тихо сердце поёт — стонет
про билет в никуда. слышишь?
смерть на следующей остановке
дверь открылась. все. я вышел.
Джоске вжимается в мягкое машинное сидение, как только погружается в темно-синий Фольксваген. Спереди — по правую руку от водителя-Джотаро, который ведёт тачку и не смотрит в его сторону. Джоске прижимает к себе рюкзак и кусает губы. Нигде — даже в самых отчаянных мечтах, ему не думалось, что он будет с Джотаро вместе снова. Даже если на неделю. Даже если тайно. Джотаро живет в Гарлеме, в одном из старых, стоящих тут со времён основания Нью-Йорка арочных грязно-белых домов. Невысокое, с большими окнами здание, контрастирующее с ультра-современным центром, но красивое для человека, никогда подобного не видевшего. Все ещё молча, Джотаро паркует машину и тянется рукой через Джоске, открывая ему дверь. «Странное ощущение, — думается Джоске. — Как будто он — мой шуга-дэдди». Пошлость этой мысли он успешно отгоняет от себя, потому что все ещё злится. А ещё, с Джотаро у него все по-другому. «По-другому — это как? Да никак. Неизвестно. Непонятно. Странно». Он следует за мужчиной в подъезд, встречающий неожиданными ковровыми дорожками и старым, грохочущим лифтом с дверцей, которую надо открывать вручную. Квартира Джотаро в пентхаусе — под самой крышей. Пока они поднимаются, Джоске на него пялится. Прожигает требовательным взглядом, забирается глазами под ворот пальто, но Джотаро не реагирует вообще никак. У Джоске это вызывает флешбек двухгодовой давности, когда, чтобы выяснить реакцию Джотаро, его пришлось поцеловать. «Как глупо. Но действенно». Джотаро открывает перед ним дверь своей квартиры: — Проходи, — и ни слова больше! Джоске хмыкает и послушно проскальзывает в полутемный предбанник. Квартира у Джотаро небольшая, несущая очень сильный след одиночества. Не холостяцкой берлоги, романтизированной до скрежета в зубах, а именно места, куда приходят только поспать и поесть, если повезёт. «Девушек он сюда явно не водит, — думает Джоске и мысленно отвешивает себе подзатыльник. — Да каких девушек?! Это же Джотаро Куджо… Хотя и парнями, и сексом в общем тут даже не пахнет». Странная планировка — гостиная совмещена с кабинетом (вспоминается американское выражение ‘ливинг-рум’), от неё ведёт дверь в спальню. Рабочее пространство отделено от кухни огромным аквариумом, вмонтированным в шкаф. Этот аквариум — единственный признак того, что эта квартира кому-то действительно нравится. Джоске бросает рюкзак у дивана и прилипает к прозрачному стеклу. Рыб куча — яркие, симпатичные, плавающие среди каких-то диковинных водорослей. Шкаф весь забит книгами, на стене, над рабочим столом, висит океанологическая карта. Взгляд выцепляет маленькую фотокарточку, пришпиленную к шкафу скотчем. Девочка. Симпатичная. Один-в-один Джотаро. На вид ей лет пять. — Это Джолин, — говорит Джотаро тихо, замечая взгляд Джоске. Он стоит по ту сторону аквариума, и вода в нем забавно искажает его лицо. — Когда была ещё совсем маленькая. — Очень похожа на Вас, — позволяет себе Джоске. — Сколько ей сейчас? — Девять, — судя по тону, Джотаро не особо хочет говорить про неё. — Хочешь чего-то поесть? — Нет, но не откажусь от похмельного, — Джоске смущенно чешет затылок. — Все ещё голова гудит. — Ах, да. Я и забыл. Джотаро скрывается на кухне. Джоске ещё некоторое время наблюдает за ним сквозь аквариум, но потом отвлекается на окно. За окном, заставленном книгами, учебниками и аккуратными стопками бумаг, раскрывается Нью-Йорк. Высоченные башни, напоминающие серые коробки, яркие знаки, гул дорог и пролетающих вертолетов. Это даже красиво — но все ещё вызывает только тоску, а не эстетическое наслаждение. — Держи, — Джотаро протягивает ему стакан с чем-то зеленым. Джоске пьёт и морщится, вызывая тёплую улыбку: — Смузи. Поможет освежиться. — Как будто Вы так хорошо разбираетесь в похмелье, — Джоске пьёт с недовольным видом. Джотаро встаёт рядом, тоже туманно глядя за окно. — Ты прав. Я редко пью. Плохо берет. — Из-за комплекции? — Из-за совести. Джоске прыскает в стакан. Джотаро наклоняет голову: — Ты так и будешь обращаться ко мне на «Вы»? — Вы старше, — пожимает плечами. — Мне так привычней. — Ты постоянно перемежаешь уважительное обращение и дружеский тон. Это сбивает с толку. — Используйте это как индикаторы моего настроения. — Не нужны мне никакие индикаторы. У тебя же все на лице написано. — Вот как, — Джоске сердито оборачивается. — Что ещё скажете? Что я — незрелый ребенок? — Ты — дурачок, — усмехается Джотаро. — Какой же ребенок ростом под два метра и с твоими амбициями? — Раз так, то и относитесь уж ко мне, как к взрослому. — Что ты имеешь в виду? Джоске ставит стакан на стол и кладёт руки Джотаро на плечи. Не самый симпатичный или сексуальный жест — даже выглядит неловко. Джотаро вздрагивает всем телом, пытается отстраниться: — Чего ж тебе неймется… — А Вы думали, я у Вас останусь в маджонг играть? Обсуждать семейные травмы? Реветь по отцу?.. У Джотаро на лице рисуется такое замешательство, что становится жутко: — Джоске… — Чего? Не говорите, что Вам тоже не хочется… Его встречает тяжелый взгляд. Джотаро резко сбрасывает его руки, и, когда он это делает, Джоске яснее, чем раньше, осознаёт их разницу в силе. — Поспи, — бросает ему хозяин дома. — Я постелю тебе на диване. — Но сейчас двенадцать дня! — Восстанавливайся от смены часовых поясов. Проходи акклиматизацию. Протрезвей. А потом поговорим. Мужчина скрывается в своей спальне, затем раскладывает ему диван. Джоске чувствует себя ужасно брошенным. Впервые за все время, его посещает мысль, что Джотаро просто повёл себя вежливо, предложив родственнику (впервые оказавшемуся в Нью-Йорке!) койку на пару ночей. — Джотаро-сан, — тихо зовёт он. Он видит только мускулистую спину под водолазкой, которая замирает от звука его голоса. — Я не хочу быть Вам в тягость. Джотаро выпрямляется, хлопает Джоске по плечу: — Все нормально. Спи. — Может, хотя бы… Он мнётся. Казался себе самым смелым, знающим, чего хочет, но как дошло до дела — тут же сердце заходится, а от смущения горят щеки. — М? Умные глаза все смотрят на него вопросительно, ожидая просьбы. И Джоске просит: — Поцелуете меня?.. Джотаро замирает. Он будто скала — вмерзает в паркет, сжимая в руке подушку, на которую надевал наволочку. Затем поворачивается, осторожно приближается, бережно берет Джоске под подбородок двумя пальцами: — Ты точно этого хочешь?.. Джоске лишь нетерпеливо кивает: — Конечно! Я же остался с Вами! И я буду с Вами, пока… Договорить ему не дают. Целуют. Крепко, с силой. Вцепляются губами так, словно ждали этого… ну… Два года. Джоске тихо стонет в поцелуй, отвечая, за талию прижимая к себе Джотаро. «Господи, мне этого не хватало» «Как же я по тебе соскучился». На пару секунд время останавливается. Будто под действием станда Джотаро. Если бы Джоске был в состоянии оценивать ситуацию, он бы остановился на деталях — как вцепился в водолазку Джотаро пальцами, боясь, что он растает призрачно. Как тяжело дышит сам Джотаро. Как они целуются одними губами, словно по внегласному сговору не углубляя поцелуй. Как за окном гудит машина, визжа тормозами на повороте, а в аквариуме играют блики. И как Джотаро держит его лицо в ладонях… Но Джоске не видит деталей. Все, что он видит — это губы из его снов на своих губах и красное марево перед закрытыми веками, когда он закрывает глаза. Джотаро отстраняется. Гладит большими пальцами щеки Джоске, смотрит щемяще-нежно и так грустно, что хочется разрыдаться. — Ложись, — вместо невысказанной привязанности говорит он. — Я приду вечером. Джоске остаётся один. Садится на диван, снимает джинсы и как-то естественно, под аккомпанемент головной боли, засыпает. __________________________________ Джотаро возвращается домой около шести часов вечера. Он съездил в исследовательский центр, в библиотеку, затем позвонил матери Джоске и уверил, что с ее отпрыском все в порядке, потом купил в уличном кафе огромный стакан с молочным чаем и отправился домой. Только когда он проезжал мимо реки, случайно вспомнились похороны, ужасающие тем, что уже случились, и что Джозефа больше нет, и внутри все сжалось. Он погрузился в себя — умение, приобретённое с годами, пугающее окружающих и иногда его самого, но очень помогающее в ситуациях, когда мозг не успевает за текущими событиями. Переключил тело на автомат, а сам спрятался в мало-мальски тёплых мыслях и