Тайна за семью печатями

«У миссионера идеи нет другого отечества, кроме его идеи» Ренан.

      В добровольно-принудительном порядке, ибо я в любом случае за ним бы пошла, а он в любом случае меня бы за собой потащил, составив Мальбонте компанию, я сидела напротив него, наблюдая за тем, как он ест. Смотрел на меня в ответ он лишь изредка и при этом больше не проронил ни слова.       Я от этого довольно странного, плохо просчитываемого, поведения начинала исходиться в догадках, что будет лучше выдать своё нервное напряжение или же постараться его полностью скрыть. Вскоре я пришла к выводу о том, что можно сработать и на то, и на другое. Сначала накрутить себя, думая о всевозможных подставах от каждой стороны в этой игре на выбывание, а потом внезапно успокоить себя тем, что Мальбонте-то будет гораздо проще победить со мной. А так же о том, что самые беспощадные враги убивают противника, чувствуя при этом лишь отдачу, в худшем случае удовольствие, но не боль.       Время от времени я прикасалась к карману, вшитому в внутреннюю подкладку чёрного сапога, ударяя по нём в ожидании пальцами, зная о камне преткновения и амулете внутри. Их наличие и близкий контакт с ними успокаивали меня, внушая, что от меня сейчас не просто что-то, а довольно многое зависит.       — Угощайся, не стесняйся, Вики.       Я посмотрела на него после этих слов с интересом. Он впервые назвал меня по имени. До этого звучал лишь, придуманный мной псевдоним или местоимение.       — Называешь меня теперь по имени? — с лукавой иронией поинтересовалась я, памятуя с какой издёвкой в последний раз из его уст звучал псевдоним.       Мальбонте с пристальной проницательностью взглянул мне прямо в глаза.       — Мне бы хотелось, чтобы мы были… открытыми друг для друга, — с паузой в речи, предлагающей додумать самостоятельно, и ноткой ориентированного на доверие флирта, выдал он.       Мне отчаянно захотелось сжать зубы, гневно шипя, как мне всё это не нравится. И не нравилось оно мне из-за того, что я хотела ровно того же, но меня терзали смутные сомнения. Откуда мне было знать, что он сам может полностью открыться предо мной, а не желать чтобы это сделала только я.       Мальбонте вернулся к завтраку, продолжая окидывать меня странным заговорщическим взглядом. В ответ на что я смотрела взглядом, из разряда: я знаю, что ты знаешь, но я не знаю, что конкретно ты знаешь. Мне пришлось тут же просчитывать, что же в очередной раз он задумал. И в какую игру совместных провокаций придётся сыграть на этот раз.       Меня тут же охватило волнение. Руки задрожали — я боялась поднять их из-под стола. Глаза начали бегать из стороны в сторону, я не могла их унять. При том, что крайне необходимо было их унимать, ибо моё поведение со стороны должно было выглядеть очень подозрительно.       Заметив мою нервозность, Мальбонте отложил приборы и остановил на мне до ужаса серьёзный взгляд.       Мы продолжали играть в молчанку. Но брать себя в руки было просто необходимо.       Я глубоко вздохнула и медленно выдохнула. Выпрямила спину и спокойно положила кисти на стол. Затем задрала подбородок и без страха посмотрела на Мальбонте. Я прекрасно помнила о том, как реагировала на него в его покоях. Прекрасно помнила то, приходившее ко мне спокойствие, когда в состоянии покоя находился он. Помнила насколько заразны для меня его эмоции. И осознавала, что эти чувства интерпретирую, видоизменяю и направляю уже я. Сейчас же он явно, полностью уверен в себе и своих возможностях, следовательно можно испить и это его эмоциональное состояние, как валерьянку из флакона.       Мальбонте некоторое время испытывал меня, потом усмехнулся и продолжил есть. Я так и не поняла понял ли он, что я давно отметила коллективную заразность некоторых эмоций меж демонами. Потому что усмехался он то и дело… по поводу и без.       — Зачем ты пришла сюда? Мне казалось, ты выбрала сторону.       Я еле сдержала самый грубый ответ, рвущийся с языка: «Тебе казалось, тебе очень часто что-то кажется, а когда кажется креститься надо». Потому, что совершать выбор, на которую из сторон военного конфликта становиться, исходя из одних лишь чувств, как к Бонту, так уже и к Мальбонте это было бы, как минимум, недальновидно. А напирал он своей романтикой и своими историями детства именно на чувства. Чуть ли не разыгрывая начало отношений Отелло и Дездемоны. Чувства-то и эмоции, конечно, были и сопереживание пополам с недоверием, и мои собственные личные счёты к его поступкам, формирующие ненависть. Боль утраты отца, когда мы оба живы, но наша с ним встреча невозможна переживалась особо остро. По остальным погибшим я так же скорбела, но большинство из них я знала крайне недолго. Потому и на фоне первого лишения меня отца, а вместе с тем и спокойной жизни, всё