что смотрели на него, выбрал меня. Я была так рада... Я позволяла ему сначала не так много, лишь обнимать и держать за руку, потом, однажды, он внезапно поцеловал меня и я... Больше не могла запрещать ему этого. Он казался таким искренним, таким любящим... Он обещал, что мы поженится, а я рожу ему детей, и мы будем всегда счастливы. Он был так настойчив, убедителен и нежен одновременно, что я отдалась ему, не думая ни о чем постороннем. Я думала, что все правильно, ведь по любви... И это была одной из моих главных ошибок. Но оказалось, что он... Что он просто воспользовался мной! Меньше, чем через месяц, он сказал мне, что мы больше не можем быть вместе, и когда я начала спрашивать... Мне казалось, что меня всю вывернули на изнанку, а весь мир перевернулся с ног на голову. Он влюбился в другую, он с ней, а я... Как будто пустое место! Я была лишь вещью, щенком, настолько преданным и влюбленным в хозяина, что ничего кроме своих чувств не замечала. Почти два дня я плакала, а потом... - она замолчала. Не было смысла продолжать - продолжение истории парень знал. - Может, и ты не во всем права? - осторожно предположил Болеслав, стараясь не обидеть девушку. - Что? - блеснули желтые глаза. - Может, он просто посчитал тебя слишком распутной? - конец фразы парень произнес совсем тихо, но не шепотом, а тихим голосом. - Что ты позволяешь себе обо мне... - Инна резко обернулась к Славе. - Что ты имел ввиду под этими словами? Болеслав не мог решить, стоит ли ему что-то отвечать утопленнице, а потому молчал. И девушку это злило. "Он что, не понимает?" - верещало ее второе Я. В миг интересный человек стал для нее таким же глупым мужиком, как и все остальные. Ни он, ни один другой не могли понять, что отдалась она Никите, потому что искренне любила и верила, потому что он попросил ее об этом, могла она отказать? Как она была тогда наивна... А теперь Слава объявяет ей, что она просто распутная девка? Разочарование накрыло Инну с головой. Обычно искренние медового цвета глаза чуть сузились, а некогда веселую улыбку сменила полуусмешка. Ту, что видели большинство ее жертв до смерти. "Зря ты так со мной, Слава," - пальцы руки, что ближе всего была к парню, чуть заметно дернулись. - Ну, хорошо... - Что? - растерянно откликнулся Болеслав. - Я прощу тебе твои слова, если поцелуешь меня, - и Инна пододвинулась ближе. С секунду Слава не совсем понимал весь смысл сказанных девушкой слов, но после, подумал, что прощение возлюбленной ему все-таки необходимо. Он, быстро и шумно вздохнув, отчаянно прижался к губам русалки своими. Они оказались холодными, влажными. Левой рукой слава тронул ее длинные волосы - мягкие, гладкие, даже немного скользкие, охлаждающие руку так же, как и река, если опустить в нее руку. Завороженный новыми ощущениями, Слава углубил поцелуй, совершенно не замечая, что Инна уже спрыгнула обратно в воду и, помогая себе руками, придерживая Болеслава за затылок и плечи, потихоньку утаскивает его в воду. Она не торопилась. зная, что поцелуй ее полон фальшивой нежности и ласки, без которой парень больше не сможет жить. Болеслав продолжал целовать Инну и поглаживать ее волосы, когда уже полностью погрузился с ней в воду, и, задыхаясь от нехватки воздуха, он и не подозревал, что тонет. И когда он уже потерял сознание, получая "удовольствие", ему все еще казалось, что правой рукой он проводит по ее прохладному телу. Утопленница уверенно взяла в ладони мертвое лицо парня, с легким сожалением разглядывая эти блекло-русые волосы, темные закатившиеся глаза, загорелую неровную кожу. - Жаль, - сказала она скорее самой себе, большими пальцами проводя по острым скулам. Если бы она сейчас вынырнула на поверхность, слезы потекли бы из медовых глаз. Сейчас же лишь скривились синеватые губы: "У меня только появилась надежда на спасение..." Последний раз взглянув в лицо Болеслава, она отпустила его. Человеческий труп все больше погружался в воду.