воспоминаниях, дабы минимизировать соприкосновение с реальностью. Очнулся уже у дверей квартиры. Дверь была незаперта. С тягучим ощущением тревоги, Джотаро вошёл в квартиру, и первым делом наткнулся на непривычный чужой силуэт на кухне. Непривычный не потому, что незнакомый, а потому, что обычно в этой квартире только сам Джотаро, — да тени из прошлого, с которыми он изредка переговаривается. Джоске говорит по висящему на стене телефону, судя по тону, с матерью. Джотаро ставит перед ним на столе тот гигантский чайный стакан и удаляется в ванную. Достаёт из нагрудного кармана пачку сигарет и закуривает прямо там, выдыхая дым к вентиляции. Когда Джоске нет, нет необходимости в курении. Когда он рядом, хочется поглощать одну сигарету за другой. Джоске с удивлением находит его в ванной и говорит: — Я думал, Вы бросили. — Бросил, — кивает Джотаро. — Но сейчас решил ненадолго вернуться. Ты не против? — Конечно, нет. Джоске скрывается в гостиной, не закрывая за собой дверь ванны. Его новоприобретенная неразговорчивость пугает, как и желание прижать его к себе. Время ли для такого — после потери? Разлуки? Предательства?.. Он тушит сигарету. Выходит из ванной. Джоске сидит на диване и читает один из студенческих трактатов Джотаро. Судя по выражению лица — душный. — Теперь я не смогу спать ночью, — серьезно говорит он, когда Джотаро тяжело опускается рядом, обдавая его сигаретным запахом. — Из-за того, что Вы заставили меня вырубиться днём. — Все ты сможешь, — Джотаро снимает кепку и привычным движением ловко забрасывает ее на стол. — Завтра я хотел бы показать тебе сити. Лучше выспись — будет долгий день. В голубых глазах загораются искорки интереса: — И то высоченное здание?! Со шпилем? — Если тебе хочется. Джоске тут же весь зажигается. Он начинает рассказывать о куче разных мест, которые видел в фильмах и которые непременно нужно посетить. Джотаро думает, что несмотря на невероятно долгое проживание в НЙ, он никогда не был и в половине этих популярных точек. Затем Джоске с не меньшим энтузиазмом начинает рассказывать о себе. Его словно прорвало. Когда он смотрит на Джотаро, он не ощущает неловкости — он говорит со старым другом. Рассказывает про поступление, вступительные нормативы, что в академии его постригут под ноль, как мать купила новую машину и ещё миллион мелочей, которые кажутся такими милыми и важными, что Джотаро внимательно слушает. Джоске изящно обходит временной период в два месяца с отъезда Джотаро, чтобы не отягощать его ещё большей виной и не казаться слабым в историях о своих глупых слезах и переполняющих чувствах. Джотаро, в свою очередь, понемногу тоже разговаривается. Джоске очень хорош в вытягивании людей из зоны комфорта. Он прислоняется к мужчине плечом, а тот рассказывает про получение докторской степени, исследовательских работах на дне океана, даже о дочери. Немного — но какие-то быстрые детали, сказанные с нежностью и тоской. Они оба одновременно упоминают Джозефа, сталкиваются взглядами и вздыхают. Потом Джоске хихикает и вспоминает украденный кошелёк. Джотаро угрюмо рассказывает одну из смущающих египетских историй. В какой-то момент, смеющийся Джоске кладёт ему руку на бедро. И время останавливается. Задохнувшись на полуфразе, Джотаро скашивает на него глаза, глядит недоверчиво, одним глазом: — И что, по-твоему, ты делаешь? — Я скучал по Вам, — очень просто признаётся Джоске. — Я уже говорил, и скажу снова — по Вам как по любовнику. Не как по моему племяннику, понимаете? От недвусмысленности у Джотаро волосы на затылке встают дыбом. Он все ещё хочет закатать Джоске в мрамор, и чтобы никто, включая его самого, не прикасался к сверкающему алмазному мальчику, так круто перевернувшему его одинокую жизнь. — Чего Вы хотите? — тихо спрашивает Джоске. — Только не убегайте снова. Грудь Джотаро поднимается и опускается. Он пытается нормализовать дыхание и взять себя в руки, но не получается. Джоске все ближе. Джоске видит, как Джотаро изменился. Сейчас, приблизив своё лицо к его, замечает новые морщинки под глазами, синяки от бессонных ночей, выделяющиеся на сухой коже скулы… Даже в волосах, на самой макушке, видна пара седых волос, но может, это Джоске уже только кажется. Джотаро закрывает глаза ладонью: — Прошу, хватит. — Почему?! Парень отстраняется, обиженно вздергивает брови. — Почему Вам так нравится меня отталкивать? У Вас кто-то есть? — Что?.. Нет, но… — Но тогда нет никакой причины просто… отворачиваться. Все время Вы только и делаете, что отворачиваетесь. Тяжелая рука с минутным замедлением опускается на кисть Джоске, прижимает ее к дивану. — Я не отворачиваюсь от тебя. Послушай, — теперь Джотаро уже повернулся к нему всем телом: — Все не так просто, как тебе кажется. Я не хочу снова тебя ранить. Вообще не хочу делать все слишком сложным. — Уже поздно, — Джоске отнимает руку и тут же кладёт ее Джотаро на грудь. Его честный взгляд и напористость заставляют отвести глаза: — Я хочу быть с Вами. Сейчас. — Но… — Джотаро-сан… — палец мягко очерчивает скулу, заставляя вздрогнуть, опускается на губы и давит. — Вы тогда сказали «мой Джоске». Джоске наклоняется к его уху — тому, что ближе, — набирается смелости и шепчет: — Ну так сделайте меня своим. «Господи…» Джотаро всем телом содрогается от этих слов. Тон, шёпот, рука на его рту — все это подгадано специально, чтобы у него в животе разгорелся огонь. Чтобы по коже побежали мурашки, а перед глазами стало темно. Джоске его попросту соблазняет — и это работает. Это не сработало бы, будь он любым другим парнем, — но это Джоске. И Джотаро действительно ведётся. Чуть ли не моментально. Он мягко обнимает Джоске за талию и притягивает к себе. В глазах последнего — только просьба не ждать больше. Джотаро касается своим носом его щеки, мажет по мягкой коже, целует… В поцелуе для них время останавливается. Джоске тут же седлает его, взбирается на колени. Когда держит лицо в руках, сжимает так сильно, что, кажется, череп Джотаро вот-вот лопнет. Пока они целуются, краем уха Джотаро улавливает звуки, которые они оба издают. Влажные звуки соприкосновений губ, так похожих, словно сделанных по одному слепку. Джоске грубее, он требователен, часто отстраняется, чтобы посмотреть из-под ресниц собственнически и прямо, и вновь наброситься на него со всей силы. У него болят губы… По ранкам Джотаро проходится языком. — Не надо со мной нежничать, — просит Джоске в перерыве, когда даёт ему отдышаться. — Я уже не тот, что раньше. Эта детская фраза вызывает только грустную усмешку. — Тогда скажи, чего ты хочешь. Джотаро смотрит на него, ожидая ответа. От столь пристального внимания проступает румянец. Джоске пытается совладать с собой, но выходит хреново. Прижимает свои прохладные ладони к щекам, чтобы остыть, но мысли скачут, и хочется слишком много всего, чтобы окончательно выбрать. А ещё он боится, что если скажет «я не знаю», то Джотаро ответит: «Приходи, как разберёшься», и оставит его спать на диване. Джоске не хочется на диване. Он хочет спать в постели Джотаро. Навсегда оставить свой запах на его простыне. Впечататься в кожу Джотаро так, чтобы тот никогда не мог его отстирать. Наконец, он говорит: — Дайте раздеться. И пойдёмте в спальню. Слезая с Джотаро, он не успевает поймать очарованное выражение на его лице и почти незаметный красный огонёк в обычно непроницаемых лазурных глазах. Спальня довольно большая — почти как гостиная и кухня вместе. Одну стену закрывает шкаф, другую — большое окно. Стены пустуют кремово-белыми обоями, а на прикроватной тумбочке стоит фотография, которую Джоске не успевает разглядеть, потому что Джотаро быстро убирает ее на подоконник. Он не спорит, — быстро вылезает из джинс и футболки и сталкивается с прохладным взглядом все ещё одетого Джотаро. Джоске мягко, ступая по паркету, подходит вплотную. Запускает руки под его водолазку, скользит пальцами по прессу и квадратным мышцам поясницы. Джотаро лишь снисходительно наблюдает за ним, и за тем, как Джоске задирает ткань, просящим взглядом уговаривая снять ее. «Какой многоликий, — думает Джотаро, сбрасывая с себя водолазку, оставаясь под голодным взглядом. — То смущается до красноты, то умело соблазняет… Какую игру ты затеял, Джоске?..» Когда Джотаро остаётся полураздетым, Джоске тут же жадно целует его и обшаривает руками. У него шумит кровь в голове, а все рациональные мысли по поводу «идеального секса» исчезают, словно их и не