EDO 2103: хякумоногатари

Клан Номура состоял на девяносто процентов из придурков с огромным эго, которое не уместилось бы даже в двух поставленных друг на друга мега-башнях «Накатоми», и на девять целых и девять десятых — из тех, кто отчаянно стремился как-то подлизаться к главной семейной ветви, чтобы и им досталось немного того, что они понимали под «золотой жизнью». Эти бестолковые увальни даже не подозревали, что будь ты хоть трижды членом главной ветви, пока старику Хиробуми было глубоко посрать на тебя, ты получал вместо дешманского аналога «американской мечты» лишь унижение и тяжелые взгляды. Одной десятой процента клана «Номура» был Ниттэн. Он был тем, кого принято называть «черной овцой» — старик его ненавидел, весь клан поливал его помоями за спиной, но Ниттэн плевать хотел на это; в отличие от всей этой знати, то и дело кичившейся происхождением, он был родом из какого-то мелкого семейства, чье мнение не интересовало никого на верхушке Эдо. С кланом Номура он работал исключительно потому, что его наняли телохранителем из их же отдела безопасности — Ниттэн хорошо дрался, а еще был довольно симпатичным при его-то рисках. Единственный шрам на лице придавал ему скорее очарования, чего нельзя было сказать о прочем пушечном мясе из отдела безопасности (в основном ловивших лицом пули). Но главным грехом вошедшего в семью Ниттэна было то, что он закрутил интрижку с дочерью старика, той, которую должен был защищать. «Хоши Утахиме», ее сценическое имя, актриса кучи бездарных сопливых фильмов — и от Ниттэна она родила близнецов. Старик и остальные подлизавшиеся родственники (чье мнение, естественно, не учитывалось, но подлизаться было необходимо) пришли в полный ужас, а Ниттэн лишь смеялся. «Хоши» значит звезда. И он уцепил самое ценное, что было у старика Номура. Не дочь; ее мнение. Потому что она послушно следовала заветам отца лишь до того, как на ее пути встал Ниттэн. Короче, Ниттэн был неместным и никого не слушался, что доводило всех (особенно деда) до белого каления. Сначала Нанами тоже думал аналогично и ругал его, обезьянничая за дедом, но затем встретился с ним в коридоре. И вид абсолютного равнодушия на чужом лице поразил его. Настолько, что Нанами подумал — вот она, любовь. Ему было всего пятнадцать, и (уже позднее, к тридцати, он осознал, что) он был абсолютной бестолочью. Сам он тогда — когда Ниттэн был еще жив — был еще только подростком. В семейном доме он не жил, но часто посещал его вместе с Генсаем. Этот противный старик был руководителем отдела всей разведки корпорации и называл его сыном, хотя, разумеется, это было не так. Наверное. Нанами знал, что он — незаконный сын старшей дочери Хиробуми, а не этой дрянной истерички Утахиме, а его папашей, кажется, был какой-то журналист… Его мало интересовало происхождение отца, им мог быть кто угодно, даже Генсай, но вот кровная линия матери — еще как. Потому что Нанами был умным мальчиком и тоже хотел свой кусок пирога, но не для пустых понтов, как у других родственников, которые подлизывались к деду, а для дела. Он прекрасно понимал, что быть из богатой семьи было выгодно не столько для доступа к деньгам — это мало беспокоило его — сколько ради престижа. Он мог жениться на девушке из семьи главы какой-нибудь другой крупной корпы и иметь влияние уже и там, и там. Генсай говорил, что для своего возраста Нанами слишком много выпендривается, но эти беспочвенные обвинения тот пропускал мимо ушей. Единственным, в чем можно (нужно) было слушаться его — в том, что рот надо было держать на замке, иначе голова его чудесным образом оторвется от тела. Нанами, опять же, был умным мальчиком и понимал, что дед Хиробуми ненавидел вещи, которые происходили вне его контроля (особенно Ниттэна), а незаконный сын старшей дочери в эти критерии попадал слишком