остальное меркло. Даже встреча с матерью, развенчавшая её идеализированный отцом и утратой в раннем детстве образ, не дала и проблеска надежды на спокойствие, доверие, взаимопонимание и уют. Друзья… я даже не всегда понимала, что они во мне видят, чего не замечаю я сама. Ведь с самого начала, я не особо-то и скрывала свои взгляды на мир. Да, я при этом была способна спасти их жизнь, оказать заботу и поддержку. Однако как и сам Мальбонте усиленно подводила к разрушению их ценностей и преобразованию их на новый лад. Выходило, что мне нужна их жизнь, но мне плевать на их представления о счастье. А потом началась война… Рыдать же по каждой смерти в этой бойне от чужих рук, когда я так же замарала свои руки в крови, я видимо была не готова.       Я во многом тогда именно благодаря этому и улетела из лагеря. Он заставил меня почувствовать себя наивной идиоткой, которая может быть слишком ведома одними лишь чувствами, которая испугалась того, что уже натворила. А тогда в тюрьме, в цепях, я чуть ли не произвела переоценку всех своих ценностей. Когда ощущала собственную вину в невыдаче военных тайн в том, что до начала полномасштабных боевых действий, активно агитировала за них, плохо себе представляя, что это такое.       Хуже всего, что отказаться от своих убеждений я так и не смогла. И от того металась из стороны в сторону, помогая то одним, то другим. От того я и чувствовала вину за свою безответственность. Ощущая к Дино влюблённость и влечение я не хотела поступать с ним хуже его отца, которого он готов был убить, если тот начнёт угрожать мне. Ведь для него «честь была важнее крови». Но понимала при этом, что я втихую играю на руку Мальбонте, не понимая до конца даже то, «За что» он выступает. И да, мы всё это время были с ним заодно, однако лишь в том, что противники у нас были общими. А это должно было быть очевидно и мне, и ему.       — Мне казалось, ты уничтожишь меня, если эта сторона не будет твоей! — понимая, что это ответ форменной предательницы всего чего только можно, для которой важнее всего её собственная жизнь, отозвалась я.       Он после моих слов многозначительно посмотрел на меня, потом перевёл взгляд на кружку стоящую рядом с тарелкой, и спокойно ответствовал:       — Кто знает, может, твоя еда отравлена.       Я тихо взмолилась мирозданию, чтобы ему поступок моей матери был известен, за счёт какой-нибудь очень гнидской разведке. Второй вариант меня пугал гораздо больше… Он значил, что мы давно друг у друга под колпаком, невольно разделённых, насыщенных сильными чувствами, воспоминаний. И, если бы я его действительно считала врагом то совершила бы суицид ещё в тот момент, когда окончательно убедилась в разделённой силе и видениях. Тогда у него не было бы ни части силы, ни дополнительного шпиона в стане врага.       — Ты видишь, чтобы я ела? — вот уж что-что, есть мне точно не хотелось, вне зависимости от того была еда отравлена или нет.       Я не могла на неё даже смотреть, боялась что затошнит.       — Не доверяешь мне? — он смотрел на меня с очередной ухмылкой, я на него гневно.       — Не вижу причин доверять кому бы то ни было, — имея в виду на данный момент вообще всех, в том числе себя, ответила я.       У меня горели щёки. Горели от стыда, а не от смущения. Ему можно было верить, только в том случае, если бы он меня перестал считать врагом, себе ровно в том же.       — Я слышал твоя мать умерла. Мне жаль, — на этот выпад я лишь вздёрнула брови.       — Оставь свою жалость при себе, — сказала, как отрезала, я. — Если бы она выжила, кто бы её убил вероятнее всего?       Мальбонте чуть замешкался с ответом, но быстро нашёлся.       — На меня намекаешь? — с крайне мрачной ухмылкой спросил он. — Ребекка не была моим врагом. Мой враг — Шепфа, не — она.       — А ты? Ты ей не враг? Она бы с тобой в бой не вступила? А ты бы защищаться не начал? Так я в это и верю!..       Он снова отложил приборы и снова посмотрел на меня, теперь с каким-то вопросом. Он читался, как в его позе, так и во взгляде.       — Зачем ты здесь?       — Пришла за ответами, — тут же отозвалась я, вновь думая о том, что, если не ответит Мальбонте, не ответит уже никто.       Он то и дело вскрывал покровы лжи. И вскрывал действиями. Показывал то на своём, то на чужом примере, что слова без дел — пустой звук. Порой вскрывал действительную работу законов этого мира, как словом, так и делом. Когда выходило, что действительный жизненный закон Равновесия в том, что у любого выбора есть последствия и неважно кого, куда перевесит и сколько их будет. Закон гласит, что у любого выбора есть цена. Этот закон, в принципе, нарушить невозможно… А значит, никто и никогда не мог быть плевком в этот закон. А социального Равновесия в Поднебесье не было и нет лет неизвестно сколько. Мальбонте нарушил и пошатнул только стабильность мировых устоев, не более того. Откуда ему всё это было известно, было пока неясно. Возможно, тайна заключалась в том, какие сказки и легенды, чтобы успокоить и чем-то занять рассказывали Бонту серафимы и архангелы. Возможно, что-то дало наблюдение за жизнью мира из вечного мрака. Возможно, эти схемы действий он уже соединил.       — Ты их не получишь, — спокойно выдал он.       Ясно. Значит, не получу! Опять же проверяешь, на что я готова пойти в хищной агрессии поиска понимания…       — Получу!       Губы Мальбонте дрогнули, кончики изогнулись, но остались на месте и не поползли вверх. Он сдержал довольную улыбку. Потом спокойно и неторопливо доел, явно не торопясь заговорить со мной. После чего вытер рот салфеткой и махнул рукой.       — Если хочешь что-то сказать мне сейчас самое время.       Это «Самое время» тут же лампочкой зажглось в моём сознании. В прошлый раз, в лагере, он говорил про «рано» и, что я, по его мнению, «ещё не готова». А теперь «самое время», да?       — А тебе мне сказать нечего? Кто желал открытости меж нами? Это я предлагала? Предложение твоё, значит первый ход нацеленный на открытость — твой! Ратуешь за обоюдную открытость, будь готов открываться сам, так как предлагаешь равенство, — я понимала, что вот сейчас уже не отступлю.       И опять не отступлю вне зависимости от того, кем мы друг другу окажемся в итоге. Если, он внезапно таки станет мне врагом, мне необходимо знать, что и как он собрался делать и как именно сделано то, что многие почитали невозможным, чтобы его остановить. Если окончательно станет союзником, то тоже самое нужно узнать за тем, чтобы не помешать ему даже случайно и быть в состоянии помочь реализации дальнейшего плана. Я слишком много сил угробила на то, чтобы распространять и дорабатывать его идеи в своём понимании. Слишком многое положила, как ставку, на стол рулетки, чтобы не предавать себя, свои взгляды и его дело.       — Что ты хочешь услышать? — с ухмылкой, и по ходу немного забавляясь, спросил Мальбонте.       Я немного растерялась. Четко формулировать свои вопросы на эмоциях я не могла. А этот кадр умел отвечать на вопросы, лишь так как выгодно ему самому, хоть и полно раскрывая какую-то определённую часть желаемого мною.       — Как тебе удалось взять ключи от врат Шепфа? Не было такого существа кроме самого Шепфа, кто мог бы прикоснуться к ним. Кто ты такой? — моё сердце рухнуло, когда из меня вырвался последний вопрос, ибо его манера ответов на него мне уже была известна.       Хотя «что же он такое-то наконец» меня и интересовало. Вот только Бонт на подобный вопрос ответил, что он — ангел. На заданный мною вопрос, кто посылает видение, прозвучало только имя.       — Я сын ангела и демона.       — Что это меняет?       — Очень многое.       Я хотела начать материться ему в лицо, но понимала, что задаю тупые вопросы, получая на них не менее тупые ответы.       — Это делает тебя фиолетовым орком*? — внезапно озадаченно спросила я.       — Кем?       — Ты когда-нибудь видел фиолетового орка*? — я из-за всех сил старалась не смеяться, сохраняя серьёзную мину. — По выражению лица вижу, что не видел. А они есть. Значит работает.       — Вики, ты с ума сошла? Давай ты будешь нормальные вопросы задавать, — внезапно пошёл на попятную Мальбонте.       — Хорошо. Откуда ты узнал, что можешь прикоснуться к ним? — вновь устроила проверку я, с целью узнать ответит ли он нормально или продолжит издеваться и щетиниться, как ёж.       — Действовал наугад.       Вот тут уж я начала как-то несерьёзно нервно хихикать.       — Ну, вот а ещё не понял кто такие фиолетовые орки. Ты и есть фиолетовый орк, действовавший наугад, на одной лишь вере в себя и варп**. У тебя красные шашечки на ногах не нарисованы, чтоб быстрее бегать? — я немного помолчала и продолжила. — А если серьёзно ты никогда так не действуешь. Так что это не так.       — Думаешь?       Я прикрыла глаза, чтобы не видеть его самодовольное выражение лица, понимая, что если продолжу смотреть, кто из нас окончательно выйдет из себя и мы, в лучшем случае, убьём друг друга. Ибо у него одна сила, которую он может контролировать, а у меня целых две, проявляющихся чаще всего бесконтрольно.       — Откуда ты узнал?       — Мне сказали.       — Кто? — я уже переставала выдерживать натиск этих тупо прямолинейных ответов, когда они к тому же все соответствуют форме заданного вопроса.       — Почему ты считаешь, что имеешь право допрашивать меня?       — Это не допрос, — с апломбом уточнила я, сама усомнившись в том, что это не допрос, — Но я хочу знать.       — Мало ли чего ты хочешь.       