было. Все влажные фантазии, продуманная стратегия по мягкой манипуляции своим племянником — все это позади, когда перед ним знакомое тело. Джотаро позволяет ему делать все, что вздумается, целовать себя в грудь и солнечное сплетение, обводить языком ключицы. Лишь когда Джоске кусается, Джотаро удивленно опускает взгляд. Вспышка боли, тут же сменившаяся влажным прикосновением языка — в районе шеи, — расплывается красным пятном. Обычно Джотаро не позволяет оставлять на себе следы. Любые — отпечатки, помаду, засосы, царапины от ногтей, сперму или слюну. Но ему кажется, что Джоске он может позволить делать с собой вообще все. Это настолько естественно, что даже мозг отключается. Остаётся только инстинкт. Основной инстинкт. Джоске, не останавливаясь, оставляет свои жадные метки-укусы на шее, ключицах, посередине груди. Каждый раз он гордо осматривает свои владения, трется о Джотаро своим телом, кожей к коже, пытается влезть под его рёбра, разворошить живот и вцепиться зубами в сердце. А Джотаро — позволяет. Джоске с трудом отрывается от него. Джотаро смотрит с такой нежностью, что ноги подкашиваются, на его щеках играет румянец. — Что же Вы, — подгоняет его Джоске, садясь на кровать. — Сами хотели, чтобы я сказал, чего хочу. — Но ты ничего не сказал, — смеющимся тоном отвечает Джотаро, нависая над ним. — А Вы ещё не поняли?.. Джотаро целует его, заставляет лечь. Наконец, касается его сам, забирается пальцами к спине, не разрывая поцелуя. Потом спрашивает, тихо-тихо, словно кто-то может их услышать: — Как тебе нравится? С короткой паузой, прерванной грудным вздохом, Джоске говорит: — Когда целуют в грудь… И тут же получает желаемое. Не самая чувствительная зона, но все равно немного подбрасывает на покрывале; обвивает его ногами, притягивая к себе, и продолжает: — Когда грубее… Его послушно кусают сильнее — около соска, отчего Джоске сжимает губы, сдерживая стон. Джотаро все ещё поддерживает под спину, он так легко удерживает его на весу, словно вообще не маленький Джоске ничего не весит. Склоняет голову к плечу: — Можете… рукой?.. Джотаро быстро на него смотрит и кивает. Одна его рука мягко спускается по позвоночнику к светлому белью и давит на ягодицы. Раздвигает, сквозь ткань касается его сзади двумя пальцами. Всего лишь пара круговых движений, — но первый стон-скулёж уже срывается с губ. — Раньше ты был громче. — Я думал, Вас это раздражало. — Не говори глупостей… Теперь тебя никто не услышит, — зачем же сдерживаешься? Джоске запрокидывает голову и выгибается, когда Джотаро целует его куда-то под подбородок и быстро сдирает ненужное белье. Неожиданностью встречает то, что Джоске бреется — приятной неожиданностью, хотя от такого зрелища слишком тяжелеет в паху и слишком сильно флешбечит на два года назад. Приходится отпустить его, — чтобы потянуться в шкаф за спрятанной в одежде бутылочкой. Перед тем, что Джотаро явно собирается сделать, Джоске снова жадно его целует. Любую его прихоть, любое желание — что угодно хочется сделать ради этих поцелуев. Джотаро смазывает пальцы, льёт прохладной жидкостью на кожу, тут же покрывающуюся мурашками. Раздвигает ему ноги и касается и без того почти полностью вставшего члена. Какой Джоске чувствительный был, таким и остался — напрягается от прикосновений, краснеет. И как бы не хотелось просто и очень быстро довести его до разрядки, желание сделать ещё приятнее остаётся. Джотаро ловит себя на том, что улыбается. Он мягко проникает одним пальцем внутрь. Тяжело в первый раз засовывать даже до середины фаланги, Джоске дрожит, чуть слышно постанывая сквозь зубы, подавая знак двигаться дальше. Джотаро очень внимательно наблюдает за его лицом, когда двигает пальцем внутри и сгибает его, касаясь мягкой стенки. Он касается правильно — сказывается опыт. Джоске сжимает живот и плачуще стонет в голос. — Здесь? — из чистой вредности уточняет Джотаро. В ответ ему — поплывший, затуманенный возбуждением взгляд. — Да… — Мне продолжать? Джотаро достаёт палец, и Джоске тут же недоуменно вскидывает голову, но не успевает ничего сказать, когда на него ложатся сверху, так и не давая сдвинуть ноги. — Хочу слышать твой голос, — сам не узнавая своих интонаций, шепчет Джотаро. Его голос, — ужасно низкий, отзывается у Джоске в животе судорогой. Он хватает ртом воздух и находит в себе силы ответить: — Продолжайте, умоляю… Я так хочу больше… — Хороший мальчик. Похвала — неожиданная, пошлая, сквозящая собственничеством ровно в той же степени, как укусы Джоске раньше, — возбуждает его сильнее, чем все предварительные ласки. Он скулит, прижатый телом другого мужчины, мечется и закусывает губы. От одного этого голоса, одной этой похвалы он готов растечься позорной лужицей и дезинтегрировать, раствориться в рычащем акценте. Джотаро и сам не ожидал от себя такого. Но он видит реакцию Джоске, видит, как он моментально краснеет и жмурится от слов и улыбается про себя. Вот и слабое место. Найдено с усилиями, но того стоило. Кто же знал, что Джоске так чутко реагирует на банальную похвалу?.. Проникая внутрь уже двумя пальцами, Джотаро не растягивает его, не пытается упереться в стенки. Он находит ту самую, одну единственную точку, и ласкает только ее. Джоске выгибается, умоляет, стонет. Сдвигает брови, пытается двигаться бёдрами, но ему не позволяют, фиксируют коленом. Джотаро не касается его члена, исключительно ласкает сзади, и выбивает бессмысленные просьбы, на которые лишь улыбается. Внутри у Джоске все горит. Он не обделён высокой чувствительностью, но с такой симуляцией он может кончить, даже не трогая себя. Хотя коснуться хочется, — мучительно и инстинктивно, и он даже тянется к члену, но его быстро останавливают. Свободной рукой Джотаро хватает его за кисть и запрокидывает над головой, не вынимая из него пальцы. Джоске восхищенно вдыхает, приоткрывает рот, и получает свой поцелуй, — очень крепкий и грубый. Пальцы внутри него давят без пощады, и он жалко всхлипывает. Быстрым движением Джотаро облизывает его губы, смотрит прямо в глаза. Он ничего не говорит, но понимает, что сейчас, с секунды на секунду, — все кончится. Джоске сильно сжимается вокруг его пальцев, его бёдра словно закаменели, а глаз он не раскрывает уже пару долгих минут. Идеальные зубы, губы, линия крупного подбородка и капелька пота на кончике носа. Кадык дрожит, а волосы на висках у него вьются… Джотаро вновь наклоняется к его уху и шепчет: — Ты великолепен. Джоске вообще ничего не может ответить, кроме плачущего стона, — очень громкого и откровенного. Джотаро в последний раз прижимает пальцы к простате, и парень, запрокидывая голову и толкаясь тазом к спасительному облегчению, кончает. Под закрытыми веками Джоске рассыпаются искры, его ноги дрожат, по животу идёт рябь. Чувствительность повышается настолько, что все тело будто переходит в совершенно другое состояние — такое, когда до второй волны может довести даже легкий поцелуй в грудь, который дарит ему Джотаро. Он не может перестать дрожать и тихо выдыхать, даже когда мужчина убирает руку и попросту сжимает его в объятиях. Так хорошо ему не было уже очень давно. Так довести его одними только пальцами мог только Джотаро. Джоске все пытается отдышаться и разжать напряженные бёдра, когда Джотаро встаёт с него и окидывает взглядом. Кивает головой на тумбочку: — Поищи салфетки. И оставайся, не уходи в гостиную… Уставший Джоске даже не испытывает эйфории от легкой победы, но спрашивает: — А как же Вы? — Я сейчас приду. Джотаро скрывается в коридоре и слышно, как хлопает дверь в ванную. Джоске недоуменно хлопает ресницами, а потом усмехается сам себе. Джотаро попросту ещё не привык, что не один в этой постели, что он мог попросить Джоске помочь ему с разрядкой, что он вообще в принципе мог сделать с обмякшим телом Джоске что душе угодно. Вспыхивают вновь щеки, и Джоске утыкается лицом в подушку. В паху все ещё тяжело — приятной, тёплой тяжестью. Он задумывается о том, как отблагодарить Джотаро, когда тот вернётся в спальню… Но Джотаро не возвращается. С кухни доносится запах чего-то пряного, и Джоске прыскает. Приручать Куджо — все равно, что приручать дикого кота, непривычного принимать ласку. Он встаёт с кровати, одевается и выходит к нему, на кухню. Тепло улыбается и садится за стол. Джотаро смеряет его нежным взглядом, тушит глаза-фонари веками и отворачивается к плите. __________________________________хочешь раздеться?..
