Корни

Шоа жила в одном из самых бедных и грязных кварталов Токио. Пожалуй, хуже этих трущоб был только Санъя. Впрочем, разница не столь существенна. Тараканы и крысы и там, и там были одинаково здоровыми и злыми. Шагая по узкой кривой улочке, зажатой с обеих сторон уродливыми нагромождениями маленьких домов, обшитых дешёвым пластиком и жестью, с бесконечными пристройками и клаустрофобическими квартирками, Зенин старалась не вдыхать отвратительную смесь запахов экскрементов, блевотины и немытых тел. Неподалёку слышались пьяные голоса готовых вот-вот сцепиться алкашей. Девушка ко всему привыкла и практически ни на что не обращала внимания. Над этим мрачным, загаженным местом даже узкая полоска предзакатного неба казалась нездорового, желтушного-голубого цвета, словно раздувшийся от асцита труп циррозника, найденный как-то Шоа у мусорки. Это был один из её многочисленных соседей, забавлявшийся при жизни тем, что ссал на входные двери в их очень дрянном длинном домишке в два этажа. Нельзя сказать, что Зенин тогда сильно расстроилась. Она особо ни к кому из здешних не была привязана. Может, только к старичку с деменцией, неведомо как оказавшемуся в их доме квартирой ниже. Девушка иногда заходила к нему и они подолгу пили принесённый ею чай. Киришито рассказывал Шоа про свою молодость и рейсы на судах дальнего следования. Зенин нравилось слушать старика, сидя на полу в его захламленной квартире с ползающими по стенам жирными, наглыми тараканами. Это место тяготило Шоа, вновь и вновь вызывая чувство безысходности в её усталом теле и разуме. Однако здесь девушку он ни за что не найдёт. Забавно, но в трущобы, где проклятия возникают не реже, чем в больницах или школах, маги не больно-то спешили. Кому в действительности есть дело до опустившихся людей, живущих в этих местах? Точно не ему. - "Надо будет сводить Мегуми куда-нибудь," - размышляла Зенин, бесшумно ступая в тапочках тай чи по грязным ступенькам - "а то ведь обижаться будет, что мы с ним мало времени проводим..." Мысли о подростке вызвали невольную улыбку на губах Шоа. Девушка начала замечать, что Фушигуро понемногу становился всë больше похожим на отца. А ведь казалось, совсем недавно Зенин неловко держала в руках крохотного новорождённого младенца, вцепившись в него из-за страха уронить. Шоа помнила вымученную улыбку матери Мегуми, до того как она потеряла сознание и навсегда исчезла за дверьми отделения реанимации. - "Как жаль, что он ничего не хочет знать о родителях," - думала девушка, отпирая дрянную покосившуюся дверь - "но наставник действительно ничего не понимал в воспитании детей..." Зенин помнила, как озадачен был убийца магов, впервые столкнувшись с корью и скарлатиной. Обеспокоенные взгляды, которые бросали мамочки на Тоджи, терпеливо сидящего в очереди к педиатру, до сих пор смешили Шоа. - "Может и хорошо, что Мегуми не знает, кто его отец," - решила девушка, печально улыбнувшись - "остальные стали бы убеждать его, что наставник был плохим человеком..." Дверь с режущим слух скрипом ещё медленно отворялась, а Зенин уже выхватила из пакета с продуктами короткое тонкое лезвие без рукояти и направила в сторону появившегося сбоку незваного гостя. - На кой чëрт твои длинные ноги тебя сюда принесли? - недовольно процедила Шоа. Несмотря на явную неприязнь, с которой девушка приветствовала Годжо, в её голосе проскользнуло облегчение. В момент, когда она почувствовала чужое присутствие, Зенин показалось, что её нашёл тот человек, чьë имя не хотелось произносить даже в мыслях. - Зашёл в гости, разумеется, - лучезарно улыбнулся Сатору, нисколько не смущаясь кончика лезвия, практически упирающегося в его шею. - Мне не до тебя, - мрачно отозвалась Шоа. В её планы не входило болтать с магом, поэтому девушка просто вошла в квартиру и собиралась закрыть дверь. Однако мужчина не дал ей это сделать, просунув ботинок между дверью и косяком. - Ну же, я проделал такой путь, а ты даже не пригласишь меня? - насмешливо поинтересовался Годжо Легкомысленный, беспечный тон, поведение Сатору, да и он сам в целом казались чуждым этому месту. Маг и был здесь случайным, лишним, неправильным элементом. Кусочком дорогой фрески среди бетонной крошки и осколков бутылочных стёкол. Зенин не