Всё, что мне нужно

Тея поднялась из-за стола в тот момент, когда вихрастая голова Джеймса Поттера указующим перстом замаячила в проходе. Никто на неё не смотрел. Слизеринцы были поглощены разговорами и десертом, поэтому ее внезапный уход не привлёк к себе излишнего внимания. Тея спокойно отодвинула свой стул и, дождавшись, пока вся дружная гриффиндорская четвёрка покинет зал, тоже направилась к дверям, ведущим в холл. Девушка не знала, что именно заставило ее шпионить. Откровенно говоря, все это мероприятие выглядело до крайности неразумно, а если говорить ещё откровеннее, Тея была почти уверена, что закончится все это как минимум очередной отработкой. Но ей, во-первых, было скучно, во-вторых, любопытно, а в-третьих… Ну а что в-третьих? Ликантропия была одной из тех самых тем, которые в обществе принято называть больными. Однако Тея, без сомнений, назвала бы ее мёртвой. Именно такой она была для всей ее семьи во всех смыслах, кроме переносного. И в этом крылся весь ужас. Когда погибли брат с отцом, Тея зареклась раз и навсегда даже близко вновь не подходить к тому, от чего они с матерью бежали в другую страну, оставив родной Стокгольм и всех тех, кто раньше был их кругом. Только вот мать уезжала в Англию с надеждой на счастливое будущее, а Тея бежала от прошлого. Прошлого, которое нагло глянуло на неё на первом же уроке зельеварения из золотистых глаз Римуса Люпина. *** В большом городе, где столько людей и домов, что не всем удаётся разбить маленький садик, и где поэтому очень многим приходится довольствоваться комнатными цветами, жили двое несчастных детей. Они были братом и сестрой, впрочем, какая разница? Каждый из них был несчастен по-своему, а их родственная связь казалась лишь формальностью, обязывающей их, тем не менее, к проживанию в одном доме. Кай был болен. Когда с ним это случилось, Герде было восемь, ему — почти одиннадцать. Вполне осознанный возраст, однако события того вечера она помнила смутно, словно наполовину стершиеся детские акварельные рисунки. Кажется, это был конец августа, обычный летний вечер, их семья принимала гостей. У Герды впервые проявились магические способности, это событие всегда почиталось среди их окружения за праздник, а Кай получил письмо из Дурмстранга и уже завтра должен был отбыть из дома в институт. Каждый раз, прокручивая в памяти этот день, Герда неизменно воскрешала перед мысленным взором образ матери: хрупкой, с красиво уложенными белокурыми волосами, на ней было воздушное бирюзовое платье из летящей ткани, и вся она казалась такой невесомой и лёгкой, словно бабочка. Это был последний день, когда Герда видела мать улыбающейся по-настоящему. Тогда они с Каем ещё были дружны. Конечно, для мальчика, почти первокурсника института Дурмстранг, младшая сестра была лишь младшей сестрой: малявкой, ещё пока не понимающей серьёзных вещей и распускающей сопли по любому, даже самому глупому, поводу. Но тогда их родственная связь все ещё была связью. Кай не запирался месяцами в своей комнате, раз и навсегда отгородившись от всего мира, а Герда не сжимала ночью под одеялом взятый ею без спроса кухонный нож или, когда она стала старше и обзавелась собственным настоящим оружием, волшебную палочку. Она была в доме, когда все случилось. Помогала Алве, их домовому эльфу, замешивать крем для торта. Лишь когда дверь с грохотом распахнулась и в кухню вбежала белая как полотно тетя Маргарета с дрожащими от ужаса руками, Герда поняла — случилось что-то страшное. Потом были родственники, в панике покидающие их дом, и друзья, испуганно прижимающие к себе детей и поспешно говорящие отцу что-то, похожее на выражение сочувствия. Но на лице каждого из них с лёгкостью можно было прочесть: все, чего они хотят — убраться отсюда, пока случившееся со старшим ребёнком Делагарди не затронуло и их тоже. Мать замерла над распростертым телом, ее бирюзовое платье было испачкано