стой, не спускайся вниз
залезь мне в сердце,
а не в ширинку джинс.
Наутро они отправляются в центр. Эмпайр-стейт-билдинг производит на Джоске неизгладимое впечатление. Джотаро смотрит на его сверкающие глаза, а видит синюю джинсовку со значками и пушистым воротником, его, Джотаро, футболку, красные кеды, и даже не пытается отвлечься на достопримечательности. Они едут в Центральный парк, гуляют по магазинам, кафе и улицам. Джоске восхищён. Повезло с погодой — солнечно, хотя асфальт все ещё мокрый, так что после пары холодных порывов ветра и сердитых отговорок Джоске в духе «да я не мёрзну, ну чего Вы», Джотаро покупает ему куртку-авиатор, которую парень надевает прямо поверх джинсовки. Он кутается в мех, розовеет, и нет лучшей благодарности, чем смотреть на его улыбающееся лицо. Метрополитен-музей, сабвей, Таймс-сквер и все остальное мелькает перед глазами яркими картинками. День уходит с огромной скоростью, тормозит только на ужине в ресторане, где официант называет Джоске «очень милым сыном» Джотаро, отчего у «милого сына» начинается истерика. Хигашиката не перестаёт хихикать, даже когда Джотаро сердито проговаривает эту фразу в такси. И накрывает рукой руку Джотаро. Джотаро не вспомнить, когда ему было так хорошо с кем-то. Возможно, когда он сам, ещё до двадцати, попал в Нью-Йорк, и дед показывал ему центр, с горящими глазами описывая каждый угол. Сам Джотаро не имеет никаких академических знаний о городе, но Джоске все устраивает. Он засыпает в его руках, утыкаясь носом в белёсые шрамы на внутренней стороне бицепса Джотаро, а тот накрывает его одеялом и любуется им до рассвета. Другой день они тоже проводят, гуляя. По музеям, выставкам, океанарию. Хотя Джоске куда интересней слушать истории Джотаро про его командировки, он греет ладони об огромный стакан с тыквенным латте и иногда бодает племянника лбом — просто чтобы побесить. Джотаро на провокации не ведётся, но один раз резко хватает Джоске за бока и начинает щекотать с непроницаемым лицом. Джоске визжит, Джотаро отомщен. Джоске ужасно нравится, что они могут ходить за руки, и всем будет все равно. Ему нравится, что его тут никто не знает, и он может громко говорить на родном языке, а никто не будет понимать, о чем он. Наплевать, что выглядит как провинциал. Здания со стеклянными стенами, рекламные щиты размером с дом, гул вертолетов — все это само настраивает на восторг и восхищённые взгляды. Впрочем, жить в этом городе Джоске было бы сложно. И он не знает, почему Джотаро тут так нравится. В четверг Джоске просыпается с такой ужасной усталостью, что решает отлежаться дома. Джотаро обнимает парня, параллельно читая ему вслух и заказывает доставку какой-то еды, а потом его вызывают в университет, и приходится ехать, хоть и не без сожаления. Каждую минуту и секунду этой недели надо, необходимо провести с Джоске. __________________________________ Джотаро кладёт портфель на тумбочку в коридоре и тихонько вздыхает, снимая кепку. Он поправляет прибитые волосы, вешает пальто на плечики, а глазами выхватывает искусственный желтый свет из кухни. Спина ноет от долгих пробок, в висках стучит обыкновенная мигрень. Он разувается, по старой японской привычке, и идёт на звук закипающего чайника. Но не доходит. В районе гостиной-кабинета, мягкие руки обхватывают его за талию со спины, заставляя вздрогнуть от неожиданности. — Ты долго. — Черт, — он успокаивает разыгравшееся воображение и отправляет призраков прошлого обратно в глубины сознания. — Извини, что заставил ждать. — Не извиняйся… Джоске тяжело дышит ему в шею, цепко скрещивая пальцы на талии. Он прикасается губами к загривку — краткое мгновение, пославшее по уставшему телу рой мурашек. Джотаро поворачивается к нему и берет его лицо в горстку. Хочется что-то сказать, но Джоске кладёт палец на губы: — Позволь мне, — и не договаривает, целует. Джотаро устало отвечает, хотя видит бог, одно ощущение губ Джоске и его языка у себя во рту — словно укол адреналина или глоток крепкого кофе. Он пьёт энергию Джоске, позволяя целовать себя так, как тому хочется. Чувствуя покорность, Джоске ухмыляется. Он опускает ладонь на пояс брюк Джотаро — простых синих офисных брюк. Тот снова вздрагивает, пытается отстраниться, но ему не дают, продолжая выцеловывать нижнюю губу медленными, жадными движениями. Джоске направляет его к дивану — тому, что посреди комнаты, и мягким толчком заставляет сесть. Джотаро смотрит устало: — Дай мне хоть помыться, — улыбается он. — Зачем же? — на хитром лице Джоске абсолютно ничего хорошего. — Вы устали. Отдыхайте. Расслабляйтесь. Получайте удовольствие. С каждым словом, что он роняет, как капельки воды, он приседает ниже и ниже, в итоге опускаясь на колени между раздвинутых ног Джотаро. Джотаро краснеет — быстро и резко, словно его ударили по лицу. — Джоске, не надо… Но юркие пальцы останавливают его слабое сопротивление. Джоске жадно пожирает его взглядом снизу вверх: бляшку ремня, белую рубашку, виднеющуюся из-под синей жилетки и пиджака в тон, ленту галстука… Прежде всего он придвигается ближе и распускает галстук, не разрывая зрительного контакта, ослабляет пуговицы воротника. Скользит пальцами ниже, не расстегивая жилетку, только ее нижние пуговки и задирая ткань до пупка. Нежно целует в пресс живота, щекотно дышит носом. Джотаро запрокидывает голову. Пиджак резко становится ему очень мал в плечах. Невыносимо видеть макушку Джоске в районе своего паха, невыносимо чувствовать, как ловко он может довести Джотаро до любого состояния, какого захочет. Он слышит тихий смешок: — Не отворачивайся. Смотри на меня. Смотри… Снова — поцелуи в живот, вылизывание старых шрамов. Виртуозное расстёгивание ремня зубами, как в порно. Он не снимает его брюк, даже не стягивает хоть немного. А Джотаро так тесно в одежде, у него как будто повышается температура и становится ужасно жарко, узко и потно. Он дышит тяжелее, выдыхая воздух с тихим горловым гудением, сам даже этого не осознавая. Парень тычется носом ему в белье, бесстыже запускает пальцы под ткань. Он слишком хорошо знает, что делает — и от этого становится совсем дурно. Слава богам, он не стал комментировать вслух то, как быстро Джотаро завёлся, иначе последний бы точно сгорел со стыда. Вместо слов, Джоске решает сделать своим ртом что-то другое. Он достаёт ещё полумягкий член Джотаро и без прелюдий быстро, словно на пробу, лижет головку. Такого между ними ещё не было — очередной приступ стыда смешивается с вязким удовольствием. Вместо того, чтобы толкнуться навстречу горячему рту, Джотаро заставляет себя вжаться ягодицами в диван и скребёт по мягкой поверхности ногтями. Джоске наблюдает за ним краем глаза. Он все ещё до конца не привык к этой, новой стороне Джотаро — принимающей стороне. Не вечно дающей, защищающей, сильной — а распластавшейся под ним с поддёргивающими бёдрами и стонами на губах. Джоске даже не думает его раздевать. Он снова облизывает головку, языком меряет мягкую кожу с проступающими венами и не то целует, не то слюняво мажет губами по паху. Он помогает себе пальцами, но вместо смазки — только собственная слюна, которой нужно больше, иначе будет неприятно. Он по своему опыту знает. Заглатывая головку целиком в рот, Джоске не отказывает себе в удовольствии посмотреть на Джотаро снова. И натыкается на взгляд — тёмный-тёмный, с прищуром, закушенной щекой и вздернутым подбородком. Не отводя глаз, берет чуть глубже, — и Джотаро тут же зажмуривается, рыча от удовольствия. Джоске сжимает щеки, вылизывая его член, а Джотаро тесно в штанах, его бесит неснятое белье и что он физически не способен сильней раздвинуть ноги, не порвав брюк. Пальцы Джоске кольцом сжаты вокруг основания члена, он сосет только самый верх, мягко, тщательно избегая прикасаться зубами. Рот у него — горячий, мокрый, и, в общем, не так уж сильно отличается от ртов других парней, когда-либо отсасывающих Джотаро, но главное различие в том, что это Джоске. И в его невыносимо-честном взгляде, неуместном на фоне наличия члена между розовых, напухающих губ. На мгновение оторвавшись, чтобы отдышаться, Джоске