Как ostro и tramontana. Часть 2: Мечтатель

В отведенных да Винчи покоях художника не было, не нашел его Риарио и в комнате приятелей – равно как и самих Зороастра и Никколо. Очевидно, невольные гости всей развеселой компанией отправились в сад наслаждаться погожим деньком, и Риарио принялся мерить шагами дорожки, петляющие меж лужайками и клумбами. Некоторое время поиски не приносили результатов, но потом в прорехе между кустами, составляющими изгородь, мелькнуло что-то белое, и Риарио без колебаний направился туда прямо по траве, игнорируя тропинки. В нижней части изгороди обнаружилась порядочная дыра, лишь слегка прикрытая ветками. Нырнув в нее и выпрямившись на другой стороне, он буквально наткнулся на Никколо. Вид у мальчишки сделался такой всполошенный, что мигом стало ясно: бедовая троица проворачивает какие-то темные делишки. Или, скорее, парочка проворачивает, а мальчишка стоит на страже с наказом предупредить в случае появления нежеланных свидетелей. Что ж, плохо стоит, значит. – Где да Винчи и Зороастр? – осведомился Риарио. Никколо смотрел на него, приоткрыв рот и хлопая округлившимися глазами. Риарио вздохнул. По первости реакция Никколо, вынесшего из знакомства с Вдовьей Слезой чересчур яркие впечатления, его порядочно забавляла. Теперь же стала раздражать. Мальчишка шарахался от него так, будто остался как минимум без руки, а не с крохотным шрамом. К слову, об этом. Может, с этим отношением и придется позже что-то делать, но пока не грех им воспользоваться. Риарио схватил Никколо за запястье некогда пострадавшей руки и дернул кверху. Тот пискнул, как придавленный мышонок. – У тебя лишняя нетронутая кожа имеется? – с намеком осведомился Риарио, указав глазами на кружок, темнеющий на тыльной стороне ладони. – Где твои друзья? Никколо доблестно (или самоубийственно) промолчал, но глаза его подвели – снова, как тогда у монастыря: затравленный взгляд метнулся влево. Если все же получится по-настоящему прибрать мальчишку к рукам, надо будет научить его держать лицо так, чтобы все мысли не читались на нем, как в открытой книге. Ну а пока Риарио перехватил Никколо за шкирку и повлек в ненамеренно выданном направлении. Тот сдался и уже осмысленно, хоть и крайне неохотно, дважды указал малозаметные ходы в непролазном на вид кустарнике. Похоже, Зороастр и да Винчи зачем-то схоронились в самом дальнем и заросшем углу сада. Логичная мысль – зачем – пришла в голову Риарио слишком поздно. Чтобы покувыркаться без помех на свежем воздухе, вот зачем. А Никколо выставили, чтобы не мешался. Ну и подстраховал заодно. Риарио мысленно хлопнул себя по лбу. После представления, которое они устроили тем злополучным утром, – как он не догадался? Но отступать было поздно и глупо, поэтому из-за развалин старой каменной стены он выходил с мрачной решимостью сохранить бесстрастное лицо, какое бы непотребство ни открылось взору. Странное дело, но Зороастр и да Винчи, как выяснилось, не занимались ничем предосудительным. По крайней мере, в том смысле, который подозревал Риарио, потому что, откровенно говоря, картина, открывшаяся перед глазами, была не вполне обычной. Зороастр сидел на замшелой каменной скамье, а около неработающего мраморного фонтана на груде деревяшек и тряпок сокол рвал на куски какого-то зверька, только шерсть клочками летела. Приглядевшись, Риарио опознал в растерзанной тушке черного кролика. Потом он хорошенько присмотрелся к кучке деревяшек и немедленно понял, что произошло. По хребту пробежал колючий холодок. Идиот. Сумасбродная шальная голова. А если бы… Он глубоко вздохнул и, старательно обходя взором слегка опешившего Зороастра, нахмурился в сторону сокола, который замер, обратив к нему окровавленный клюв с налипшими шерстинками. Выглядел сокол виновато, насколько виновато способна выглядеть птица. Риарио, впрочем, почти наяву видел выгнутую горбиком спину, плотно уложенный между ногами хвост, прижатые уши и взгляд исподлобья. – Художник, не то чтобы мне жалко кроликов, но неужели вас так плохо кормят? Наверное, да Винчи вздохнул с облегчением, однако Риарио не замедлил разбить его надежды в прах. – Превращайся и отойдем. Потом доешь. Нужно поговорить. Все еще пренебрегая присутствием Зороастра и потеряв интерес к замершему столбом Никколо, он обогнул руины, предусмотрительно с усилием толкнул старую раскрошившуюся стену, после чего привалился к ней плечом, скрестив руки на груди. Через несколько долгих мгновений к нему присоединился наспех одевшийся да Винчи. Вид у него был виноватый. – Слушай, я заплачу за кролика… – Можно подумать, ты не понимаешь, что дело вовсе не в кролике, – не сулящим ничего хорошего голосом проговорил Риарио. Да Винчи коротко шевельнул губами – явно чертыхнулся про себя – и малость сник. – Этот твой летательный аппарат, – Риарио указал в сторону невидимых отсюда деревянно-тряпичных останков. – Что с ним произошло? Его словно через дробилку пропустили. – Ты преувеличиваешь, – возразил да Винчи, потирая затылок. – Просто в стремлении своем сделать аппарат как можно легче я перестарался и изготовил его слишком легким и хрупким. Крольчонок оказался невеликим весом, а порыв ветра, подхвативший его, довольно мощным. – И ты так твердо вознамерился оказаться на месте кролика? – уточнил Риарио. – К тому времени, как я окажусь на месте кролика – а говоря это, я имею в виду в небе под крыльями, а не с размозженным черепом – я усовершенствую конструкцию. Вероятно, буду испытывать ее над водой, чтобы не разбиться… – Падать с большой высоты в воду – все равно, что падать на мощеный камнем двор, – перебил Риарио. – И ты это знаешь. – Я придумаю что-нибудь, что затормозит падение, – не смутился да Винчи. – Сделаю большой купол из полотна… Локтей в двенадцать… – его взгляд затуманился. – В общем так, – поспешно заключил Риарио, пока да Винчи не ушел в себя окончательно. – Запускай сколько угодно кроликов, их тут все равно полно расплодилось, но не смей прыгать из окна, или откуда ты там выбросил свой летательный аппарат, сам. – Пусть ты держишь меня здесь, – немедленно ощетинился да Винчи, – но я по-прежнему свободный человек, и