кровью и грязью, а лицо стало похожим на бездушную маску, словно с него разом взяли и стёрли все эмоции и чувства. Больница имени святого Инграма. Герда изо всех сил сжимала тёплую отцовскую ладонь, с надеждой пытаясь заглянуть в его за какой-то час совсем почерневшее от горя лицо. Он выглядел теперь гораздо старше своих лет, и на секунду Герде даже показалось, что это вовсе и не ее отец, а какой-то совершенно посторонний мужчина. — Пап, — тихо позвала она. — Пап, что с ним? Он заболел? — Да, милая, — отец перевёл на неё покрасневшие глаза. — Он заболел, но ему обязательно станет лучше. Сейчас с ним мама. Но Каю не стало лучше. Ни тогда, когда его, бледного и больше похожего на мумию, левитировали мимо них на носилках. Ни тогда, когда их впервые впустили к нему в палату, и лицо брата сливалось с белоснежной подушкой, а взгляд голубых глаз казался мёртвым и пустым, как у однажды виденной Гердой на дороге собаки, замученной местные мальчишки. А когда Кая, наконец, позволили забрать домой… Вот тогда-то и начался ад. Герда знала, что такое ликантропия. Родители постарались объяснить ей, хотя для ребёнка осознать подобное было задачей практически невыполнимой. «Братик теперь болеет, — сказали они. Первое время ему будет тяжело, но он по-прежнему любит тебя. И ты тоже должна его любить». Но любить Кая Герда больше не могла. Прошло несколько лет, она повзрослела, стала надолго покидать родной дом во время учебы. А приезжая домой на рождественские или летние каникулы, по ночам лежала, крепко сжимая под одеялом волшебную палочку, и мечтала поскорее вернуться обратно в школу. Она знала — это недостойно, ужасно и в корне неверно, но Герда ненавидела Кая. Ненавидела и боялась. Она не могла учиться, не могла читать или просто заниматься чем угодно в своей комнате, зная, что прямо над ее головой, этажом выше, обитает монстр, бывший некогда ее братом, ее Каем, и в отчаянии скребёт когтями паркет, издавая утробный вой в те бесконечные ночи, когда комнату заливает свет полной луны. Такие ночи становились их общим апокалипсисом. Кая пытались лечить. Однажды к ним домой пришёл какой-то странно одетый мужчина. Находился он в Стокгольме проездом, родом же, по его собственному рассказу, был из города с необычным названием Лудхияна, чарующим, как и аромат индийских специй, исходивший от незнакомца. Мать провела его по лестнице на третий этаж к комнате Кая, сама же замерла у перил, в ее глазах отразилась робкая надежда. Тогда Агнес ещё позволяла себе роскошь на что-то надеяться. Мужчина вылетел из комнаты спустя ровно тридцать пять секунд после того, как за ним закрылась массивная дубовая дверь. Герда специально посчитала: этот мужчина был не первым, кто возомнил себя великим целителем, находящимся в состоянии излечить неизлечимое. Кай до крови прокусил ему руку и расцарапал лицо. А ведь он даже не превращался в тот день. Мужчина ушёл, бормоча под нос ругательства на родном языке. Мать спустилась в гостиную, и Герда, замершая в холле, долго слушала ее приглушённые рыдания, доносившиеся из-за чуть приоткрытой двери. *** На улице было прохладно. Сумерки уже сгустились, и Тея то и дело ёжилась, стараясь не упустить из виду шедших впереди Мародеров. Сложность заключалась ещё и в том, что видела она только одного из них — Люпина, остальные же, по всей видимости, прятались под мантией, под прикрытием которой они бродили по подземельям в памятный день их первой встречи. Девушка была почти уверена, что если посветить на землю и хорошо приглядеться, можно увидеть отдельно шедшие по земле три пары ног. Но зажигать свет на конце палочки было опасно, а пытаться рассмотреть что-либо в такой темени — бессмысленно. Тея понимала, для чего замок покинул Римус. Вернее, могла предположить, исходя из того, что именно должно было происходить с ним каждое полнолуние. Но остальные? Девушка прекрасно знала, что представляет из себя