улыбается ему, и в другой раз берет уже глубже, двигая головой, прикасаясь языком снизу ствола. Он не пытается изобразить мастера-гуру оральных наслаждений — просто делает то, что было бы приятно ему самому, будь он принимающей стороной. Джотаро осторожно опускается рукой на его затылок. Зарывается пальцами в волосы, чувствуя, как парнишка замирает в ожидании указаний. Ненавязчивым движением Джотаро направляет его голову, — вперёд-назад, — и ему сносит башню от ощущения того, что Джоске послушно сосет именно так, как ему указывают. Головка упирается в скользкое твёрдое небо, и Джоске отстраняется, сосредотачиваясь именно на ней, проходясь по всей остальной длине смоченными в слюне пальцами. Обеими руками — четкими, медленными движениями. Джотаро чувствует в паху пульсацию, от мягких влажных губ и языка на самом чувствительном месте расходится жар по всему телу. Он, наконец, позволяет себе двинуть бёдрами навстречу Джоске, и тот приоткрывает рот, принимая толчок внутрь. Джотаро не выдерживает и выстанывает его имя, которое кажется невероятно длинным в этот конкретный момент. Стонет тихо, но Джоске слышит. Джоске видит его лицо, и чувствует подрагивание у себя во рту. Он нарочно сжимает щеки вокруг головки в критический момент, но отстраниться все же не успевает. С низким стоном Джотаро кончает, но из-за того, что глубоко в рот член Джоске так и не взял, мажет по губам, и сперма пачкает его лицо. Джотаро открывает глаза и, словно во сне смотрит, как Джоске облизывает губы. А затем мягко чмокает его в член, будто всего предыдущего было мало… — Иди ко мне, — глухо зовёт Джотаро. Маленький мучитель в возрасте восемнадцати лет ловко влезает к нему на колени и ластится к груди, словно не он только что умело вылизывал его пах. Джотаро рассеянно поглаживает его по спине и волосам, все ещё ошпаренный после сильного оргазма, оставляющего внутри горячие волны удовольствия, прошибающие до кончиков пальцев и сводящие судорогой бёдра. Джоске тычется носом в нос, без отвращения или смущения втягивает его в очередной долгий поцелуй. Джотаро чувствует соленый вкус на языке. Он вцепляется пальцами в талию тяжелого, сидящего на нем парня. Иногда ему все не верится, что Джоске — настоящий. Джоске кусает его играючи за губу, разрушая послеоргазменную идиллию: — Лучше? — спрашивает он, подразумевая усталость после работы. Джотаро проводит пальцем по чужому подбородку, стирая размазанную слюну и сперму: — Значительно. __________________________________ Они едут на побережье, смотреть на статую Свободы и гулять по набережной. Джоске нравится Бруклинский мост, хотя статуя сама его разочаровывает, и Джотаро даже смеётся от его вытянувшегося лица. Джоске залипает на звук его смеха. Под завывающим ветром с залива, он притягивает Джотаро к себе за ворот пальто и целует. Все пропитывается Джотаро — этот город, его куртка, погода, тело. Он слишком сильно в нем, чтобы можно было оторвать. Потом, по инициативе Джоске, они идут в музей естественной истории — смотреть на скелет тиранозавра и восковые фигуры. Затем — на Бродвей, и все опять смешивается, радостно, как мозаика, от кафешки с бургерами до сидения такси. Вечером Джоске рассказывает Джотаро какую-то историю из детства, когда входит в его квартиру и не глядя вешает куртку, не задумываясь кладёт кеды на коврик. Он все делает автоматически, словно давно тут живет. И Джотаро впервые задумывается, что, если бы Джоске и правда жил с ним. Спал в его кровати постоянно, по утрам пил чай с молоком, бегал на лекции в его университете. Он бы купил ему машину, но подвозил бы на учебу каждое утро сам. Их одежда пахла бы одним стиральным порошком. Он бы взял его с собой поглядеть на Тихий океан… Джотаро мотает головой, отгоняя эти мысли. К чему думать о том, чего все равно никогда не будет?.. Но потом Джоске поворачивается и целует его в губы, прямо там, в маленькой прихожей. И Джотаро не знает, как он будет заходить туда потом, после работы или похода в магазин, как будет смотреть на вешалку, где висит только его пальто. Пальцы Джоске на скулах обжигают хуже огня. — Дашь мне полчаса? — просит Джотаро, когда парень отстраняется, тяжело дыша. Джоске кивает, немного пьяно, но явно не понимая, что будет дальше. Джотаро бросает свой плащ на стул в спальне и идёт в душ. Ему хочется дать больше. Потому что вместе с ним, они — нечто большее. Когда Джотаро заходит в спальню с обмотанным вокруг бёдер полотенцем, его встречает Джоске — в его белом плаще с бляшками на воротнике. Плащ ему велик, и Джоске закутывается в него, как в халат. Джотаро целует его и, скользя пальцами по шее и талии, понимает, что под тканью Джоске абсолютно обнажён. — Наденьте его, — просит Джоске, быстро выпутываясь из рукавов. — Не снимайте. Джотаро со смешком облачается в плащ. На голую кожу ткань кажется слишком скользкой. Джоске смотрит на него голодно, обхватывает объятиями за талию. После секундного размышления, Джотаро отстраняется и ложится на кровать. Медленно откидывает полы плаща и касается себя. Не прекращая смотреть в краснеющее лицо Джоске. Ни на секунду не отводя взгляд. Джоске упирается руками в кровать и подбирается ближе. Джотаро ложится набок, вытягивается в складках плаща, облепляющего его, как вторая кожа. Джоске пожирает взглядом — мышцы, угловатость и смертоносную силу тела, лежащего под ним. Без лишней нежности скользит руками по рёбрам и бедру, поднимает его левую ногу, согнув в колене. Пялится на пах, откровенно и голодно наблюдает, как Джотаро медленно дрочит себе, двигает сжатым кулаком вверх-вниз, и закусывает губу. Джоске останавливает его руку, наклоняется к лицу, выдыхает в губы горячее, быстрое: — Можно?.. Джотаро смотрит такими замутнёнными глазами, словно он сейчас где-то не здесь: — Только не тяни. Джоске, не отпуская его ногу, держа на весу, изящно тянется за смазкой и резинками. Когда начинает надевать на себя презерватив, его вдруг останавливают: — Ты чист? — быстро спрашивает Джотаро. Джоске сдвигает брови, кивает: — Да, проверялся перед поступлением… Вы же не хотите, чтобы я… — Хочу, — Джотаро говорит спокойно, но его красное лицо и тяжело вздымающая грудь выдают, что внутри него сейчас бушует шторм, и возбуждение застилает разум: — Сделай это. Не выдержав, Джоске вновь целует его; резинка летит в сторону: он наслаждается ведущей ролью, наслаждается тем, с каким смирением подчиняется Джотаро, как выгибается под ним, как открывает рот и позволяет себе редко-редко простонать что-то низким голосом. Джоске бы слушал, как он стонет на репите — доводил до пика и бросал, выслушивая мольбы, выбитые с непокорных губ. Человека очень просто подчинить — надо лишь знать, что ему нравится. Джоске уже тянется к нему пальцами, давит на вход, как его снова останавливают: — Да не тяни ж ты, — Джотаро рычит, не то нетерпение, не то раздражение. — Я выдержу. — Вам будет больно. — Джоске, — сильная кисть хватает его за бедро, аж вцепляется до отметин. — Я этого хочу. Парень колеблется лишь пару секунд: в паху тяжелеет, когда Джотаро сам раздвигает ноги сильнее и двигается бёдрами к нему навстречу. Он быстро, не теряя времени, сокращает расстояние и упирается головкой члена. Джотаро издаёт прерывистый вздох. Будь он в позе наездника, давно насадился бы сам. Но Джоске не разочаровывает: с тихим стоном толкается внутрь, и, несмотря на смазку, все равно очень и очень туго. Джотаро накрывает лицо рукавом, затылком упирается в подушку и шумно дышит через рот. Эта боль — то, чего он хотел, то, чего ему не хватало… Ее хочется больше, она стоит выше удовольствия и плотского желания, она раздирает ему живот изнутри, пока Джоске пытается войти хотя бы до середины. Парень вцепляется ему ногтями в бедро, в жесткие, железные мышцы; его чёлка растрепалась по лицу. — Как же Вы… очаровательны, когда краснеете, — шепчет Джоске. Он испепеляет взглядом исказившееся лицо Джотаро, пока тот сводит брови и стонет. Это так странно — что он подчиняется, и так невероятно возбуждает, что внутри взрываются фейерверки. Джоске нет времени смотреть, не порвал ли он