Бессмертные

      Весть об обретении кланами Юньмэн Цзян и Гусу Лань Бессмертных стремительно разнеслась по Поднебесной.       Она могла бы всколыхнуть в заклинателях полузабытый ужас, который когда-то объединил их в стремлении избавиться от клана Цишань Вэнь и Старейшины Илина. Но мудрое решение затворить обители и отстраниться от дел других заклинателей предотвратило казавшуюся неизбежной волну страха и ненависти. После приснопамятного Малого Совета заклинателей в Гусу, юный Цзинь Лин не вернулся в Башню Золотого Карпа и побочная ветвь клана Ланьлин Цзинь с готовностью перехватила власть. Все складывалось в точности так, как предсказывал Вэй-сюн за их последним застольем в Облачных Глубинах.       «Быть может, именно статуса единственной золотой ветви им и не хватает, чтобы, наконец, успокоиться, — сказал тогда Вэй Усянь, и почти сразу же фыркнул. — Хотя, слабо верится».       Он и в этом оказался прав.       Исчезновение Цзинь Лина — последнего ростка запятнавшей себя бывшей главной ветви, — казалось, избавило клан Ланьлин Цзинь от каких-либо следов неловкости. Цзини словно перевернули запятнанную страницу. Вот только начать решили не с начала, а продолжить историю клана со времен его наивысшего расцвета. Взяточничество и кумовство, на котором Цзини привыкли строить основы для своего влияния, снова пышным цветом расцвели на землях Ланьлина. Расцвели пышным цветом претензии на главенство в мире заклинателей, совсем как во времена Цзинь Гуаншаня.              Но Не Хуайсан был к этому готов.       «Присмотри за ними, Не-сюн, — улыбнулся Вэй Усянь за последней чаркой. — Боюсь, никто, кроме тебя не справится с этим змеиным клубком».       И в этом Вэй-сюн тоже оказался прав. Ханьгуан-цзюню, железной, несгибаемой рукой управлявшему заклинателями, не хватало гибкости и умения интриговать. Новый Верховный заклинатель, Не Хуайсан, стал бамбуком, оплетенным шелком, лисой, отрастившей тигриные когти и клыки. Незнайка из Цинхэ сделал свое дело — отомстил за Не Минцзюэ и навсегда остался в храме Гуаньинь в Юньпине. И клан Цзинь оказался не готов столкнуться с тем, кто вышел из этого храма.       А заклинатели оказались не готовы столкнуться с тем, как изменился мир с рождением двух истинных Бессмертных.       Мир изменился и продолжает меняться. Большинство людей заметили это не сразу, но Не Хуайсан понял, к чему все идет уже в тот далекий день, когда Ханьгуан-цзюнь обнажил меч и отрекся от власти. Когда из-под полы доули на Хуайсана весело блеснули ярко-алые глаза Вэй Усяня.       Вот так это и происходит. Помня слова Цзэу-цзюня и Саньду Шэншоу о том, что Гусу и Юньмэн остаются под защитой кланов Лань и Цзян, помня о Бессмертных, способных в случае нарушения неприкосновенности клановых земель сокрушить все мелкие кланы, заклинатели словно забывают о существовании Гусу и Юньмэна. Занятые переделом влияния, они забывают о ночной охоте, которой и раньше не слишком себя утруждали. Потому заклинатели и не замечают, что по всей Поднебесной нечистые создания появляются все реже и реже. Яогуаи, гуи, цзянши, неупокоенные души все реже беспокоят людей. Люди знают и помнят заклинателей Гусу и Юньмэна и славят их мастерство. Но, пожалуй, только Хуайсан знает, что дело не только в их мастерстве и успешных ночных охотах. Дело в Инь и Ян — двуединой ци, циркулирующей повсюду и очищающей земли Бессмертных. А что до остальной Поднебесной… Найдется ли яогуай или цзянши, способный выстоять против меча и гуциня Лань Ванцзи? Есть ли гуй или мертвец, способный противостоять песни черной флейты и воле Вэй Усяня? Ночные твари встречаются все реже. Кланов, занимающихся совершенствованием, становится все меньше и меньше. Накоплению мощи золотого ядра люди предпочитают накопление золота и земель. И Хуайсан понимает, что не за горами те времена, когда заклинателей больше не останется. Эпоха совершенствующихся подходит к концу. Солнце прежнего мира закатывается и Хуайсан понимает, что рассвет нового он уже не застанет.       Глава Не стар. Его походка по-прежнему стремительна и легка, волосы, которые время присыпало инеем, все еще густы, узловатые пальцы по-прежнему крепко сжимают веер. Но прошедшие восемьдесят шесть лет ощутимо тянут плечи. Только не вниз, в землю, а в прошлое. Словно крепкие руки старых друзей.       