ты мне не указ. И если я захочу… Когда Риарио журил Зиту, для пущей убедительности он привык дергать ее за волнистую прядку. Никогда не драл за волосы, нет, лишь легонько тянул, чтобы подчеркнуть свои слова. А сейчас он отчего-то попытался проделать то же самое с да Винчи, но волосы у того были, разумеется, слишком короткие, и пальцы впустую соскользнули по боку головы. Выглядело это как на редкость неуклюжее поглаживание по щеке, и да Винчи недоуменно заморгал, запнувшись на середине гневного возгласа. Скрывая неловкость, Риарио взял его за плечо поближе к шее и сжал так крепко, что да Винчи поморщился. – Я предупредил, – доброжелательно проговорил он. – Ты услышал. Если снова поймаю на горячем, приму меры. Да Винчи ничего не ответил, и Риарио счел, что победа в этом словесном поединке осталась за ним. Хлопнув художника по плечу, он отправился восвояси, совершенно позабыв, для чего вообще разыскивал да Винчи изначально. *** Попытки проваливались одна за другой, даже еще не будучи осуществленными, и в душе у Риарио начал пробиваться росток сомнения, пока еще крохотный и бледный, как весенний стебелек травы. Уж не знак ли это от Всевышнего? Намек на то, что задуманному предприятию грозит неминуемый провал? Однако Риарио не видел причин, по которым Всевышний не желал бы того, чему они собирались… поспособствовать. Да и Святой Отец в недавнем разговоре торжественно заявил, что такова Божья воля – уничтожить Лоренцо и всех, кто его поддерживает. «За возможным исключением да Винчи», – хотел добавить Риарио, но счел разумным промолчать. Не стоило лишний раз рисковать навлечь на себя гнев Святого Отца. Помимо небесных предзнаменований были у него и более приземленные сомнения. Франческо Пацци собирался поднять народ Флоренции и внушить людям мысль избавиться от тирании Медичи. Однако, насколько было известно Риарио, Франческо очень долго прожил здесь, в Риме, и во Флоренцию вернулся сравнительно недавно. Доподлинно ли он знает положение дел и настроения в городе? Сможет ли своими призывами к свободе перебить непостижимую людскую любовь к безбожнику Лоренцо и его пустому напыщенному братцу? Впрочем, почему непостижимую… Народ испокон веков требует хлеба и зрелищ, а Медичи из кожи вон лезут, чтобы дать своим людям, недалеко ушедшим от глупых овец, если не первое, то хотя бы второе. Как горький пьяница пьет не просыхая, так Флоренция беспрестанно купается в карнавалах, турнирах и празднествах. Скрывает свой упадок и разложение за блеском и суетой… Чтобы прогнать навязчивые мысли и слегка развеяться, Риарио спустился в Секретный архив и долго бродил по бесконечному коридору, любуясь накопленными за столетия диковинами. Он шагал к кучке крупных темных голышей, намереваясь развлечься разглядыванием изображенных на них людей, восседающих на странных ящерообразных зверях, словно на лошадях, когда уголком глаза уловил движение. Развернувшись, он увидел неприметный фрагмент страницы меж стеклянных пластин, пригляделся получше и вскоре убедился, что содержимое страницы постоянно меняется в зависимости от освещения и угла обзора. Глядя на страницу то так, то эдак – пока больше для забавы, нежели с какой-то определенной целью – Риарио видел то непонятные рисунки, то какие-то надписи на различных языках. Пара-тройка языков были ему знакомы, но не настолько, чтобы попытаться вот так, сходу, перевести написанное, прочие же оставались подернуты дымкой неизвестности, просто таинственные, а оттого смутно будоражащие символы на пожелтевшей бумаге. Однако, это было интересно. Уж поинтереснее камней. Потешив ум и воображение, Риарио хотел было отвернуться, но тут на странице впервые появилось изображение, которое он сразу же и безошибочно узнал: географическая карта, простая и знакомая. Помимо… Привычные очертания морей и океанов вдребезги разбивал участок суши, коему находиться там не полагалось, и эта деталь будоражила уже отнюдь не смутно. Щурясь в неверном факельном свете, Риарио вглядывался в карту до заломившей шеи и выступивших на глазах слез, пытаясь запомнить ее до последней черточки и циферки. От иллюзорной карты словно повеяло соленым ветром, чужим жарким солнцем и – непрестанно ищущему уму да Винчи понравилось бы – неизведанным. Риарио вдруг сделалось душно, но не от спертого воздуха подземного коридора, а от рутины повседневности, от нескончаемых состязаний в коварстве, от меряния богатством и властью. Захотелось… иного, и желание было таким сильным и внезапным, что Риарио почти испугался. Это всё духота, сказал он себе, дыша глубоко и медленно, будто пытаясь подавить приступ дурноты. Это всё духота, непонятная диковина и чертов художник с его идеями о свободе и познании. Это всё от лукавого. Нужно на воздух. У него есть дело, срочное, имеющее невероятную важность для всех итальянских земель, так что сперва дело, а потом уже таинственная суша, которой нет в собраниях географических карт. Риарио вышел из архива быстро и решительно. Он не будет растекаться мыслями по чужому и ненужному, он выкинет увиденное из головы. Но сперва зарисует то, что удалось запомнить, со всем тщанием. Вдруг в будущем пригодится. *** Несмотря на фрукты и сласти, физиономии у присутствующих были довольно кислые. И неудивительно: подготовленный со всем старанием план опять провалился, причем по причине столь незначительной и глупой, что, будь Риарио склонен к чрезмерной паранойе, решил бы, что Медичи обо всем догадались и над ними откровенно издеваются. На всё Божья воля, конечно, но не помешало бы, чтоб Всевышний подсобил им немного, а то росток сомнения, пробившийся в душе, тянулся к солнышку, и Риарио, образно говоря, устал давить его каблуком. Риарио бросил в рот виноградину и украдкой обвел взглядом собравшихся за столом людей. Компания его была невелика: Якопо и Франческо Пацци, кондотьер Святого престола Джанбаттиста де Монтесекко да не признанный Медичи архиепископ Пизы Франческо Сальвиати. Якопо и Монтесекко удалось убедить поучаствовать в затее ценой порядочных усилий. На последнего повлиял сам Сикст, а также горячие заверения в том, что Лоренцо – страшный тиран, и даже