превратившийся оборотень. Это уже не человек, а кровожадная машина, направленная исключительно на то, чтобы растерзать, убить, уничтожить. Разум подавлялся инстинктами, и в такие моменты находиться рядом с обратившимся мог разве что потенциальный самоубийца. Стопроцентный самоубийца, жаждущий умереть очень мучительной смертью. Но Мародеры, при всей их несносности, не были похожи на людей, мечтающих распрощаться с жизнью. Да и если исходить из того, что Тее удалось подслушать в библиотеке, совершали они такие самовольные отлучки в ночь полнолуния далеко не впервые. И ее мучило желание понять, что же все-таки здесь происходит. Шли они минут десять, может, больше, сказать было сложно. Девушка изо всех сил старалась шагать как можно тише, случайно наступая на какие-нибудь очередные ветку или сучок, она на секунду замирала, боясь быть рассекреченной. Но гриффиндорцы ее слежки не замечали. Правда, Римус все же обернулся несколько раз, похоже, по-звериному обострившиеся перед обращением органы чувств все же подсказывали ему что-то, однако сигналы эти он предпочёл проигнорировать. Наконец Люпин остановился, а спустя несколько секунд рядом с ним из пустоты возникли Поттер, Блэк и Петтигрю. Естественно, различить лица при таком освещении Тея бы не смогла даже при самом большом желании, но это и не требовалось. К тому же вскоре в руках Джеймса возникла волшебная палочка с пламенем на конце. Он негромко сказал что-то стоящим рядом друзьям, Тея тем временем озабоченно озиралась. Они стояли на небольшом пятачке земли и в целом отошли довольно далеко от замка. Неподалёку росла ива, пока что девушка решительно не понимала, что они все здесь забыли. О том, что она по собственной воле увязалась за гриффиндорцами, Тея нарочно предпочитала не вспоминать. Тея подняла голову. Луна пока ещё не взошла, но девушка знала — происходит это всегда внезапно, и предугадать точный момент практически невозможно. Вокруг было по-ночному тихо, пахло травами и сухими листьями. Внутренний голос настойчиво шептал ей, что надо уходить, но Тея мужественно сопротивлялась всем доводам здравого смысла. Она перевела рассеянный взгляд на четверых гриффиндорцев, и вдруг выяснилось, что за те секунды, которые она потратила на созерцание окружающего пейзажа и споры с самой собой, произошло нечто значимое и существенное. Коротышка Петтигрю вдруг куда-то исчез, а трое оставшихся друзей, казалось, этого даже не замечали. Внутри у Теи что-то неприятно зашевелилось, она сунула руку в складки школьной мантии и стиснула в руке волшебную палочку. Вокруг стало как-то подозрительно тихо. Понадобилось несколько секунд, чтобы понять, в чем дело: ива, ветви которой до этого беспрестанно шевелились, издавая при этом характерный скрип, вдруг замерла. Это было настолько невероятно и смотрелось так гротескно, что девушка даже рот от изумления раскрыла. Но происходящее после этого и вовсе уже не умещалось ни в какие рамки. Римус Люпин приблизился практически вплотную к стволу дерева и, опустившись на колени, вдруг исчез. Тея сделала шаг вперёд, вгляделась и заметила проход в туннель, ведущий, по всей видимости, куда-то глубоко под землю. «Выходит, вот где он превращается, — подумала она. — Что ж, вполне разумно, если учитывать, что происходит все в условиях строжайшей секретности. Вряд ли кому-нибудь пришло бы в голову его здесь обнаружить даже случайным образом». Она расслабилась. Тея была почти уверена, что их ночная прогулка на этом завершилась. Друга они провели, теперь пришло время вернуться назад. Однако свою ошибку девушка поняла довольно быстро — в тот момент, когда к иве как ни в чем не бывало шагнул Сириус Блэк и тоже присел, намереваясь, похоже, исчезнуть в таинственном туннеле так же, как только что проделал это его друг. — Нет… — Тея метнулась вперёд и успела в последний момент ухватить гриффиндорца за мантию. — Подожди, не делай этого! *** Кай