Не Хуайсан не имеет ни сил, ни желания противиться этому зову. Сидя в чайных и прислушиваясь из года в год к разговорам горожан и крестьян, Не Хуайсан выхватывает из негромкого гомона знакомые имена. Отмечает, как постепенно становятся легендами и уходят в прошлое «Ханьгуан-цзюнь» и «Старейшина Илина». Слышит новые имена «Байлун-саньжэнь» и «Фэнхуан-саньжэнь». И, пряча улыбку за веером, уносится мыслями в прошлое. Там, в светлых воспоминаниях его далекой юности, мальчишка с улыбкой ярче и теплее Солнца завороженно слушает двух даочжанов, положивших жизнь на защиту людей от зла и несправедливости… И не сводит взгляда с юноши в белом, способного посрамить ледяной неприступностью и красотой вершины Хуаншань.       «Байлун-саньжэнь», слышит Хуайсан. Вспоминает прекрасного, холодного юношу в белом, уши которого жарко вспыхивали от солнечной улыбки его друга. Вспоминает ослепительного мужчину, неудержимого, способного перевернуть небеса и землю ради знакомого незнакомца в каменной полумаске. И поднимает чашу с вином за Вэй-сюна, который покорил свой неприступный пик.       Глава Не стар и чувствует, как и каждый старый заклинатель, приближение своего последнего часа. Он наступит еще не очень скоро, но и ждать осталось не слишком долго. В ожидании этого часа Не Хуайсан все чаще погружается в воспоминания. Памяти брата он старается не касаться. Когда-то он отдал часть души, чтобы упокоить его, и потому старается не звать. Пусть сон Бася ничто не тревожит. Поэтому глава Не вспоминает друзей.       Он часто вспоминает застолье, то самое, последнее. На третью ночь после Малого Совета Бессмертный Старейшина Илина Фэнхуан-саньжэнь, глава клана Цзян Саньду Шэншоу и новый Верховный заклинатель сидели в тех же ученических покоях, которые занимали еще зелеными юнцами. Хохотали, швыряя друг в друга арахисовую шелуху, шутливо боролись, беспечно проливая вино на плотный шелк ханьфу. Как и двадцать лет назад, веселье было прервал ступивший в ученические покои Ханьгуан-цзюнь, но, одно долгое мгновение посмотрев в запрокинутое к нему улыбающееся лицо супруга, ухватившего его ладонь, со вздохом присоединился к ним и под испуганно-восторженный возглас Вэй Усяня осушил ближайшую чарку. Память хранила, подобно драгоценным жемчужинам, воспоминания о негодующих воплях Цзян Ваньиня, которому Вэй Усянь серьезно сообщил, что дети сватают его за Цзэу-цзюня. О захлебывающемся смехе Вэй Усяня, которого смертельно пьяный Ханьгуан-цзюнь, пожелавший идти спать, перекинул через плечо и понес в цзинши. О бледной, мягкой улыбке простившего его и прощенного им эргэ, с которым Хуайсан попрощался в предрассветном тумане.       Хотелось вернуться в прошлое. Хотя бы на несколько мгновений. Или увидеть кого-нибудь из них, Бессмертных или Благословленных.       Ясная осенняя ночь в Цинхэ была великолепна. Ветер разогнал тучи еще до полудня, и ничто не мешало главе Не любоваться звездами и Луной. Воистину, открывшаяся картина была достойна быть запечатленной на тончайшей бумаге, но Хуайсану, пригревшемуся на гребне крыши под подбитым мехом плащом, было лень вставать или звать слуг. Тепло от маленькой жаровни и прохлада, овевавшая щеки, разморили его. Недопустимо разморили, подумал глава Не, распахнув глаза, когда кто-то, кому успело надоесть стоять за его спиной, кашлянул полузабытым, знакомым голосом и шаркнул ногой по черепице. Очевидно, в несколько неуклюжей попытке сообщить о своем присутствии и не напугать до смерти. С трудом успокаивая свое колотящееся старое сердце, глава Не произнес:       — Неужели Вэй-сюн думал, что ворота Нечистой Юдоли не распахнутся ему навстречу?       Голос за спиной весело хмыкнул и, привычно чуть растягивая слова, ответил:       — Вэй-сюну нельзя заходить через ворота. Разве Не-сюн не помнит? Этот даочжан — адепт двух закрытых кланов. Ему нельзя встречаться с другими заклинателями.       — Вэй-сюн напугал этого старого главу до смерти!       — Тогда очень кстати, что этот даочжан может разговаривать с мертвецами, верно?       