Первым моим желанием после этого ответа было лечь прямо на лавке и официально объявить, что более я не буду помогать никому, мешать тоже. Потому как похоже, что всем плевать на то, что хочу я сама. Все пытаются внушить мне свои цели при полном безвозмездном следовании им. И, если в некоторых случаях я могу что-то обернуть и в свою пользу то сейчас… Цитадель ждёт того, что я просто из благородства буду служить идеи сохранения мира и стабильности, которую сама же Цитадель и нарушает, как только ей это зачем-то нужно. Мальбонте ждёт, чтобы я ему доверяла и следовала его идеалам, даже не понимая их до конца. Не понимая, как они образовались и из чего растут. А идеи с потолка не берут.       — Ты нервничаешь, почему? — внезапно задала очередной вопрос, заметив напряжение во всей его фигуре.       — Потому что ты задаёшь не те вопросы.       Ладно щеголяешь собственной силой, чего-то хочешь по праву якобы сильнейшего, могу и так:       — Во мне часть твоей силы. Я могу быть на твоей стороне, а могу быть против. Ты предложил мне перейти на твою сторону, но что-то скрываешь от меня. В чём же то предложение было получше? Ты ничем не отличаешься от ангелов, просто у тебя свои цели, у них свои. Как можно подчиняться тому, кого не понимаешь? Зачем тогда вообще подчиняться? Я могу быть верной и преданной девочкой, но бессмыслицу я творить никогда не стану! Мне вон мать не объяснила с какой целью она травила Йора, и что произошло? Я же потом пожалела, что мы этого не сделали, потому что мне было слишком легко её понять! Хочешь чтобы я разочаровалась в тебе ровно по тому же пункту, по которому я разочаровалась в Цитадели?       Он вскочил из-за стола, бросился ко мне и угрожающе навис надо мной, пользуясь даже преимуществом роста и вторгаясь в личное пространство.       — Хочешь знать что я скрываю?!       Сердце заколотилось в ужасе от его близости о грудную клетку, будто бы желая пробить её и выскочить в панике наружу. Заколотилось от неизвестности и непредсказуемости событий. Ему хватило бы одного движения, одной неконтролируемой вспышки гнева, чтобы убить меня. Но именно эта паника и придала мне сил. И я всё равно прокричала ему в лицо:       — Да, хочу!       Мальбонте отпрянул, немного успокоившись. Как ему в этот момент только самообладания хватило? Мы же тут грызлись, как два супруга при делёжке имущества в суде!.. Или ему именно эта грызня порой и нравится? Тот самый «непокорный образ мысли»***, в несколько ином смысле.       — Хочешь знать главный секрет небес? Что от тебя и всех вас скрывают ваши идеальные ангелы? Что скрывает Шепфа?!       Я почувствовала смертельную усталость. Сколько можно повторять?       — Хочу.       — В таком случае sapere aude****, Вики.       Он развернулся ко мне спиной, на которой было выжжена не то татуировка, не то клеймо, не то ещё что-то подобное. Круг, вписанный в него недорисованный в основании треугольник с намётками козлиной морды внутри, и пять букв начертания которых было сложно не узнать, ибо картины Рембрандта я видела. Иврит без огласовки. Похожие буквы были на полотне «Моисей разбивающий скрижали завета».       — Что… что это? — я начала думать, что, если я сейчас с испугу не подохну, это будет настоящим чудом.       И боялась я уже отнюдь не его, я боялась за него. И когда Мальбонте обернулся ко мне лицом на нём читалось лёгкое довольство моей реакцией.       — Клеймо того, кто вёл меня всё это время. Клеймо того, чей шёпот я слышал с самого рождения.       — Шёпот… я тоже слышала его! — я тихо радовалась тому, что мы наедине.       А то наш разговор начал звучат, как диалог двух анонимных шизофреников, обсуждающих свои почему-то аналогичные истинные галлюцинации. А этот бессмертный ещё пытался доказать, что он не сумасшедший. Насколько должно было измениться восприятие реальности, если самыми близкими с рождения разумными существами, будет мать и Шёпот? Если вспоминать в каких ситуациях я его слышала то… меня передёрнуло. В один из самых первых разов, когда он появился, он был призывом к спуску курка на врагов в Сирии на земной войне. Это было в тот момент, когда я и понять-то не могла где свои, где чужие солдаты, что меня и остановило. Я слышала Шёпот «селящий безумие в сердца людей» здесь в лагере, в застенке. Он негромко раздался при нашем с друзьями побеге из него. Тогда ему удалось лишь замедлить мой отлёт. И в последний раз в Долине Смерти он утверждал «Что спасти их всех, можно лишь став им врагом». Я тогда ещё подумала, что это Мальбонте немного — дурак, ибо спасти всех бессмертных, что дохли в войне, как мухи было просто нереально.       — Из-за моей силы, что в тебе.       — А черпать я её из тебя начала ещё в башне чуть до первой встречи, так что ли? — не выдержала я, идя на поводу у собственной ревности. — То-то был твой шёпот из вечного мрака или того, кто это клеймо тебе оставил? «Ш-ш-ш, сюда!..».       