даже хорошо. Но его оставили в живых «на всякий случай». Может то была прагматичность Генсая, или жалость, или он и правда был его отцом — это было не столь принципиально. В отличие от факта, что он был жив только благодаря хитрой игре «обмани Хиробуми», которую нельзя было проигрывать. Но Ниттэну угрожали ровно тем же, а он продолжал жить и здравствовать всем назло. Он был загадкой, энигмой, которая заставляла Нанами дрожать от зависти. И эту звезду он хотел забрать уже себе. Стать таким же — чтобы его боялись. Чтобы Ниттэн его заметил… Но Ниттэну было плевать на всю семью, исключая Утахиме. А Нанами к ней (в его понимании) даже не относился, поэтому не попадал в поле зрения вообще. Надо было найти способ — заставить его посмотреть в свою сторону, заметить, и мысли о том, как так сделать, беспокоили Нанами долго. Ровно до тех пор, пока на одной из встреч Генсая и старика кто-то из подхалимов пьяным от алкоголя голосом — указав при этом на Нанами — не пробормотал: — Какой симпатичный! Генсай не изменился в лице, но смачно подавился сакэ, а сам Нанами лишь ослепительно улыбнулся. Эта история — идиотская, право слово, в этом Нанами был солидарен с Генсаем, но все равно был доволен результатом — началась с того, что старик вновь заявился на Очень-Важные-Переговоры-Поди-Прочь с дедом, а Нанами остался предоставлен сам себе. Он не был маленьким ребенком, а потому прислуга смело игнорировала его существование, и, стало быть, он мог делать все, что душе угодно, пока свидетелей не было. У Нанами был план, и он решил ему следовать. Сперва-наперво (еще до приезда) он пересмотрел все фильмы с участием Утахиме. Несомненно, она была хороша внешне, но Нанами обожал греть уши рядом с кабинетом Генсая, а потому знал, что нрав у нее иногда был как у типичной актриски — хотела многого при своих весьма средних способностях. Ну, насколько мог посудить сам Нанами — он, конечно, кинокритиком не был, но видел, как та переигрывает. Хотя, сейчас такое обожали… В любом случае, в характере Утахиме не было ничего особенного… По какой-то причине она нравилась Ниттэну. Может, все дело было во внешности? Тут Нанами мог посоревноваться, благо, природа не обделила. Поэтому, пока никто не видел, он пробрался в комнату Утахиме — там было пусто, потому как та вновь шлялась на съемках — и забрался в гардероб. И обомлел. Шелковые ткани, дорогие юкаты, все это находилось тут, как целая гора сокровищ. Деловито пройдясь вперед, Нанами коснулся пальцами одного рукава. Значит, Ниттэну нравилось такое? Он оглянулся, и, убедившись, что никто ничего не видел, сдернул одну из юкат с вешалки. Утахиме была богатой и знаменитой, еще купит. Оставшиеся элементы плана он подхватил там же: брал то, что лежало по углам косметички, почти использованное, такое, что Утахиме точно не заметит. И, набрав себе в сумку всего, что подошло бы, бесшумно выскользнул за дверь. Что Нанами научился делать великолепно благодаря метким оплеухам Генсая, так это ходить тихонько — в основном чтобы греть уши, разумеется — и тут его умение наконец пригодилось в иной сфере. По пути домой он выглядел настолько довольным, что Генсай даже заинтересовался: — Случилось что-то хорошее? — Даже не представляешь, — нараспев бросил Нанами, и Генсай хмыкнул: — Надеюсь это никак не связано с тем, что ты шарился в чужой комнате. Ни единый мускул не дернулся на лице Нанами; дальнейшая поездка прошла в тишине. «План» (стыдно было называть подобное планом, но Нанами был уверенным в себе ребенком) состоялся на один из праздников, куда приглашали всех мало-мальски связанных с делом «Номуры Холдингз»; в число таких людей входил и Генсай, а как человек, контактировавший с Хиробуми достаточно тесно, он приезжал рано. Это было очень на руку Нанами. Прихваченную сумку он пояснил тем, что не хотел