39.4

Хосок пытается знакомиться с Юнги, вот только омега оказывается не особо стремящимся к общению человеком. Почему-то улыбка, что появляется на омежьих губах во время игры с Чонгуком или при встрече Чимина после тяжёлого трудового дня, наталкивает на мысль, что Юнги до боли, заурядности, простой, но потом он прячется, закрывается плотной скорлупой и пробиться не дает сквозь нее. Юнги мало смеётся, а говорит — меньше. Юнги Хосоку не нравится, что бы Чимин ему ни говорил. Ну не подходит молодой, совсем юный омега, татуировками забитый, с волосами, выкрашенными в синий, грязный и неаккуратный синий, взрослому альфе с ребенком. Мысли, если честно, лишь о скрытой выгоде или дурном влиянии на Чонгука, которое от Юнги точно исходит. Как минимум, омега курит, Хосок приметил. Хосок снова едет к сыну, чтобы навестить того второй раз за прошедшую всего половину недели. Дороги все ещё скованы льдом и пробками: люди спешат домой, в тёплые укрытия от вьюги и порывов ветра, бьющих в лицо. Альфа заходит в магазин привычно, шоколад кладет в корзину по инерции, и снова в тёплый салон садится, чтоб ещё в подъезде быть встреченным колючим взглядом карих глаз. — Добрый вечер, — приветствует его омега. Он выглядит бледным и очень худым, в футболке Чимина, широкой и длинной для него. — Чимин задерживается, а Чонгук уже сопит. Омега явно намекает уйти: в квартире просто нет ничего, что может быть нужно альфе, но тот быстро скидывает ботинки, оставляя грязные следы на полу, вешает пальто кашемировое на крючок, а потом на кухню идет, игнорируя тихий недовольный выдох омеги. Пусть дышит, курильщикам нужно больше кислорода. Хосок пьёт крепкий растворимый кофе в темноте кухни, потому что другого нет, сам ест принесенную шоколадку, нервничает неясно отчего. Даже взгляд на живой город, сияющий яркими огнями, на луну, заглушаемую светом фонарей, и едва различимые в черноте небосвода звезды не успокаивает. Не успокаивает с тех самых пор, с которых он знает о новой, весьма сомнительной пассии сына. Окно покрывается тонкой коркой наледи, кофе остывает, а на языке остается мерзотный привкус сладости. Омега присоединяется к нему с вином, плещущимся в бокале, подобно крови. От него запах исходит кислый и тяжелый, похожий на аромат Юнги, печального сейчас и серого, пьющего медленно, смакуя. На губах остаются багровые капли, что в контрасте с бледной кожей и тенями черными на скулах мистический коктейль составляют. Вампирский. — В среду? — выгибает альфа брови, а Юнги хмурится, глотая кровавый напиток из высокого бокала. — Я завтра не работаю, — кривит он губы, отвечает. — Да и вино невкусное, много не выпью. Юнги вслушивается в тишину: у Чонгука есть привычка просыпаться и неслышно почти включать телевизор, и, видимо, омега следит за тем, чтоб ребенок спал и завтра бодро пошел в сад. Хосок оценивает это, как "неплохо", но особо удивленным не становится. Пусть Юнги и знает такие мелочи, очков ему альфа пока не добавляет. — Ценитель алкоголя? — Ненавижу его, — наконец растягивает губы в слабой, кислой улыбке Юнги. Часы стучат, отмеряя время, бегущее к ночи, пока Чимин все не возвращается, а в омеге будто растёт напряжение. Его по плечам видно, спине сутулой и взгляду из-под бровей, холодному, но не злому, просто прячущему за льдом волнение, отраженное в дрожи тонких пальцев. Хосок разглядывает омегу без стыда, замечает татуировку на руке, витиеватую, цветную. В глаза бросаются блестящие в ушах сережки, звенящие, когда омега головой двигает, глотая новую порцию, кажется, красного полусухого. Синие волосы спутываются, выпадают из низкого смешного хвоста на лицо, а отросшие корни сияют чернотой. Юнги пряди с глаз не убирает, только вино в бокал подливает изредка, пока Хосока раздражает звенящая прозрачностью тишина, язык чешется заговорить. Еще раздражает то, что видно только недостатки и странную нелюдимость омеги, прячущего худые колени в подоле мятой футболки. — Зачем пьешь тогда? — задает Хосок клокочущий в горле вопрос. — Иногда больно. И повисает тишина. Глубокая такая, проникающая в тело сквозь поры кожи, противная. Омега пьёт медленно, глотает шумно, и щеки его заливаются ярким румянцем, на лбу выступает бисер испарины. Чуть позже Юнги всхлипывает, а Хосок видит, как прозрачные слёзы скользят по юному лицу и падают на пол с глухим, на удивление слышным, звуком. Он не задаёт вопросов, молчит долгие минуты, а когда Чимин приходит, Юнги забывает про слёзы, утыкается носом в сильное плечо и алкоголь не трогает. А Хосок уже не понимает, кто в этой истории кому нужнее, важнее. Кто имеет большую цену. — Привет, — здоровается с Хосоком Чимин. — Приходил повидаться с Чонгуком? — Нет, — коротко отвечает альфа, а потом добавляет, подумав. — Хотел познакомиться с твоим парнем нормально. Чимин впечатленным не выглядит, но улыбается, и у Хосока немного отлегает от сердца. Юнги тоже взгляд на альфу поднимает, а потом тихо предлагает: — Можем поужинать вместе, — голос кажется сиплым, Чимин от его звучания хмурится. — Только без этого вина и с доставкой. Хосок соглашается, отпивая уже совсем холодный кофе, смотря, как омега закуривает, не покидая маленькой тесной кухни, пуская кольца дыма к потолку. Излишне много интереса, противоречий чуть больше, но альфа, потому-то, ощущает принятие. Слезы бывают только честными.