Под конец речи я тот впервые услышанный шёпот аж передразнила. Мальбонте от этого помрачнел настолько, что стало понятно, что то был не он. И столь же ясно стало то, что он считал по энергии кого и к кому я приревновала.       — Ладно, понятно, можешь не отвечать. Ты судьбою, что причинно-следственные связи называешь?.. — задалась довольно-таки риторическим вопросом я. — Так кто он? Чей это шёпот? Кто нам нашёптывает?       Мальбонте оделся, немного помедлил чем ответить.       — Небеса не знают свою историю. Истинную историю.       Мальбонте начал немного издалека, и я пришла к осознанию, что где-то такое уже слышала. На ютубе примерно так же начинались все видео про плоскую Землю и прочую альтернативную историю человечества.       — Так расскажи мне всё, что знаешь сам, — попросила я, понимая, что истинной истории Небес я не услышу в жизни.       В миру-то бытует далеко не дуализм, а скорее эклектизм*****. На два-то никто кроме Мальбонте поделён не был, группировок-то с разным пониманием, что такое хорошо, что такое плохо куда-как больше.       — Шепфа считают создателем всего. Но это не так. До начала всех времён существовало два могущественных существа. Два брата близнеца. Они создали вселенную, мир.       Но они были слишком амбициозны и сильны. Братья всё чаще стали сталкиваться друг с другом. Один хотел, чтобы его создания ему поклонялись, чтобы боялись и трепетали. Другой считал, что не нужно вмешиваться в мир их детей. Тогда один из близнецов решил, что его брат слишком мягок и равнодушен. Он не заслуживает быть повелителем миров… Шепфамалум захотел свергнуть Шепфа. И началась между ними великая война, которая длилась сотни тысячелетий…       Два брата-близнеца, два божества равные по силе. Но всему приходит конец и их битве тоже.       Чтобы победить, Шепфамалум создал Землю и слабых созданий. Настолько ничтожных по сравнению с бессмертными, что они преклонялись бы перед Шепфамалумом, как он и желал и сделали бы его сильнее.       Голод, болезни, угрозы — Земля пребывала в упадке.       Шепфа не мог смотреть на мучения детей, хоть и не его. И он явился им и подарил им надежду.       К ужасу Шепфамалума люди стали молиться Шепфа, а не ему, их создателю. Шепфа стал сильнее и вскоре сокрушил своего брата.       Но близнецов, что сотворили всё сущее нельзя уничтожить. Тогда Шепфа отправил Шепфамалума в мир Небытия.       Однако в тот момент, когда братья разделились, разделился и мир, что они сотворили. Та часть, что создал Шепфамалум стала миром пламени и ненависти, а та, что Шепфа — благоденствием и чистоты. И были они названы Адом и Раем.       И с тех времён дети Шепфамалума и Шепфа считали, что всегда были разделены и никогда не были единым целым.       Они не знали, что кроме Шепфа их единственного создателя, был ещё один, что теперь заперт в бесконечной темнице, из которой никак не выбраться.       Я не могла подобрать слов и молчала ошарашенная. Кто-нибудь скажите пожалуйста, успокойте меня, что мне не придётся выбирать между Шепфа и Шепфамалумом! Пожалуйста, скажите, что вырисовалось три узурпатора, а не два! Один из которых на данный момент торгует надеждой, но при этом преступно халатен, возможно, лишь потому, что ему самому при этом ничто, в его понимании, не угрожает. А то на мучение людей на Земле он смотреть не мог, а на манихейскую****** войну на небе — может. Смерть сестры Эрагона — трагедия! А сколько детей должно было умереть в военных условиях? Когда мы с Дино только под стенами школы похоронили четверых, попавших в силу возраста под раздачу взрослой мясорубки, в стремлении защитить родителей! Когда второму не известно даже то, что править Землёй можно было, в том числе, и пряником. А так же не особо-то и имеет значение то, что Шепфамалум не в состоянии выбраться из вечного мрака. Он прямо через наш с Мальбонте разум может оттуда миром править*******.       — Но я, единственный выживший ребёнок ангела и демона в период нестабильности, услышал голос Шепфамалума. Он смог связаться со мной по зову крови. Он рассказал мне секрет, — продолжил Мальбонте, переключаясь уже на свою личную историю.       А я вновь поняла, что я чего-то не поняла. Шепфамалум что демонов на собственной крови творил? Он их рожал? Или? У Мальбонте на спине клеймо с ивритом… евреи высчитывают родство по матери до Бога, в качестве отца. В таком случае, по зову крови к нему в голову Шепфа стучаться должен был. По зову крови и еврейской системе родства Мальбонте — ангел. И, вообще, почему по зову крови Шепфамалум не мог с чистым демоном связаться и ему с рождения что-то нашёптывать? Ни один ребёнок, слышавший голос с рождения, быстро бы не разобрался, что он может в том числе и врать и хотеть чего-то ужасного. Шепфамалуму нужен был сильнейший, принадлежащий, в качестве подстраховки, к двум мирам? Ангельская убеждённость в собственной правоте, за которую можно жизнь отдать, и демоническое стремление идти до конца? Действительно опасное сочетание, как Бонт и говорил.       — Я был мал, и однажды в Рождество, когда дети благодарили своих покровителей, родителей, учителей и, конечно же, Шепфа за всё, что у них есть, настала моя очередь…       После этого Мальбонте вновь раскрыл свою память, об определённом им самим событии, и психотриллер начала его жизни снова завертелся передо мной, как в калейдоскопе. Когда я вынырнула из его воспоминаний, я ощутила подкативший к горлу ком ужаса. Всё началось благодаря одному сказанному слову благодарности! Вот уж точно, «в начале было слово»!.. А потом детёныш с испугу грохнул Серафима, который непонятно, что и сделать-то на тот момент хотел.       — Я убил его. Маленький мальчик убил Серафима, которого сложно убить даже искусным божьим созданиям. Это было немыслимо. Это было опасно. Остальное ты знаешь.       Шепфамалум научил меня пользоваться силой и вскоре я смог связываться с ангелами и демонами, приходя к ним в виде шёпота снов и видений.       Тут я прикрыла глаза, вспомнив «Первую встречу с ним». Не знаю уже, смеяться или плакать. А то пришёл во сне, закосил под мёртвую девушку. Пугал кровоточащими малиновыми лепестками. Вещал о том, что «второй раз умирать больнее». Однако тем же самым предупреждал об опасности и давал время на подготовку к ней. Я ещё тогда пыталась предупредить школьную администрацию о грядущей буре, но почему-то многие считали, что я уже тогда была за неё. Ещё тогда, а не после того, как никто не внял этим предупреждениям.       — Если бы не моя оболочка здесь на свободе, я бы не смог выбраться из той тьмы. Я всё ещё слышу голос Шепфамалума, но я не хочу идти по тому пути, что он желает. Его мотивы слишком ужасны. Я хочу создать новый мир, в котором ребёнка не будут преследовать за то, каким он родился. Я рассказал тебе правду, не приукрашивая.       Он замолк, но и я не торопилась с ответом. В моей голове водоворотом крутились мысли. Я уже ни в чём не была уверена даже процентов на восемьдесят. Сначала он говорил, что он хочет убить Шепфа, теперь выясняется, что его нельзя уничтожить. Что он намерен с ним делать? Как-то переубеждать менять порядки при наличии к нему личных счётов и желания прикончить? Было бы, конечно, феерично, здорово, но крайне утопично. Если Шепфа самостоятельно до войны, благодаря 33-ём несчастьям его собственных созданий, во время боевых действий, когда за Мальбонте выступали и ангелы, в том числе, этого не понял… То может ли он вообще это понять? Он вон матери за ребёнка молиться запрещал. Несмотря на запреты на молитвы в некоторых случаях, родителям за детей всегда молиться было разрешено. Молитва-то, в первую очередь, успокоение для того, кто молится, вне зависимости от того слышит ли её Бог или нет. И бесчеловечно лишать кого-то не деструктивных возможностей успокаивать себя. Хотя… уж не взяла ли мать Мальбонте на себя подвиг не по мере, не вела ли бой посредством молитвы с самым древним злом… ну, с точки зрения, Шепфа, разумеется? А, если Шепфа устранять то как? Если у Шепфамалума не вышло при наличии собственных сил, с сотворёнными им демонами и людьми, напитывавшими его эгрегор. Как это должно выйти у Мальбонте, меня, его армии? Да добрая половина его армии должна со страху его ненавидеть. Ости вон мне говорила, что она с ним спит потому, что он сильный якобы демон и монстр. Я тогда помимо шока от этого откровения ничего так и не смогла испытать.       Но моё оцепенение понемногу начало спадать. Я не забывала и о своём изначальном задании: оно подобно дамокловому мечу висело над моей головой, готовое вот вот сорваться на неё. Узнав секрет небес, все тайны и мотивы двух сторон, я всё больше убеждалась, что Мальбонте, по большому счёту, прав, но… был момент, который в наличии второго божества меня несколько пугал. Без него было бы во много раз легче, без него меня не мучили бы смутные сомнения. Повторюсь, не ответит ли Шепфамалум прямо нам с Мальбонте в голову, в случае победы: «Да мало ли чего мы хотим!..»*******?       — У меня есть пара дополнительных вопросов… — меня смерили очень хмурым взглядом, видимо посчитали, что я намеренно тяну время.       — Только быстро, — чувствуя мои очередные сомнения и перевес в свою сторону, ответил Мальбонте.       — Сколько у тебя действительно последователей? Если нас с тобой уничтожит Шепфа, — взгляд Мальбонте при этих словах заискрился от бешенства, но тот быстро взял себя в руки, возможно, благодаря этому «нас». — Будет хоть кто-то, кто сможет продолжить оказывать ему сопротивление? Кто-то, кто смог бы перехватить управление над твоей армией в свои руки? Или без предводителя в лице тебя все отступят?       — А ты как думаешь? — с долей лукавства спросил он.       — Что последователей меньше десяти, а то и пяти. И… Сильный, верный, твоему делу демон полководец-администратор здесь… вряд ли найдётся. За ангелом большинство после «подготовки» к ритуалу не пойдут. — скривившись от того, что из Мальбонте, в случае поражения, вырисовывался никудышный лидер, ответствовала я.       И выходило, что сейчас либо я выступаю на его стороне, приводя его к власти, либо пытаюсь отдать эту власть «непонятно кому», образуя чуть ли не вакуум власти. Потом каким-то образом после смерти Мальбонте, пробиваю его идеи, иначе война, вообще, окажется бессмысленной. Что рождает вопрос Цитадель, Шепфа ненавидят его личность******** или его дело? И что мне скажут, когда выяснится, что я в борьбе с назначенным ими «чудовищем» могу стать ещё большим.       — Вики! — произнёс он таким тоном, будто это было слово: «Решай!» в Долине адресованное Фенцио. — Приблизительно ты права… Но у тебя есть ещё вопросы?!       С чего я окончательно утвердилась в мысли о том, что он знает, зачем по официальным данным я сюда пришла, раз опять форсирует принятие решения.       — А нельзя просто обоим силы обрубить, пропагандируя на Земле атеизм? Эту идейку мне Шепфа подкинул по твоему рассказу, — честно призналась я.       — Так весь наш мир силу и энергию потеряет, а не только Шепфа! — смотря на меня круглыми глазами, ответил Мальбонте, — Это всё?       — Меня послали сюда ангелы, чтобы я уничтожила ключи от врат Шепфа.       Я достала из кармана амулет и камень преткновения. Хлопнула ими по столу и посмотрела на Мальбонте. В моём взгляде плескался одновременно интерес к его реакции и доля вызова, ибо я надеялась, что именно камень преткновения он тогда, при обрезке провизии школе, и назвал второй вещью, способной привести его к победе. Первой-то явно был ключ от врат. А вот камень мог его уничтожить. В противном случае… но ладно, порядок изменить он всё равно «хочет». А, если вторая вещь — я, кто-то станет моим «имуществом*********», если конкретно то мечом*********, всё равно похоже у этого кого-то стокгольмский синдром по отношению к Шепфамалуму. Его-то Мальбонте не жаждет убить. А вот я это божество очень хотела убить, в след за Шепфа, ибо порядок надо менять на что-то новое, а не возвращать земное старое. Потому что большая часть внимания моего Бонта с детства было прикована к «этому».       — Это значит?.. — в очередной раз решил уточнить Мальбонте, видимо зная насколько быстро я умею менять позиции в зависимости от того, что мне необходимо в данный момент.       — Это значит, что я на твоей стороне. «Пришла к тебе с боями зато целиком и полностью», — просто ответила я, без страха смотря ему прямо в глаза. В моей фразе не было никакого сексуального подтекста.       Мальбонте сдержано кивнул, и эта сдержанность удивила меня, как будто за ней он скрыл нечто большее.       — Не буду говорить, что ты сделала правильный выбор. Надеюсь, ты сама в этом убедишься, — негромко, но весомо сказал Мальбонте.       Я на это так же надеялась, хоть и было несколько страшно одного из Всевышних на бой вызвать. При том, что хотелось вызывать уже обоих.       — Окончательно в этом меня убедить сможет только Шепфа, в крайнем случае второй. Всё будет зависеть от того, что они скажут и как себя поведут, — отрезала я.       — Пойдём я покажу тебе кое-что, — с этими словами он протянул мне руку, на которую я долго и растеряно смотрела, но в итоге всё же протянула в ответ.       Мальбонте повёл меня к себе в комнату, не отпуская моей ладони. Ему явно было всё равно, какими недоумёнными взглядами нас провожали члены его армии. Провожали хотя бы потому, что большинство наших то совместных, то не очень решений, происходили не у всех на виду. То, что укрепление связи чувствовал сам Мальбонте, не означало, что после того побега из лагеря он с кем-то делился своими ощущениями. Саферий вон вообще не понял, в чём состоит его вина, если он оглушал вражескую разведчицу.       И в этом состоянии одновременно восхищения равнодушием Мальбонте ко мнению других, неким разочарованием в его лидерских качествах и своеобразным трепетом от проснувшихся в нём джентльменских манерах, я дошла до его покоев.       В самой комнате я остановилась, вновь придирчиво оглядывая помещение, пропитанное теплом, уютом и тревогой Рёриха перед накалом отношений государств до начала первой мировой войны. Меня от взгляда на картину посетила лишь одна довольно мрачноватая мысль что, если бы Мальбонте повесил второй вариант «Ангела Последнего», тема непреклонного возмездия была бы на уровень выше. А так сгущение красок картины, разбавлялось бардаком в комнате: разбитым зеркалом, надеюсь не Небытия, книгой на постели, и книгами рядом с печью на дровах.       