На невольное фырканье главы Не откуда-то из-за его спины ответили веселым смешком.       Высокая темная тень вышла из-за спины Не Хуайсана и, взметнув полы тяжелого черного плаща, опустилась на черепицу напротив него. Жаровня осветила знакомое лицо, которое Хуайсан не видел уже восемьдесят шесть лет. Не постаревшее ни на день, ставшее еще более красивым. Казалось, за прошедшие годы Вэй Усянь избавился от болезненной худобы. Скулы больше не грозили прорезать кожу, но по-прежнему выделялись. Мертвенная бледность тоже осталась в прошлом: мягкий румянец пробивался сквозь легкую дымку загара, еле заметно позолотившую лицо. Весь он словно возмужал и окреп. Несмотря на ставшие более широкими плечи и грудь, он, глава Не мог бы поручиться, по-прежнему оставался тоньше, чем Лань Ванцзи. Глядя на Вэй Усяня, глава Не видел, что пролетевшие восемьдесят лет не были взяты взаймы у времени. Вэй-сюн не застыл в мгновении прошлого, как муха в янтаре. Он прожил каждый из прошедших годов. И, судя по мягкому сиянию в глазах, был очень счастлив.       Глядя на это сияние, глава Не ощутил прилив сильной радости.       — Почему ты не приходил раньше? — задал Хуайсан вопрос, которым так и не задался за минувшие годы, но мгновенно осознал, как глупо он прозвучал. Воистину, радость от встречи со старым другом окончательно лишила его разума. Конечно же, Вэй Усянь не мог прийти раньше, ведь…       — Вздумай я навестить тебя, твой змеиный клубок тут же бы зашевелился и обвинил тебя в том, что ты нарушаешь установившееся равновесие, стремишься заручиться поддержкой Бессмертных и набрать силу. Ты знаешь людей, Не-сюн. Зачастую им достаточно только повода, чтобы наброситься на того, кто чем-то от них отличается. А еще чаще — и повода не надо.       Вэй Усянь был прав. Затворив обители и отстранившись от других заклинателей, кланы Лань и Цзян предотвратили тот расклад судьбы, при котором им бы отводилась роль главных злодеев, защитили себя от неизбежных обвинений в злоупотреблении огромной силой Бессмертных. Исключив себя из общества заклинателей, кланы Лань и Цзян впервые смогли добиться в нем равновесия. Оставшиеся кланы были примерно равны по своим силам и возможностям. Вэй Усянь был совершенно прав. Не было никакой возможности навестить кого-либо из старых друзей, не подвергнув их опасности.       — Все же, я был бы рад тебя видеть, Вэй-сюн.       — Не только ты был бы рад, Не-сюн. — улыбнулся Вэй Усянь. — Я — всего лишь Бессмертный, не невидимка. Чтобы скрыть мою ци, мне бы пришлось обвеситься тысячей-другой трупов. Как бы я заявился в таком виде к старому другу?       — Но ведь явился сейчас?       Улыбка сошла с губ Вэй Усяня, и осталась тлеть в глубине глаз.       — Сейчас… Я думаю, это больше не имеет значения.       И снова Вэй Усянь был прав. Кланы заклинателей вырождались в кланы торговцев, ремесленников, или просто богатых землевладельцев. Им уже не было особого дела до преданий недавней старины и Бессмертных. У каждого хватало других забот, кроме как следить, с кем общается сосед.       — Как поживают Цзян-сюн и эргэ?       Вэй Усянь скорчил сложную гримасу, мгновенно заинтриговав этим Хуайсана. Полузабытое нетерпение разогнало кровь, как в молодости.       — Вэй-сюн?       — Они живы и здоровы, и даже, вроде бы, счастливы. — Вэй Усянь почесал нос, неловко ухмыльнулся, — вот только, дети продолжают настаивать, что между ними есть какие-то чувства. Мы с Лань Чжанем гостили в Пристани Лотоса пару дней назад, и, сдается мне, пока нас не было Цзинъи и Цзычжэнь убедили Цзинь Лина, что Цзэу-цзюнь без ума от Цзян Чэна. Цзян Чэн вызверился на Цзинь Лина и отправил Цзэу-цзюню письмо с требованием урезонить этих фантазеров. Мы с Лань Чжанем еле успели его перехватить, пока Сычжуй отвлекал Сичэня-гэ и дядю Ланя. Бедняга Сычжуй, единственное разумное дитя, уж и не знает, как извернуться, чтобы Цзэу-цзюнь не прознал о «крикливой жене из Юньмэна».       — Погоди, Вэй-сюн, — замер Хуайсан. — хочешь сказать, что эргэ до сих пор пребывает в неведении?       — Именно так, — развел руками Вэй Усянь. — Святая простота.       Не выдержав, Не Хуайсан прыснул, хрюкнул и расхохотался, падая рядом с задыхающимся от смеха Вэй Усянем.       — Бедный эргэ, — прохрипел, отдышавшись, Хуайсан.       — Ничего не бедный, — шутливо обиделся Вэй Усянь. — С таким-то стражем, как Лань Чжань. Первые тридцать лет и вовсе ничего не хотел слышать об а-Чэне рядом с Цзэу-цзюнем. А чем плох а-Чэн? Ну, кричит немного… много. Это от живости характера. Ну, сварливый как старая хозяйка чайной. Это он просто выражает свое мнение. А то, что он кажется грубияном, так это от слишком большой честности и прямолинейности. Цзян Чэн искренний человек, как раз тот, кто нужен Цзэу-цзюню!       Глава Не смеялся, глядя на друга, и не чувствовал груза прожитых лет. Воистину, теперь он мог уйти без сожалений, сохранив в памяти этот замечательный вечер. Мог ли он просить о большем?       — А как поживает Ванцзи-сюн? — отсмеявшись, спросил Хуайсан, и без особого удивления увидел, как жаркая волна румянца затопила лицо бесстыжего Вэй-сюна, как резко опустились его ресницы, скрывая вспыхнувший взгляд.       Небеса, и спустя восемьдесят шесть лет он был так же отчаянно влюблен…       — Все хорошо, Не-сюн, — мягко ответил Вэй Усянь, видимо, не подозревая о том, что лицо успело его выдать. — Он ждет меня у того павильона.       Вэй Усянь вытянул руку, показывая направление, и в памяти Не Хуайсана смутно шевельнулось воспоминание. Помнится, в свой единственный визит в Нечистую Юдоль в сопровождении Вэй Усяня Лань Ванцзи переночевал в том самом павильоне. Хуайсан припомнил, как утром той ночи в предрассветном сумраке увидел спящего на его крыше Вэй Усяня. И теперь Лань Ванцзи, десятки раз бывавший в Нечистой Юдоли и ночевавший в разных павильонах, ждал Вэй Усяня рядом с тем единственным, в котором провел ночь, одной только крышей отделенный от любимого.       Великое Небо… И спустя сотню лет, Лань Ванцзи был влюблен также безумно, как в ту ночь…       Хуайсан думал об этом, пока Вэй Усянь не поднялся на ноги и, поправив Чэньцин и Суйбянь, заткнутые за пояс, запахнул тяжелые складки плаща. Скользнув взглядом по темным ножнам Суйбяня, опалив глаза об алую вспышку кисточки, свисающей с Чэньцин, Хуайсан внезапно вспомнил, сколь сокрушительной мощью обладал этот человек, его друг, с которым он только что беззаботно смеялся. Повинуясь неясному порыву, Не Хуайсан выпалил:       — Постой!       Вэй Усянь дернулся от неожиданности и издал вопросительный звук.       — Если жители Юньмэна и Гусу захотят отделиться от Пристани Лотоса и Облачных Глубин… Воспрепятствуют ли этому эргэ и Цзян-сюн?       Вэй Усянь изумленно распахнул глаза.       — Конечно, нет, Не-сюн! Как можно! Насколько я знаю, во всем Гусу клану Лань принадлежат только Облачные Глубины. И я точно знаю, что клану Цзян принадлежит только Пристань Лотоса. Люди в своем праве, Не-сюн. Кланы Лань и Цзян не правят Гусу и Юньмэном. Они защищают их.       Мгновение Вэй Усянь смотрел на него, и Хуайсану было сложно понять, что означает выражение его лица. Внезапно лицо Вэй Усяня словно залила мертвенная демоническая белизна, а глаза с обозначившейся алой каймой полыхнули багровыми кострами Диюя. Последним, что Хуайсан запомнил из этого вечера была мягкая, немного грустная улыбка на ярких губах, и ласковое:       — Спи, Не-сюн.       Глава Не повалился набок, как сидел, закутанный в теплый, подбитый мехом плащ. Он не увидел, как его друг аккуратно подоткнул вокруг него полы плаща, как он раздул угли в жаровне и шаркнул ногой по черепице над проходящим под крышей слугой, чтобы привлечь его внимание. Глава Не не услышал негромкое ворчание:       — Не-сюн, Не-сюн… Старый лис… Ведь так хорошо болтали, вот не мог ты без этих своих штучек.       Не Хуайсан не увидел прощального взгляда, который на него бросил Вэй Усянь. Не услышал тихого:       — Прощай, Не-сюн.       Не Хуайсан, Верховный заклинатель, Незнайка из Цинхэ спал и видел во сне широкую дорогу, огибающую зеленый холм. За юношей в светло-голубых одеяниях торопился худой парнишка с алой лентой в растрепанных ветром волосах, а чуть поодаль плелся, закатывая глаза, хмурый юноша в лиловом ханьфу. Они шли впереди, один — молча, двое других — переругиваясь. А Хуайсан бежал за ними на снова молодых и сильных ногах, зная, что не догонит, но все равно — счастливый.

