39.4

      Хосок не может свыкнуться с мыслью, что снова сидит на свадьбе сына в окружении цветов и веселой толпы, проливающей искрящееся игристое вино на пол большого зала, украшенного дорого. Альфа чувствует себя неловко и неправильно в костюме, в этих туфлях узких, под мигающим светом, среди звуков битов какой-то отвратительно молодежной музыки, под которую сейчас Чимин, обнимая молодого теперь мужа за талию, танцует, пьяный и счастливый.       Родителей омеги на торжестве нет, как Хосок понимает, Юнги с ними не общается годами, потому что беспечный и глупый. Времени успевает утечь много с первой встречи в квартире Чимина, но альфа к юному и ветреному парню отношение изменить не может: он тоже когда-то уйдет, а отвыкать от его присутствия в жизни придется не только Чимину, но и растущему Чонгуку, уцепившемуся за руку этого самого омеги в танце. Хосок поджимает губы, наливая в стакан что-то крепкое и горькое.       — Вы пьете так, будто происходит что-то плохое, — говорит сидящий не так далеко за столом тонкий и изящный омега, что тоже к танцу не думает присоединяться. — Мы на свадьбе, не на похоронах.       — Почти, — улыбается через силу Хосок в свой полный алкоголя стакан, покрытый мелкими каплями влаги.       — Отнюдь. Причина нашей сегодняшней встречи радостная.       Хосок не знает этого омегу, но и говорить с ним особо не хочет; он не хочет говорить вообще ни с кем на этом торжестве безумия. Альфа тут только ради Чимина, который странно светится в воспоминаниях, сжимая ладошку Юнги, когда они говорят о свадьбе и планах. И если сын светится, то этот Юнги не кажется особо счастливым: хмурится, поджимает губы и к боку альфы прилипает, точно защиты ищет.       Юнги не меняется. Он красит волосы в яркий синий, а они отрастают все сильнее, собранные сейчас в высокий хвост заколками. И татуировки на тонком теле увеличиваются: они выглядывают из-под рукавов, скользят рисунками на шею, заполняют чернилами бледную кожу, сильнее контрастируя с ее белизной. Хосоку во внешности омеги не нравится ничего, от совсем, до крайности.       — Дедушка! — кличет задумавшегося Хосока Чонгук, запыхавшийся и раскрасневшийся, подходя к столу. — Налей мне, пожалуйста, водички. Папа не может, сам понимаешь.       — Конечно, милый, — улыбается уже искренне Хосок ребенку, выискивая среди алкоголя на столе бутылку с водой. Чонгук растет, а заботиться о нем хочется не меньше и, к чести Юнги, справляется он с ребенком хорошо. — Ты подарил папе букет от меня?       — Угу, — кивает Чонгук. — Только отец сказал, что ты мог бы и сам ему принести цветы. Кажется, он чем-то недоволен.       Чимин не выглядит недовольным. Он танцует с мужем и пьет шампанское, хотя Хосок буквально видит, что это все, красивое, нарисованное и дорогое скоро развалится. Юнги, кстати, тоже наконец-то улыбается и смеется, когда альфа на руки его подхватывает, чтоб закружить вокруг своей оси, а потом поцеловать крепко под радостные визги друзей; они хлопают, веселятся и напиваются.       — Твой отец вполне счастлив.       — Он не слепой и видит твое лицо, — неожиданно мудро говорит Чонгук, отставляя пустой стакан на стол. — Глупый ты, дедушка.       И Хосок задумывается, почему уже второй человек говорит ему, что он в чем-то ошибается, если альфа только и делает, что сидит и смотрит. Он прикусывает язык, чтоб не портить сыну важный день, молчит и не высказывается, как привык делать за те несколько лет, что Чимин проводит с синеволосым омегой рядом.       Танцы подходят к концу. Музыка стихает, и немногочисленные гости расходятся по своим местам; стулья скрипят деревянными ножками по кафелю пола. Как бы Хосок не хотел признавать, Юнги выглядит красиво в синеватом свете зала, рядом с Чимином, не отходящим от него ни на шаг, словно украсть его кто мог в любой момент. И смотрит сын на омегу, как на драгоценность великую, несоизмеримо ни с чем ценную.       Хосок Юнги драгоценностью не считает.       Свадебный торт не похож на что-то обычное: он маленький и невзрачный среди этого большого праздника. Чимин и Юнги нарезают его вместе, держа нож двумя руками. Между ними происходит какой-то шелестящий разговор, как Хосок понимает, максимально приватный, неслышный никому, кроме них двоих. А потом омега разворачивается в его сторону с мягкой кривоватой улыбкой, медленно идет по залу к Хосоку, что смотрит на него непонимающе.       — Моих родителей здесь нет, да и не будет, — говорит Юнги, вручая тарелку с тортом в руки Хосока. Он мнется и поджимает губы, явно волнуясь. Чимин точно вырастает рядом, приобнимает омегу за талию, сжимая в жесте поддерживающем. — Поэтому спасибо, что пришли. Для нас это очень много значит.       О.       Хосок тихо выдыхает через нос, отставляя угощение в сторону. Хосок впервые думает о Юнги так; перед ним простой напуганный ребенок. Ребенок, который не получил возможность пройти к месту регистрации с отцом, станцевать с ним танец. Ребенок, на чьей свадьбе не лил слезы папа, обнимая и вытирая мокрое и соленое лицо сына, приговаривая что-то про испорченный макияж. Хосок садится на стул, опуская глаза в тарелку, а потом поднимает их на Юнги и неожиданно крепко сжимает тонкую ладонь.       — Спасибо, — выдыхает он как-то виновато.