его случайно, он хочет начать двигаться, и Джотаро кивает, давая ему ответ «да». На все просьбы Джоске он готов ответить «да». Ощущения не особо рознятся от секса в презервативе, но внутри Джотаро Джоске ещё никогда не был. Он резко толкается бёдрами, потому что так ему подсказывает инстинкт, и мычит сквозь зубы, когда вокруг члена все сжимается. Мягкий и податливый — входить одно удовольствие… Это была даже не страсть. Это был голод. Он двигается быстро — даже, наверное, слишком быстро, потому что непривычные ощущения сводят его с ума. Джотаро пытается сменить позу, наблюдает из-под приспущенных век за дядей, но тот не даёт ему и шевельнуться, жестко вбиваясь сзади. Это не то, чтобы неприятно — просто не совсем то. — Джоске… Собственное имя выдергивает парня из тумана возбуждения, галлюцинации, в которой он находится. Он быстро смотрит на лежащего под ним: — Ха… Что-то не так? — Погоди… Джотаро все же меняет позу, сдвигает колено к колену и подтягивает ноги к груди, в позу эмбриона; Джоске тут же берет его крепко за бедро. Он останавливает парня, смыкает пальцы на чужой кисти: — Чуть медленней… Прошу. Тот кивает, и послушно отодвигается назад, чтобы войти медленней, до конца. Джотаро прислушивается к своим ощущениям, чуть двигает тазом, чтобы найти правильный угол — иначе это просто больно, а не приятно. — Ещё, — жестко просит он. Джоске вновь двигается, и на этот раз все правильно — он задевает головкой простату. Из-за позы ранее было тяжко прочувствовать все на сто процентов, но когда у него выходит, Джотаро прерывисто вздыхает и утыкается лбом в собственную руку: — Да… Здесь, вот так, не останавливайся… Когда он разговаривает: низким голосом, просит, ищет подход к своему телу и чтобы им обоим было хорошо, у Джоске что-то щёлкает внутри. Ему хочется вытянуть его на диалог, параллельно медленно вдалбливаясь в него сзади, чтобы слышать, как в конце каждой фразы он давится словами и сжимает пальцы на ступнях, не в силах сдерживаться. Джоске мягким жестом вплетает пальцы в его волосы, ласкает кожу головы, не забывая двигаться — медленно и мучительно, как Джотаро нравится. Тот сжимает бедра (из-за того, что он лежит на боку, ему так только удобнее) и словно сжимается внутри тоже. Не убирая руку, Джоске ускоряется, не сильно, но меняет темп на свой собственный — медленно выходит почти до конца и резко насаживает чужое тело на себя. Этим он выбивает хриплый стон и умоляющий взгляд морских-лазурных-невозможных глаз: — Что же ты со мной делаешь, — выдыхает Джотаро сквозь зубы, заставляя хитро улыбнуться. — Потерпите немного, — ещё одно почти незаметное движение, заставляющее заскулить тихонько, вцепиться в простыню, словно они подсознательно поменялись местами. В конце, Джоске окончательно срывается, и Джотаро позволяет ему трахать себя так, как хочется — быстро, рвано и больно. Ощущение тёплой жидкости внутри вызывает рой мурашек на коже, и когда Джоске отстраняется и обессилено выдыхает, Джотаро сворачивается в клубок и быстро двигает рукой по своему члену, судорожно втягивая живот и утыкаясь носом в подушку. Сперма пачкает руку, но это не обычный оргазм — сзади все огнём горит, что, собственно, даже лучше. Мужчина с удовольствием распрямляется, переворачивается на спину и глубоко дышит, выравнивая дыхание. Джоске плюхается на кровать рядом и смотрит в потолок так шокировано и горячечно, что Джотаро хочется хмыкнуть. «Надо почаще позволять ему делать подобные вещи со мной, — думает он отвлеченно. — Мне нравится видеть его настолько удовлетворённым и тихим». Джотаро усилием воли поднимается, снимает плащ и кидает его куда-то на пол. Клонит в сон, хочется свернуться под одеялом и не просыпаться пару дней. Он понятия не имеет, как у Джоске остаются силы на вторые, третьи и четвёртые заходы, когда тот снизу — лично самому Джотаро хочется только спать. Джоске поднимается на локте, тянется к нему целоваться, и случайно проводит рукой по простыне под мужчиной. Смятая темная ткань покрыта маленькими кровавыми пятнами. — О, господи, это что, кровь?! — ахает Джоске с чистым ужасом. Его глаза расширяются, заставляя Джотаро лениво повернуться к нему, обозреть поле боя и вздохнуть. — Не обращай внимания. Бывает. — Что значит «бывает»?! Тебе больно? Я сделал тебе больно?! На его лице написан такой страх и отчаяние, что Джотаро становится его жаль. Он сдвигает брови, накрывает руки Джоске своими: — Успокойся. Мне самому этого хотелось. — Нет, нет, — Джоске трясёт головой. — Это неправильно. Так быть не должно. Алмаз возникает над ними моментально, вплетаясь в их реальность, как фантомное видение. Джотаро смотрит на него сердито: — Не надо меня лечить. — У Вас кровь. Из-за меня. — Такое случается. — Это ужасно. Вам больно?.. — Нет. Уже — нет. — Черт побери, Джотаро-сан… Теперь Джоске не напуган — он зол. Рука его станда без какого-либо согласия быстро опускается на задницу Джотаро, и прежде чем тот успевает что-то сказать, боль тухнет и исчезает, а с ткани исчезают следы его крови. — Зачем Вы так? — горестно и сердито вопрошает Джоске, когда Алмаз гаснет за его спиной. — Я не хочу, чтобы Вам было неприятно, сказали бы, я бы остановился… — Успокойся, — теперь ничто не будет напоминать ему об этом. Нет ни боли в мышцах, ни тянущего ощущения внутри, которое ему так нравится, ни пульсации. — Ты ни в чем не виноват. Я же сам тебя попросил быть жёстче, не растягивать… Это нормально. — Черт. Парень встает с кровати, вновь садится, опускает голову на скрещённые руки. Джотаро неумело кладёт ладонь к нему на спину, но Джоске выворачивается и встаёт. — Не трогайте меня. Он уходит на кухню, оставляя Джотаро одного. Мужчина некоторое время наблюдает за его фигурой через аквариум, и его глаза слипаются. О, многое им ещё надо обсудить. Как жаль, что так мало времени. ______________________________ Он не знает, как к нему обращаться. «Милый»? «Детка»? «Любовь моя»? Все это так глупо, слащаво и неуместно… Ни одно из слов не может передать все чувства, что он испытывает к Джоске. Одно имя его — как молитва, аффирмация, мольба и нарицательное в значении «самое дорогое и любимое». Джотаро слишком часто терял, чтобы оставаться прохладным к последним лучам солнца в своей жизни. Он ловит себя на мысли, что любит Джоске и Джолин одинаково тягучей-болезненной любовью. Одного он целует в губы, а другую готов защищать своим телом. Наверно, это оттого, что более никого не осталось?.. — Джоске?.. Парень сидит на кухне, задумчиво мешает ложкой чай с молоком. Он выглядит грустно и растерянно. — Я… Доброе утро. Когда Джотаро садится рядом, первое, что он слышит, это: — Простите меня. — Что… За что? — За вчерашнее. Джотаро выдыхает, он успел надумать себе разные вещи за эти две секунды. — Я уже говорил тебе, и скажу снова — это не твоя вина, мне такое нравится и я сам тебя попросил. Перестань накручивать себя. — Просто… — парень вертит в пальцах ложку, кривит рот. — Я никогда не хочу причинять Вам боль. Джотаро выскабливает из своей души всю затаенную, оставшуюся специально с незапамятных времён нежность, припасенную специально для Джоске, когда берет его расстроенное лицо в ладони и заставляет посмотреть на себя: — Ты никогда. Никогда, слышишь, — никогда не можешь сделать мне больно. Джоске дергается, пытается вывернуться из чужих рук, чем вызывает грустную усмешку. — Ты очень хороший человек, — мягко говорит Джотаро. — Даже слишком… Он отпускает его, встает и отворачивается к кухонной плите, чтобы налить себе тоже чаю. За окном шумит-гудит утренний Гарлем, а Джотаро впервые, наверное, чувствует себя спокойно. —…ты точно на меня не сердишься? О, господи. — Джоске, — он ставит свою чашку на стол и обнимает парня со спины. — Нет. Конечно, нет. — Не делай так больше, — глухо говорит Джоске. — Не причиняй себе боль. В ушах шумит кровь, а внутренняя сторона бицепса фантомно чешется. Джотаро не может обещать, он лишь неумело обнимает Джоске и вздыхает. Сильно пахнет чёрным чаем. Джоске некоторое время смотрит в пол, а потом поворачивается и отвечает на объятия, по привычке утыкаясь лицом в