***

      Когда-то совсем недавно по меркам прожитых ею лет, она набрела во время странствий на пустующую хижину на окраине рощи, окаймлявшей Илин, и поняла, что, пожалуй, не прочь провести остаток своей жизни здесь. Пыль бесчисленных пройденных дорог наконец осела. И она стала ждать своего часа, не пытаясь его отсрочить, но и не стремясь ему навстречу. На склоне лет она редко позволяла себе подумать о прошлом. Жизнь была здесь и сейчас: в тихом шорохе риса, пересыпаемого с ладони на ладонь. В ярких закатах, спустя сотни лет вернувшихся в Илин. В неизменной сладости яблочного сока, липко стекавшего по пальцам и пачкавшего щеки. Для людей, которых она редко видела, она не была великой Бессмертной, Одевающей-Кости-в-Плоть. Впервые со времен своей бесконечно далекой юности она была просто Баошань. И большего ей было не надо.       Порой, сидя вечерами на пороге своей маленькой хижины, она вдыхала чистый воздух, впитывала окружающую ее благодать и, глядя, как багровеют охваченные закатным пламенем белые облака, как чернеет голубое небо, позволяла себе улыбнуться, вспоминая о двух детях, которым когда-то помогла соединиться. Меняющийся мир принадлежал этим двум Бессмертным, все дороги были для них открыты, и не существовало силы, способной их разлучить. Это понимание наполняло ее сердце покоем и смирением, и помогало ей терпеливо дожидаться встречи с теми, кого она любила. Она прожила хорошую жизнь и, несмотря на груз ошибок, оттягивавших плечи, нашла в себе силы оставить сожаления. Если, порой, в сердце и возникало предательское желание увидеть кого-нибудь из ее Бессмертных детей, она не поверяла его никому, кроме своего старого меча, прислоненного в углу хижины.       Поэтому она не сразу поверила своим все еще острым инстинктам, когда ощутила легкое движение воздуха рядом с собой. Лишь однажды в жизни ей довелось ощутить такой чудовищный объем Ян, сосредоточенный в живом существе. Он сдерживает свою ци, но возможно ли сдержать необъятное солнечное море? Полузабытое ощущение пробудило в ее сердце воспоминания и образы, на которые она поклялась себе больше не оглядываться. И, великое Небо… это оказалось чудесно и неожиданно больно.       Он стоял чуть поодаль и справа, под раскидистым рододендроном, и сама Гуаньинь не разгадала бы выражение его черных, с золотыми искрами глаз. За сотню лет, пролетевшую с тех пор, как она видела его в последний раз, Второй молодой господин Лань, любовь ее а-Ина, почти не изменился. Время не тронуло ни единой черты его по-прежнему ослепительно красивого лица, не смазало ни единой линии его высокой фигуры. Но, Небо, он казался другим человеком, так сильно его изменило счастье. Оно читалось в ясном спокойствии его лица, в вольном развороте широких плеч, солнечными искрами подсвечивало его глаза. Юноша, погибавший от горя над огненной пропастью Безночном городе, молодой мужчина, сходивший с ума от любви и отчаяния у подножья Луаньцзан… Могла ли Баошань-саньжэнь предположить, что когда-нибудь Небеса благословят ее увидеть его таким — по-прежнему безумно влюбленным, но лучащимся счастьем?       Бессмертный неспешно подошел к хижине и, сложив руки, склонился в приветствии.       — Бессмертная Баошань.       Она развеселилась:       — Айя, дитя, какой ты стал вежливый! Что, и не нарычишь на меня, как при первой встрече?       К ее удовольствию, тень улыбки коснулась его губ.       — Нет нужды, госпожа. Пока вы не покушаетесь на то, что принадлежит мне.       Неожиданная дерзость его ответа привела ее в восторг и легким уколом отозвалась в сердце. Небеса, не нужно было быть семи пядей по лбу, чтобы узнать, от кого чистейший Нефрит клана Лань набрался таких манер. Но Баошань не находила в себе сил задать интересующий ее вопрос.       «Как а-Ин? Все ли у вас благополучно?»       Она не находила сил задать эти вопросы, и не видела в них смысла. Достаточно было взглянуть на молодого мужчину перед ней, чтобы получить на них ответы.       «Я влюблен, — говорили его глаза. — Ты не спросишь об этом, а я не скажу, но я люблю его. С каждым днем все сильнее, с каждым днем все жарче. Я говорю с тобой — и задыхаюсь от любви к нему, я улыбаюсь тебе — и схожу с ума по нему»       — Я так и не сказал Бессмертной, как благодарен.       «За каждый миг, проведенный рядом с ним. За каждую его улыбку. За жизнь, которую ты мне вернула, когда спасла его в Безночном городе. За вечность, которую ты нам подарила»       Онемевшая, застывшая, она смотрела, как он опускается перед ней на колени и кланяется, точно перед матерью.       — Встань, дитя, — протолкнула она сквозь непослушные губы, и, наклонившись, коснулась своей иссохшей рукой его черных волос. — Кто научил тебя льстить? Какая я тебе Бессмертная?       