флорентийцы терпеть его не могут. С Якопо вышло еще сложнее: старый пройдоха осторожничал (трусил, точнее сказать); лишь Монтесекко, лично привезший ему рекомендательные письма от Сальвиати и Риарио, а заодно вести о том, что Папа полностью одобряет предприятие, сумел, в свою очередь, склонить осторожного банкира на сторону заговорщиков. Местом очередной попытки раз и навсегда расправиться с Медичи была избрана их собственная вилла в холмах Фьезоле. Предлог выдался весьма подходящий: Рафаэле, внучатый племянник Сикста, стараниями Папы возведенный в кардиналы (и это будучи семнадцатилетним мальчишкой!), отучившись каноническому праву в Пизе, отправился в Перуджу, дабы принять свое назначение. Сальвиати вызвался проводить его до Флоренции, а заодно навестить прихворнувшую мать. Якопо по просьбе Франческо пригласил юного кардинала отдохнуть на своей вилле, а Лоренцо, дабы не отставать от соперников, зазвал Рафаэле к себе. Виллы Пацци и Медичи располагались недалеко друг от друга, так что сложностей с этим не возникло. Именно на пиру в загородном доме Лоренцо и должно было свершиться правосудие. Оно бы свершилось, да только проклятый Джулиано буквально накануне повредил ногу на охоте и остался в городе. Убивать братьев поодиночке резона не было: затею пришлось отложить, а план поспешно переделывать. Теперь братьям предстояло погибнуть во дворце Великолепного, и на все про все остались считанные дни. Суета и морока. Риарио отщипнул очередную виноградину и невольно поморщился от того, как она кислила на языке. *** Стоял горячий весенний полдень. Здесь, за городом, было очень тихо, не считая стрекота насекомых. Солнце жарило голову и плечи, и Риарио, даже разоблачившись до штанов и рубахи, – все равно никто не видит – обливался потом. Он сидел верхом у подножия высокого крутого холма, то и дело дергая поводья, чтобы Принц не чрезмерно увлекся поеданием травы, и, прикрыв ладонью глаза от яркого света, смотрел на вершину. Да Винчи мешкал. Риарио уже с десяток раз успел пожалеть о том, что поддался на увещевания художника и позволил ему испытать очередной вариант крыльев лично. Единственно, поставил обязательным условием свое присутствие. Но чем его присутствие поможет, если что-то пойдет не так? – Если что-то пойдет не так, значит, так ему и надо, – доверительно сообщил Риарио коню, и тот, с хрустом прожевав очередной клок травы, коротко заржал, будто соглашался. На всё воля Божья. И если Всевышнему угодно, чтобы да Винчи размозжил череп в одном из своих безрассудных экспериментов… Учитывая, что эксперименты были с точки зрения доброго верующего человека совершенно возмутительными, гибель да Винчи была угодна Всевышнему. Аккурат как говорил Святой Отец. Гибель всех, кто поддерживает нечестивцев Медичи. За возможным исключением да Винчи, – прозвучали в мыслях собственные невысказанные слова. Риарио был готов сделать это исключение: художник обладал знаниями и чутьем на знания новые, никому пока не доступные. Риарио хотел знать, и да Винчи мог бы стать в его поисках неоценимым подспорьем. Но сделает ли это исключение Господь? Сам да Винчи, впрочем, был настроен весьма оптимистично, утверждая, что вполне успешно запустил нескольких кроликов, а в случае непредвиденных обстоятельств просто обернется соколом и спланирует вниз. У да Винчи всегда всё было так просто. Да что же он там копается? И тут его на мгновение накрыла огромная тень, и Принц присел на задних ногах, а Риарио едва удержался на конской спине, потому что да Винчи вдруг оказался прямо над головой и едва на него не свалился. Впрочем, вероятно столь небольшое расстояние ему почудилось – от неожиданности – потому как через несколько мгновений да Винчи был уже высоко в небе. Теперь пришел черед Риарио мешкать. Крылья он до полета не видел, и они оказались очень странными. Точнее говоря, это вообще были не крылья, ничего даже приблизительно похожего на крылья. Над головой у художника распростерся вытянутый тканевый купол длиной в несколько человеческих ростов, а сам он раскачивался снизу на веревках, навевая глупые мысли о греческих Анфестериях. Полет был неровный: вся конструкция то взмывала вверх на воздушном потоке, то снижалась, однако с завидной скоростью скользила вперед. Опомнившись, Риарио пятками пришпорил коня и бросился в погоню за скользящей по траве тенью. Принц пошел галопом. Риарио задрал голову, щурясь от яркого солнца и доверив коню самому выбирать дорогу. Ветер свистел в ушах и рвал распахнувшуюся рубаху. Риарио мог лишь догадываться, как встречный ветер бьет в лицо да Винчи там, наверху. Кажется, художник что-то кричал, но, должно быть, послышалось. Риарио на всякий случай старательно представил, что в крике звучит восторг. Принц мчался мягко и ровно, шумел ветер, над запрокинутым лицом расстилалось синее небо, и Риарио внезапно почудилось, что он сам летит, как не случалось раньше даже при самом стремительном галопе, и на мгновение его обуял стихийный порыв бросить поводья и раскинуть руки, но тут две точки в небе, темную и светлую, дернуло, закрутило и, меняя местами, повлекло к рощице олив. Наваждение схлынуло. Риарио вернулся в бренную реальность, выругался и, пригнувшись к шее Принца, направил коня туда, куда неуклонно снижался летательный аппарат. До деревьев оставалось еще порядочное расстояние, когда купол рухнул вниз. Риарио преодолел его без единой мысли в голове, лишь, несмотря на жаркий день и бешеную скачку, почему-то продрало ледяным холодом. Принц замедлился, пробежал немного рысью, и Риарио, не дожидаясь, пока он полностью остановится, соскользнул с седла и бросился в невысокие заросли меж узловатых кривых стволов. Купол отчасти повис на ветках, отчасти лежал на земле, а да Винчи недвижно распростерся в двух шагах от него, раскинув руки. Лицо у него было застывшее и ошеломленное, глаза широко раскрыты. Путаясь в траве, Риарио упал на колени рядом, склонился и прижался ухом к его груди, слушая и страшась не услышать сердцебиение. Лишь через мгновение он осознал, что у него под виском и щекой голая мокрая кожа, ребра вздымаются, а сердце колотится так, что, кажется, отойди