стал нелюдимым и замкнутым. Герда ни разу не видела, чтобы он выходил из комнаты, еду ему приносила их домовая эльфийка и оставляла возле двери, опасливо косясь при этом на латунную ручку. Кай подолгу мог сидеть на постели, уставившись в угол пустыми ледяными глазами. Он словно впадал в состояние анабиоза, лишь иногда позволяя отцу входить в комнату, и тогда они очень долго могли говорить о чем-то за плотно закрытой дверью, но предмет этих разговоров всегда оставался тайной для всех домашних. Однако это было пусть и единственным, но все же свидетельством того, что Кай все еще сохраняет человеческий рассудок. Случившееся с Каем пошатнуло все, что раньше удерживало на плаву корабль их семейного благополучия. И если раньше казалось, что это драккар, которому не страшен ни один шторм, то теперь стало совершенно ясно — даже грубо сколоченная рыбацкая лодка даст им фору. Агнес впала в депрессию, которая перемежалась то апатией, когда она даже с кровати встать не могла по три или четыре дня, то приступами отчаяния, когда она могла ни с того ни с сего швырнуть в стену принесённый ей завтрак или сорвать злость на дочери, которой и без того приходилось несладко. Отец практически перестал появляться дома, теперь он засиживался допоздна на работе, предпочитая лабораторию обществу вечно прибывающей в апатии жены. Герда боялась. Этот страх жил с ней с тех самых пор, как Кая выписали из больницы и он вновь занял свою комнату на третьем этаже их дома, вот только это был уже не ее Кай. Не ее старший брат, с которым они вместе играли в импровизированный квиддич, где в каждой команде было всего по одному человеку. Он часто поддавался ей, а Герда обижалась и убегала, размазывая слёзы по лицу, ведь это было нечестно. И когда не поддавался, тоже закатывала истерику, потому что и так тоже было нечестно. Вместо Кая из больницы домой вернулся зверёныш, дикий и нелюдимый. Ей часто снилось, что она лежит в собственной постели, изо всех сил зажмурив глаза, а над ней стоит Кай. Она знает, что это он, но боится открывать глаза, потому что пока ее глаза закрыты, все это ещё можно считать игрой воображения. — Запирайте его на ночь, — просила она у матери, когда на каникулы приезжала домой. — Хотя бы на время моего пребывания здесь. — Мой сын — не животное, — заявляла Агнес. — И он, между прочим, твой родной брат. Он никогда не сможет причинить тебе вред. Но Герда совсем не была уверена в безобидности Кая. Как, впрочем, и в его вменяемости. Часто она слышала душераздирающий вой, доносящийся из его спальни, и от этого пронзительного, до дрожи пробирающего звука хотелось кричать и плакать самой. А однажды кошмарный сон стал явью. Она к тому моменту училась уже на третьем курсе и приехала домой на неделю рождественских каникул. За окнами бушевала метель, в трубах выл ветер, и поэтому, вдруг резко пробудившись от сна посреди ночи, она сперва даже не поняла, что именно заставило ее проснуться. Многие люди появляются на свет со способностью ощущать на себе посторонние взгляды. И Герда была как раз из числа таких людей. Он стоял совсем близко, буквально в шаге от ее кровати, и смотрел. Просто смотрел, а пламя от догорающей свечи играло искрами на его сильно отросших светлых волосах. Глаза его, обычно бездушные и пустые, казались странно живыми на осунувшемся бледном лице. И в этих глазах, таких же жемчужно-голубых, как у неё самой, Герде чудилась бесконечная, неизбывная тоска. Странно, но страха больше не было. Он прошел, испарился, как будто сам образ Кая превратил его в ничто. Герда лежала совсем тихо, из-под полуопущенных ресниц глядя на брата, который просто стоял и смотрел. Смотрел на неё. Он приходил нечасто, но все же порой Герда просыпалась от все того же ощущения чужого взгляда, и он неизменно оказывался рядом, все такой же недвижимый и с волчьей тоской в глазах. А однажды она легла спать довольно поздно: зачиталась