Ice and freedom

Прелесть реальности ощущается особенно хорошо, когда ты проигрываешь медаль, к которой шёл почти всю осознанную жизнь — маленькими-маленькими шажками, с самого первого прикосновения лезвия под твоей ногой ко льду: к такому твёрдому, холодному. Первый взрослый чемпионат, путёвка на Гран-При, шанс заявить о неизвестной почти никому русской девочке Даше — всё это, всё рухнуло. Было тихо. Но ей, сидящей в туалете с дрожащими руками казалось что поражение звучит даже громче крика Якова. Воспоминания о сотне рассветов встреченных во льду, об адских тренировках, били по голове, кричали в ушах, и сотни загоревшихся под тёплыми махровыми носками мозолей из-под коньков рвали кожу. За стенами женского служебного туалета скоро начнётся церемония награждения: где-то там зазвенят трибуны, на каток будут бросать букеты и плюшевые игрушки. А в одной из кабинок проходит парад стонущей от усталости, ломающейся поясницы. Тяжело сидеть, тяжело стоять, тяжело дышать. Гладкие пшеничные волосы спутались в руках, запыхавшееся опухшее лицо спрятали тонкие побелевшие пальцы, синие глаза заплыли красными отёками, в горле саднило. Только вода в бутылке уже закончилась вся вода и запить боль было нечем. А ведь неделю назад ей казалось, что выражение «выше головы не прыгнуть» уже давно утеряло смысл, что та вышла за свои пределы, но сто пятидесяти процентов отдачи оказалось мало. Слишком мало. И тогда, четыре года назад — может быть, она зря приехала сюда? Уехала от семьи и потратила всю себя на мечту, которая с треском рухнула перед её глазами сегодня; вложив всю себя, каждую мысль и душу, всё своё тело, наверное, во что-то, изначально, совершенно бессмысленное. Неужели всё это правда — зря? Даже Яков, обычно, не щадя вычитывающий каждого своего ученика, на этот раз ничего не сказал. Белорускую съедали белые стены, запомнившийся надолго запах цветочного освежителя, одиночество и откуда-то взявшееся во рту ощущение пережёванного колотого льда. У поражения был именно такой вкус. Разбитого клюшкой стекла и то ли жалости, то ли разочарования и желания бросив всё, убежать домой. Закрыться, зарыться в тёплое пуховое одеяло и долго плакать, прося утешения у мамы, извиняться за свою наивность, за то, что променяла лёд на семью… за променянный на каток, домашний новый год и апельсины. — Даш. Я знаю, что ты там. Выйди пожалуйста, — с церемонии возвращается Мила, но Белоруская приходу подруги на этот раз не обрадовалась. — Я попозже подойду, не переживай, — постаравшись преломить голос, чтобы сделать его хотя бы понятным, Белорусская не находит в себе сил напрямую сказать уйти и обрекает себя сорвать голос, с трудом объясняясь девушке. Они много раз говорили друг другу — «я пойму и выслушаю любой твой страх», «разделю твою любую боль», но даже подругу Даша не смогла впустить. — Ты осипшим и заплаканным голосом говоришь мне «не переживать»? Нет, я так не могу. Ты ведь не будешь тут до конца сидеть, да? Эй… — явно без уверенности в своём вопросе, спрашивает Мила, продолжая легонько дёргать закрытую ручку двери. — Яков, это, взбучку нам устроит, если не придём… — Беги к ребятам, я скоро приду, — оторвав себе кусок туалетной бумаги, Белоруская утыкается в него носом, чтобы снова не заныть и давит стон. — Ладно, — Мила наконец осознаёт свою бесполезность и чтобы не мозолить душу подруге, решает послушаться и уйти. По крайней мере для того, чтобы найти кого-то, кто может ей помочь.

***

Тёплые руки Криса, которые уже тогда хотелось чувствовать на своих плечах как можно дольше и запах вишнёвых мужских духов спасли лучше любых слов утешений. Вытащив дрожащее ледяное тело из туалета, Джакометти довёл её до скамейки, закрыл спину своей спортивной кофтой и стоя коленями на полу, ждал, пока вздымающаяся под сгорбленной от боли спины грудь хотя бы немного освободится от своей тяжести. У кого-то в шестнадцать лет сердце бьётся из-за мальчиков, а у кого-то от поломанной карьеры и ссадинах под носками — такова уж прелесть профессионального спорта. Манящий своей прохладой под светом софитов лёд, на деле оказывается холодный до треска в костях. — Чш-ш… — шептал мягкий голос Кристоффа. Он знает. Он всё понимает. Но ни одно слово, сказанное им не сможет помочь, как бы не хотелось вытащить из пучины сжигающих изнутри мыслей. Их будет много, настолько, что покажется, что ещё немного и сойдёшь с ума. В попытке понять, что именно привело к исходу, взорвётся голова, сердце и тело. А потом, если не соберёшь эти ошмётки от себя, двери закроются. Для тех, кто не владеет способностью регенерации — в большом спорте не выжить. Проиграв, ты не выиграешь на следующих соревнованиях, тут не бывает чудес. Упав в колодец, единственный способ выжить — выбраться из него, даже если между серыми камнями нет ни единой зацепки, чтобы поставить ногу. Но Даша знала это и не была человеком, просящим поддержки и слов «у тебя всё впереди», успокоения. Как бы тяжело не было, с тем, что поможет, она определиться сама. Позже. И Крис знал, что это именно то, что хотелось бы сказать ей сейчас, если бы та смогла.