Давно, очень давно она не слышала этого обращения. Очищение Луаньцзан разбудило в ее душе воспоминания о людях, которых она потеряла. Оглянувшись на нечеловечески долгую жизнь, которую она успела прожить, там, в Облачных Глубинах, рассеянно выковыривая свое яблоко из цепких зубов горластого черного осла, она приняла решение остановить совершенствование. Не было числа жертвам, принесенным ею ради Бессмертия. Не было числа людям, которых она потеряла. Пора было отдохнуть. Она утратила Бессмертие и не стала его возвращать. Как она могла слышать это обращение? Но низкий, глубокий голос молодого Ланя словно отозвался на ее мысли:       — Бессмертная Баошань всегда останется Бессмертной Баошань, — возразил он.       Он успел выпрямиться и стоял перед ней, в белом одеянии и налобной ленте, туго подпоясанный, со схваченными наручами рукавами. Уже не только молодой господин Лань, Ханьгуан цзюнь. Теперь он был и даочжаном, странствующим заклинателем Байлун-саньжэнем, исполнившим свою мечту. Изменившись так сильно, он остался постоянным в самом важном. Сглотнув плотный комок, подступивший к горлу, Баошань спросила:       — Как ты нашел меня?       — С трудом. — Лань Ванцзи повернул голову в сторону, с которой доносилось ржание коня.       — Ты добрался на лошади? — изумилась Баошань. — Разве уровень твоих сил не позволяет тебе путешествовать на мече?       — Позволяет. Но времена изменились.       Он был прав. Заклинателей почти не осталось. Совершенствованием продолжали заниматься, пожалуй, только в кланах Юньмэн Цзян и Гусу Лань. Но за минувшие годы эти кланы успели стать частью легенд, в которые мало кто верил. Увидев заклинателя, летящего на мече, люди теперь бы испугались. Думая о том, как стремительно менялся мир, Баошань-саньжэнь невольно ощутила еле заметный укол сожаления о том, что не увидит, каким он станет.       — Я потратил на поиски слишком много времени, — произнес Лань Ванцзи, и Баошань улыбнулась. От нее не укрылся смысл этих слов. Оставаясь сильной заклинательницей, она могла ощутить, приближение смерти. Она знала, что прожила свою последнюю осень и ныне доживает свое последнее лето.       — Быть может, — поколебавшись, спросил Лань Ванцзи, — вы бы хотели повидать Вэй Ина?       — Нет, — мягко, но решительно ответила Баошань. С тихим вздохом она прикрыла глаза, подставляя солнцу свое изборожденное глубокими морщинами лицо. — Я слишком люблю это дитя, могу и передумать умирать. А там, за Пеленой, меня ждет слишком много людей, по которым я истосковалась. Пусть себе стоит за деревом и продолжает думать, что я не узнала его ци. Черные глаза Лань Ванцзи заискрились весельем. Баошань-саньжэнь с трудом улыбнулась, ощущая, как притаившийся за цветущим рододендроном источник сокрушительной Инь, вспыхнул гремучей смесью обиды и веселья, боли и радости. Ей бы перестать вмешиваться, позволить им жить вольно их сияющей жизнью… Но она не могла не сказать напоследок.       — Стой.       Молодой Лань, опустивший было руки после прощального поклона, замер. Под его спокойным, испытующим взглядом заставить себя говорить было непросто. Но и промолчать нельзя.       — Береги а-Ина. Природа его Инь слишком тяжела. Вы — Бессмертные. Но если а-Ин умрет… если его тело получит смертельное ранение… Он переродится демоном, притом очень могущественным. Не допусти этого, молодой господин.       Она не могла заставить себя посмотреть ему в глаза, пока говорила, но, с усилием переведя на него взгляд, Баошань-саньжэнь увидела на лице Лань Ванцзи улыбку.       — Бессмертным — он будет Вэй Ином, демоном — он останется Вэй Ином. Пусть Бессмертная Баошань не тревожится.       Великое Небо…       Она не заметила, как Лань Ванцзи ушел. Погруженная в воспоминания столетней давности, она вновь видела сумрак у подножья Луаньцзан и двух юношей, разделенных плотной стеной беснующейся Инь. Мертвенно-бледную руку демона с черным серебряным лотосом вокруг запястья, обводящую по черной пелене любимое лицо… И сильные руки, выдернувшие его из-за стены Инь, обнимавшие почти-демона так, словно их владелец умрет, если ослабит хватку.       Быть может, только такие сердца и достойны истинного бессмертия… Благословленные любовью, которой Небеса раз в десять тысяч лет награждают лучших из людей…       Баошань-саньжэнь протянула руку к невесть как оказавшейся рядом с ней огромной корзине, доверху заполненной румяными яблоками, подцепила один плод, и, с наслаждением откусив кусок, вытянула свои старые ноги. «Скоро я приду к тебе, Сэ-Сэ-эр… и расскажу много историй про твоих удивительных сыновей»