подальше – все равно услышишь. Он выпрямился и сел на пятки с глубоким вздохом. Морозный холод ушел из костей. Да Винчи сделал именно так, как говорил: почуяв, что «крылья» вышли из-под контроля, перекинулся в птицу, выскользнул из одежды и веревок и, вроде, благополучно приземлился. Только почему он лежит и таращится в небо, как дурачок? «Или как тело с перебитым хребтом,» – услужливо подсказал гаденький голосок внутри. Риарио снова передернуло. – Художник, – позвал он, стараясь не пропустить в голос дрожь. – Ты живой? Да Винчи немедленно перевел взгляд на него, но все равно смотрел как-то сквозь. Риарио видел такие взгляды у людей за несколько мгновений до того, как душа расставалась с телом, и ему сделалось не по себе. Но не успел он встревожиться по-настоящему, как в глаза художника вернулась осмысленность, он сел, схватил вздрогнувшего Риарио за плечи и улыбнулся совершенно безумной улыбкой. – Получилось! – Получилось, – осторожно поддакнул Риарио. – Я летел! Летел! – с этими словами он сгреб опешившего Риарио за уши и крепко поцеловал в рот. Было горячо, сухо и колко. Совсем не похоже на мягкие влажные губы Зиты. Риарио хлопал глазами, соображая, что бы сказать, но, видно, речей от него никто не ждал. Да Винчи заговорил сам, и слова выплескивались из него, будто вода из прорвавшейся плотины: он взахлеб рассказывал о конструкции купола, о подготовке к полету, о том, каково было там, наверху, о том, как можно усовершенствовать конструкцию, чтобы не зависеть всецело от прихоти воздушных потоков... Принц нашел их и остановился позади, ткнувшись носом Риарио в затылок. Да Винчи продолжал говорить, а Риарио сидел у ног коня и осторожно потирал губы сгибом указательного пальца. Не впервой ведь, они уже целовались. Просто тогда поцелуй показался не плотским прикосновением даже, а чистой мстительной злобой со вкусом крови. Риарио был слишком разъярен и унижен, чтобы вдумываться в ощущения. Наконец, художник выдохся. Шумно втянув воздух, он восторженно повторил: – Я летел! – Скорее планировал, – для порядка поправил Риарио, едва выталкивая слова из враз занемевшего рта. И тут же попенял себе: что зря радость портить. Но он напрасно боялся – да Винчи его словно и не услышал. * Он стоял на круглой поляне, от которой во все стороны расползались обрамленные зелеными стенами ходы. В самом центре поляны лежал огромный, белый от старости бычий череп, из-под которого бил родник. На черепе сидела желтая бабочка. Отвернувшись, Риарио увидел, что стены более не зеленые, а серого камня, глухие и поросшие плесенью. В них зияли с десяток ходов. Стало темнее, бабочка и родник исчезли, лишь где-то гулко и звонко капала вода. Ужасно хотелось пить. Риарио начал пытать счастья со всеми ходами по очереди. И везде он видел себя. Себя, раскрашенного, будто дикарь-язычник, стоящего на коленях и вонзающего нож в живот одетой в золото Зите. Себя, окутанного по грудь тьмой, целующего парные кинжалы и этими кинжалами взрезающего собственные запястья. Себя, избитого, стоящего перед висельной петлей и вскинувшего руки, словно проповедник или мученик. Себя… А потом вдруг очередной ход открылся маленькой круглой пещерой, в которой, привалившись к стене, стоял да Винчи. Он стоял, расслабившись всем телом и откинув голову, приоткрыв рот и обжигая томным взглядом из-под полуопущенных век. Сверху располагалось маленькое окно в форме креста, и льющийся оттуда свет расчертил его лицо, шею и открытую в глубоком вырезе рубахи грудь резкими тенями, словно статую. Само олицетворение своего порочного города. Высокое искусство и низкая похоть. Риарио вспомнил бронзовую статую Давида. Говорили, Верроккьо ваял ее с юного да Винчи. Говорили… Да мало чего говорили. На ум непрошено, как горячечные бредовые видения, пришли оба поцелуя. Они не упоминали то, что произошло подле дерева. Ни упреков, ни попыток объясниться. Молчаливо сошлись на том, что Риарио просто применил уловку, а да Винчи просто на нее купился. И все на этом. Они тем более не упоминали то, что произошло после полета в оливковой роще. Художник, вернее всего, сам не понял и не запомнил, что совершил. И вот он стоит у стены и смотрит так, как осмелится не всякая шлюха. Риарио шагнул вперед и увидел, что глаза у да Винчи не томные, а сонные и пустые. Он не закашлялся, даже не дрогнул горлом, но изо рта полилась вода, сбегая ручейком по груди и вымачивая рубашку. Ужасно хотелось пить. Риарио шагнул еще ближе и, изнемогая от жажды, припал ртом к губам художника. Губы были холодные, словно неживые, а вода – ледяная и очень, очень соленая. Риарио пробудился рывком, с горящим пересушенным горлом. Порадовавшись, что нынче ночью рядом нет Зиты, он скатился с кровати, жадно заглотал полкувшина разбавленного вина и, вместо того, чтобы возвращаться в постель, молился до утра. *** Время шло безжалостно, и так же безжалостно сомнения все выше поднимали свою уродливую голову. Чем меньше дней оставалось до осуществления очередного – последнего, ибо другой возможности не будет, – плана, тем сильнее Риарио сомневался в его удачном исходе. И это при том, что принимать личное участие в покушение он не собирался. Тем не менее, от его усилий зависело многое, а он продолжал погружаться в непростительную рассеянность. Он думал одновременно о тщательно скопированной и припрятанной карте, о грядущем перевороте и – невольно – о да Винчи. Дни проходили будто в тумане, хорошо хоть Святой Отец практически с ним не общался, а потому ничего не замечал. И все же он упорно делал благое дело: приготовления шли своим чередом. Сальвиати еще раньше написал Лоренцо и сообщил, будто кардинал желает посетить его дворец и полюбоваться на собранные там произведения искусства. Рафаэле был родственником Папы с полномочиями посла, а отношения со Святым Престолом оставались напряженными, поэтому Лоренцо, не будь дураком, пригласил к себе кардинала со всей свитой и иностранными послами. Визит запланировали на пятое воскресенье после Пасхи. Предполагалось, что все встретятся в Дуомо, а после торжественной мессы вместе отправятся в палаццо на пир. Для непосредственного устранения