хотела его пускать, но понимала, что если продолжит давить на дверь, то та просто сломается. Шоа отпускает ручку, стоит опустив плечи в темной, тесной прихожей, слушая скрип открывающейся двери. Почему девушке никогда не удаётся спрятаться так, чтобы никто еë не нашёл? В маленькой квартирке, где никогда не работал свет, а горячую воду подавали два раза в год, Зенин пыталась скрыться от преследующих её кошмаров в человеческих обличиях. Будь мастер жив, ни один из них не посмел бы даже заговорить с Шоа. Эта мысль ранила девушку, но не напоминанием о том, что Тоджи мёртв, а тем, что без него или матери она не в состоянии была за себя постоять. Её попытки к сопротивлению всегда приводили к ещё более тяжелым последствиям. Зенин не понимала, что с ней было не так. - Удручающий вид у этой халупы, - улыбнулся Годжо, шагнув в прихожую - впрочем, как и у тебя. Замечательно вписываешься. Шоа едва доставала Сатору до плеча и в лёгкой голубой футболке и светлых мешковатых тренировочных брюках с черным поясом, протянутым через талию, схожих с теми, что носил Тоджи, казалась очень маленькой и хрупкой, но мужчина знал, что это впечатление обманчиво. В застывших глазах цвета древесной смолы, безэмоционально смотревших куда-то в угол застыла немая угроза. - Я не с пустыми руками, кстати, - настойчивого мага нисколько не тревожило молчание девушки. Годжо протянул Зенин пакет из аптеки. Однако и это не вызвало у Шоа никакой реакции. - Там мазь для заживления ран и гематом, - жизнерадостно пояснил Сатору. - Мне от тебя ничего не нужно, - нахмурилась девушка, неприязненно посмотрев на пакет. Она развернулась, давая понять, что разговор окончен и вошла в маленькую комнатку, служившую и спальней, и кухней, и гостиной. В ней умещался маленький холодильник, скрученный у стены футон, небольшой комод с вещами и низенький столик с лампой на батарейках. Зенин стиснула зубы, услышав за собой звук шагов. Шоа надеялась, что ясно дала понять мужчине, что его присутствие здесь нежелательно. Поставив пакет с продуктами на пол, девушка обернулась и холодно посмотрела на гостя. - Убирайся, - Зенин не пыталась хоть сколько-нибудь скрывать отношение к магу. - Я просто хочу помочь, - Годжо, казалось, не слышал её - ты виделась с ним вчера вечером, так ведь? Все знают. Все обо всём знают и никто ничего не делает. Шоа тошнит от доброжелательности Сатору. Он может сколько угодно корчить из себя надёжного сенсея перед учениками, но девушка-то его знает. В какой момент мужчина решил, что сделанного им в прошлом больше не существует? Маг приходит к ней домой и делает вид, что ему не плевать. Думает, что она всë забыла? Что в ней нет ни капли уважения к себе? - Тебе какое дело? - девушка бледнеет от накатившего гнева. Наверное на её лице отразилось нечто, что она привыкла скрывать, потому что Годжо перестал улыбаться. - Ты не можешь позаботиться о себе, - спокойно произносит Сатору, без намёка на прежнюю игривость - просто позволь помочь. - Помочь? - Зенин рассмеялась; зло, неприятно - Ты мне? Спасибо, твоей помощи мне хватило сполна. В лице мужчины появилось жёсткое, нечитаемое выражение, не ускользнувшее от глаз Шоа. - Что такое? - с ядовитой насмешкой поинтересовалась девушка - Неприятно об этом вспоминать? Как странно, раньше тебя ничего не смущало. Хлебом не корми, дай только... Маг преодолел разделявшее их расстояние всего одним широким шагом и, схватив за воротник футболки, практически поднял хозяйку квартиры. Ткань неприятно врезалась в шею Зенин, носочками едва достававшей до пола, но она лишь саркастично усмехнулась в лицо Годжо. Что и требовалось доказать. - Вот видишь, - Шоа взглядом тянет жилы Сатору, пытаясь навредить ему хотя бы ментально - ты никого ни во что не ставишь. Думаешь, что по праву рождения сильнейшим, имеешь власть над другими. Это так на тебя похоже. Никого не слушаешь, поступаешь только в своих интересах. Неожиданно маг рывком поднимает Шоа выше. Девушка хватается за его руку и зло кривит губы. - Допустим, ты права, - голос мужчины пугающе бесцветный и ровный - тогда стань сильной, чтобы я с тобой считался. Отвратительная насмешка от того, кого нарекли "сильнейшим". Зенин знает, что делает глупость, помнит, что подобное ничем хорошим