пачкать праздничную одежду в автомобиле; и, запершись в уборной, такой же огромной, как и его комната, приступил. Стрелки и тени он научился наносить еще до этого, часами экспериментируя перед зеркалом и выводя Генсая из себя одним лишь видом. Румяна, тушь — в этот раз он умудрился не ткнуть себя кисточкой в глаз. Половины из этого не было в косметичках Утахиме, поэтому пришлось заказывать самостоятельно на карманные деньги. Проблемой оставались ногти — по ним легко можно было вычислить мужчину, и потому Нанами приложил все усилия, чтобы не сгрызть их до и подпилить нормально. И даже накрасить. Вышло не так аккуратно, как хотелось бы, но в целом… Оставалась лишь юката. Утахиме была выше, поэтому ее пришлось подшивать. В одиночку надевать ее было сложно — особенно оби, изобретение дьявола — но Нанами был упорным. Впереди у него было около часа, и за это время он мог справиться со всем, даже с юкатой, даже с оби. Все, чтобы добраться до Ниттэна. Хотя ходить в этом наряде было проблематично… Интересно, как сильно заедет ему по шее Генсай, когда увидит… Собрание проходило в зале, где старшие напивались — кроме деда и Генсая. Вслед Нанами бросали заинтересованные взгляды, но вряд ли кто мог распознать в его искусной маскировке мальчишку, уж об этом он позаботился. Выбивались лишь разве короткие волосы, но сегодня неприличным это считалось разве что для кругов, в которых вращался дед. Никто его не узнавал, и все шло успешно… … пока он не вырулил на Генсая. Ладно, это было специально. Никакой неожиданности; демонстративно пройдясь мимо, кокетливо прикрывая лицо рукавом, Нанами едва не ухмылялся от того, насколько сильно выступили вены у того на лбу. Но Генсай молчал как партизан, потому что лишнее слово могло разрушить магию и превратить таинственную девушку в дорогой юкате в крысеныша-извращенца. — Приятная погодка, — пьяным тоном заговорил дедок рядом, беззубо улыбаясь, и Нанами одарил улыбкой сначала его, а затем Генсая. — И Вы под стать. Генсай-кун, почему не говорил, что привел не мелкого негодника, а такую красавицу? Генсай не сумел произнести ничего членораздельного, а потому лишь проскрипел зубами. Весьма многозначительно. «Негодник» проскользнул вперед, игнорируя жажду крови позади, и подобрался к балкону. И там его план — нормальный, про Ниттэна, а не связанный с издевательством над Генсаем — начал воплощаться. Утахиме была киноактрисой, и в местном кружке подхалимов ее естественно обожали. Поэтому большую часть времени она была занята скучными светскими разговорами, тогда как Ниттэн, которого никто (особенно дед) видеть тут не желал, но терпели из вежливости, шлялся где попало. И вот он, приглашенный на балкон, видит фигуру в знакомом кимоно… Ночь, лицо скрыто тенью… Что будет делать Ниттэн, когда поймет, что целует не ту?.. Черт. Теперь Нанами понимал служанок, что втихаря смотрели сопливые дорамы. И Утахиме, что в них снималась. Но до поцелуя, впрочем, не дошло; Ниттэн, как и предполагалось, с коварным лицом подобрался сзади, но затем, вместо того, чтобы схватить за талию, округлил глаза. Вид шокированного Ниттэна вызвал у Нанами нервный смешок, а когда тот и вовсе приобрел нежный синий цвет, даже улыбку. Получилось… не очень обольстительно. — О, — по какой-то причине Ниттэн отнюдь не звучал удивленным, хотя глаза у него были все еще квадратными. — Ты ребенок, который постоянно шляется за Генсаем. — Ты меня знаешь? У Нанами сердце ухнуло вниз. Знает! И не просто видел где-то, а даже помнит, с кем именно! От этого мгновенно потеплело на душе. Может, если Нанами признается, то Ниттэн его поймет — единственный в этом змеином логове, это было бы просто замечательно. Но затем, с осознанием, лицо его капризно скривилось, и он возмущенно прошипел: — Я не «ребенок». — Сопляк. Дела не меняет. — И я… — Я