братьев Медичи были с помощью Сальвиати и Франческо тщательно отобраны надежные люди. Таким образом к Монтесекко присоединились Якопо Браччолини, Бернардо Барончелли и два священника. В самой Флоренции участники заговора и их помощники расположатся в гостиницах «Колокол» и «Корона» в районе городских борделей. Следовало позаботиться и о подкреплении извне: войска короля Неаполя из Сиенской области выдвигались к флорентийской границе; Папское войско собиралось у Перуджи якобы для того, чтобы осаждать оплот насолившего Сиксту синьора Монтоны; папский кондотьер Джанфранческо де Толентино собирал подкрепление в Имоле, а еще один, Лоренцо Джустини – в Читта ди Кастелло. Кажется, Риарио предусмотрел всё. Путь отступления для себя в том числе, хотя об этом он старался лишний раз не думать. В общем, приготовления и раздумья замучили его настолько, что когда к нему привели нежданного посетителя – посетительницу – Риарио грешным делом решил, что его одолел бред от переутомления. * Маневренность выходила откровенно скверная. Леонардо раздраженно вздохнул и едва не смел со стола покрытые чертежами листы. Нужно менять конструкцию. Полностью. Снова отойти от идеи купола и вернуться к концепту птичьих или мышиных крыльев. Купол хорош для того, чтобы спускаться вниз, но не для того, чтобы лететь по прямой, не полагаясь целиком на прихоти ветров и погоды. Дверь распахнулась без стука, и, увидев вошедшего человека, Леонардо вообразил, что от умственного перенапряжения и бессонных ночей у него начались видения. В комнату в сопровождении Риарио ступила Ванесса, а что бы Ванессе делать здесь? Если только… Радость встречи, которой сменилось ошеломление, стремительно превратилась в подстегнутый тревогой порыв злости. – Ты, – проговорил он, вперившись ненавидящим взглядом в Риарио, – да как ты… – Она здесь по собственной воле, – перебил Риарио примирительным тоном. – Ее никто не заставлял. Ванесса, разглядывающая Леонардо во все глаза, согласно кивнула. Леонардо сделалось немного стыдно. После испытания крыльев Риарио изменился, как-то притих и присмирел. Зо, тоже заметивший это, твердил, что не к добру. Леонардо подозревал, что друг прав, но хотел надеяться на лучшее. Обиженным Риарио не выглядел, но с его умением безукоризненно скрывать эмоции… Да какое вообще ему дело, обиделся граф или нет? – Я вас оставлю. – Риарио вежливо кивнул, почти поклонился Ванессе и исчез за дверью. Леонардо поднялся и вышел из-за стола, зачем-то обтирая руки о рубашку. – Я думала, он зверь какой, а он такой учтивый, – прошептала Ванесса, вслед за чем взвизгнула и бросилась Леонардо на шею. Они долго кружились по комнате и целовались. Стоило им вроде бы успокоиться и отстраниться друг от друга, как Ванесса хватала его за руки, окидывала восхищенным взглядом и снова принималась чмокать куда придется. – Он опасный человек, милая, лучше держаться от него подальше. – После продолжительного перерыва в едва начавшейся беседе фраза прозвучала довольно неуместно. – Но не будем о графе Риарио. Что привело тебя сюда? Ванесса погрустнела и опустилась на табурет, привычно сбросив с него бумаги и кисти. – Видишь ли, мои родичи недавно взялись разводить овец. Все началось замечательно, но когда овцы стали котиться, родилось несколько десятков ягнят с одним глазом среди лба… – Да что ты такое говоришь? И я узнаю об этом только сейчас? Леонардо досадливо вздохнул. Несколько десятков! Какой замечательный материал для изучения! – Они не хотели, чтобы новость об этом разнеслась по округе, но слухи все равно пошли, и теперь соседи косо на них поглядывают, а шерсть продается из рук вон скверно… Заполучить бы парочку таких, а еще парочку – живьем. Но бедняги наверняка родились мертвыми или же скончались вскоре после рождения. К своим созданиям природа даже суровее, нежели люди к уродцам и убогим. И едва ли крестьяне догадались сохранить трупики. – Позвали священника, однако он помочь ничем не смог. Если то же повторится следующей весной, то моих родичей ждет разорение. Мы совершенно не знали, что делать, – продолжала Ванесса, – но потом я подумала, вероятно, ты что-то в этом смыслишь. Зо некогда проговорился мне, что раздобыл двухголового теленка для твоих исследований. Найти тебя было нелегко, надо сказать, однако Джулиано сумел навести справки… – Что за Джулиано? – ревниво прервал ее Леонардо. Она слегка покраснела. – Брат Лоренцо. Леонардо присвистнул. – Ого! Простая подавальщица крутит шашни с братом Великолепного? – Да ну тебя, – Ванесса стукнула его по плечу. – Почему сразу шашни? Ты же знаешь Джулиано, он всегда готов помочь, за то народ его и любит. – А то, как же не помочь прелестной девице, – ухмыльнулся Леонардо. Спустя мгновение он помрачнел. – Ну конечно я бы с радостью поехал с тобой. Но… ты же видишь, в каком мы положении. Я сильно насолил графу Риарио, и отпускать нас он не хочет, пусть мы ему и не нужны. – Давай соврем, что это происки ведьм, – предложила Ванесса без особого огонька. – Скажем, что моя тетка видела, как к отаре бежала черная кошка или что-нибудь в том духе. – А он приедет и твою же тетку ведьмой объявит, – с горечью усмехнулся Леонардо. – Или, того хуже, тебя. У него ведь на тебя зуб, ты знала? Еще с той поры, как мы подшутили над Маццей. Ванесса побледнела. – Я полагаю, он об этом уже позабыл, – поспешил Леонардо ее успокоить, – однако напоминать лишний раз не стоит. Безусловно, я спрошу у него… * – Нет, – решительно заявил Риарио, стоило Леонардо передать ему просьбу Ванессы. – Досадно, но донна Москелла напрасно проделала весь этот путь. Ты никуда не едешь. Леонардо, хоть был изначально настроен на отказ, решил поупираться. – То есть, куры – уважительная причина, а овцы – нет? – уточнил он. – Из-за яиц, отложенных той курицей, в твоем разлюбимом городе мог начаться мор, – не смутился Риарио. – От одноглазых ягнят никому вреда нет, кроме репутации владельцев отары. Подобные мелочи в компетенцию Святой Церкви не входят. Ага, если бы по этому же делу тебя отправил Сикст, ты бы про компетенции Святой Церкви молчал в тряпочку и полетел бы как миленький, подумал Леонардо, но вслух