не заканчивается, но стремительным движением выбрасывает ногу вверх, ударяя Годжо по лицу с чудовищной силой. От вложенной проклятой энергии у обычного человека или даже мага взорвалась бы башка и мозги с осколками черепа разлетелись бы по стенам, но с всколыхнувшихся волос Сатору лишь сползла повязка. В следующий миг Шоа почувствовала удар затылком. Магу не составило труда шваркнуть девушку об пол, не ослабляя хватки. Пальцы Зенин разжались и руки безвольно повисли, когда мужчина вновь поднял её. Поставив Шоа на колени, Годжо присел рядом на корточки и дружески положил ей руку на плечо. - Вот вечно у нас не задаётся общение, - посетовал Сатору, глядя чистейшими глазами на пытающуюся прийти в себя девушку. - Убирайся, - одними губами произнесла Зенин, стараясь сфокусировать взгляд. Маг почувствовал, как высвобождается проклятая энергия Шоа. Через секунду он услышал нарастающее жужжание, гулом сотрясающее тишину. - Не трать силы понапрасну, - усмехнулся мужчина и, встав, зашёл за спину собеседнице - мы оба знаем, что тебе не победить. Жужжание не исчезло и тогда, присев позади девушки, Годжо взял её за шею и чуть развернул голову. Полоска света упала из узкого окна под потолком на лицо Зенин, делая глаза совсем янтарными. В них было столько проклятия и ненависти, что Сатору мог бы испугаться, если бы видел этот взгляд впервые. - Если ты не остановишься, - радужка и голос мага напоминали сейчас треск льда на реке - я расскажу об этом месте Мегуми. Или, может, сразу ему, а? Солнце над трущобами светит слабо, будто не желая касаться лучами скрывающейся в улочках и домах мерзости. Поэтому оно практически не слепит Шоа, позволяя разглядеть выражение лица мужчины. Его пальцы стальной хваткой впиваются в кожу, не давая шанса отвернуться. Вот настоящий Сатору Годжо, которого знала девушка. Зенин прикрывает глаза, вновь пуская по венам безысходность, с радостью заполнившую её душу. Жужжание стихает и в комнате наступает давящая тишина, нарушаемая лишь далёким, несмолкаемым лаем собак. - Правильный выбор, - маг отпускает Шоа и та безвольно роняет голову на грудь. К чему теперь сопротивление? Мужчина всë равно поступит так, как посчитает правильным. Ворот футболки надорвался ещё когда Годжо ударил девушку об пол и это послужило поводом дорвать одежду на её спине. Зенин не шелохнулась. Шоа представляла будто она не здесь и это тело не принадлежит ей. Девушка убеждала себя, что застряла лишь на время в этой телесной оболочке и скоро сможет отбросить её, оставив в этой печальной, одинокой комнате. У Зенин маленькая грудь и она не носит лифчик, а потому взгляду ледяных глаз Сатору открывается её спина, покрытая страшными гематомами и тонкими ранами. Это знак слабости Шоа, наказание за грех, который она не совершала. Девушка не вздрагивает, когда пальцы мага касаются её спины. Зенин безразлично, что мужчина втирает ей в кожу - лекарство или яд. Для неё это одно и то же. Шоа не понимала, почему одним своим существованием навлекала на себя столько гнева. С самого рождения и до сегодняшнего дня. Неужели так будет и всю оставшуюся жизнь? Эта мысль всегда тревожила девушку, пробегаясь неконтролируемой дрожью по телу. - Я уже закончил, - маг принял это на свой счёт - посиди так немного, чтобы мазь впиталась. Зенин не ответила и не подняла головы. Она слышала как Годжо встал, шурша одеждой, и вздохнул. - Переезжай отсюда, - сказал на прощание Сатору - если тебя отыскал здесь я, то и он вскоре найдёт. Дверь за магом захлопнулась, а Шоа так и осталась сидеть в разорванной футболке, медленно приходя в себя. Девушке необходимо было время, чтобы обратно убедиться в том, что это её тело и она должна позаботиться о нём. На смену апатии пришла горечь. Зенин медленно поднялась и побрела в крохотную тёмную душевую. Повернув ржавый вентиль, Шоа встала под струю ледяной воды. Девушка не чувствовала ни боли, ни холода. Она вытянула руку и оперлась о потрескавшуюся, покрытую черной плесенью, плитку. Последние лучи заходящего солнца проникали в душевую через небольшую дверку, светя Зенин в спину. Шоа тихо плакала, пытаясь смыть с себя чужие прикосновения. Сатору и его. Пусть они зачастую делали противоположное, для девушки между ними не было никакой разницы.