***

      Негромкий рокот мотоцикла прорезал окружающую тишину. Окажись кто-нибудь в окрестностях Гусушань этой ночью, непременно озадачился бы вопросом, что мотоциклист забыл в окрестностях безлюдной горы в такой поздний час. Путешественник не производил впечатления заблудившегося. Напротив, остановив Ямаху в конце глухой тропы, он уверенно поднял сжатый кулак на уровень своего лица, словно предъявляя темноте пропуск на своем запястье. Окажись кто-нибудь в окрестностях Гусушань этой ночью, непременно поразился бы тому, как темноту прорезали сотни искристых бабочек, срывая ее, как полог с высокой белокаменной арки, освещенной старинными светильниками, и широкой тропы, вымощенной гладкими каменными плитами и убегающей куда-то вверх. Но путешественник совсем не выглядел удивленным. Впрочем, судя по осторожности его движений, можно было сделать вывод, что он не хотел бы быть обнаруженным. С величайшей осторожностью откатив мотоцикл в сторону от арки, под деревья, за которыми скрывался гараж и закинув рюкзак за спину, он быстрыми легкими прыжками понесся вверх по тропе, как несся по ней полторы тысячи лет назад. Но тогда, вместо мотоциклетной куртки и стащенного у супруга пуловера, на нем был ученический ханьфу с неудобными широкими рукавами. В руке болтались кувшины с «Улыбкой императора», а не сумка, набитая модемами для wi-fi, без которых учитель Лань уже второй день не мог подключиться к интернету. Домчавшись до ворот, Вэй Усянь цокнул языком.       Заперты.       Вредности в Лань Цижене за прошедшие столетия, казалось, не убавилось ни на цунь. Не оставалось ничего иного, кроме как лезть через стену.       Когда-то давно, полторы тысячи лет назад, Вэй Усянь взобрался на стену Облачных Глубин и потерял на ней свое сердце.       Ныне, оказавшись на гребне, он посмотрел в сторону открытой площадки, на которой когда-то его поджидала судьба, и замер, в который раз ощущая чувство беспомощности перед силой захлестнувшего его счастья. Второй молодой господин Лань стоял на гребне стены, как и полторы тысячи лет назад, наблюдая за тем, как он нарушает правила. Но теперь… вместо белоснежного ханьфу — белая рубашка с закатанными рукавами и голубые джинсы, которые он невозмутимо отстаивал перед дядей, как вполне соответствующие правилам клана. Вместо тяжелой волны длинных волос — короткая стрижка, которая даже спустя много лет делала что-то невозможное с сердцем Вэй Усяня.       Очарованный, он пропустил короткий замах и едва успел поймать летящий в него предмет, в котором со стыдом и легкой паникой узнал мотоциклетный шлем. И, тут же подобравшись, принял на звякнувшее предплечье ножны Бичэня, нацелившиеся хлопнуть его пониже спины.       — Лань Чжань! Этот недостойный супруг был неправ!       — Снова, — коротко рыкнул Лань Ванцзи. Едва уловимым взгляду движением он вывернул кисть и дотянулся-таки ножнами до Вэй Усяня. Вэй Усянь фыркнул и засмеялся.       — Вэй Ин.       — Прости, прости, — зашептал Вэй Усянь, уловив, как голос супруга налился тяжестью. Ему действительно было стыдно, но Лань Чжань повернул голову, посмотрев на него в упор, и Вэй Усянь замер снова, глядя на его лицо, то самое, из воспоминаний его шестнадцати лет.       — Сразись со мной, — одними губами прошептал Вэй Усянь, с разгорающимся жаром в сердце видя, как темнеют глаза его супруга.       Бичэнь скользнул из ножен, подцепил рукоять торчащего из сумки Суйбяня. Хмелея от радости, Вэй Усянь обнажил меч, погружаясь с головой в схватку, в танец на гребне стены со своей любовью. Клинки зацепились, звякнув, и Вэй Усянь не удержался:       — Молодой господин Лань… кто сотворил тебя таким красивым? — беспомощно спросил он.       Легкая улыбка наконец скользнула по лицу Лань Чжаня. Свободной рукой он сдвинул к локтю рукав куртки Вэй Усяня, и скользнул пальцами по черным граненым лепесткам заколки-лотоса — брачного дара, который теперь, когда волосы Вэй Усяня были коротко острижены, охватывал его запястье широким браслетом. Накрыл ладонью багровый гранат, подсвеченный золотом его ци, и, чуть наклонившись, прижался губами к виску Вэй Усяня.       Лань Ванцзи никогда не отвечал на этот вопрос.       — Пойдем домой, — тихо сказал он в этот раз.       Вэй Усянь накрыл пальцами серебряные лепестки ланьхуа, обнимавшей крепкое запястье супруга, и кивнул.       Спустя много столетий после начала их брака, они построили небольшой домик со всеми удобствами, провели туда электричество и интернет. Но, охваченный непонятной ностальгией, Вэй Усянь в этот раз хочет заночевать в цзинши. Благо, не нужно далеко идти — обе постройки располагались в одном дворике. Лань Ванцзи молчит. Сжимает его руку в своей теплой ладони, но по горячему напряжению между ними Вэй Усянь понимает, что воспоминания поглотили не его одного.       Вэй Усянь убеждается в этом спустя полчаса, когда Второй молодой господин Лань выходит из-за ширмы, облаченный после купания в белые тонкие штаны, которые носил под ханьфу, и проводит пальцами сквозь волосы. Вэй Усянь, замерев, наблюдает, как короткие пряди тянутся за пальцами, становятся длиннее и падают на плечи и спину Лань Чжаня, снова длинные, как тысячу лет назад.       Небеса, как же Вэй Усянь любит их с Лань Чжанем способность контролировать ци!       Утром придется снова обрезать друг другу пряди, но Вэй Усяню все равно. Он обнимает Лань Ванцзи, тянет его на себя, путается пальцами в густом черном шелку и пропадает под его поцелуями, такими же отчаянными, как в их первую ночь.       Порой, когда Вэй Усянь смотрит на Лань Ванцзи, странное, пугающее чувство нереальности охватывает его, заставляя цепенеть. Потому что даже спустя полторы тысячи лет это иногда кажется немыслимым и невозможным — то, что Лань Чжань принадлежит ему. Вэй Усянь целует его, чувствует горячие ненасытные губы на своем теле, смотрит в его глаза… и не может осознать, как Лань Чжань смотрит на него. Так, точно умрет, если отведет взгляд. Спустя полторы тысячи лет Вэй Усяню все еще мало его. Но та же неутолимая жажда мучает и Лань Чжаня. Вэй Усянь уверяется в этом каждый раз, когда Лань Чжань замирает, вглядываясь в его лицо, и шепчет так, точно нестерпимая мука терзает его. И Вэй Усянь, обнимая его до сведенных рук, шепчет ему в ответ.