лишь возразил: – Когда мы начинали то дело, про вероятность мора ничего известно не было. Как знать, вдруг и тут все окажется куда серьезнее, нежели чудится на первый взгляд. – Отправной точкой было превращение в птицу, – парировал Риарио. – Тоже серьезное дело. Не пытайся меня уговорить, да Винчи, мне сейчас совершенно недосуг возиться с подобными вещами. – Так тебя никто и не заставляет, – уже из чистой вредности сказал Леонардо. – Возиться буду я. – Не будешь, – отрезал Риарио и отвернулся, давая понять, что разговор окончен. * На следующее утро они все вместе, за исключением Нико, который уже привычно остался в Риме в качестве заложника, выдвинулись во Флоренцию. Леонардо едва верил своей удаче и большую часть путешествия помалкивал, опасаясь, что Риарио передумает и велит поворачивать обратно. Тем более, что выглядел тот хмурым и рассеянным. Только к концу третьего дня пути он рискнул поинтересоваться, как вышло, что граф изменил решение касательно важности рождения ягнят-циклопов. Риарио посмотрел на него так, что Леонардо почудилось, будто он сейчас недоуменно нахмурится и спросит: «Каких еще ягнят?», но граф только едва заметно поморщился и расплывчато пояснил, что у него вдруг возникли неотложные дела во Флоренции, а ежели останется свободное время, можно и насчет ягнят разузнать. Пока Риарио хлопотал по своему поручению, каким бы оно ни было, Леонардо успел нанести несколько визитов родичам Ванессы. Овцы выглядели абсолютно нормальными и здоровыми. К радости Леонардо, тушку одного из ягнят хозяева догадались сохранить в кадушке с солью. Увы, чучельники из них были никудышние, и тело пребывало в бедственном состоянии, но даже так было видно, насколько сильно деформирован череп несчастного животного. – У них были морды плоские, как лицо человеческое почти, – поведала тетка Ванессы. – Язык наружу и большущий глаз аккурат посередке лба. Понятно, дыхалка у них была с такой мордой никакая и молоко кушали плохо, так за два-три дня подохли все. – Она покачала головой. – Оно и к лучшему. Выросли бы из них ярки да бараны, что б мы с такими страшилищами делали? И без того по округе судачат, что наши овцы демонов рожают. – Демоны тут не при чем, – решительно заявил Леонардо, когда они вместе с Зо и вырвавшимся из водоворота дел Риарио бродили по просторному пастбищу. – Вернее всего, какой-то сбой в теле суягных маток. Но что стало его причиной? Вопрос остался риторическим. Они приближались к вершине холма, когда Риарио вдруг остановился и прислушался. – Кто это там? – спросил он. Леонардо и Зо, переглянувшись, дружно пожали плечами и взбежали на холм. На пологом склоне с другой стороны обнаружилась группка из десятка хорошо одетых молодцев. Скользнув взглядом по их лицам, Леонардо похолодел. Зо подле него приглушенно выругался. Леонардо радовался, что перед приходом сюда Риарио поручил швейцарцам какие-то задания и распустил их. Зря. Прямо сейчас он не отказался бы от подмоги. – Что такое? – их состояние не укрылось от Риарио. Граф положил руку на рукоять меча, но вытаскивать оружие не стал, видя, что ни Леонардо, ни Зо не пытаются схватиться за клинки. – Кто эти люди? Один из юнцов обернулся и просиял. – Леонардо! Какая встреча! – он с легкостью взбежал на холм и обнял опешившего Леонардо, будто лучшего друга. Уткнулся носом в шею, громко втянул воздух. Леонардо содрогнулся, пытаясь сообразить, как выйти из ситуации с наименьшими потерями. Однако предводитель incubi – а это был он собственной персоной – кажется, был настроен вполне мирно. Вероятно, сыт. – Мне тоже приятно видеть тебя, э… – Леонардо осекся, сообразив, что имени его не знает. Да и откуда бы? – Эрнесто, – безмятежно подсказал тот, отстранившись. Остальные incubi обступили их, и, хотя держались расслабленно и дружелюбно, Леонардо стало тоскливо, будто перед дракой, когда отлично знаешь, что перевес отнюдь не на твоей стороне. – Что вы тут делаете? – Зо не был бы самим собой, если б даже в таком шатком положении не начал острить. – Овечек… того? – Он качнул бедрами едва заметным, но вполне узнаваемым движением. Леонардо мысленно схватился за голову. Ну спасибочки, Зо, удружил. Твоим языком бы печь выметать, ежели не что похуже. Среди юнцов раздались смешки, а Эрнесто широко улыбнулся и кротко ответил: – Нет. Повисла тяжелая тишина. – А мы тут пытаемся узнать, отчего в начале весны ягнята одноглазые народились, – поспешил нарушить молчание Леонардо. – Вдруг какое злое волшебство. Эрнесто медленно оглядел пастбище, словно прислушиваясь, потом энергично мотнул головой, аж волосы взметнулись. – Нету здесь никакого волшебства, ни злого, ни доброго. Ну, помимо… – он быстро подмигнул Леонардо. – Если спросишь меня, я бы заподозрил чемерицу. Вот оно что! Леонардо был знаком с этим растением. Его экстракт хорошо вылечивал чесотку и вшивость, но само оно было ядовито. От него умирали пчелы, животные и люди тоже могли отравиться. Только он не знал, что оно вот так действует на плод в утробе. – Мне случалось становиться свидетелем подобного бедствия несколько… лет тому назад. Судя по заминке, не будь тут Риарио, в ней должно было уместиться слово «десятков», если не «сотен». – Я не видел здесь чемерицы. – Травка была высокая и заметная, с крупными складчатыми листьями и пушистыми метелками на верхушке. Эрнесто пожал плечами. – Вероятно, ее уже съели или вытоптали. А то и завистливые соседушки подбросили. Леонардо сделал мысленную заметку зарисовать чемерицу и отдать рисунок родичам Ванессы, чтобы те тщательно обыскали пастбище. А еще посоветовать хорошенько присматривать за овцами по весне. И за соседями заодно. – Ну спасибо тебе, – сказал он. Хотел полушутливо добавить: «Буду должен», но вовремя себя одернул. С нечистью шутки плохи, а неопрометчиво розданные обещания и того хуже. – На здоровьичко. – Эрнесто развернулся и махнул рукой: компания двинулась за ним. Леонардо схватил Зо и Риарио за рукава и повлек в другую сторону настолько быстро, насколько можно было передвигаться, не срываясь на бег. – Ты так и не ответил, – граф слегка упирался и норовил обернуться. – Кто эти люди? – Они не