книгой одного французского писателя. Книга была написана магглом, и попала к ней совершенно случайно. Кто-то просто оставил ее лежать на улице, а она нашла ее, когда прогуливалась по набережной Страндвеген, близ Нормальма. Книга слегка намокла от падавшего крупными хлопьями снега, но в целом имела довольно аккуратный вид. У Герды была привычка тащить домой все, что она находила на улице хотя бы отчасти любопытного, книга не стала исключением. Большого значения своей находке она не предавала, но, от скуки открыв перед сном первую страницу, неожиданно так увлеклась, что очнулась лишь к полуночи и поспешно принялась укладываться спать. В ту ночь она спала крепко, не просыпаясь. Но утром, открыв глаза, внезапно обнаружила, что книга пропала. «Собор Парижской Богоматери» исчез, и у неё были подозрения касательно того, кто именно ее унес из ее спальни посреди ночи. Подозрения оправдались ровно через два дня. Разлепив глаза и увидев за оконным стеклом лишь клубящуюся ночную тьму, она чуть повернула голову и уже привычно узнала рядом с собой Кая. Тот молча постоял ещё какое-то время, а затем быстро положил что-то на ее одеяло и тихо ушёл. Дождавшись, пока скрип ступенек под его ногами стихнет и на третьем этаже хлопнет дверь, она села на постели и взяла в руки ту самую книгу. По инерции раскрыла ее, и вдруг на колени ей вывалился кусок пергамента, запрятанный до этого между страницами. Герда взяла его в руки, со все более разгорающимся внутри любопытством зажгла свечу и поднесла к глазам лист. «Оба некоторое время хранили неподвижность и молчание: он — любуясь ее красотой, она — удивляясь его безобразию», — было выведено на пергаменте изломанным беглым почерком. Почерком ее брата. *** — Что ты здесь делаешь? — Поттер выглядел действительно ошарашенным. Тею все еще трясло, поэтому сфокусировать свой взгляд на Поттере у неё получилось не с первого раза, при этом она все еще продолжала сжимать в пальцах ткань мантии Сириуса. — Похоже, мисс Слизерин по нам соскучилась, — Блэк выпрямился, высвободив мантию из рук Теи. — Я, конечно, все понимаю, но членство в нашем клубе ночных прогулок вовсе не обязывает тебя за нами ходить абсолютно везде. — Я за вами не хожу, — попыталась возмутиться дрогнувшим голосом она. — Я просто… — Просто что? — в полумраке синие глаза Блэка казались почти чёрными. Тея тряхнула головой. — Хотела понять, для чего вы покидаете на ночь глядя замок вместе с оборотнем, который вот-вот должен превратиться, — закончила она, уверенно глядя в глаза Сириуса. — С каким оборотнем? — елейным голоском осведомился Поттер. — На территории Хогвартса оборотней нет и быть не может. Их нет даже в Запретном лесу, если вдруг твои приятели-слизеринцы и наговорили тебе чего-то такого, знай, что они просто… — Она знает, — тихо перебил его Блэк и вдруг пристально взглянул ей в лицо. — Ведь правда же, Галатея? — Тея. Просто Тея, — девушка вздрогнула и обхватила себя руками, словно ей вдруг стало зябко. Блэк приподнял бровь. — Почему ты решил, что она что-то знает? — Поттер все еще смотрел с подозрением. Сириус вздохнул, поправляя небрежно спадающие на лоб иссиня-чёрные пряди. — Рем говорил что-то такое. Мол, она догадалась по цвету его глаз, ну ты знаешь, они меняют цвет на желтый, когда полнолуние близко. Он ещё жаловался, что его это нервирует. — А откуда такой интерес к внешним особенностям оборотней? — Поттер сощурился. Он вновь зажег волшебную палочку и направил ее прямо в лицо Теи так, что у той даже заслезились глаза. — Была причина ознакомиться, — процедила она сквозь зубы. — А вот какого Мерлина вы решили сунуться в туннель вслед за ним? — Тебе не приходило в голову, Делагарди, — пухлые губы Сириуса Блэка растянулись в ленивой усмешке, — что это может быть не твоё дело, например? — Мне кажется, — протянул Джеймс мрачно, — что мисс сую-свой-нос-куда-не-просят возомнила, что она имеет право