чужую грудь. — Хочешь, пойдём завтракать в кафе? — неловко предлагает Джотаро. Темный затылок в его руках кивает. Когда Джоске не видит, Джотаро чуть заметно улыбается. __________________________________ Все не как у подростков, без сломанной мебели и рваной одежды, без разбитых стёкол и секса в лифтах. Без какого-то безумия, но голодно. Быстро. Иногда — даже слишком быстро, когда Джоске не в состоянии сдерживаться и просто всхлипывает в чужих руках, которые слишком хорошо его изучили. Иногда — долго, мучительно, со вкусом, как нравится Джотаро. А иногда — никак. Спиной к спине, дыханием в унисон и пальцами в чужих-своих волосах. Все как-то слишком по-взрослому. Слишком «правильно», думается Джоске. Слишком мало времени, думается Джотаро. Джоске не успевает показать ему своих любимых фильмов, свой рекорд в новой игре; Джотаро не успевает сводить его в тихий парк по ту сторону реки, темную аудиторию и библиотеку университета или кафе, где он писал диплом. Физически мало времени, неделя — это катастрофически мало. Джотаро все чаще ловит себя на мысли, как время умудряется насолить ему, как часто он не успевает сказать, сделать, показать людям своих эмоций, потому что просто не хватает времени. Джоске скучает по отцу. Ему часто не спится, под глазами пролегают тени, а в нечастые моменты отключения от реальности снятся кошмары. Джотаро чувствует такую ужасную вину, что тот плохо спит или ест; сам же уже не помнит, когда высыпался, а не завороженно наблюдал за тревожным профилем Джоске в своей большой холодной кровати. Этот город объединил их. Этот город разлучил их. Джоске не может остаться, встречать его с работы объятиями, задорно улыбаться с передних парт аудитории, разваливаться на сидении его машины. Джоске не будет в его жизни перманентно — он почти как Нориаки, уйдёт-исчезнет-растворится, словно не было. Единственное различие в том, что Джоске цел и здоров, и что где-то на другом краю света будет счастлив. Судьба не готовит ему геройской смерти — и это такое счастье. Джотаро должен быть рад за него, должен просто быть рад этой неделе. Но с каждым днём, несмотря на попытки забыться и не думать о разлуке, все, о чем он может думать — это о том, как быстро летят дни и как опустеет его квартира. __________________________________ — Расскажите мне про свою первую любовь. Просьба звучит быстро, но вдумчиво. Джотаро отрывается от стакана с латте, который он медленно пьёт через трубочку и вопросительно поднимает брови. Они с Джоске ужинают в китайском ресторане в центре. Джоске почти не ел, что-то рассказывал, а потом вдруг задал этот странный, немного неуместный вопрос. Джотаро даже не знает, что ответить. — Зачем тебе? — Ну, Вы-то знаете, что Вы — моя первая любовь. А я про Ваши отношения вообще ничего не знаю. — Мои отношения — полный хаос, — хмыкает Джотаро. — Чего одна только Мария стоит. Или ты хочешь услышать, как мы очень неловко обручились на первом курсе? — Да нет же, — Джоске мотает головой, надувается. — Разве это любовь?.. Думаю, в Вашем случае речь будет идти про мужчину. Расскажите мне. Я никому не скажу, — и хихикает. Джотаро качает головой, делая ещё глоток кофе. Джоске прав, — и за эти дни узнал его достаточно, чтобы сделать такие выводы. Первая любовь?.. Про кого рассказать? Он сам даже и не задумывался толком. Про того парня из его группы? Незнакомца в баре? Глупой мимолетной влюбленности в коллегу? И тут его словно ошпаривает, когда он вспоминает карие глаза с фиолетовой радужкой. Рыжие волосы. Тонкий стан в зелёной школьной форме. «Джотаро, а ты не видел мою сережку?..» — Я… Не знаю, с чего начать. Джоске смотрит с интересом, опирается локтями о стол и водружает на них свою невозможную голову. Пока слушает, крошит пальцами печенье с предсказаниями. — Мы познакомились во время путешествия в Египет, — Джоске понятливо кивает. Истории про звездных крестоносцев Джотаро рассказывает часто, как и его отец раньше. — Его звали Нори. Нориаки. Джотаро поворачивает голову и смотрит в окно, на широкий бульвар, где гудят такси и сверкающие лимузины, в кузовах которых отражаются огни фонарей. Эти искорки напоминают ему звёзды в бесконечном, чёрном и таком чистом небе пустыни. Иногда Джотаро снятся кошмары про эту пустыню. Неохватываемое, напоминающее океан пространство без единого проблеска электрического света. Но, господи, сколько там было звёзд… Млечный Путь отражался в темных глазах Нориаки, как в зеркале. Он смотрел в восторге, хватал Джотаро за рукав, вцеплялся длинными пальцами в кожу и восхищённо называл созвездия, о которых Джотаро никогда не слышал. И касался мизинцем горящей от стыда руки. — Он был… Странный. Необычный. В нем не было этой классической красоты, понимаешь?.. Весь веснушками покрывался под солнцем, ненавидел жару, но из формы своей не вылезал. И я смотрел на него, и думал, какой же он потрясающий. Умный. Смелый. Смешной. Иногда я вижу людей с рыжими волосами, и понимаю, что Нориаки никогда не был рыжим, он красился в красный цвет, чтобы выделяться из толпы, притягивать ещё больше взглядов. И меня он притянул. Джотаро откидывается на спинку стула. Он больше не смотрит в окно — его взгляд где-то далеко, не то в Сингапуре, не то в Египте. Он не видит Джоске — он видит сидящих за круглым столиком пятерых мужчин, из них один седой, другой — со шрамами на лице, третий громко смеётся, пьет вино из тонкого бокала, а два школьника неловко улыбаются друг другу и сталкиваются коленками под скатертью. — Я влюбился в него бесповоротно. И это было так естественно, знаешь, так… Правильно. Как будто так и должно быть. Он недоуменно на меня подглядывал, — Джотаро давит тёплую ухмылку. — Я был тогда такой дурак. Вечно весь в чёрном, с цепями, кепкой, грубый, злющий, как черт. А он тоже был непростой, никогда себя в обиду не давал. Но как-то раз он чуть не погиб, — хотя мы все постоянно рисковали жизнью, — но меня это так подкосило, что я поцеловал его. Джоске поднимает брови. Он придвигается ближе и обращается во внимание. — Он меня тут же отпихнул, разумеется. Подумал, что это шутка такая. Но через пару дней все перестало быть шуткой. Джотаро не знает, как ему высказать все эти эмоции, как пересказать ужасный, сковывающий страх перед каждым новым днём, осознание, что домой они вернутся уже не впятером, и твёрдое намерение довести все до конца. Попробовать больше. Дать больше. — У него был большой рот, — неожиданно вспоминает Джотаро. — Он комплексовал, прикрывался рукавом, когда смеялся. А я любил это в нем. Любил его дурацкую улыбку. Сейчас он понимает, какими необразованными идиотами они оба были. Что Нори никогда не смущался, в отличии от него самого, что из образования у них были только пошлые журналы, а из нежности — неумелые поцелуи, после которых болели губы и такие же неумелые засосы, которые оба прятали под воротниками. — Мы были неопытны, — мягко говорит он. — Даже если я не мог кончить, мне было приятно просто быть с ним. И видеть, что ему хорошо со мной. У Джоске на губах уже играет вопрос: «а что с ним сейчас? Почему вы расстались?», но Джотаро жестом останавливает его. Он не хочет пересказывать самую страшную часть вслух. Никогда. — Он умер, — ставит точку в разговоре Джотаро. — Но он и был… моей первой любовью, если так можно сказать. А последней стал ты. Накрывает пальцами руку Джоске, тот тут же сжимает кисть в ответ. — Простите, что стал допытываться. Я не знал, что он… Что вы… — Все в порядке, — перебивает его мужчина. — Я сам рассказал. С тобой, в любом случае, все по-другому. Джоске не отпускает его руку. — Поедем домой, — просит он. Джотаро кивает, жестом подзывая официанта. О некоторых вещах не стоит рассказывать никому. __________________________________ А в последний день Джотаро брился, когда услышал, как звонит телефон на кухне и как Джоске кричит: «Я возьму!», а потом: «О, привет, мам… Да, завтра рейс… Нет-нет, скажи, что я прибуду на сборы в первый же день!..» Он откладывает бритву и умывается, улавливая, как тяжело вздыхает. Джоске поступил в полицейскую академию. Там строго, он не может задержаться