люди, – коротко ответил Леонардо. – Держись от них подальше. – Что? – Пиявки, – любезно пояснил Зо. – Сцапают тебя и конец. – Выпьют всю мою кровь? – скептично уточнил Риарио. Леонардо вскользь удивился, что граф не пытается немедля дать обратный ход и попытаться «очистить землю от скверны», невзирая на явное численное превосходство противника. По всему казалось, что его ум полностью занят какой-то заботой а там хоть трава не расти. Небось, прослышь он о шабаше ведьм ближайшей ночью, сказал бы, что зайдет в следующий раз. – Это еще не самый худший вариант, – пробормотал Леонардо, отгоняя замелькавшие перед глазами картинки, которые за минувшие годы ничуть не потускнели. Риарио озадаченно хмыкнул и не стал требовать пояснений, и Леонардо решил пока ничего не рассказывать. К нынешнему делу uncubi никакого отношения не имели, напасть на них не пытались, так что едва ли графу нужно знать об этих кровопийцах все неприглядные подробности. * На торжественную мессу Леонардо не пошел, считая, что ему там делать нечего. Учитывая великий праздник и визит одного из папских кардиналов (очередного родственничка, небось, тьфу), народу в Дуомо обещало быть столько, что яблоку упасть негде, наверняка, весь город соберется. Уж лучше обождать, пока горожане выйдут на улицы, и хорошенько повеселиться. Риарио на мессу не пошел тоже, и в мысли Леонардо закралась тревога. Чтобы капитан-генерал Церкви да в эту самую церковь на величайший праздник не пошел? Немыслимо. Неужто он настолько презирает Флоренцию, что даже в местный собор заходить не желает? Предположение было смехотворным, но спрашивать Леонардо побоялся. Улизнув из дома, что оказалось легкой задачей, потому как сам Риарио на него вообще внимания не обращал и швейцарцам, очевидно, указаний не оставлял, он отправился бродить по городу. Зо в знак солидарности также проигнорировал службу и остался дома прикрывать отсутствие Леонардо на случай, если Риарио внезапно о нем вспомнит. Совершенно неудивительно, что вскоре ноги вынесли Леонардо на Соборную площадь, к Дуомо. В который раз – и всякий, как впервой, – он с благоговением разглядывал величественный фасад, облицованный белым и черным мрамором, и грандиозный купол, увенчанный шаром, сваренным из восьми листов меди при помощи огненных зеркал, лениво раздумывая, не стоит ли сделать несколько зарисовок. Набросков Дуомо у него накопились десятки, если не сотни, однако такой красоты и полета архитектурной мысли много не бывает. И тут приглушенный шум внутри сменил тональность. Насторожившись, Леонардо медленно приблизился к главному входу и прислушался. Гул голосов становился все громче, а потом ворота распахнулись и вместе с диким воплем: «Купол падает!» наружу хлынула толпа. Машинально пригнувшись, Леонардо бросил взгляд наверх, но рассматривать купол времени не было: поток перепуганных горожан едва не затоптал его. Сперва Леонардо хотел бежать вместе со всеми – купол не купол, но внутри явно случилось что-то неладное – однако тут разглядел через головы Ванессу в белом платье и, лавируя между паникующими людьми, бросился к ней. На белом платье угрожающе ярко цвели пятна темной крови. Леонардо схватил зареванную Ванессу, и они вместе осели на пол у самых ворот. К счастью, поток перепуганного люда успел поредеть. Ткань оказалась, насколько Леонардо успел увидеть цела, ран при ощупывании не нашлось, а значит, кровь была не ее. Ванесса вцепилась в его рубаху и прорыдала: – Джулиано! Мертв! Они убили Джулиано! Внутренности словно залило ледяной водой. Это что же, заговор? Кто… И что с Великолепным? Леонардо обхватил руками заплаканное лицо Ванессы и заставил ее поднять голову: – А Лоренцо? Ты видела Лоренцо? – Они убили Джулиано, – проскулила Ванесса, и Леонардо понял, что связных мыслей и речей от нее не добьешься. Выскочившие на Соборную площадь горожане разбежались не все. Некоторые, очевидно, увидев, что храм, вроде, рушиться не собирается, поддались любопытству и остались неподалеку. Поручив Ванессу попечению смутно знакомых женщин, которые тут же принялись ахать и охать над ней, Леонардо помчался в собор. Внутри примерно полтора десятка мужчин сцепились в схватке, но первым делом взгляд выцепил Джулиано – тот лежал у двери со стороны Виа де Серви, и, судя по количестве крови на нем и вокруг, помогать ему было поздно. Кто-то неподалеку истерично вопил о своей невиновности, у алтаря скорчился мальчик в кардинальских одеяниях – он не то плакал, не то молился. И лишь потом Леонардо рассмотрел Великолепного: на шее сбоку у Лоренцо выступила кровь, но он был жив и защищался как лев, намотав на руку накидку и отмахиваясь коротким мечом. Леонардо не питал особых надежд на то, что он успешно отобьется от нападающих, – требовалось куда-то его спрятать. Обращать на себя внимание не хотелось. На пару мгновений зайдя за ряды сидений, Леонардо перекинулся, серой молнией метнулся по проходу и впился теснившему Лоренцо человеку в ногу пониже колена. Тот заорал и свалился. В мыслях промелькнули чертежи внутренней конструкции Дуомо. Вот оно! Лоренцо взглянул на Леонардо бешеными глазами. Соображает он что-нибудь? Или придется гнать, как барана, покусывая за ноги? Опасная затея. Как бы тут самому под меч не угодить. Леонардо проскочил мимо дернувшегося Лоренцо, задев его боком, и заскулил, всем телом указывая в сторону нужной двери. Великолепный, судорожно оглянувшись, недоуменно поморщился, но потом лицо его просветлело. Перепрыгнув через деревянную ограду в хоры, он проскочил перед алтарем и скрылся в северной ризнице. Еще несколько человек, отражая удары, последовали за ним и захлопнули тяжелую дверь. Леонардо успел заметить, как каноники уводят мальчишку, а потом все, кто еще оставался в соборе, поспешили наружу, и Леонардо, быстро превратившись обратно и одевшись, последовал их примеру. В уличной суматохе никто не обратил на него внимания. В городе что-то творилось, но никто не понимал, что именно. Леонардо не пытался вернуться: чутье подсказывало ему, что Риарио на месте он не найдет, так что он просто бродил по улицам, наполненным встревоженными, зачастую плачущими людьми. Полдень