знаю, что ты не его сын. Ниттэн произнес это с таким видом, словно не было в мире вещи более очевидной. Значит, все время знал!.. Выходит, договориться с ним будет гораздо проще, чем думалось? И он точно-точно поймет?.. Но откуда? Внутри похолодело, и Нанами вдруг подумал: а что, если он был плох в обмане. Что, если дед знал, что у него не два внука, а целых трое? Тогда Генсай его точно прибьет. Даже не потому, что Нанами вновь натворил дел. Тогда… — Расслабься. Мне это до фонаря. Я знал это еще со времен, когда работал на Генсая. — Но… — Меня больше интересует, почему ты в таком виде приперся сюда, да еще и меня позвал. Нанами застопорился. Ему думалось, что раз Ниттэн пришел сюда, то он точно все понял, но… Ему потребовалось несколько минут, чтобы сформировать свою мысль, но она, к сожалению, не могла быть выражена словами коротко — а потому он резко рявкнул: — Я… Мне надо было привлечь твое внимание. А ты только с этой своей Утахиме и ходишь! Ниттэн вскинул бровь. — Я давно хотел с тобой поговорить. Ты уже знаешь, кто я… Так что… Ты сам видишь, какие они все вокруг! Остальные из этой поганой семейки! Никто не видит, что дед совсем тронутый, и что клану нужно… стать лучше, вот! И только ты к нему не подлизываешься. И только мы с тобой это понимаем! Я хочу это изменить… Ниттэн вскинул вторую. — Эти идиоты считают тебя изгоем, но они просто не понимают, что ты тут единственный нормальный. Глупцы… Поэтому ты мне и нужен. Как двигатель. Без тебя тут ловить нечего, а ты хоть по крови не родной, но зато умнее половины местных… Но и ты тоже хорош! Зачем связался с этой дешевой актриской? Она же такая, как и они! Ниттэн аж рот раскрыл. — Вот это предъявы. И что ты мне предлагаешь? Нанами уже было раскрыл рот, чтобы объявить гордо «себя», но не успел — широкая ладонь не дала ему и слова пикнуть. Ниттэн смотрел на него сверху, в полумраке балкона его глаза казались еще чернее обычного, но затем, когда причина — шум позади — стихла, он медленно поднял руку и довольно ехидным тоном поинтересовался: — Звиняй, но меня не интересуют сопляки, — когда Нанами зло завращал глазами, он добавил: — Я знаю, что ты сейчас скажешь. Про любовь. Но это не любовь, ты просто видишь во мне того, кого хочешь. А еще ты малолетний извращенец с тягой к кросс-дрессингу, но это меньшая из проблем. — А разве это не так?! — смешок заставил Нанами поправиться: — Про тебя. — Может и так, — улыбка Ниттэна стала не такой жесткой. — Но это не отменяет правды о тебе. Не глупи… э-э-э… — Нанами. — Да. Нанами. Эта семья, ты прав — то еще прогнившее местечко. Но я тут тебе точно не помощник, это раз… — он критичным взглядом окинул его и цокнул. — И твои фетиши тоже. Ну так. Для справки. — Это лишь приманка для тебя. — Ну такая себе. — А ты все равно купился. И, игнорируя все здравые мысли в голове, Нанами схватил Ниттэна за галстук и резко потянул вниз, к себе. Голос Генсая в голове кричал, что теперь-то уж точно поздно, но он не хотел его слушать. Лишь то внутри, что шептало: да, сделай это. Ниттэн — изгой, но он лучший человек. Если бы Нанами был таким, как Ниттэн, то ему были бы открыты все дороги, даже на место деда. Но он был вынужден бояться его и Генсая, не раскрывая даже секрета собственного происхождения. С матерью у них были прохладные отношения, он был лишь инструментом, когда как Ниттэн не подчинялся никому, сам расписывая свою историю. И лишь один человек подчинил его. Лишь один… Поцелуй вышел мокрым, некрасивым. И, когда Нанами раскрыл глаза, он увидел перед собой непроницаемый холодный взгляд. Абсолютно незаинтересованный, отчего неприятно засосало где-то под ложечкой. — Ты и правда ее любишь? — прошептал одними губами Нанами, и, холодным надменным тоном, Ниттэн произнес: — Да. Чужие руки легли на пояс и плечо и дернули за оби.