EDO 2103: хякумоногатари

— Смотри, — бросила Ямауба. Между пальцев у нее было зажато нечто маленькое и коричневое. Никайдо недоуменно моргнул, гадая, что это за смертоносное оружие пыток, которое она вновь достала от какого-то знакомого-друга-брата-племянника-из-большой-корпы. Видя его замешательство, Ямауба расплылась в довольной ухмылке. Он еще не привык к ее фокусам. Это был второй или третий месяц их сотрудничества; Никайдо, тогда еще приличный мальчик из богатой влиятельной семьи, только-только начинал сливать данные вместе с оружием на сторону, а потому Ямауба казалась ему этакой энигмой — таинственной девушкой прямиком из олицетворения ада, Пустошей. В тот день они сидели на границе города в местном баре (где в первый раз Никайдо здорово расквасили нос за опрятный костюмчик, но выигранная потасовка дала ему статус неприкосновенного посетителя), и, продолжая буравить взглядом неизвестную штуку в руках у Ямаубы размером с гильзу тактического дробовика «Накатоми Ронин MK-3», Никайдо брякнул: — Ты ведь знаешь. После инцидента с зарином сто лет назад в метро маленькие бомбочки теперь не протащишь. Сначала Ямауба смотрела на него молча — он мог оценивать выражение ее лица только по… собственно, лицу, а не глазам, ведь их видно не было — но затем рассмеялась. Очень громко (до неприличия громко, на самом-то деле). Пока ее продолжала душить истерика, Никайдо возмущенно насупился. Но, как хороший воспитанник такой же хорошей семьи, он сначала попросил бармена повторить, и только потом обиделся: — Что хихикаешь-то, как гиена? — Ого, какие сравнения! — Ямауба икнула. Ей явно было очень весело. — А гиен-то ты видел, любитель природы? — Только в Сети. — О-о-о, — протянула она и опрокинула рюмку с той дрянью, которую по меркам местного заведения даже можно было назвать хорошей. — В Сети! Тьфу. Что за поколение? — Ты ненамного старше меня, — категорично заметил Никайдо, и в ответ ему Ямауба ослепительно улыбнулась. Но больше ничего не произнесла. Что, конечно же, заставило Никайдо насторожиться. Что бы это, черт возьми, значило?! Намеренно издевалась, вот же! Впрочем, если говорить начистоту, то он действительно сомневался, что она старше. Ну, то есть, прямо солидно. Ямауба определенно точно принадлежала к числу людей, которые во все года выглядели на возраст «ну-там-около-восемнадцати», но по некоторым привычкам и манерам он легко мог понять, что она была старше если не на пять, то на десяток лет максимум. Разные поколения обладали разными вкусами, и даже с манерами, несущими на себе отпечаток долгой жизни в Пустошах, на этом она здорово палилась. Никайдо подвинул к себе рюмку и тоскливо взглянул в мутную жижу. Ну и почему, спрашивается, он вообще вел с ней дела? Надо было не умничать и следовать наставлениям батюшки, а по итогу он занимался непонятно чем непонятно с кем. Словно знак от судьбы, а эта непонятная коричневая штука — как жирная точка. — Это желудь, а не «штука», — заметила Ямауба. Никайдо молча кивнул. Еще и слова выдумывает. Ясно. — Ты идиот, Тецуо-кун, это очень печально, но исправимо. «Желудь» — это плод дуба. Как семечко… или орех. Ты хоть знаешь, что такое «орех»? Да ладно, небось ел какой-нибудь синтетический фундук или кешью, их же даже на бейсбольных матчах продают. И ему прямо в ладонь всучили этот самый желудь. Конечно же он знал, что такое орехи. Но желудей никогда не видел — как-то не довелось. На ощупь тот был теплым (очевидно, потому что Ямауба все это время вертела его в руках), странной текстуры. Еще у него была смешная шляпка. В отличие от многих синтетических подделок этот желудь ощущался иначе, было в нем что-то — созданные природой изъяны — отличающееся от обычных искусственных идеальных копий. Покрутив его в руках, Никайдо торжественно вернул желудь Ямаубе. — И откуда он у тебя? — Из Дзигоку. Пустошей, по-вашему. — Разве Пустоши — они, ну, не пустые? Никайдо несколько застенчиво взглянул на нее, словно не решаясь задать такой глупый вопрос. Ну в самом деле, кто знает, что там творится в этих Пустошах! Кроме их обитателей, разумеется, но мнение дикарей в Эдо котировалось мало. Некоторое время Никайдо и Ямауба тупо смотрели друг на друга, и, хотя у нее наверняка была такая возможность, она ничуть не улыбалась. Значит, ей даже не показалось это смешным. И когда стало совсем неловко, а сам Никайдо задумался, не звучало ли это, ну, чересчур по-идиотски, Ямауба наконец произнесла: — Н-да… Я и забыла. Вам же только этим в уши и срут. Потерянное поколение. Таким трагичным тоном, словно речь на похоронах зачитывала. — Там, в Дзигоку, — продолжила она, — полно всякого. И желудей, и пустоты, чего угодно. Проще сказать, чего там нет, чем перечислить все имеющееся. — Как-то это не складывается с тем, что я знаю, — возразил Никайдо. Глаз Ямаубы он не видел, но мог гарантировать — в эту секунду она закатила глаза. — Еще бы. Ты же хороший мальчик из семьи, которой Дзигоку до одного места. — Было бы это так — не общался бы с тобой. — Было бы это не так, — передразнила его Ямауба, — ты бы уже давно сбежал. Между ними повисло молчание. Да, подумал Никайдо. Я бы сбежал. Далеко-далеко, дальше, чем Пустоши. В Китай, Корею, может — туда, где когда-то давно сгнила американская мечта. Но он был послушным мальчиком, а потому никогда не слышал о желудях и не пустынной Пустоши. — Это глупо, — заметил он. — Сбежал бы лишь псих. — Все вы в Эдо — психи, — Ямауба пожала плечами. — Добровольно лезть в клетку корпораций… Но если тебе захочется глотнуть свободы, то звякни. Я покажу тебе, что Дзигоку иногда цветет… И дубы с желудями тоже. И затем она медленно поднялась, одарив Никайдо одной из своих очередных загадочных улыбок.