и колокольный звон застали Леонардо на площади Синьории, а потом вдруг из прилегающих улочек на площадь хлынули вооруженные солдаты, много, около сотни. А вел их знакомый человек – Якопо Пацци. Старый банкир кричал: «Народ и свобода!» Так вот оно что. Пацци. Пацци вздумали устроить переворот. Леонардо понимал, что в одиночку ничего не сделает и по-хорошему нужно уносить ноги. Развернувшись, он кинулся к ближайшей улочке. Кто-то врезался, едва не сбил его на землю, но он с силой оттолкнул человека и петлял по подворотням, пока опасность, вроде бы, не миновала, а потом привалился к стене, чтобы отдышаться. Паху и ногам стало горячо. Леонардо недоуменно опустил голову. Да, стыдно сказать, он порядочно перетрусил, но ведь не настолько, чтобы… Низ рубахи и передняя часть штанов были обильно пропитаны кровью. Ноги разом ослабли, подкосились, и Леонардо, съехав по стене, завалился на спину. Тут появилась боль: живот начало жечь, как огнем, однако острая боль скорее растекалась по коже, нежели гнездилась внутри, будто на нем разложили костер. Приподняться он не смог, но опустил руку и нащупал сперва длинный порез на ткани, а затем и рану под ней. Он поднес окровавленную руку к лицу и долго смотрел на нее. На мокрые пальцы вдруг спустилась желтая бабочка, а потом рука расплылась, и бабочка превратилась в мутное пятно, но он продолжал чувствовать, как она ощупывает кожу холодными лапками и хоботком. Как же глупо будет умереть вот так! Цепляясь за остатки сознания, Леонардо перекинулся, выбрался из окровавленной одежды и пополз. * Если долго грызет ощущение, что катастрофа неминуема, когда катастрофа все же случается, невольно испытываешь облегчение. Всё, что могло пойти не так, пошло не так. Чертов Джулиано, будь он неладен, пожаловался на плохое самочувствие и сообщил, что на мессу, так и быть, пойдет, а вот на пир после нее уже нет. Делать нечего: пришлось вершить справедливость прямо в храме. Риарио сам не был от такой перспективы в большом восторге, но умел поступиться принципами в случае необходимости, а вот проклятый Монтесекки наотрез отказался проливать кровь в доме Господнем. Снова смена плана – ответственное поручение возложили на плечи двух священников. Неудивительно, что толку из этого вышло мало, ведь Монтесекки был профессионалом, а священники – обычными дилетантами, приученными убивать не более, чем простые горожане. Джулиано погиб, но Лоренцо остался в живых. Учитывая, как он любил брата, Цветущая республика вскоре утонет в крови всех, хоть как-то причастных к покушению. Риарио чувствовал странную легкость, покидая гудящую Флоренцию, еще не сообразившую, что произошло. Начинались уличные беспорядки, повсюду звучали имена Пацци, и все говорило о том, что вскоре случится бойня. Следовало оказаться как можно дальше от города прежде, чем это произойдет. С востока и юга должны были войти папские войска, но наверняка они повернут обратно. Наверное, когда рушатся такие грандиозные планы, положено ощущать горечь поражения, однако Риарио ощущал лишь освобождение и предвкушение. Отбросить все навязанное и обязательное, сделать то, что так давно хотелось. Риарио ехал налегке, с собой у него было только самое необходимое, в том числе карта и два ключа. Все остальное – и остальные – по предварительной договоренности будет ждать в Пизе вместе с кораблем. Он обогнул площадь Синьории по широкой дуге, тщательно вглядываясь в подворотни и тени под стенами. Напрягся, когда там что-то зашевелилось, и выхватил меч. Из переулка выполз крупный пес и потащился вдоль стены, оставляя за собой кровавый след. Небось, пырнул кто-то мечом. Lerciume, собаку-то за что? Риарио стало жаль подыхающего пса, но надо было продолжать путь. А потом на собаку упал свет, и Риарио самого будто мечом ударили. Отстраненно подивившись неожиданной силе чувства, он выбранился, огляделся и, вложив меч в ножны, спрыгнул с коня. Пес его словно не заметил и тоненько взвизгнул, когда Риарио быстро приблизился и толкнул его обеими руками в бок, перевернув на спину. Через несколько мгновений Риарио вздохнул с облегчением. Он ожидал увидеть выпущенные кишки, но рана, хоть и рассекала весь живот поперек и обильно кровоточила, была не такой уж и глубокой. – Не смертельно. – Риарио убрал руки, и пес перевернулся на брюхо. – Уж получше, чем в прошлый раз. Кровь льется, как из поросенка, но на тебе же в этом облике все быстро заживает, верно? Я бы поискал, чем тебя перевязать, да надо поскорее… – Тут ему в голову пришла идея, которую он прежде обдумать даже не пытался. – Я отправляюсь на край света, да Винчи. Может, там найдется то, что открывают эти ключи. Может, и нет, но что-то же там да найдется, а в этих землях мне в ближайшее время точно делать нечего. В Пизе ждет корабль. Поплывешь с нами? Надо просто завернуть да Винчи в плащ и взвалить на коня, чтобы не перепачкал все кровищей. Перевязать можно где-нибудь в полях за городом, дай Бог, подохнуть не успеет. Обладая такой же непреодолимой тягой к неизведанному, он станет хорошим компаньоном, да и знания у него имеются в самых разных областях. Риарио приглашающе протянул руку, но пес полыхнул глазами, громко лязгнул зубами, и лишь толстая перчатка уберегла его от участи распрощаться с пальцами. Перчатка и, пожалуй, то обстоятельство, что всерьез откусить пол-ладони да Винчи все же не пытался. – Ты что же это? – Риарио опешил от неожиданности, тряся саднящей рукой. – Из-за Медичи? Пес зарычал, прижимая уши. – Глупец. Думаешь, Лоренцо вам тут идеальное государство построит? Мечтаааатель. Пес клокотал, не умолкая. Риарио поднялся с колен и вернулся к коню. – Он тиран и, как всякий тиран, желает лишь золота и власти, – проговорил он уже из седла. – А вам объедки кидает, – и добавил с намеком: – Как собакам. Да Винчи разом умолк, будто поперхнулся, и пополз дальше. Риарио решительно обогнал его, потом еще раз выругался, вернулся, быстро и не очень аккуратно обмотал туловище уже не огрызающегося пса отрезанной полосой плаща и поехал своей дорогой, более не оглядываясь.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Май 2019 – сентябрь 2021