Пока я вновь придирчиво оглядывала обстановку, Мальбонте подошёл к ящику, поднял крышку и вытащил ключ. Он осветил комнату. Покрутив его в руках, Мальбонте обернулся ко мне и протянул артефакт.       — Держи.       Я не спешила брать его в руки. Хотелось перестраховаться и какими-нибудь кузнечными клещами взять ключ. Во избежание, как говориться…       — Мне нельзя до них дотрагиваться.       Мальбонте подошёл ко мне, развернул руку ладонью вверх и положил на неё ключ. Я вздрогнула и зажмурилась, но, ничего не почувствовав, открыла глаза. Немного проморгалась и поняла, что я даже не удивлена.       — Ещё одно преимущество силы, что течёт теперь и в тебе, — спокойно проговорил он, забрав ключ и вернув его на место.       — Когда ты хочешь воспользоваться ключом? — уточнила я затем, что бы знать какое время мне отведено на моральную подготовку перед боем.       Затем, чтобы знать как долго меня будет мандражировать от волнения, чем это всё для нас с Мальбонте, а так же для тех, кто считал меня другом может кончиться. Предупредить бы я их всё равно не успела, нормальных средств связи через такие пространственные расстояния на Небесах не было. Да и полной уверенности, что мои друзья отступят от боя лишь благодаря великой вере в мою правоту, у меня не было. Была лишь надежда, что до некоторых мне удастся достучаться. Надежда, что жизнь некоторых я успею спасти. Спасти лишь жизнь, ибо психика всех пострадает в условиях войны.       — Сегодня.       — Почему сегодня? — я с интересом посмотрела на Мальбонте, мысленно задаваясь вопросом: «У тебя вновь нетерпячка при том, что выжидать ты умеешь? Опять нужно всё, ну, прямо сию секунду?».       — Я сделал бы это и раньше, но понял, что без тебя мне не открыть врата.       — Без меня? — зачем-то переспросила я.       При этом меня вновь посетило ощущение нереальности происходящего, ведь вышло, что послали на это задание именно ту бессмертную, которой и не хватало для открытия врат Шепфа, а ведь вряд ли где-то было оговорено, что эти врата должны были открываться по моей доброй воле. Вон, при ритуале не требовалось согласия даже части личности того, кого ритуал воссоединял.       — Мне не хватает сил. Но с тобой должно хватить. Врата открываются, когда луна достигает зенита, — ухмыльнувшись, поведал Мальбонте.       — Мы не успеем. Ангелы… — я замолчала чуть до того, как меня перебили.       — Я знаю. Я готов к их визиту, — уверено выдал Мальбонте.       Меня вновь захлестнуло волнение перед предстоящей битвой. Я подумала о тех, кто остался за пределами лагеря. Как воспримут они моё решение. Не сочтут ли, что я предала их? Мими, Энди и Дино… в особенности Дино. Люцифер-то мог меня отчасти понять, поскольку сам пытался на определённых условиях перейти на сторону Мальбонте. Лой обещал верность и преданность в защите моей жизни. А Дино даже, если отступит, если у меня получится его защитить не сможет понять моих мотивов, хоть у него и выйдет меня простить. Простить из любви ко мне, не производя переоценку ценностей, продолжая считать Мальбонте — чудовищем, его армию — отступниками от идеалов Небес, войну не выходом в решении некоторых конфликтов, а меня при этом хорошей.       Мальбонте молчаливо наблюдавший за мной, ощущавший мои душевные метания, твёрдо сказал:       — Если ты на моей стороне, это не значит, что тебе нужно делать ужасные вещи.       — Но их будешь делать ты, — не менее твёрдо припечатала я.       — Я. Но не ты, — спокойно взял на себя всю вину за то, что будет твориться на поле брани совсем скоро Мальбонте.       — Окончательно выбрав твою сторону, я стану соучастницей всего того, что будет совершенно тобой, твоей армией, твоими субантарами, — я прикусила губу и безнадёжно посмотрела прямо в глаза Мальбонте, понимая, что я уже соучастница совершённого им и его армией.       — Ты передумала? — вновь спросил меня о моём решении мужчина, готовясь принять любой ответ.       — Нет. Конечно, нет, — тихо, но со значением проговорила я.       Я по его глазам увидела, что как бы порой ему не было сложно делать мне больно, стоит мне предать его взгляды, и он постарается запретить себе чувствовать ко мне что-либо.       — Но учти, что в бою друзей я буду защищать от твоей армии, в особенности от субантар. Что твоего воина я так же защищала от солдата Цитадели тебе должно быть известно, — внезапно довольно громко, призналась я. Он кивнул:       — Первое для меня так же было очевидно. Ты большинство всегда пытаешься спасти… Хоть защищаться и убивать умеешь, и на том спасибо.       Мальбонте обхватил мои плечи, мягко подтолкнул к кровати и усадил на неё, затем нагнулся, чтобы наши лица находились на одном уровне.       — Раз приняла решение, имей силы нести крест последствий, хороших и плохих.