***

Вот так, в слезах, в самой глубине спортивного центра, где только иногда проходил кто-то из персонала и мало обращал внимания на скамейку в коридоре и прошла Дашина церемония награждения. Она тоже могла стоять на пьедестале, но сейчас еле держалась просто на ногах и только через сорок долгих минут, уткнувшись ему в плечо лицом, фигуристка перестала дрожать, Крис предлагает ей пройтись до ближайшего кафе, и она согласившись, чуть не свалилась на пол из-за бессилия в ватных конечностях. — Может быть, ты, Дашенька, знаешь какой-нибудь ресторанчик… или кафе? Я видел какие-то так далеко… не знаю, какую выпечку продают в России, но искренне верю, что что-нибудь вкусное мы там найдём. Твой тренер не будет очень сильно ругаться? — помогая девушке выпрямиться, неуверенно спрашивает Крис. — Если устали мышцы, то лучший способ сделать обогревающий массаж. — А я ему не скажу, — усмехаясь, бормочет фигуристка, высматривая в толпе Фельцмана. Именно он был тем самым человек, перед кем свои слёзы казались наиболее позорным происшествием. Но вылезшие из-под круглого пола шляпы глаза замечают пропавшую ученицу первыми. Ну вот и пришла пора встретиться со страхом лицом к лицу. Яков всегда добивался от своих спортсменов деревянной стойкости. Неоправданное вдвойне ожидание — Даша Белорусская, послушай, что скажет тебе твой тренер, который, почти исключением взял тебя на свой лёд. Белорусская отдаёт тёплую ветровку Кристоффу, и уходит к крепкому седоволосому мужчине. Сварливый старик что-то долго высматривает в ученице, прижимая руки к груди. Говорит не сразу. — Ты итак всё сама знаешь. Единственное, что я тебе скажу — требовать от себя высот это не плохо для спортсмена, но если не поймёшь свой лимит, то поселишься в кабинете у психолога, — потом добавляет, — Надеюсь, ты не думаешь, что если уйдёшь станет легче. — и разворачиваясь спиной, уходит, оставляя ученицу посередине коридора. — Кто уж кто, а ты сама способна решить, что тебе делать, — Яков объяснился без упрёка, без выражения своих разрушенных ожиданий и ушёл. Она тогда это очень надолго запомнила, но согласилась, что это было лучшим вариантом. — Спасибо, — Даша возвращается к Джакометти и скоро выходя из дверей спортивного дворца в холодную городскую зиму, вдыхает в себя морозный автомобильный выхлоп, повисший в сером небе. Тёплое пальто, снять которое помог Крис, звук разбитого хрусталя в ушах, капучино на кокосовом молоке и один на двоих большой творожный пирог — такая вот атмосфера была в большом, миловидном ресторанчике через проспект от соревнований. — Очень вкусный кофе, — размешивая сахар в маленькой белой кружечке, задумывается Крис. Он говорит не для того, чтобы услышать что-то в ответ, а просто, чтобы хоть немного отвлечь на свою компанию. — Только посахарить надо побольше. Даша легко улыбается, принимая слова Кристоффа на заметку и оторвавшись от слепящей белизны за окном, продолжает слушать рассказы и выводы друга, думая о том, как хорошо чувствует себя кожа её лица без макияжа. С течением прошедшего времени, память стирает подробности момента сломанной карьеры и каждый новый глоток рождает новую стадию принятия. Только всё ещё было очень больно: мазь жгла раны на ногах, не давая сосредоточиться на мыслях. — Россия — страна холода и грусти, да? — усмехается блондин, наблюдая за куда-то неистово торопящимися под снегопадом прохожими за большим панорамным окном кафе. Толстые пальто и большие шапки в белой сыпи, из-за которых даже лиц не видно. Запах бензина, сугробы, однотонные дома. — Швейцария теперь кажется мне более весёлой. А ещё у нас гораздо больше зелени… интересно, как часто русские бывают на отдыхе? Я думаю, что Вам нужно почаще летать на море. — Ну… когда ты профессиональный спортсмен… — Да, это уже посложнее… М-м… может, лучше ещё кофе? Простой, обычный вечер — она по этому соскучилась. Разговор с другом, кофе, которое редко получается пить в течении спортивного сезона потому что нельзя. Родная Москва за окном. А может быть и хватит ей, этого фигурного катания? — А я не против… — Даша наконец-то находит в себе силы поддержать инициативу. Всё ещё с опухшими глазами, со слабостью в теле и запитой кофеином болью, но из о всех сил стараясь держаться. — Капучино, латте… или может что-то покрепче? — делая многозначительную паузу, Джакометти заманивая, улыбается. — …Американо, например.