«Небо на моей ладони, Солнце в моей груди… Ты тот, по ком плакало сердце… тот, без кого замерзала душа… Каждый вздох — тебе, каждая мысль — тебе…»

«Кровь в моих жилах, тоска в моих костях… ты — тот, кого любит моя Тьма…»

      

«Ты — тот, кого боготворит мой Свет… Жизнь моя, моя погибель…»

«Люблю тебя…»

«Хочу тебя…»

«Нет мира без тебя…»

«…потому что весь мир — в тебе»

***

      Когда-то давно юноша, бесконечно влюбленный, пожелал никогда не оставлять своего любимого. В огне нестерпимой боли, во мраке вековой Инь он выковал Темное ядро и зажег в своем даньтяне черное Солнце. Он бы прошел ради своей любви сквозь Диюй и дальше, шел бы к ней десять тысяч лет и еще дольше.       Ведь когда-то давно…       Безумно влюбленный юноша взял гуцинь и меч и отправился на поиски мертвеца. В безумии поисков, в вере без надежды… В нетающих льдах подгорных пещер, под огненной плетью он невольно разжег в себе солнечное море, невозможную силу. Но пожелал никогда не оставлять свою обретенную любовь. Он бы сжег себя в солнечном море и любил дальше, он отказался бы от Небес десять тысяч раз и еще больше.       Они бы отреклись от ненужной силы и не заметили. Быть может, поэтому, желая испытать, Небеса благословили их Бессмертием. Тысяча лет счастья была за их плечами. Но целая вечность — еще впереди.

03.11.2022 г.