вмешиваться в жизнь каждого, кто покажется хотя бы мало-мальски заслуживающим ее драгоценного внимания. Я прав, мисс Делагарди? Тея молчала. В горле вдруг стало горячо, она не могла даже вдохнуть. Сердце забилось чаще, она ощутила, как руки начали мелко подрагивать. — Молчишь, — удовлетворенно констатировал Поттер, словно ничего другого он от неё и не ожидал. — Пора бы тебе, наконец, усвоить, что… Договорить он не успел. С оглушительным треском одна из тяжелых, развесистых ветвей ивы отломилась, и Тея, словно в замедленной съемке, видела, как она падает на них сверху. Быстрее всех сориентировался Сириус. Он оттолкнул Поттера в сторону и, уже не имея возможности и времени проделать то же самое и с Теей, просто повалил ее на землю, увлекая за собой. Таким образом девушка оказалась придавленной его телом к промерзлой стылой земле, волшебная палочка выпала из рук и теперь лежала где-то в траве поблизости. — Мм, — протянул Сириус. Он оперся на руки, поставив их по бокам от ее головы, и пристально разглядывал лицо Теи вблизи. — Мне даже понравилось. Может, повторим как-нибудь? От Блэка пахло мятой и шафраном. Сладко и в то же время терпко. Тея подумала, что в этом необычайно красивом юноше с полуночно-синими глазами боли и горечи столько, что в ней можно с лёгкостью захлебнуться. Тея, пожалуй, могла понять его слишком хорошо. И его боггарт… В отличие от Нарциссы Тее все было очевидно и до прозрачности ясно. Она молча высвободилась и встала, впрочем, Блэк и не пытался ей воспрепятствовать в этом. Стряхнула с мантии налипшие травинки и листья и только тогда заметила стоящего совсем рядом Поттера. — Тебе лучше уйти, — произнёс он. На щеке Джеймса виднелась глубокая царапина, видимо, ветка его все же слегка зацепила. — Впредь, будь добра, постарайся больше не вмешиваться в наши дела. Мы однажды помогли тебе, но это не значит, что мы выдали тебе полный карт-бланш. — Он же убьёт вас, как вы не понимаете? — от бессилия из глаз девушки ручьём хлынули слёзы. — Вы можете просто не успеть уйти… — Куда уйти? — ошарашенный такой внезапной реакцией Сириус нахмурил брови. Но Тея его даже не слышала. Ее трясло, как в лихорадке, она переставала чувствовать конечности. — Вы думаете, я глупая и самонадеянная идиотка, увязавшаяся за вами из праздного любопытства? Вы думаете, я не знаю, что такое жить рядом с оборотнем? — Послушай, — Блэк начинал злиться. — Прекрати истерику. Мы и не собирались соваться к Рему просто так, мы не самоубийцы. — Мы анимаги, — подтвердил Джеймс. Тея удивленно воззрилась на него и даже перестала всхлипывать. — Вы? Анимаги? — дрожащим голосом переспросила она. — Ну да, — кивнул Сириус и чуть громче позвал. — Хвост, покажись. Лежавшие на земле плотным ковром листья зашуршали. В тот же момент ива вновь ожила и задвигалась, а рядом с Теей появился коротышка Петтигрю. — Питер у нас превращается в крысу, — пояснил Сириус, явно наслаждаясь ее замешательством. — У каждого свой облик. — Пока мы в образе животных, — добавил Джеймс, — укусы оборотня не могут нам навредить. — Никак, — поддакнул Петтигрю. Тея молчала. Она все еще находилась под впечатлением: анимагия требовала высокого уровня владения волшебством, чего явно нельзя было ожидать от троих шестикурсников. — Кстати, — затянувшуюся паузу нарушил Джеймс. — А что ты там говорила на счёт жизни рядом с оборотнем? Хочешь сказать, у тебя был личный опыт? — Мой брат был оборотнем, — тихо, почти шёпотом выдохнула Тея и опустилась на землю. Ноги больше ее не держали. Воцарилась тишина. — Был? — негромко произнёс Сириус. — Почему был? В сущности, вопрос был скорее риторическим, ответ и без того висел в воздухе. Но Тея все же взяла себя в руки и сказала: — Он умер. Больше его нет. Какое-то время они провели в молчании. А затем Джеймс первым шагнул к ней и помог подняться. — Похоже, сегодняшняя ночка отменяется, — заявил он. — Проводим ее в замок.