Бессмертные

      Воистину, непредсказуема и порой противоречива воля Небес. Чего стоит обретенное ею бессмертие, если она не в состоянии покинуть свою гору? Чего стоит обретенное могущество, если ее удел — бессильно наблюдать за тем, как рушится жизнь этого мальчика, не имея возможности вмешаться? Жестокие тридцать лет уединения в уплату единственного дня, который она может провести в мире смертных… Таков уровень ее совершенствования, такова цена ее бессмертия. Столько циклов минуло, и никогда прежде она не стремилась в мир смертных. Никогда прежде время не текло так медленно и не ускользало так быстро. Но, так или иначе, оно не стоит на месте, и в час, когда положенный срок истекает, она бросает меч под ноги и мчится в Цишань. Плевать, что люди заметят огненный след в небе, плевать, что снова будут говорить о Небесных Драконах и кометах, плевать на все. Она чувствует, как погибает драгоценный мальчик, сын Цансэ, и боится только одного — опоздать.       Скорее, быстрее…       Успеть, успеть, успеть…       Она не успевает.       Тонкая, напряженная ниточка связи с этой жизнью обрывается, лишая ее возможности вдохнуть. Она ступает с меча, сокрытая от чужих глаз. Хотя, в этом проклятом месте она может не опасаться быть узнанной. На дне пропасти, залитой потеками лавы, нет ни единой живой души. Лишь три раза за всю свою невозможно долгую жизнь она ощущала эту горькую безысходность. В первый раз она не сумела остановить Лань И, во второй — потеряла Цансэ. В этот раз — третий, страшный, — она оглядела раскаленные глубинным подземным огнем камни, залитые потеками молодой крови, и закусила свои губы до жестокой боли. На скалистом уступе, на высоте шести чи от смертоносного дна пропасти, висело изломанное тело. Она подошла к нему, зацепившемуся за уступ чуть выше ее головы, и осторожно отвела слипшиеся от крови пряди с бледного лица.       Небеса…       Жестокие Небеса…       Все это время, все годы, что она наблюдала за этим мальчиком, она ощущала его радость, его боль, но не знала как он выглядит.       Безжалостные Небеса… Как возможно было допустить, чтобы эти чистые, неукротимой, дикой какой-то красотой и жизнью кипящие черты так рано сковала неподвижностью смерть?       Она коснулась ладонью бледной, еще теплой щеки. Мимолетно дотронулась трясущимися пальцами до воспаленных, обведенных краснотой век и выпирающих скул. И застыла, ощутив еле заметный, слабый отзвук присутствия души.       Решение было принято мгновенно.       Даже если это будет последним, что она сделает в своей и без того затянувшейся жизни, она найдет способ вернуть этого мальчика к жизни. Она осторожно сняла растерзанное тело с уступа и устроила его на своей спине. Ровный поток духовных сил заструился в него сразу же, предохраняя переломанные кости и разорванные внутренности от смещения. Клинок послушно принял на себя двойной вес и, невидимый, поднял их из пропасти. Радостные возгласы заклинателей, заполонивших сердце Цишаня, вызвали в сердце почти забытое чувство отвращения. Проносясь над разоренным Безночным городом, она невольно задержала взгляд на единственном человеке, который не разделял всеобщей радости. На самом краю пропасти в оцепенении стоял юноша, облаченный в одежды клана Лань, и смотрел в раскаленную бездну взглядом, который ей доводилось видеть лишь у помутившихся рассудком.       Тогда она не придала значения тому обезумевшему от отчаяния юноше.       Зря.       На протяжении мимолетных и, вместе с тем, долгих шестнадцати лет, которые она провела, пытаясь исцелить а-Ина, единственным, что держало его душу и придавало смысл ее работе, был «Расспрос». Кто-то в смертном мире играл его без устали ради а-Ина, кто-то, так и не сумевший принять и поверить в его смерть.       «В Гусу зацвели магнолии, тебе бы понравилось»       «Кроликов стало еще больше, дядя узнал о них, но разрешил оставить. А-Юань очень любит с ними играть»       «А-Юань подружился с одним мальчиком. Он шумный, любит проказничать, и а-Юань становится рядом с ним живее»       «Они совсем не похожи, но порой напоминают мне нас с тобой. Был бы я таким, как а-Юань, а ты — как а-Цзи, если бы мы росли вместе?»       «Лотосы в Юньмэне отцвели, и крестьяне собирают семена. Ты говорил, что семена из коробочек со стеблем вкуснее тех, что без. Я хочу сравнить, но вместе с тобой, когда ты вернешься»       «В Цайи все еще продают «Улыбку императора». Я купил несколько кувшинов и спрятал в цзинши. Когда ты вернешься, вино всегда будет у тебя под рукой»       «Я поцеловал тебя в пещере Сюань-У, когда ты лежал без сознания. Не знал, как посмотреть тебе в глаза и ушел сразу, как передал тебя тому человеку. Я не должен был этого делать, не так. Но я не жалею. Когда ты вернешься, ты сможешь сказать, как сильно меня презираешь, только вернись…»       «Вернись, жизнь моя… Вэй Ин…»       Не счесть, сколько раз отзвуки чужой тоски, которые она слышала, сращивая раскрошенные кости а-Ина, пробирали ее до сердца колким ознобом. Кем бы ни был этот человек, он верил в возвращение Вэй Ина. Его попытки дозваться не были бредом умалишенного, это была боль безнадежно влюбленного, потерявшего свое сердце и душу.       «Лучше бы тебе присмотреться к этому мальчику, когда вернешься, а-Ин», — Баошань-саньжэнь лишь один-единственный раз за все время позволила себе как-то прокомментировать происходящее.       Она предполагала, что эти дети когда-нибудь столкуются друг с другом, но все же спустя годы часть ее была не готова услышать от Вэй Ина безумную просьбу. Он сидел напротив нее, живой, нестерпимо-яркий, красивый, но все еще ужасающе хрупкий, нездоровый… и просил ее о том, чтобы она провела его через все муки Диюя и связала его жизнь и смерть с жизнью и смертью того юноши.       Отсвет глубокой любви и какой-то сладостной мечты, наполнивший сиянием его глаза от одной лишь мысли о заклинателе из клана Лань, определил ее ответ. Даже если ее сердце разобьется от третьей, невосполнимой потери, она пойдет на это безумие. И да направят Небеса ее разум и руки.