дольше, потому что первые построения начинаются уже сейчас. И он уезжает — сегодня вечером. У них осталось так мало… Джотаро трясёт головой. Он обещал себе, что не будет грустить при Джоске — для этого у него будет вся жизнь. Он выходит из ванной, копается в ящике стола и достаёт старенький полароид в потрепанном чехле. — Хей, — он окликает Джоске, расстроенного, потерянного, замершего над полусобранным рюкзаком. — Улыбнись. Джоске растерянно поднимает кончики губ, и Джотаро его фотографирует. Ухватывает лучики закатного солнца, на мгновение выглянувшего из-за высоток, его лазурные глаза и растрёпанные волосы, пальцы, сжимающие футболку и ключицы в разрезе длинной майки без рукавов с чужого плеча. Потом он откладывает отпечатанные фотки, на которых спустя пару минут проявятся очертания родного лица и распахивает объятия. Никогда бы Джотаро не подумал, что будет так нуждаться в чьих-то прикосновениях. Джоске понимает его безоговорочно, он не пытается продлить их объятия во что-то большее, только тянется за поцелуем. — Неужели опять порознь, — тихо бормочет он. — Я же так не смогу… — Сможешь, — твёрдо говорит ему Джотаро. Берет его лицо в ладони и смотрит в глаза. — Ты должен жить, Джоске. Жить дальше. Даже если без меня. — Я люблю Вас. Вот так, просто. Без гордости и предубеждения, без лишней бравады и без предупреждения. — Я люблю Вас так сильно, что мне больно. Постоянно… Больно. Тело, руки, ноги, голова… — Джоске говорит быстро, словно боится забыть слова давно отрепетированной роли. — Каждый день, когда я рядом с Вами, хуже, чем когда мы были по отдельности — вот так я Вас люблю. Я хочу отдать Вам всего себя, чтобы от меня ничего не осталось, чтобы я мог просто раствориться и потеряться в Вас навсегда. — Пожалуйста, прекрати. — Я не могу. Это уже не остановить. Разве Вы не видите?.. То, как далеко это зашло. То, как ужасно я Вас люблю?.. Вас хоть кто-то любил так сильно? — Не знаю. — А я знаю. Никто. И надейтесь, чтобы никогда не любили, потому что с такой силой люди обычно не любят. Я обожаю в Вас абсолютно все, и ненавижу тоже все. А знаете, что самое забавное? — он истерически хихикает. — Мне наплевать, будете ли Вы встречаться с кем-то, трахать каких-то парней, жениться на каких-то женщинах, заводить детей и внуков… — Ты сошёл с ума, — спокойно и рационально говорит Джотаро, убирая руки с его щёк. — Это все Вы. Вы сходите с ума, Джотаро-сан. Потому что я, — пальцем по чужим губам, языком по верхней, горячим дыханием прямо в рот, — я люблю Вас, и это конец. — Джоске… — Прошу… — опять срывается на всхлипы, опять безумно умоляет. — Скажи, что любишь меня. Любишь?.. Скорее нуждаешься. Жаждешь. Желаешь. Не можешь засыпать и просыпаться без. Не можешь быть рядом. Не можешь дать ничего, кроме своего тела. И никогда, — ни при каких обстоятельствах, — не сможешь быть вместе с ним. Потому что одна кровь в венах, потому что одинаковые глаза, носы, форма челюсти, даже повадки. Потому что родные, — роднее, чем близкие, сиамские близнецы со слишком большой возрастной разницей. Потому что никогда не сказать матери, родственникам, не сыграть свадьбу, не держаться за руки, не проявлять эмоции и ещё куча других «не», которые всегда будут стоять между ними. Потому что неправильно. Никогда не сработает. И слишком много всего. Всегда было слишком много. Идеальное совпадение, потому что родные. Отвратительное совпадение, потому что родные. Абсолютная любовь. Абсолютный механизм, способный существовать лишь долю мгновения, до того как разорвёт саму ткань мироздания пополам. — Я… я люблю тебя. Джоске утыкается ему лицом в грудь. Обнимает так сильно, будто хочет сломать ему хребет. Это невозможно, но желание присутствует. — Я буду тебе звонить, — глухо обещает Джотаро, сам даже не зная, кому врет сильнее. — И писать. — Разве это заменит?.. И как Вы себе представляете эти разговоры? «О, привет, Джоске, как дела, я только что замутил с каким-то профессором»… — Прекрати, — просит Куджо. Выравнивает голос, дыхание, изо всех сил пытается быть для Джоске надежной скалой, за которой тот может спрятаться. — Мы что-нибудь придумаем. — Я буду так скучать… — Я тоже. И слова кончились. Моментально, как будто песчинки в часах пересыпались, и после них осталось только сухое стекло. Джоске отстраняется, шмыгает носом и продолжает собираться. С небольшой паузой Джотаро тоже одевается, накидывает пальто. Надо ехать. Сейчас или никогда, как бы банально не звучало. __________________________________ Он останавливает машину перед терминалом. Сзади тут же сигналит такси, обгоняя его слева, но Джоске не вылезает, сжимая побелевшими пальцами ручку рюкзака. Он в подаренной куртке — и кутается в неё, зарывается носом в мех. Джотаро понимает, что у Джоске сейчас больше чувств, чем у него. В силу возраста, неопытности, повторения двухлетней истории. Джотаро вечно будет ругать себя за слабость и за то, что предложил ему остаться. Предложить было сложно, но расстаться — ещё сложней. Сейчас будет обычно. А потом, днями-ночами, будут проноситься перед глазами потерянные мгновения, время, которое не наверстать и отношения, которые уже не спасти. — Джоске, — мягко окликает его Джотаро. — Иди. — А Вы не пойдёте? — вскидывается парень. — Нельзя, — терпеливо поясняет он. — Могут увидеть. — Черт. «Как же он, наверное, устал, — думает Джотаро. — Я бы устал». — Обнимите меня?.. И Джотаро обхватывает его руками, вытягиваясь над коробкой передач, чувствует, как его целуют за ухом, в шею, в недавнюю метку от зубов под линией челюсти и, наконец, в губы. Он сам не сдерживается и покрывает поцелуями щеки, скулы, лоб, даже самую макушку. Джоске не плачет. У него такие сухие глаза, покрасневшие от недосыпа, даже синяки видно. Сухие, потрескавшиеся губы. Эта неделя точно не пошла ему на пользу. Джотаро подавляет в себе настойчивое желание снова, в очередной бесконечный раз взять его лицо в ладони, и говорит: — Тебе пора. Мы и так опоздали. — Задержались, — с грустной улыбкой поправляет Джоске. — Это была прекрасная неделя, Джотаро-сан. Лучшая в моей жизни. — Не говори так, ну, — поправляет воротник куртки, по-отечески приглаживает волосы. — Мы еще встретимся. Я обещаю. — Не обещайте то, чего не сможете выполнить. Джоске берётся за ручку дверцы, прерывисто вздыхает. — Спасибо за все. Джотаро уже готов крикнуть ему: «Стой! Не уходи, останься…», но парень выходит на улицу и хлопает дверью. Тут же, быстро, не давая себе передумать, бежит к автоматическим дверям аэропорта. Джотаро зажимает рот рукой. И нажимает на газ. _________________________________ Джотаро входит в свою квартиру и аккуратно запирает дверь. Он снимает пальто и тяжело вздыхает. Вздох — не от усталости, а скорее облегчённый, ощущение возвращения домой. Да, его куртка не висит больше на крючке в коридоре, а кеды не валяются у коврика. В раковине теперь будет стоять только одна кружка, и постель застелена чистыми, холодными простынями. Да, он опять один. Но это нормально. Так должно быть. Так — и никак иначе. Джотаро открывает шкафчик за зеркалом в ванной. Достаёт два предмета, две упаковки — побольше и поменьше. Пачка сигарет и пачка одноразовых бритв. Он смотрит на них пару минут стеклянными глазами, затем на своё отражение. Ему кажется, что из-за зеркальной поверхности на него смотрит Джоске. Без дальнейших раздумий, он выбрасывает обе упаковки в мусор. Возвращаясь в гостиную, замечает на столе полароидную карточку. Улыбка и ямочки на щеках Джоске светятся на глянцевой бумаге. Он прикрепляет фотографию к другой — в рамке, на тумбочке в спальне, с которой он никогда не расстается. Его друзья, его семья. Нориаки смотрит прямо в камеру, опираясь на семнадцатилетнего Джотаро плечом. Джоске стоит на фоне аквариума и явно застигнут врасплох, но его улыбка искренняя. Если бы на ней был бы Джотаро, он был бы совсем другим. Он ощущает себя старше. Ощущает себя… Изменённым. Умеющим отпускать. Джотаро проветривает в квартире и ложится спать. Свет фонаря с улицы играет на рамке с фотографией, и кажется, что люди на ней наблюдают за его сном.